Физики, лирики и мясо по-французски

— Что за зима нынче? — проворчал Димка, спрыгивая из вагона электрички в снег почти по пояс на перроне. Он закинул свой рюкзачок за спину и легкой трусцой, выбравшись, наконец-то, из сугроба на узенькую тропинку, побежал в сторону университета. Главное не сбить дыхание, а то придется перейти на шаг. А это очень плохо, когда на улице сорокаградусный мороз. А декабрь и впрямь давал разгону, то заваливая снегом, который чистить дворники не успевали, так как следом начинал зашкаливать морозяка. Вот и вчера весь день валил хлопьями снег, к ночи похолодало с двадцати до тридцати шести градусов, а под утро было все сорок. И все бы ничего, но одежонка на Димке была несколько легковата: вместо тулупа или дубленки — легкая куртка на «рыбьем меху», на ногах кеды, так как только в них можно поддеть толстые шерстяные носки, на голове не меховая, а вязаная шапочка. Но голова у Димки как раз меньше всего мерзла. А вот руки и ноги страдали в такой мороз неимоверно. Опередив других пассажиров электрички, которых, в сущности, было немного в этот час, он выбежал на дорогу и по самому ее краю продолжил двигаться трусцой в заданном направлении — к университету. Навстречу ни одной машины не попадалось. В попутном направлении тоже никто не ехал. И не мудрено. Димка иногда «голосовал», когда совсем невмоготу было, и его до поворота подвозил какой-нибудь сердобольный — парень всегда честно говорил, что денег у него нет, даже лишней сотни. Навстречу парню проехала «Инфинити» бордового цвета. «Шикарная машина», — вздохнул Димка, позавидовал не столько обладателю машины, а тому, что тот в ней сидел в одном свитере, без головного убора, верхняя одежда, видимо, валялась где-то рядом. Парень сильнее натянул шапку на глаза, шарф поправил, закрыв им нос, засунул после этого руки глубже в рукава куртки и чуть ускорил шаг. Руки потихоньку стали отходить, зато ногам как будто стало холоднее. «Раз, два, вдох, три, четыре, пять, выдох», — считал он про себя в такт шагам, стараясь не сбить дыхание. Поскользнувшись на резиновой подошве кед, чуть не упал. И снова раз, два… «Гад, мужик, ему в этой шикарной машине тепло, а я тут от холода загибаюсь, до универа живой сегодня точно не добегу. Что-нибудь да отморожу. Кто же такие зимы выдумал?» Димка проводил взглядом «Инфинити», исчезнувшую за поворотом. «Раз, два, вдох, три, четыре, выдох», — дыхание становилось все тяжелее и тяжелее, а до тепла еще минут пятнадцать в таком темпе бежать придется. Не выдержать. Димка даже не услышал, как возле него остановилась машина, именно та самая одинокая «Инфинити», что попалась ему навстречу. Опустилось стекло, и до боли знакомый голос скомандовал: — Быстро залезай в машину. — У меня денег нет, — с трудом разлепив замерзшие губы, пролепетал Димка. — Залезай, кому сказал, — отрезал голос. Третьего приглашения не потребовалось, парень вскарабкался на пассажирское сидение. — Куда везти тебя? Димка повернулся в сторону водителя и обомлел — Мирнов собственной персоной. Он даже потряс головой стараясь избавиться от наваждения, не зря ему голос показался таким знакомым, только добрый какой-то, без извечных издевок. Нельзя столько думать о преподавателе матанализа, да и о самом предмете столько не стоит. — В универ… — прошептал парень, и отвернулся в сторону, постепенно отходя от мороза на кресле с подогревом. — Я отвезу, куда надо, только скажи, — продолжал допытываться мужчина. — В общагу? — Нет, в универ, — снова повторил Димка, только теперь вполне уверенно. — Жорик, — прокричал в трубку довольный Гарик, сразу набрав брата после того, как высадил Димку прямо возле крыльца, нагло проехав за шлагбаум. Мирнов терпеть не мог детское прозвище: их в школе так и дразнили — Гарик и Жорик. Умудрились же родители назвать их Игорь и Георгий. Он и сейчас по паспорту продолжал оставаться Георгием Владимировичем, но любил больше укороченный вариант своего имени — Юрий. И студентам всегда именно так и представлялся. Но если брат его так назвал, то тому было что сказать. — Твоего студента сейчас спас от неминуемой гибели. Ты мне по гроб жизни обязан. — Какого студента? — проворчал Мирнов, недовольный тем, что его отвлекают от какого-то важного дела. Но Гарика этим не проймешь. — Димку твоего. Он, между прочим… Гарик не договорил. — Как это? — перебили его. — Он, между прочим, каждый день на электричке на занятия приезжает, поэтому и опаздывает на несколько минут на первые пары, — продолжил тот невозмутимо, словно и не сейчас только что весьма грубо прервали поток его слов. Брату он мог простить все. — С чего ты решил, что это Димка? — переспросил Мирнов. — Ну, во-первых, он на меня посмотрел, как на привидение. А во-вторых, я его фотографию в твоем телефоне видел. Эти по-детски надутые губки ни с чем спутать нельзя. Не стоит бросать аппарат в пьяном виде, где попало. И Гарик громко засмеялся: — Вот только не надо меня убеждать, что ты не дрочишь по ночам на его светлый облик. — Идиот, — взвился Мирнов, и первым его порывом было желание отключить телефон, но любопытство все же оказалось сильнее. — Так что там про электричку? — Он мне сам рассказал, когда несколько успокоился и понял, что я — это не ты. Итак. Твой Димка каждый божий день приезжает в универ на электричке. — А почему он не живет в общаге? — снова перебил его Мирнов. И ему все равно было непонятно, почему тот опаздывает, мог приезжать и раньше. — Общагу всем дают. — Не всем, — уточнил Гарик, — а только иногородним, к коим твоего студента не причислили. Решили, что он в состоянии из области поездить. Мол, мест не хватает. Вот пройдет сессия, народ отчислят, тогда, может быть и дадут. А раньше он приезжать не может, — словно он прочитал мысли брата, — так как предыдущая приезжает слишком рано, и его даже в холл универа не пускают. Он пытался. — Я у него все выпытал, — ехидно добавил мужчина, он даже представил, как его брат недовольно поджал губы, что тому все удалось узнать, а не ему самому. — Так что нежнее тебе надо быть с Димочкой, нежнее. Любовью и лаской сможешь взять парня. А, может, ну его. Я тут с таким девочками познакомился, жаль, что не близняшки, могли бы неплохо вечерком замутить нечто. Мирнов прервал разговор. Гарика сейчас начнет нести, он прочитает ему очередную лекцию о вреде воздержания и гомосексуализме, которого в их нормальной семье никогда не наблюдалось. Он и без его слов это все прекрасно знал. Мирнов несколько раз порывался плюнуть на все и, вправду, завести бабенку, может быть даже не на один вечерок, а на более длительный срок. Но все его благие намерения рассыпались в прах сразу же, как только раздавалось неизменное «Можно», и в дверь просовывалась вихрастая голова. Но наиболее сильно он мучился, когда к нему для сдачи «месячных» подсаживался Димка, пахнущий среди зимы клубникой. И тогда Мирнов ничего не слышал, а только видел шевелящиеся блестящие губы, словно, как у девушки, напомаженные и неизменно растягивающиеся в улыбке. В эти минуты, казавшиеся ему часами, у него было только одно желание, чтобы все испарились из аудитории, а он впился бы в Димкин рот и целовал бы его, целовал, целовал… Мирнов в этих случаях отправлял Димку прочь, как не готового, и принимал следующего, а парень недоуменно отсаживался, перерешивал задания, сам перерешивал, Мирнов это видел. Графики функций и те сам строил. У него, наоборот, народ списывал, но ничего преподаватель матанализа с собой поделать не мог. Не мог, и все тут. — Димку хочу, — открыто заявил он Гарику совсем недавно на совершенно трезвую голову. — Это клиника, — выдал тот, вздохнул и посоветовал работать активнее, иначе у его слишком умного братца крыша начнет ехать.