Вперед в прошлое

Если встретите ошибки, исправьте их, пожалуйста, в ПБ... Ночью выпал снег. Крупные белые хлопья покрыли черную землю и тонкие ветви деревьев. Крыша домика Хагрида превратилась в сугроб, из которого одиноко торчала холодная труба: лесничего не было так давно, что казалось, будто его хижина навеки опустела. Видеть ее темной и замерзшей было неприятно, а Клык, который все равно прибегал к ней каждый день и сидел на крыльце, вызывал жалость. Его веселый вид испарился, он вяло тявкал, видя знакомых, и грыз косточку, которую ему дали эльфы, без особого энтузиазма. Гарри смотрел на Клыка, стоя посреди сугроба. Было раннее утро, и небо только-только окрасилось светло-розовым цветом, медленно переходящим в нежную голубизну. Никто еще не подметал дорожки, лужайки были чисты, и лишь к Запретному Лесу вела одинокая тропа. Следы исчезали за тонкими стволами, но не возвращались обратно — Гарри смотрел на них и думал, что в этом проклятом Лесу его ждет кто-то помимо Сириуса, но это знание ничего не тревожило в его груди. Его сердце билось ровно и сильно, ему было спокойно, и тихое снежное утро казалось ему вырванным из другого мира: так сильно оно отличалось от предыдущей ночи. — Поттер. Гарри обернулся. Старик Крайфер стоял по колено в снегу, опираясь на свою трость. Выглядел он не лучшим образом: его лицо осунулось, кожа стала серой, а старческие морщины почернели. Поверх его необъятной жилетки была накинута черная, как уголь, мантия: она волочилась за ним по земле, но он не пытался подобрать полы, ничуть не заботясь об их сохранности. Колпак на его голове сидел криво, и сухие седые волосы торчали во все стороны. В его зеленых глазах более не было ни насмешки, ни таинственности: взгляд его был холоден и пуст. — Идите за мной. Он первым двинулся в сторону леса, создавая новую тропу. Гарри послушно пошел за ним, пряча руки поглубже в карманы мантии. Он вдыхал свежий морозный воздух, и в его голове становилось пусто и светло. — Где она сейчас? — Спросил он у Крайфера, когда они в тишине миновали хижину Хагрида и подступили к деревьям. В Запретном лесу кричали первые птицы, ветер шумел в чаще. Это место будто бы лишилось какой-то темной силы, давящего облака, которое покрывало все кругом. Гарри больно было думать так, но он чувствовал это своим телом. Крайфер чуть повернул голову, и Гарри увидел его профиль. Крючковатый нос смотрителя был похож на клюв старой птицы. — Там, где должна, — сказал он. — К сожалению, вы не увидите ее перед похоронами. — Похоронами? — Гарри вздрогнул. Ему показалось, что рассветное солнце померкло: он был ослеплен этим утром так сильно, что позабыл все свои горести. Ему стоило помнить о том, что мимолетное счастье вовсе не сделало его жителем другого мира, что он по-прежнему здесь, на этой земле. — Профессор Дамблдор решил, что будет правильным похоронить ее в Годриковой Впадине, там, где находится ее могила, — Крайфер отвернулся. — Он расскажет вам об этом. Снег хрустел у них под ногами. Гарри смотрел по сторонам, не зная, что он должен чувствовать в эту секунду. Ему по-прежнему было стыдно за чувство облегчения, смешанного с горем и болью — это чувство съедало бы его сердце сегодня, но он нашел лекарство, дурман, от которого в его мышцах появлялась легкость, а в голове — пустота. Гарри смотрел на белый снег, который изменил все вокруг, лишив напоминания о прошлом, и думал о нежной, шелковой белизне волос, жемчуге зубов, молочной коже... Он думал об этом и забывал обо всем остальном, и его боль уходила, а сам он будто бы исчезал в мечтаниях. Он решил, что наркотик оказал бы на него такое же действие, но ему действительно не было до этого дела. Крайфер вдруг остановился посреди леса. Тропа, созданная чужими ногами, тут обрывалась. — Барьер разрушен, и на особняк наложены чары сокрытия, — сказал Крайфер, беря юношу за локоть. — Запомни формулу для их снятия. Он начал проговаривать заклинание, и Гарри честно постарался запомнить его целиком, но формула была такой длинной, что он уже начал забывать ее начало, хотя Крайфер еще не закончил. Когда заклинание было произнесено, воздух будто бы уплотнился на секунду, а следом в лесу появилась поляна. На ней по-прежнему стоял особняк, большой дом из серого камня, которого не волновала трагедия, развернувшаяся в его стенах. Гарри шагнул сквозь барьер, ощутив мимолетное его сопротивление, а потом обернулся. Крайфер стоял за границей, мрачно глядя на далекий дом. — Вы не пойдете? — Я возвращаюсь к профессору Дамблдору. Он развернулся и отправился обратно. Он не хромал, но ступал медленно и тяжело, будто на его плечах лежал великий груз. Гарри вдруг захотелось задать старику вопрос о том, кто он такой и что он делает здесь, в Хогвартсе, потому что его образ был насквозь фальшивым и за этим фасадом скрывалась некая иная история, но Крайфер выглядел таким несчастным и подавленным, что Гарри не решился открыть рот. К тому же он не был уверен, что ему хочется знать правду: сейчас все эти ухищрения, тайны и мрачные уголки казались ему ловушками, которые лишили бы его этого отрешения от мира. Крайфер ушел, и Гарри остался посреди леса один. Блаженное забытье отступило, и самообман потерял свою силу. Гарри смотрел на особняк и не был уверен в том, что он хочет быть там: он беспокоился о Сириусе, но в то же время он знал, что Блэк сделал. Дамблдор не сказал ему это прямо, но Гарри не нужно было быть гением, чтобы догадаться. И он не мог не винить крестного. И Дамблдора. И себя. Гарри двинулся к дому, ступая по одинокой тропинке. Он догадывался, кто протоптал ее, но все равно ощущал уколы сомнений. Добравшись до дома, он прислушался, но до его слуха не донеслось ни одного звука, отличного от завывания ветра. Дом был пуст, из него ушла вся сила, что пугающими скрипами ходила по коридорам: он казался безопасным. Гарри медленно поднялся на заметенное снегом крыльцо, прошел через дубовые двери и очутился в тепле. Он поднялся на второй этаж и отправился в сторону лазарета, куда должны были поместить Сириуса. Коридоры, по которым он шел, были тихими и пустыми, утренний свет ложился розоватыми отблесками на ровные стены. Гарри заглядывал в каждое окно, позволяя себе любоваться рассветным пейзажем и ослепительным блеском чистого снега: природа успокаивала его, лишала его чувства сумбура и печали. Он думал о том, что винить Сириуса было опрометчиво: Блэк был ослаблен, все видели его безнадежное состояние, его загнанный взгляд и новую привычку топить горе в бесчисленных запасах старого алкоголя семейства Блэков. Разве мог он сопротивляться ей? Гарри отвернулся от окна и решительно направился к большой светлой двери. Он постучал и, не дождавшись ответа, просто вошел, тут же замерев на пороге. Сириус сидел на большой кровати у окна, опираясь на подушки. Его волосы были спутанными, они безжизненно висели по бокам от его худого, поросшего неровной щетиной и совершенно серого лица. Казалось, что он при смерти, и только глаза выдавали в нем живого человека: они блестели и были черными, будто уголь. Блэк смотрел на Снейпа. Тот стоял у изножья его кровати, вцепившись руками в металлическую перекладину. Спина его была ровной, а руки не дрожали — только пальцы побелели. Лицо зельевара было скрыто волосами, и он даже не шевельнулся, когда Гарри вошел и Сириус прервал их молчаливую битву. Только когда Гарри подошел ближе к Блэку, слабо улыбнувшемуся ему и протянувшему свою безвольную руку, Снейп чуть повернул голову. Гарри вздрогнул, поймав его взгляд: на секунду ему показалось, что это вовсе не зельевар, а кто-то другой — таким тяжелым, холодным и чужим был его взор. Прошла всего ночь, но все они изменились за эти несколько часов, и Гарри видел эти изменения в лице своего профессора. Он видел его морщины, которых стало намного больше, видел боль, мечущуюся за его черными зрачками, видел седые волосы на его голове — может ли человек так поседеть за одну ночь, или же Гарри просто никогда не обращал внимания на эти серебряные прядки среди черных? Теперь их сложно было не заметить, и Снейпу трудно было бы дать его настоящий возраст. Горе снедало его. — Как ты, Сириус? — Гарри опустил лицо, чтобы не видеть больше глаз Снейпа. Он не знал, что произошло и чего ждать. — Жив, — Блэк схватил его за руку, притягивая к себе и сжимая его ладонь своими ослабевшими пальцами. Гарри легко мог бы вырвать ее, но он позволил крестному удерживать себя. На лице Сириуса отражались и радость, и боль, но было ясно, что он счастлив видеть Гарри: его глаза стали блестеть сильнее, будто он готов был заплакать. — А ты? Не стоило приходить так рано, я знаю, тебе тоже нужен отдых... — Я уже отдохнул, — на самом деле это было не так, но Гарри не хотел тревожить крестного рассказом о том, что он проснулся поутру и, позабыв про лекарства, помчался к директору. Он спал так хорошо, что наутро силы к нему вернулись, хотя едва ли его выздоровлению способствовали зелья... Гарри точно знал, что было причиной того, что потухший в его груди огонь вспыхнул снова. — Я был у Дамблдора. Он сказал, твоя магия... Уголки губ Сириуса тут же опустились, и радушный вид исчез. Блэк отвернулся, уставившись перед собой — Гарри пожалел о том, что сказал это. Он посмотрел на Снейпа в поисках помощи, но тот уже отошел от кровати. Зельевар, не прощаясь и не удостоив Гарри и Сириуса взглядом, двинулся к дверям. В его прямой спине и неподвижных плечах было что-то странное, напряженное, и Гарри чувствовал, как его тянет следом, как желание сказать ему что-нибудь и услышать, что Снейп не сломлен, что он справится и останется здесь, в Хогвартсе, жжет его изнутри. Снейп хоть с кем-нибудь говорил о произошедшем? Открылся ли он хоть кому-нибудь? Хлопнула дверь, а Гарри все еще стоял на месте. Он не мог найти в себе сил пойти за зельеваром, понимая, что тот ни за что не сможет отринуть свою привычку и скорее оттолкнет самого Гарри, чем даст тому подойти к себе близко и помочь. Да и Блэк сейчас нуждался в его поддержке. Но и не пойти за ним он не мог, ведь он был единственным, кто мог бы разделить его боль: у него, у Гарри, был Сириус, был Ремус, были друзья, а у Снейпа не было никого. — Сириус, — Гарри сделал шаг назад. Ему казалось, что он слышит, как Снейп быстрым шагом несется прочь, хотя это было всего лишь игрой его воображения. — Что? — Я отойду на минуту, — Гарри сделал еще один шаг. Медлить было нельзя: вряд ли Снейп собирался оставаться в этом доме пару лишних секунд. Было неясно, зачем он вообще приходил. Блэк растерянно посмотрел на него, а потом перевел взгляд на пустое место около своей кровати. Его брови чуть дрогнули, будто он и не заметил, что Снейп ушел. Он вновь взглянул на Гарри, поджал губы и опустил лицо, пряча свои глаза и те чувства, что в них отразились. Сириус понимал — не принимал, но все же знал, как это важно для Гарри. У него не было сил на какой-то протест. Бросив «Я скоро вернусь», Гарри кинулся к дверям. Разумеется, коридор за ними был пуст, но, прислушавшись, он услышал удаляющиеся шаги где-то на первом этаже. Он кинулся к лестницам, и спустя минуту увидел Снейпа: тот быстрым шагом шел к выходу, и его мантия привычно развевалась за его спиной. — Профессор! Снейп остановился. Он обернулся и непроницаемым взглядом посмотрел на Гарри. Его лицо ничего не выражало: ни удивления от появления гриффиндорца, ни раздражения из-за того, что его одиночество было нарушено. Он просто стоял и ждал, когда Гарри приблизится к нему: только когда тот оказался рядом и осторожно, неуверенно заглянул в его мрачное лицо, бровь Снейпа чуть приподнялась, а губы сжались. — Чего вам? — Устало и негромко сказал он. Гарри вздрогнул, не зная, с чего ему начать разговор на столь печальную и болезненную тему. Он вздохнул, собираясь с силами. — Как... как вы? — Спросил он. На лице Снейпа по-прежнему ничего не отражалось, но он начал отклоняться назад, увеличивая расстояние между ними. Гарри тянулся следом. — Это все, чего вы хотели? — Профессор сделал шаг в сторону. Его длинные волосы упали на лицо, и Гарри вновь уставился на седые пряди, которые ярко бросались в глаза. Ему было неприятно видеть их, и он чувствовал себя беспомощным от того, что ничего не может с этим поделать. — Я просто подумал, что вы хотели бы с кем-нибудь поговорить, — тихо произнес он. Гарри знал, что делает что-то не то: друзья постоянно приставали к нему с точно такими же вопросами, и он знал, что это злит, но не мог придумать ничего иного, чтобы подвести разговор к нужной теме. Он понятия не имел, как теперь разговаривать со Снейпом: еще недавно ему было неприятно и больно смотреть на него, вспоминая о той сцене из его снов и об отчуждении, что возникло между ними утром. Но теперь все было иначе, он не мог злиться на него. — Не помню, чтобы я выражал подобное желание. Он развернулся и двинулся прочь, не удосужившись даже попрощаться. Гарри, растерянный и удивленный, смотрел ему вслед, а потом, будто во сне, кинулся следом и схватил Снейпа за руку, вынуждая того остановиться и обернуться. Прикосновение к жесткой, сухой ладони обожгло его: пальцы Снейпа были холодными, и они тут же выскользнули из его хватки, когда зельевар почти инстинктивно дернул рукой. — Вы можете мне доверять, — быстро и горячо произнес Гарри. — Вам не обязательно быть одному сейчас, потому что я... я понимаю, что вы чувствуете. Гарри вдруг захотелось быть ему... другом. Снейп хранил его тайны, он защищал и поддерживал его, пусть и в не слишком дружественной манере, но он делал многое и жертвовал многим. Гарри с трудом мог вспомнить дни, когда ненавидел его: каким слепым и неблагодарным он был тогда. Снейп был совершенно одинок: не с Дамблдором же он мог разделить свои печали? Но ему хватало упрямой силы даже сейчас, после всего случившегося держаться замкнуто и обособленно, как будто чужое вторжение лишь навредило бы ему. Гарри видел это, потому что он мог представить, что ощущал зельевар: если бы не Драко, то сейчас он чувствовал бы то же самое. — Поттер... — Вам не нужно уходить, — перебил его Гарри. На мгновение тяжелый взгляд Снейпа изменился. Его лицо чуть расслабилось, но это была слишком короткая секунда, чтобы ее можно было проанализировать. Зельевар тут же нахмурился, скривился, будто от боли, и взор его наполнился гневом. — Ваши проповеди нужны Блэку, а не мне! — Профессор... — Да оставьте меня в покое! — вдруг воскликнул Снейп. Он с силой отпихнул Гарри от себя и быстрым шагом кинулся прочь. Его мантия вздулась, подобно крыльям гигантской летучей мыши. Его шаги звучали громко и твердо, и Гарри казалось, что каждый такой шаг ударяет его по голове. Медленно в нем поднималась ярость: он просто хотел помочь ему. Он видел, что Снейпу нужна помощь, потому что за одну ночь тот поблек и постарел, и его печалило, что зельевар отказывается от нее. Гарри казалось, что если он ничего не сделает, то потеряет его: Снейп не выглядел здоровым, он мог замкнуться в себе еще сильнее. А еще Снейп мог уйти. Гарри не хотел этого. — Вы живы, профессор, — крикнул он ему вслед то, что вертелось у него на языке. — Ее нет, но вы все еще здесь. Ему показалось, что Снейп запнулся на секунду и сжал свои кулаки. Но он не остановился и не обернулся, и Гарри не стал его догонять: его попытки были тщетны, он мог лишь надеяться на то, что Снейп сможет это выдержать. По крайней мере, он знал, что Гарри не все равно, что Гарри готов быть рядом с ним, если понадобится... Гарри дождался, когда шаги зельевара стихнут, и медленно побрел обратно. Он добрался до палаты Сириуса и постучал, предупреждая о своем возвращении. Отклика не последовало, поэтому Гарри просто вошел. Блэк сидел в той же позе, что и до этого, и он лишь склонил голову, когда юноша осторожно прикрыл за собой дверь и приблизился к нему. Гарри внимательнее присмотрелся к крестному: ему казалось, что с уходом Снейпа Сириус стал выглядеть еще хуже. Возможно, хоть какой-то внешний раздражитель приводил его к смятению, заставлял его чувства двигаться, а теперь взгляд его потух и на лице застыло выражение бессилия. Гарри только сейчас заметил, что его шея перебинтована: из-под ворота рубашки выглядывала полоска белого бинта. — Он ушел, — зачем-то сообщил Гарри, прежде чем аккуратно присесть на край койки. — Зачем он приходил? — Спросить, — ответил Сириус. — Что? — Что я чувствую, — Блэк поднял на Гарри черные глаза. Он вновь взял его ладонь в свои руки, крепко сжал, чуть притягивая к себе. Его глаза стали ярче, как будто бы в непроглядном мраке он вновь нашел светлую дорожку. — Гарри, я... — Не надо говорить об этом. — Я не могу не говорить, Гарри, — Сириус прижался к его руке щекой. Он выглядел сломленным, несчастным, будто тяжело больной человек, которому сообщили, что ему осталось несколько дней. — Я все потерял, я не хочу, чтобы и ты... — Я здесь, — Гарри смотрел на него внимательно и тепло. Он невольно думал о том, что Снейп и Сириус, несмотря на свои сходства, сильно отличались друг от друга. Сириус справится с тем, что произошло, потому что Сириус мог плакать. Мог говорить с Гарри и Ремусом, который должен был приехать сегодня. Справится ли Снейп? Гарри не знал этого, но ему хотелось верить. — Скоро приедет Ремус. Все будет хорошо. Сириус недоверчиво посмотрел на него и вздохнул. — Я виню себя, Гарри, — тихо сказал он. — Я единственный во всем виноват. Прости меня, пожалуйста. Только... не оставляй меня. Я уже достаточно наказан, не лишай меня возможности видеть тебя. — Я не уйду, — Гарри второй рукой погладил Сириуса по заросшей щеке, ощущая, как колется щетина. — А ты поправишься и поймешь, что никто из нас не мог противиться ей. Она... это была не она, Сириус, ты понимаешь? — Теперь понимаю. Ремус пытался донести до меня эту мысль, и ты пытался, — он уткнулся лицом в его ладонь, глубоко дыша. — Мы были слепы... — Как твоя магия? — Ее нет...

***

Снейп исчез. Его не было в Большом Зале, не было на уроках (зельеварение заменялось другими предметами), не было на Карте Мародеров. Гарри не знал, что и думать об этом: он волновался, и ему казалось, что без Снейпа замок опустел. Он приходил с этим к Дамблдору, но тот не выказывал сильного беспокойства. — Это пойдет на пользу профессору Снейпу, — сказал он, когда Гарри пришел к нему с вопросом. — Людям свойственно идеализировать умерших, забывать их недостатки и додумывать достоинства. Он был привязан к Лили и не мог избавиться от этого чувства, потому что ее не было рядом с ним и его любовь не могла просто источиться, как это бы произошло, если бы она была жива и он видел, что у него нет и не будет шансов. Теперь все будет иначе. Это объяснение бы успокоило Гарри, если бы он не видел, что Дамблдора тревожит что-то еще. Директор ничего не говорил о Малфое, Гарри даже не знал, известно ли ему что-то о ночи в больничном крыле, но расспрашивать его не хотелось. Юноше по-прежнему хотелось держаться от директора подальше, к тому же он сомневался, что профессор посвятит его в свои сомнения или идеи. Все самое главное — самое опасное — Гарри узнавал из своих снов, которые, к огромному его удивлению, вдруг прекратили его мучить. Волдеморт будто бы забыл про него. Гарри не надеялся на это: вероятней всего, у Тома просто не было свободного времени, чтобы ежедневно мучить своего врага, но это вовсе не было утешительным выводом, потому что это означало, что он задумал что-то. Гарри помнил, как тот угрожал ему чем-то... особенным. Сейчас, после произошедшего, его умение ощущать веяния зла будто бы усилилось: плохие предчувствия одолевали его. Вероятно, Дамблдора тоже, но директор не ощущал того же, что и Гарри: темная тень будто бы отступала куда-то, это было жутко, но с каждой секундой все больше света появлялось кругом. Не все было так плохо. По крайней мере, Гарри мог питать надежду на то, что, несмотря на угрозу Волдеморта, его жизнь в Хогвартсе станет чуть легче. В большей степени благодаря Драко, который, наконец, вернул ему свое внимание. В тот ужасный день Гарри вернулся от Сириуса в больничное крыло и обнаружил, что Малфой по-прежнему спит. Он лежал в пижаме на своей кровати: видимо, еще ночью, дождавшись, пока Гарри уснет, он ушел от него на свою койку. Это было правильным решением — не стоило шокировать мадам Помфри еще больше, — но все равно Гарри хотелось проснуться рядом с ним и убедиться, что произошедшее не было сном. Оно не было, конечно, но все равно с трудом верилось, что среди этого черного времени вдруг произошло что-то... такое. Гарри не мог сдержать улыбки, хотя он ощущал некоторую неловкость: после прошлого их поцелуя они не разговаривали несколько месяцев, лишив друг друга необходимости чувствовать смущение. А теперь... Какое-то время он сидел на месте, глядя на светлые волосы Малфоя, которые во сне растрепались и выглядели очень мягкими. Их хотелось касаться, но Гарри не мог сдвинуться с места. Здесь, в этом закутке между кроватями, будто существовала другая реальность: восходящее солнце уже роняло свои лучи в их окно, в воздухе застыл розоватый, теплый цвет, который запутывал, создавая иллюзию мира и покоя. Гарри начало клонить в сон, и он позволил себе опуститься на подушку, сняв очки и какое-то время глядя на размытый, неясный силуэт... Он заснул, а когда проснулся снова, Драко уже не было. Его кровать была аккуратно заправлена, и яркий солнечный свет заливал больничное крыло, в котором Гарри был один. Когда к нему пришла мадам Помфри, он, поборов некоторое смущение, поинтересовался насчет Малфоя. — Мистера Малфоя вызвал директор, — не позволяя себе ни одной лишней интонации, сообщила Помфри. Она проверила самочувствие Гарри и, видимо, нашла его удовлетворительным. — Полагаю, он собирается вернуться в гостиную. Вы, мальчики, так не любите лечиться, будто это что-то постыдное. — Я могу идти? Мадам Помфри лишь вздохнула. Она призвала из кладовой несколько склянок и вручила их Гарри, описав, как и когда их нужно принимать, и наказав прийти к ней вечером, чтобы она удостоверилась в том, что он здоров. Гарри был рад, что его отпускают, потому что он, и правда, не чувствовал себя больным. Он поправил свою одежду, повязал галстук и уже почти направился к дверям, когда мадам Помфри осторожно окликнула его: — Мистер Поттер, — она смотрела ему вслед, стиснув в руке волшебную палочку, — у вас все хорошо? Гарри прекрасно понимал, о чем она. Мадам Помфри заботилась о студентах, и едва ли ей показалось нормальным то, что она увидела вчера. Она верила Дамблдору и знала правду о Люциусе Малфое: что она, лечащая его раны в прошлом году, думала, видя его с Драко? Наверное, что он сошел с ума. Так и было. — Все хорошо, — Гарри улыбнулся и покинул больничное крыло, надеясь, что он не потревожил сильно эту женщину. Разумеется, на уроки он не ходил. Драко тоже не ходил, но он сидел в своей гостиной, и Гарри бы не решился беспокоить его. Он с трепетом вспоминал прошлую ночь, но сегодняшний день, оторванный от больничного крыла, был совсем другим. Когда Гарри поцеловал Джинни, они тут же начали встречаться, потому что весь Гриффиндор знал об их отношениях; с Чжоу все прошло как-то само собой, мягко и незаметно, правда, закончилось так же... с Седриком же... Впрочем, этот случай был совсем другим. К тому же нельзя было забывать о постоянной опасности: не могли же они просто начать слать друг другу записки, как раньше, а потом встречаться в каких-нибудь углах. И Гарри определенно не хотел снова ходить на отработки, хотя ради возможности побыть с Драко рядом можно было подумать об этом... Думая о столь щекотливых и приятных вещах, Гарри мог забывать обо всем остальном. Но это нельзя было делать вечно: ему пришлось пойти на обед, где его уже ждали друзья, жаждущие объяснений. Он пришел в Большой Зал раньше всех, надеясь, что Малфой тоже придет, но тот, видимо, его избегал: Гарри не винил его, понимая, что Драко, вероятно, смущен и растерян. Зато Седрик Диггори появился в Зале раньше друзей Гарри. Он пришел вместе с пуффендуйской командой по квиддичу, что-то бурно обсуждая (вероятно, матч, назначенный через три дня после Хэллоуина), и не сразу заметил Гарри, который сидел почти в одиночестве: только первокурсники уже прибежали с уроков и накинулись на еду. Гарри и сам не обратил на него внимание поначалу: он из-под челки рассматривал стол преподавателей, ожидая, когда там появится Дамблдор. Но когда их взгляды пересеклись, Седрик будто бы замолк посреди фразы: загонщик Энтони Риккет продолжал разглагольствовать, маша руками, но Диггори на него даже не смотрел. Он пристально вглядывался в лицо Гарри; может, впервые за долгое время его лицо было расслабленным, нежным, немного обеспокоенным, но таким же, как раньше. Гарри видел, как Седрик замедляет свой шаг, задумчиво склоняет голову и уже поворачивает, чтобы подойти к нему... Ему этого отчаянно не хотелось. Гарри будто бы чувствовал, что если Диггори приблизится к нему, случится что-то ужасное: он не был уверен, думает он о том, что их увидит Драко, или о чем-то другом... Предчувствие, которое потом до самого матча царапало его, вдруг проснулось. Гарри мотнул головой. Седрик остановился: издалека невозможно было понять выражение его глаз. Наверняка, он упрямо поджал губы, потому что в следующую секунду он шагнул вперед... — О, а вот и Гарри! — Голос Рона никогда не казался ему таким приятным и сильным. Он с радостью повернулся к приятелю, махая рукой и улыбаясь так натянуто, что у него тут же заболели щеки. Рон, Гермиона, Невилл и Джинни, приближающиеся к нему, с удивлением посмотрели на него, сбавив шаг. — Гарри? — Гермиона села напротив. — Ты в порядке? Где ты был? — Слышал, о чем все говорят? — Спросил Рон, плюхаясь на скамью рядом. Гарри краем глаза отметил, что Седрик вернулся к своим друзьям, и расслабился. — Как будто бы ночью кто-то упал с Башни... — А Малфой попал в больничное крыло, — добавил Невилл. Он открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, но Гермиона кашлянула так выразительно, что мальчишки тут же замолкли и удивленно посмотрели на нее. Джинни, сидящая рядом с ней, закатила глаза, заметив недоумение на лице брата. Она взглянула на Гарри и улыбнулась: улыбнулась так же тепло и нежно, как и всегда. В ее лице, движениях и голосе больше не было робости: Гарри словно бы только сейчас заметил это. Видимо, Джинни... излечилась. — Так что, Гарри? — Гермиона наклонилась вперед, и ее волосы едва не коснулись стакана с соком. Никто из друзей пока не притронулся к еде, и все они внимательно смотрели на него. Гарри задумался: мог ли он рассказать им? Вокруг уже собирались школьники, любопытные уши и пристальные взгляды. Не стоило затевать этот разговор тут. — Давайте сходим на улицу после обеда, — сказал он тихо. — Я вам все расскажу. Глаза друзей загорелись любопытством. Рон и Невилл тут же набросились на еду, и даже Джинни с Гермионой, которые всегда ели аккуратно и осторожно, постарались расправиться со своими порциями побыстрей. Посреди трапезы к ним присоединились близнецы, и они, узнав про обещанный рассказ, тут же поддержали всеобщее настроение. — Поттер, Уизли, сегодня тренировка, — крикнул им Питер, когда они уже поднялись и двинулись обратно. Те лишь кивнули ему. Гарри мельком окинул Зал взглядом. Учителя выглядели озадаченными, а Дамблдор был занят разговором с профессором Стебль. Лишь профессор МакГонагалл сочувственно посмотрела на него. Ее тяжелый взгляд напомнил Гарри о том, что случилось: туманная забывчивость на секунду схлынула с него, и он ощутил, как давят на него воспоминания. Лили больше не было, это была не она, не она... Скоро Гарри получит камень: Дамблдор сказал, что даст ему поговорить с матерью, когда это станет возможно... Вероятно, сейчас камень был в более нуждающихся руках. Гарри ушел с друзьями на стадион. Они сели на самый верх трибун, где их точно не мог никто подслушать, и он рассказал им почти все. Они слушали его с открытыми ртами, почти не прерывая. Ветер шумел, солнце ярко светило и играло лучами на сверкающем белоснежном снегу. Это был прекрасный день для того, чтобы избавиться от ноши очередной тайны. Могло даже показаться, что жизнь становится лучше. — Это невероятно, — сказала Гермиона, когда он закончил. — Теперь понятно, почему ты был таким... мрачным в последнее время. Это уникальный случай. Значит, воскрешение из мертвых все-таки возможно в иной форме, кроме как призыв инферналов. — Тут сказалось и то, что она была не до конца... — Гарри не смог выдавить из себя это слово, неожиданно ощутив, что язык его слаб и почти ему не повинуется. — Там было много магии той ночью, вероятно, без нее ничего бы не вышло. — Вы сделали все, что могли, — Джинни погладила его по плечу. Ее рыжие волосы горели огнем в лучах солнца, и, глядя на нее, Гарри невольно вспоминал о Лили. Возможно, они с Джинни должны были быть вместе: казалось даже странным то, как они были похожи на Джеймса и Лили... Будто бы у кого-то были планы, и он, не сумев воплотить их тогда, старался осуществить свои идеи с их помощью. Но Гарри смотрел на Джинни и видел в ней лишь подругу, сестру, товарища: он более не любил ее романтической любовью, лишь вспоминал иногда те приятные моменты, подарившие ему бесценный опыт. Теперь она понимала это яснее, и ему было приятно знать, что она выбрала его сторону. Его и Драко. — Значит, ты спас Малфоя, — Рон сидел, опершись локтями о колени, и рассматривал поле перед собой. Близнецы и Джинни переглянулись. — Спас, — смело и даже дерзко ответил Гарри, вперив взгляд в торчащее ухо друга и желая, чтобы тот повернулся и посмотрел ему в глаза. Наконец, Рон сделал это. — Может, не надо было этого делать? — Спросил он осторожно; его голубые глаза казались темными, почти серыми. — Малфои — наши враги. Мы никак не можем добраться до Люциуса, а если бы Малфой-младший случайно умер... — Рональд! — Гермиона возмущенно одернула его. — Как ты можешь так говорить? Рон покраснел, но все равно упрямо продолжил. — Будто бы вы не подумали об этом, — он обвел взглядом присутствующих. — Без Малфоя у нас было бы меньше проблем. Его вообще должны были выгнать из школы: его отец Пожиратель Смерти, возможно, он уже поручил ему шпионить за Гарри... Да он его ножом из-за угла пырнуть сможет! Это просто опасно! — Дамблдор защищает школу, — сказал Невилл. Он серьезно смотрел на Рона. — Да и Малфой не пристает к нам уже долгое время. Нет, правда, вы замечали это? Вот что по-настоящему странно. Гарри краем глаза заметил, что губы Джинни дрогнули в ухмылке. Она смело поймала его взгляд, тут же приняв серьезный вид, но ее теплые глаза все равно лучились самодовольством. Возможно ли, что... Гарри почти не думал об этом, долгое время будучи сосредоточенным на многом другом, но, вероятно, на смирение Джинни что-то повлияло. Она говорила с Драко? Почему он об этом не знал? Джинни прищурилась и прижалась к плечу Джорджа. — Гарри поступил, как гриффиндорец, — уверенно сказал Фред. — Теперь Малфой в долгу перед ним: возможно, это даже сыграет нам на руку. — Думаешь, это имеет значение для такого мерзавца, как Малфой? — С презрением выдохнул Рон. — Да плевать он хотел. Чего вы все его так защищаете? — Если ты не забыл, Рон, — произнес Гарри, немного задетый словами друга. Он не питал иллюзий на его счет, но ему казалось неправильным, даже лицемерным то, что он вчера вечером целовал и обнимал Драко, а сейчас сидел и выслушивал про него гадости, будучи не в силах ничего изменить, — Малфой помог мне в Тайной Комнате. Возможно, — это был очень, очень опасный путь, но Гарри обязан был попытаться. Он не мог отделаться от мысли, что если все узнают о них с Драко, то Малфой вынужден будет присоединиться к Ордену, — он не такой пропащий, как мы думаем. Фред зашелся кашлем, Гермиона задумалась, а Джинни и Джордж одновременно заинтересовались проплывающим над ними пушистым облаком. — Сомневаюсь, — Рон откинулся на скамью. — Если он вдруг окажется «не таким пропащим», я съем свои носки. Фред закашлял сильнее. Невилл постучал его по спине, и юноша сдавленно пробормотал благодарность. Заметно холодало, лица у всех покраснели от мороза, поэтому никакой насмешливый румянец не выдал их. Гарри был благодарен друзьям за то, что они терпят его дремучее лицемерие. — В любом случае, речь ведь не о Малфое, — перевел тему Невилл, — а о маме Гарри. Я просто хотел сказать... Тебе повезло, она ведь была в сознании, пусть и принимала тебя за другого человека. Ты все равно мог с ней говорить, и я.... ну, в общем, я думаю, это очень важно, и даже если ее нет... Невилл окончательно запутался, но Гарри все равно его понял. Он положил руку Невиллу на плечо и улыбнулся. Тема родителей была болезненной для Долгопупса, возможно, не стоило поднимать ее в его присутствии. Но все-таки Невилл был одним из его самых доверенных людей, Гарри не мог оставить его в стороне. К тому же, у него была и другая тема для разговора. Гарри, наконец, рассказал друзьям об идее создать ОД. И к его радости, этот план был воспринят с энтузиазмом. Дни, когда Снейп исчез, начали набирать ход: Гарри начало казаться, что его жизнь полностью изменилась. Волдеморт и боль в шраме его не беспокоили, друзья вновь были ему близки и вместе с ним обсуждали, кого можно пригласить в ОД, когда нужно проводить сборы, что нужно рассказывать... Рон и Гермиона уже умели вызывать слабых, но все-таки Патронусов, которые иногда принимали вид зверей, поэтому они решили, что будут иногда помогать Гарри. Гермиона уже запаслась необходимой литературой, составляла списки того, что будущий ОД должен изучить. Некоторые заклинания Гарри видел впервые, но Гермиона настаивала на том, что они полезные, поэтому он не спорил. Рон особо не помогал, но это не мешало ему изображать бурную деятельность: Грейнджер, обрадованная хоть каким-то движением вперед, выливала свой энтузиазм и в учебу, поэтому активно цеплялась к его домашним заданиям. На учебу Гарри она почти не обращала внимания, зная, что это бесполезно: и хотя Гарри начал посещать все уроки, а не только смежные со Слизерином (к тому же, это было подозрительно), он не стремился вернуться в ряды хорошистов, перебиваясь рядами У. Впрочем, его оценки у Грюма почти всегда были на высоком уровне: закончив с Непростительными, Грюм перешел на энергоемкие и особо-опасные заклинания, теория которых давалась Гарри на удивление легко. Настолько легко, что это иногда его пугало: он боялся, что эта восприимчивость к темной магии таинственным образом передается ему от Волдеморта — Грозный Глаз, возможно, думал так же, потому что его волшебный глаз часто оказывался обращенным к Гарри. А потом Гарри узнал, что Грюму известно все о Лили, и его взгляды приобрели совсем иное значение. Возможно, они были утешающими, но представить Грюма сочувствующим кому-либо было так сложно, что они казались скорее угрожающими. И Гарри никак не мог забыть о том, что Грюм умеет видеть сквозь стены: было неясно, насколько далеко, но все равно это пугало. Напряжение не могло исчезнуть бесследно, но у Гарри были способы избавиться от него и забыть обо всем. Он научился мастерски увиливать от встреч с Седриком Диггори (однажды он даже смог пройти мимо него, спрятавшись за спиной рослого слизеринца) и замечать его приближение издалека, он выкладывался на тренировках так, что даже заслужил похвалу Анжелины, которая в преддверии своего первого матча в качестве капитана была взволнована и гоняла команду до полного истощения: даже Питер, самый терпеливый из них, под конец просто не выдержал и, прокричав ей что-то про тиранов, улетел к раздевалке. Все остальные, недолго думая, последовали за ним. А еще Гарри получил письмо, в котором лежал чистый лист. Его принесла школьная сова, и он сразу заподозрил что-то неладное. Вместе с этой совой прилетели еще три: в двух были любовные записки, а в третьей письмо какому-то Джейкобу. Никакого Джейкоба Гарри не знал, поэтому отправил сову обратно, а записки, мельком просмотрев глазами, убрал в карман к пустому пергаменту. Он обо всем догадался почти сразу. Насчет Джейкоба он не был уверен — сова казалась больной, — но записки явно были неслучайными. К тому же, обе они были написаны на одинаковой бумаге: не то чтобы Гарри был знатоком в пергаментах, но он отметил плотность, глубокий старинный цвет и качество листов. Кто-то был настоящим конспиратором, и Гарри точно знал, кто. Они не общались с Драко несколько дней, но это не было похоже на их былую отчужденность. Малфой больше не смотрел на него с затаенной болью, готовой превратиться в злость или холодное равнодушие, его глаза полнились чем-то теплым и тщательно сдерживаемым. Гарри пересекался со слизеринцем только в Большом Зале и на уроках и по каким-то неясным, косвенным признакам он понял, что Драко просто выжидает подходящего момента. Дамблдор никак не пытался надавить на них, и Гарри не терпелось вновь обойти тысячи запретов и приблизиться к Драко. Они должны были поговорить: Гарри не хотел оставлять все так, как есть, позволять Драко строить свои планы по его защите, при этом отчаянно рискуя. Он был почти уверен в том, что пустой пергамент — это один из тех пергаментов, которые изобрели близнецы Уизли и которыми они мелко торговали. Неизвестно было, куда делись их старые записки, но Гарри подозревал, что Драко их уничтожил. Вскоре Драко сам ему написал. Это было поздно вечером, и Гарри не сразу заметил послание: он недавно вернулся с тренировки потный, как мышь, долго плескался в душе, размышляя о том, что он чувствует себя совершенно иначе — тяжесть и мрак отошли от него так далеко, что иногда он даже забывал о том, в какое время живет, — а потом засел в гостиной. Идея ОД продвигалась весьма успешно: в список Гермионы записалось много гриффиндорцев, и теперь девочка размышляла над тем, к кому с других факультетов стоит обратиться. Гарри какое-то время помогал ей, припоминая, кто был в ОД в прошлый раз, а потом ушел наверх, уставший. Подруга невольно, обходными путями и намеками, пыталась разведать у него, хочет ли он пригласить в ОД Седрика Диггори: Гарри понимал, что он должен это сделать, но ему действительно не хотелось разговаривать с Диггори. Они уже проходили это, ситуация была до ужаса похожая на прошлогоднюю, и ничем хорошим их перемирие не закончилось. Гарри обнаружил, что пергамент подал признаки жизни, когда полез в свою тумбочку за Картой. Он тут же вытащил его, с жадностью глядя на ровные буквы на самом верху: Поттер? Сердце Гарри забилось быстрее. Он не мог определить, когда Малфой написал это, но он надеялся, что недавно. Он быстро переоделся в пижаму, схватил потрёпанное перо, чернильницу и карту Мародеров и, пожелав спокойной ночи Невиллу, который уже вернулся в спальню, забрался под полог. Оттуда ему пришлось высунуться, чтобы найти хоть что-нибудь твёрдое: писать пером, положив пергамент на ногу, оказалось невозможно. Среди горы хлама на тумбочке оказался учебник по истории магии, который Гарри уже не чаял найти: кто бы мог подумать, что он лежит под обёртками из-под конфет? Затащив учебник к себе, Гарри на всякий случай заколдовал полог и написал: Малфой? Гарри принялся ждать. Он открыл Карту и с раздражением обнаружил, что Малфой сидит в гостиной в компании Крэбба, Гойла и Паркинсон. Забини почему-то сидел в другом конце, рядом с Дафной Гринграсс. Что ж, время было позднее, рано или поздно Драко бы вернулся в спальню... Гарри приготовился к ожиданию, разглядывая Карту: близнецы медленно шли по третьему этажу, игнорируя отбой, Крайфера не было, Грозный Глаз и МакГонагалл были в кабинете Дамблдора... Это Гарри не понравилось: такие собрания означали, что что-то происходит, что-то обсуждается. Его, конечно, не пригласили: Гарри не знал, что и думать. Он по-прежнему ощущал какое-то нехорошее ожидание, предчувствие, но они были такими далекими... Он даже не боялся закрывать сегодня глаза: Волдеморт будто бы исчез, испарился, и его влияние прекратило мучить Гарри. Конечно, так не могло продолжаться вечно: близился Хэллоуин. Эту дату Том бы не пропустил. Гарри отвел взгляд от профессоров, решив на следующий день навестить Дамблдора. Он избегал профессора, вспоминая о Лили каждый раз, когда видел его, и невольно ощущая вину и желание винить, но пора было избавиться от этого чувства. К тому же, он ходил к Сириусу каждый день: тот был подавлен, казалось, от нервного срыва его отделяли считанные мгновения. Он просил Гарри быть с ним подольше, заручился его клятвой приехать на Рождество и погостить у него на каникулах, он хотел видеть его, говорить с ним... Ремус, с которым Гарри встретился до того, как тот вернулся на Гриммо, где в это время проживал, сказал, что беспокоится за друга. — Постарайся не позволять ему слишком много, — сказал он. — Боюсь, Сириус может не восстановить свое стабильное состояние, если не напомнить ему о том, как все было раньше. — Но ведь как раньше не будет, — Гарри лишь печально вздохнул тогда. Потеря магии была для Сириуса серьезным ударом. Судя по всему, он пытался превратиться в пса, но даже это ему не удалось: несколько дней он был еще мрачней и печальней. Гарри никогда раньше об этом не задумывался, но его крестный был очень сильным волшебником. Он происходил из древнего рода, и его таланты, подпитываясь этим фактом, были раскрыты довольно рано. Он мог бы быть очень, очень успешным: веселый, красивый, дерзкий, умный, сильный... Как так вышло, что этот человек теперь был почти сломлен? Гарри не хотел думать об этом. Он продолжил разглядывать Карту, отметив столпотворение в гостиной Пуффендуя. Вероятно, они что-то отмечали... Гарри невольно попытался найти глазами Седрика, но в гостиной его не было. Зато он довольно быстро обнаружился в ванной старост. Гарри поспешил отвести глаза, как будто бы в этом было что-то неприличное: он, конечно, старался держаться от Седрика подальше, но все-таки многое он не мог вычеркнуть из своей памяти. Стремясь и вовсе не думать о нем, он вернулся к слизеринцам: те, к счастью, уже расходились по спальням. Крэбб и Гойл ушли раньше, а Малфой с Паркинсон еще немного посидели одни (Гарри не ревновал), а потом тоже отправились по комнатам. Гарри внимательно наблюдал, как точка «Драко Малфой» переместилась в ванную комнату, а потом, спустя минут десять, вернулась в спальню. В этом было что-то дикое: Гарри казалось, что Малфой может почувствовать, что за ним наблюдают — ему бы это не понравилось, наверное, хотя в прошлом он получал какое-то садистское удовольствие, уличая Гарри в слежке. Наконец, Малфой перестал ходить по комнате. Время тянулось: Гарри не был уверен, что сегодня Драко будет проверять пергамент. Возможно, все это было зря... Но вскоре бумага ожила. И где ты был? На тренировке. Ответа долго не было. Малфой не знал, что ему сказать? Ты в порядке? Да. Гарри, поразмыслив, не удержался. Ты подумал о том, что я говорил? Прекрати это. Я не могу это прекратить! Я почти уверен, что сейчас что-то происходит, и я не знаю, что именно. Почерк Малфоя изменился. Было видно, что он начал злиться: буквы перестали быть такими ровными и прямыми, фраза начала подниматься куда-то вверх, изгибаясь. Я не собираюсь менять своего мнения. Гарри прищурился. Он и не рассчитывал на легкую победу. Это Дамблдор тебя надоумил? Дамблдор тут вообще ни при чем. Или ты считаешь, что я не могу самостоятельно принимать решения? Ты принимаешь неверные решения. Кто бы говорил, Поттер. Иди спать. Гарри написал ещё пару строк, но ответа не получил. Удивлённый и раздосадованный, он отложил пергамент в сторону. Он не мог просто позволить Драко губить себя: тот не понимал, во что ввязался и кем стал. Гарри сомневался в том, что за этим стоит Дамблдор, но даже если директор был ни при чем, стоит ему узнать, как Малфой тут же станет оружием в его руках. Волдеморт уже не так безоговорочно доверяет Снейпу: если Северус перестанет быть агентом, Орден сильно пострадает. Гарри не знал, что думать об этом: он не понимал, насколько сильны сомнения Тома и во что это может вылиться. К тому же, Снейп до сих пор не появился, и, судя по тому, что Дамблдор становился все мрачнее, теперь дело было не в душевных ранах. Что-то происходило, и Гарри не понимал, что, он только дивился тому, почему Волдеморта нет рядом. Только перед самым Хэллоуином он понял, что сила Тома Реддла не давила и не мучила его только из-за того, что того не было в стране. Малфой, который по каким-то причинам не спешил пересекаться с ним в замке, сменил гнев на милость, ответив ему на послание, и в разговоре, где Гарри изо всех сил старался не вернуться к запретной теме и в то же время отчаянно этого желал, рассказал ему о новостях из Министерства, которые не печатались в газете и которые ему поведал отец. Оказывается, Аврорат, будто клещ, прицепился к тому случаю со взрывами, начал копать под арестованных, выдвигать пространные обвинения и делать намеки, чему Люциус совсем не был рад. Однако с ответными действиями он медлил, будучи занятым в других делах. Мать написала, что недавно у нас в доме гостили какие-то азиаты. Отец ведет с ними переговоры. Ты знаешь что-нибудь об этом? Гарри не знал, но догадался. Волдеморт, видимо, искал поддержки у иностранцев. Гарри не слишком хорошо разбирался в культуре народов мира, но даже его скудных знаний, почерпнутых во время жизни с Дурслями, хватило, чтобы составить мнение: раз Том выступал за консервативные взгляды, то он обратился к народам, превыше всего ценящим традиции — к азиатским странам и Восточной Европе. Западный мир был терпелив и демократичен, но даже здесь у него было много сторонников: Гарри страшно было представить, сколько их может набраться в менее толерантных местах. Гарри ходил к Дамблдору, и тот подтвердил его выводы. А так же он рассказал, что Снейп был в этом путешествии с Волдемортом. — Мы тоже начали такую политику, — сказал он, будто бы не желая больше говорить про Снейпа, но пообещав, что тот скоро вернется и на Хэллоуин Гарри получит свое зелье. — Мир двигается вперед, традиции теряют свою ценность. У нас будет не меньше сторонников, чем у него, но мы не сможем обрести их, пока он скрывается в тени. — Думаете, мы сможем заманить его в ловушку и заставить выдать себя? — Мы должны сделать это, Гарри. Возможно, сейчас это важней, чем отыскать его крестраж. Если тебе снова будут сниться сны про него, тут же сообщай мне. Стоило Волдеморту вновь появиться на их острове, как тяжесть вернулась. Короткая передышка помогла Гарри чуть прийти в себя, но она не излечила его. Сириус почти полностью оправился морально, даже начал шутить и смеяться, но не спешил возвращаться на Гриммо. Его болезненная аура, паническое и нестабильное состояние выматывали Гарри, уроки вновь начали надоедать, энтузиазм Гермионы казался ему чрезмерным... Гарри знал, что его вновь тянут обратно на дно, и он изо всех сил цеплялся за вставшую на неровную, но все-таки прямую колею жизни. В утро Хэллоуина он проснулся от боли. Не было снов или видений, была лишь мгновенная ослепляющая боль. Гарри проснулся, потный и тяжело дышащий, и обнаружил, что весь в крови: кровь текла у него из носа, из обеих ноздрей, так обильно, будто где-то в его черепе появилась рана. Кровь заливала его наволочку, рот и щеки, а когда он сел, прижав руку к лицу, она начала капать на его пижаму. Гарри понятия не имел, что происходит: на глазах у него выступили слезы, шрам, несколько счастливых дней не беспокоящий его, пульсировал, будто Волдеморт лично тыкал в него чем-то острым. Кровь шла, не переставая, несколько минут, которые Гарри провел, склонившись над раковиной в ванной. Он пытался держать голову запрокинутой, но тогда кровь стекала в горло, и его медленно начинало мутить. Голова кружилась, а тело ломило от усталости... Наконец, все закончилось. Ничего не понимающий Гарри стянул с себя грязную одежду, вымылся и почистил зубы, чувствуя, как вымывается из его рта этот странный вкус. Нужно было сходить к Помфри после завтрака. Он встал раньше всех, поэтому в комнате и в гостиной еще было тихо и пусто. Гарри убрал кровь с пола и с кровати, а потом вдруг заметил на своей тумбочке что-то необычное. Это был высокий пузырек с прозрачной жидкостью внутри. Под ним лежала записка, и Гарри, взяв ее, узнал почерк профессора зельеварения. Принять после ужина. Выпить все и ни капли не пролить. Никаких зелий за день больше не принимать. Наши с вами занятия начнутся со следующей недели. До тех пор меня не будет. Почему Снейп не хотел приходить? Чем он занимался? Гарри рассматривал его резкий, быстрый почерк и гадал, что сейчас происходит в ставке Волдеморта, где, наверняка, был его профессор. Сегодняшний приступ — Гарри до сих пор казалось, что кровь вот-вот вновь польется — что-то значил, и он определенно относился к числу тех мрачных предчувствий, что становились тяжелее с каждым днем. Но, по крайней мере, Гарри был избавлен от сна на некоторое время. Впрочем, он был уверен, что Волдеморт покажет ему то, что хочет. Когда он с Роном и Гермионой пришел в Большой Зал, тот уже был украшен. На столах стояли пока что погасшие тыквы, на стенах висела паутина, а под волшебным потолком иногда пролетали стаи разбуженных светом летучих мышей, ищущих убежища. В воздухе царил веселый гомон: Хэллоуин открывал пору развлечений, ведь после него шел первый матч, а потом — поход в Хогсмид, который все ждали с огромным нетерпением. Гермиона хотела собраться в каком-нибудь неизвестном трактире, чтобы пригласить туда всех потенциальных членов ОД, но Гарри сломал ее идеи: — Сомневаюсь, что меня выпустят из замка, — сказал он, накалывая на вилку ломтик бекона. — Хогсмид находится за барьером. Вообще странно, что Дамблдор позволил ученикам пойти туда: Волдеморт наверняка наблюдает за деревней. — Наверное, там будет охрана, — предположил Рон. Гарри на это надеялся: в этот раз он прекрасно понимал Дамблдора. Выпускать детей из замка и показывать Волдеморту потенциальные мишени было опасно. Хэллоуин никогда не был особо веселым днем, а в этот раз он и вовсе казался ужасным. Диггори вновь попытался поймать его, он даже поговорил с Роном и Гермионой (Гарри в это время прятался в одном из тайных ходов, с помощью которых по замку можно было достаточно быстро передвигаться), но ему пришлось уйти ни с чем. Рон недоумевал, почему этот Диггори прицепился к ним и поддержал Гарри в его желании держаться от него подальше. — Он наверняка задумал что-то неладное, — решил он. — Скоро матч, может, он хочет вывести тебя из игры? — Это просто нелепо, Седрик Диггори никогда не стал бы так поступать, — отрезала Гермиона, но потом, когда они с Гарри чуть отстали от Рона, шепнула ему на ухо: — Ты ведешь себя глупо. Может, стоит с ним поговорить? — Нет, не стоит, — мягко заметил Гарри. Гермиона покраснела, видно, собираясь с силами, чтобы что-то спросить. Она огляделась и взяла Гарри за локоть. — А вы... расстались из-за Турнира, да? — Cпросила Гермиона, пряча глаза. Гарри не знал, что ей двигало, девчачье любопытство, забота о нем или и то, и другое, но ему было не жаль успокоить ее подходящими словами. — Да. — Прости, я не хотела об этом заговаривать, — Гермиона сжала его руку чуть крепче и заправила кудрявую прядь за ухо, — но в последнее время он настойчив. Если он хочет все вернуть, то тебе, наверное, стоит прямо ему отказать, чем бегать от него по всему замку. В конце концов, это же не может продолжаться вечно? Гарри и сам это понимал, но тянул до последнего, лелея надежду, что Диггори просто отступится от своих идей, какими бы они ни были. Он вообще не понимал, что Седрику от него нужно: не надеется же он, что они снова будут встречаться? Он еще тогда понимал, что это значит для Гарри, и он был достаточно умен, чтобы сложить его действия с событиями на третьем испытании. Чего он хотел? Извинений или объяснений? Гарри не допускал мысль, что Диггори в него влюбился так сильно, что готов был снова добиваться: он полагал, что того заинтересовала та неясная, непонятная аура, которая вырастала вокруг Гарри из-за слухов и туманных событий, а фантомные воспоминания заложили в него ложные уверенности, но... Гарри не знал, что и думать. — Когда-нибудь я поговорю с ним, Гермиона, — сказал он. — Но, может, к тому времени он уже остынет. Гермиона лишь пожала плечами. — Уверена, женская половина Хогвартса мечтала бы оказаться на твоем месте. Гарри усмехнулся. Девушки Хогвартса были бы разочарованы, если бы узнали, что главный красавчик Седрик Диггори, знаменитый Гарри Поттер и богатый и недоступный Драко Малфой впутаны в весьма мрачный и мучительный любовный треугольник, который все никак не мог разорваться. Гарри провел день в неприятном ожидании. Он ощущал сонливость, а еще у него разболелась голова. Он был почти уверен в том, что Волдеморт специально пытается воздействовать на него, чтобы вымотать, и ему было вдвойне приятней представлять его разочарование, когда он не обнаружит Гарри заснувшим этой ночью. За ужином Гарри выпил все зелье: оно было невероятно мерзким, горьким и холодным, а первым же его порывом было выплюнуть все это прямо на стол. Но юноша сдержался, запил гадость соком и заел бисквитом в виде черепа. Ночью он не спал. Он был бодр, как всегда, и вообще не ощущал в себе никаких изменений, хотя Снейп его предупреждал. Гарри собирался полетать на рассвете, поэтому вечером засел за домашние задания, но за это рутинное и скучное время успел несколько раз застыть в ступоре, поглощенный своими мыслями. Он думал о Малфое, с которым сегодня они рядом работали на травологии: это был просто подарок судьбы, потому что Драко был совсем близко, постоянно ругался с Невиллом и шипел в сторону Рона, но в то же время задевал Гарри локтями, смотрел на него и однажды даже передал ему лейку, хотя гриффиндорец не просил его об этом. Малфой, кажется, сам не понял, что сделал, потому что после этого он посмотрел на Гарри так презрительно и высокомерно, что ни у кого не осталось сомнений в том, что он ненавидит его лютой ненавистью. После этого Гарри написал ему короткое послание: «Давай встретимся в Совятне перед ужином?» Малфой ответил ему, что у него дела, и Гарри едва не порвал несчастный пергамент и случайно поставил прямо на середине листа жирную кляксу. Впрочем, ночью его чувства успокоились, и он даже решил, что Малфой просто смущен. Гарри и сам с трудом мог думать о чем-то, кроме поцелуев, когда стоял рядом с ним, а для Драко это, наверное, было неправильно... В конце концов, для него отношения были впервые. Если, конечно, признать, что у них отношения, которых на деле не было. Все было так запутано, опасно и странно, что Гарри предпочитал просто не думать об этом и возвращаться к описанию жизни Вульфрика Бравого, которого они сейчас проходили на истории магии. О Снейпе он тоже не думал. Смысла не было. Зелье действовало два дня. Это было намного дольше, чем Снейп обещал: вероятно, он смог доработать формулу. Но время подходило к концу и Гарри знал, что ему придется лечь в кровать и заснуть. Ни нового флакона, ни Снейпа не было, а его собственное состояние начало ухудшаться: голова болела, тело было слабым и неловким, не хотелось ни смеяться, ни придумывать планы, ни даже говорить. Он даже вновь поссорился с Малфоем, и тот нарисовал кое-что очень неприличное на пергаменте, видимо, пытаясь передать степень своего возмущения, но потом он зачиркал свой неудавшийся рисунок так густо, что ничего нельзя было рассмотреть. Это даже повеселило Гарри, но не вернуло ему оптимистичного настроя: в какой-то момент он понял, что все случится сегодня. Он будто бы чувствовал злобу Волдеморта на него за то, что ему удалось ускользнуть, пусть и всего на два дня. Ночью все произошло так, как Гарри и предполагал. Гарри стоял посреди заснеженной улицы. Ряды одинаковых, ярко освещенных домиков тянулись вперед. Тыквы, скелеты, фонари в искусственной паутине — все это служило украшением убогих маггловских жилищ и выглядело просто смешно. Гарри никогда не любил Хэллоуин: еще в приюте ему казалась унизительной традиция ходить по домам и просить у людей сладости. Он никогда этим не занимался, считая ниже своего достоинства, будто цирковой собачке, прыгать на крыльце у каких-то незнакомцев в глупом костюме и ждать подачки. Когда он хотел сладостей, он их получал, правда, не слишком-то сильно они ему нравились... Но теперь все будет иначе. Теперь, видя эти тыквы с кривыми ухмылками, он будет вспоминать не приют и не Хогвартс, а этот самый вечер — вечер, когда он окончательно победил. У них ничего больше не было, никакой надежды: пророчества редко сбываются, но люди все равно верят в них, а вера не дает им сломиться и сдаться, принять верное и благоразумное решение. Дамблдор глупец, раз решил понадеяться на ребенка, маленького и слабого ребенка: существо, которое он, Гарри, мог убить одной рукой, даже не применяя магию. Может, стоило сделать это именно так: положить свою белую ладонь с длинными пальцами на его хрупкую шею и давить, давить до тех пор, пока малыш просто не замолкнет, навеки затихнув. Гарри никогда еще не убивал никого своими собственными руками, без палочки или заклинаний, но этот случай был подходящим для приобретения столь бесценного опыта. Но его идеям все равно не дано было осуществиться, он знал это: для создания крестража нужна была смерть от магии, значит, маленькому Гарри Поттеру очень повезло — он умрет быстро, как и все до него. Умрет, увидев его лицо и свет и ничего не поняв. Гарри шел дальше. Он знал, где стоит нужный дом, но решил не аппарировать прямо к нему. Он хотел прийти к ним, медленно, будто змея, приблизиться к их дому, прежде чем свершить смертоносный бросок. Хотел почувствовать то, что сейчас будоражило его застывшее, холодное тело: азарт, почти восторг... Он так редко чувствовал хоть что-то, что такие секунды стоило ценить. Вдруг впереди показался ребенок. Он был одет в костюм тыквы и, радостно помахивая закрытой корзинкой, бежал вперед. Гарри шел ему прямо навстречу, и малец бы налетел на него, если бы вовремя не заметил его высокую фигуру. Он остановился рядом с ним и счастливо улыбнулся: это было весьма необычно, ведь Гарри не помнил минут, когда кто-либо улыбался ему так искренне. — Хороший костюм, сэр! — Громко произнес мальчишка. Он посмотрел Гарри прямо в лицо. Снег все падал и падал, холодный и колючий. Гарри с интересом наблюдал за тем, как улыбка ребенка медленно блекнет, а в широко раскрытых глазах появляется ужас. Мальчик вскрикнул, отступил на шаг, а потом вдруг кинулся прочь. Его корзинка раскрылась, и на заснеженную дорогу посыпались конфеты. Гарри смотрел ребенку вслед: он сжимал палочку в рукаве своей длинной, черной мантии, и ему нужно было сказать только два слова, чтобы этот малец никогда не прибежал домой. Но он повернулся и продолжил свой путь: он не видел смысла в этом убийстве. Вскоре он был на месте. Хвост сказал правду: стоило Гарри шагнуть ближе, как два соседних коттеджа вдруг разъехались в разные стороны и перед ним появился дом. Он был точно таким же, как и его соседи, разве что украшен не так пестро. Гарри стоял за забором, но в окно он видел счастливое семейство. Лили Поттер смеялась, а ее муж пытался обнять ее и закружить в танце... Где-то там, рядом с ними, был и их сын, Гарри. Маленький источник проблем. Гарри толкнул калитку. Она скрипнула, и будто бы волна тугого воздуха ринулась во все стороны. Смех затих: Гарри понял, что о его присутствии стало известно. — Кто это? — приглушенный голос Лили Поттер был полон беспокойства. Она наклонилась, исчезнув из поля зрения, и в следующий момент появилась с ребенком на руках. Гарри шагнул на дорожку и пошел к дверям, прислушиваясь к шуму в доме. В окне мелькнула тень, и в следующую секунду Джеймс закричал: — Лили, бери Гарри! Я его задержу! Гарри был уже у дверей. Он взмахнул палочкой, и та открылась, явив ему узкий коридор, в котором царило тепло и запах выпечки. На лестнице были слышны шаги, но Гарри не успел двинуться туда: перед ним выскочил Джеймс Поттер. У него даже не было палочки в руках: впрочем, она бы не помогла ему, и он это знал. Гарри видел отблеск смерти в его глазах — понимание, что это конец. Поттер уставился на Гарри, посмотрел прямо в его лицо, давно уже утратившее прекрасные черты лица Тома Реддла. Он увидел свою смерть, но не испугался: это было похвально. Он кинулся на Гарри, видимо, желая ударить его... — Авада Кедавра. Зеленый луч ударил его в грудь, и Поттер осел на пол без единого вскрика. Его глаза остекленели, тело обмякло: он был мертв. Гарри смотрел на него долю секунды: как просто все вышло. Два слова — и его врага больше нет. Он ничего не почувствовал, убив его. Ничего. Ему казалось, он должен был ощутить хоть что-то. Он двинулся дальше. Лестница была узкой и старой: ступеньки скрипели от каждого его шага. На втором этаже было всего две двери. Гарри открыл одну: это была ванная. Он двинулся ко второй: за ней он увидел спальню, видимо, спальню Поттеров. На кровати лежал женский халат, на тумбочке — книга. Гарри медленно оглядел открывшееся ему помещение, наконец, обнаружив третью дверь. Было тихо, но он не сомневался: мать там. Наверняка, она наложила Заглушающие чары, чтобы он не слышал крика ее ребенка. Ему не нужно было слышать: он чувствовал их страх. Гарри отошел в сторону и взмахнул палочкой: плач ребенка тут же наполнил дом, и дверь открылась. Из нее тут же вылетело заклинание: зеленый луч ударил в шкаф, оставив на нем трещину. Но следующее заклинание было уже его: это был простой Экспеллиармус, который выбил из руки Лили Поттер ее последнее оружие. Гарри шагнул внутрь, и, наконец, они оказались лицом к лицу. Лили плакала. Она положила плачущего ребенка в кроватку и теперь стояла перед ней живым щитом. Ее рыжие волосы рассыпались по плечам, похожие на огонь: красивое зрелище. Не было ничего удивительного в том, что бедный Северус желал ее так сильно и страстно, что рискнул признаться в этом Гарри: Лили была красивой женщиной, возможно, даже очень красивой, и это могло бы значить для Гарри хоть что-то, если бы он не был равнодушен к подобным мелочам. Сейчас она плакала, и в ее глазах не было ведьмовского огня. Она сдалась и ослабела. — Пожалуйста, — взмолилась она, — не Гарри. Убей меня, не его! — Отойди, — Гарри не жаль было отдать ее Северусу. Ему было все равно, что тот будет делать с ней: Северус все равно будет предан ему. Никто и ничто не разорвет узы слуги и господина, что были между ними. Гарри готов был пощадить эту женщину. — Не надо! — Она плакала, но голос ее был сильным и звонким. — Он всего лишь ребенок, он ни в чем не виноват! Пожалуйста, меня, не его! — Отойди, — Гарри начало злить ее упрямство. Он не собирался убивать ее, но и усмирять плачущих женщин он тоже не собирался. Она мешала ему, и ему совершенно не хотелось прилагать усилий, чтобы оттащить ее в сторону. — Пожалуйста... — Отойди! — Только не Гарри! Она не отошла бы никогда. Она не стоила того, чтобы он медлил. Он дал ей целых три шанса, но она не уступила: смелая, но глупая женщина. Северусу не нужна такая, все равно она никогда ему не подчинится, а этот юнец не сможет приложить достаточно силы, чтобы сломить ее. Ему придется найти себе новую любовь: видит Мерлин, в мире было много женщин. Гарри не видел смысла цепляться за одну единственную. — Авада Кедавра. Зеленый луч ударил ее в грудь. Она дернулась: на мгновение Гарри показалось, что она еще смотрела на него осознанно, с гневом, болью и страданием... Губы ее приоткрылись, шевельнулись, а потом она рухнула на пол. Ее зеленые глаза были такими же пустыми, как и глаза ее мужа. Она была мертва. Гарри почти сожалел. Ему не хотелось убивать ее, и он не думал о том, что сделает это сегодня. Но так вышло: теперь у него были другие дела. Гарри Поттер продолжал плакать, ничего не понимая. Он был маленьким и пухлым: на голове у него росли короткие черные волосы, а глаза были такими же зелеными, как и у его матери. Могло даже показаться, что она все еще смотрит на него... Но это был всего лишь ребенок. Гарри склонился над ним. Он протянул руку и коснулся его головы: ребенок заплакал сильнее, видимо, ощутив холод его кожи. Гарри направил волшебную палочку ему прямо в лицо. — Авада Кедавра. — Тебе было очень больно потом. Том. — Да, невероятно больно. Но, знаешь, пережив подобное, начинаешь относиться к боли совсем иначе: она закаляет тело и не трогает душу. Ты боишься боли, Гарри? — Нет. — Это похвально. Тебе ведь будет очень больно, если ты продолжишь свое глупое сопротивление. — Ты повторяешься. — Я лишь напоминаю. Ты глупый мальчик, Гарри, тебе все нужно разжевывать до мельчайших подробностей. У меня не так много времени, чтобы делать это, иначе я бы даже получил от этого удовольствие. — Надеюсь, у тебя больше не будет времени, чтобы втягивать меня в эти беседы. — Для тебя я всегда найду лишнюю минуту. Каждая секунда нашего общения делает нас ближе. Ты чувствуешь это? — Нет. — Ты врешь. Я ощущаю это тоже: недавно тебе было хорошо, и я ощутил прилив сил, хотя был очень далеко. — Лучше бы ты там и оставался. — Ты стал смелее, это хорошо. Рано или поздно тебе хватит смелости разорвать путы Дамблдора и прийти ко мне. Ты же знаешь, что это единственное твое спасение. Возможно, ты пока еще не понял, чем все может обернуться, и мне стоит преподать тебе урок. — Урок? — Я очень близко к тебе, Гарри, ближе, чем ты думаешь. Я сказал тебе, что умею преодолевать границы: вопрос лишь во времени. Помни, что если я заберу тебя силой, то мое предложение аннулируется. Расскажи о нем своим друзьям — Уизли, Грейнджер, Долгопупсу, Лавгуд... Что они скажут, если узнают, что ты рискуешь их жизнями ради планов Дамблдора? Останутся ли они тебе верны? Молчишь? Правильно, молчи. Подчиняйся так же, как ты делаешь это всегда. У меня нет больше времени разговаривать с тобой, но у тебя есть время все обдумать. Скоро мы встретимся, и тогда ты поймешь, что я серьезен. Удачи на матче.

***

В день матча Гриффиндор-Пуффендуй светило солнце. Небо было чистым, воздух — морозным, а снег — ослепительным. С самого утра в школе царило веселое возбуждение: школьники с азартом обсуждали, как начнется квиддичный сезон. Новость о метле Диггори произвела фурор: метла Поттера, конечно, была быстрей, но Нимбус-2000 входил в десятку рекомендованных метел, а Седрик Диггори порой упускал снитч исключительно из-за низкой скорости своего старого Чистомета. Он был старше и опытней, и мнения болельщиков расходились. Некоторые, так и не приняв сторону, надевали на себя и гриффиндорский, и пуффендуйский шарф, занимая нейтральную позицию. Зато гриффиндорцы и пуффендуйцы всеми силами старались поддержать свои команды. Гриффиндорцы развернули на трибуне огромное знамя, украшенное львами, на котором было написано: "ГРИФФИНДОР ИДЕТ ВПЕРЕД И НИКОГДА НЕ ПОДВЕДЕТ!" Пуффендуйцы ответили им не менее огромным полотнищем: "ЧЕМПИОН У НАС ОДИН, ЕМУ ПОБЕДУ ОТДАДИМ!" Гарри обе надписи казались идиотскими, но по крайней мере там не было написано «Поттера в президенты». Этого он бы не пережил. Команда уже собралась, и теперь взволнованная Анжелина читала речь, будто бы написанную для нее Вудом. Громкие и крайне пространные фразы дух команды не поднимали, а только выматывали, потому что все это они слышали уже сотню раз. Пожалуй, короткого: «Я верю, что все вы выложитесь на полную, потому что вы самые лучшие ребята и у нас самая дружная команда» было бы достаточно. Гарри не слушал капитана. С самого утра у него было плохое предчувствие. Ему казалось, что он затылком чувствует чужой взгляд. Иногда он начинал озираться, ища в толпе что-нибудь подозрительное и ничего не находил. Его будто бы мучил зуд в районе лопаток: он не проходил и почесать зудящее место было невозможно. Гарри каждую секунду с той ужасной ночи, когда он проснулся от боли и не смог сдержать рыданий, вызванных страшными образами и шипящим голосом, вспоминал жуткое пожелание удачи. Волдеморт знал о матче: не просто так он его упомянул, намекая, что знает не только имена его друзей, но и расписание жизни в Хогвартсе, или же это была прямая угроза? Что могло произойти сегодня? И как это могло быть связано с матчем? На трибуне сидел Дамблдор, и это успокаивало. Гарри, разумеется, поделился с ним своими страхами, поэтому теперь он надеялся, что профессор хорошо следит за всем происходящим. — Ну, все, пуффендуйцы уже вышли, — сказала Алисия, краем глаза выглядывающая на поле. — Отлично! Я вас всех люблю, ребята, я в вас верю, — Анджелина покрепче ухватила метлу. — Не забывайте все, о чем мы говорили! Гарри, сегодня носись, как стрела, иначе Диггори тебя догонит, Питер... — Ты это все уже повторяла, — Фред мягко взял ее за локоть. — Пойдёмте. Пора явить миру новый состав. Они отправились на поле. Погода для квиддича была хорошей, хотя солнце мешало. В его лучах все вокруг сверкало и блестело, и снитч легко мог затеряться. Гарри прикидывал свою тактику: естественно, он не собирался носиться, как угорелый, как ему советовала Анжелина, потому что это было просто глупо. Возможно, стоило приглядывать за Диггори: все-таки Гарпия была быстрее, на прямой Гарри бы его обогнал. Зрители приветствовали их аплодисментами. Гарри прищурился, глядя на цветную толпу. Он нашел взглядом Дамблдора: все хорошо, тот рядом... Мадам Трюк уже ждала их на поле рядом с сундуком с мячами. Пуффендуйцы выстроились рядом с ней, а гриффиндорцы заняли свои места напротив. Поскольку Седрик был капитаном, он стоял напротив Анжелины, а не напротив Гарри, но это не мешало ему встретить мальчика внимательным и пристальным взглядом. Гарри смотрел куда угодно, только не на него. — Капитаны, пожмите друг другу руки. Седрик и Анжелина пожали друг другу руки и пожелали друг другу удачи. Седрик улыбнулся. — Пусть игра будет честной, — сказала мадам Трюк и свистнула в свисток. Игроки забрались на метлы и поднялись в воздух, ожидая мячей. Первыми вылетели бладжеры, которые тут же рванули в разные стороны, со свистом рассекая воздух. Следом выпорхнул снитч, в который Гарри впился взглядом: он смотрел, как золотой мячик петляет над землей, и не двигался с места, ожидая появления третьего мяча. Наконец, квоффл был подкинут к небу: игра началась. Гарри и Седрик рванули к снитчу почти одновременно. Они едва не столкнулись в воздухе и тут же сели мячику на хвост. Но тот, обладая приличной форой, кинулся к трибунам и таинственным образом успел затеряться на фоне уродливого пуффендуйского знамени. Гарри вообще считал, что это невежливо — обращаться к прошлогоднему скандалу с чемпионами... Впрочем, в воздухе его это не волновало. Он любил полеты, любил игру — он почти забыл это чувство, но теперь оно возвращалось к нему. Ощущения воздуха, азарта, крики болельщиков, алый плащ за спиной и всего один противник — юркий золотой мяч. Гарри поднялся повыше, оглядывая поле: вокруг много чего блестело и сверкало, сбивая его с толку. Седрик делал то же самое на другом конце поля. Игроки в воздухе играли честно и весело, счет пока не открылся. Гарри увернулся от бладжера, который послал в него пуффендуйский загонщик, и кинулся к слизеринским трибунам, изображая бурную деятельность. Ему стало легко: холодный воздух выдул у него из головы все мысли. Гарри подлетел ближе и увидел Драко: тот с интересом наблюдал за игрой и позволил себе чуть приподнять кончики губ, когда увидел гриффиндорца. Разумеется, шарф на нем был зеленый, но Гарри на мгновение показалось, что под ним мелькнуло что-то красное, когда Драко склонил голову. Впрочем, это была просто его мечта, а Малфой был не так глуп, чтобы ее исполнять. Гарри кинулся на поиски снитча. Пару раз ему казалось, что он его видит, но это всегда был ложный блеск. Счет уже был 30:10 в пользу Гриффиндора, и это радовало. Пуффендуйская команда никогда не была особо сильной: всю силу в ней составлял Диггори. Гарри обратил на соперника внимание и вдруг увидел, как он несется куда-то. Ему хватило секунды, чтобы понять: снитч! Седрик увидел его! Гарри кинулся ему наперерез. Маневрируя между игроками, он летел вперед с такой скоростью, что лицу становилось больно от сопротивления ветра. Он тоже заметил золотой шарик: снитч ловко рвался вперед, уклоняясь от препятствий и резко поворачивая. Гарри сел Диггори на хвост и с каждой секундой был к нему все ближе. В какой-то момент снитч решил, что пора менять плоскость: он внезапно полетел вверх, и ловцам пришлось рвануть за ним, почти вставая на подставки для ног. Голубое небо было все ближе; Седрик был уже не впереди, а рядом, его мантия сама казалась отлитой из золота... Гарри краем глаза видел его лицо, его вытянутую руку: он сам выкинул руку вперед, уже почти чувствуя, как его пальцы смыкаются на мячике, хотя до снитча было еще добрых полфута... И вдруг он услышал. — Гарри... Это был шепот, свист ветра и шелест мантии. Небо вдруг показалось Гарри огромным, глубоким, и он будто бы падал в него, приближаясь к облакам. Холод сковал его тело, в голове ничего не осталось... Что-то мягко потянуло его назад, и Гарри перестал ощущать что-либо. Он вновь услышал зов, и неведомая сила потянула его к нему. Его тряхнуло, дернуло, сжало, растянуло... И вдруг он обнаружил, что стоит около озера. Вода еще не была скована льдом, она шумела и плескалась совсем рядом, ударяясь о берег. Гарри слышал ее рев, но в то же время он слышал шум стадиона, крики болельщиков... Он чувствовал, что стоит на ногах, что ветер треплет полы его мантии и его волосы, но в то же время он падал куда-то, его руки стали слабыми и словно деревянными, и метла просто выпала из них. Это длилось несколько секунд, а потом его — и там, и тут — пронзила боль, и Гарри осознал, что происходит. Он повернул голову. Рядом с ним стояли несколько человек в черных мантиях, капюшонах и серебряных масках. Двое из них крепко держали Гарри под локти, не давая упасть и сдвинуться с места. Боль была пока только разгорающейся, будто подступающей из темноты, ее можно было терпеть, и они оба терпели. Гарри уставился себе под ноги, завертел головой, ловя взглядом все новые и новые подробности. Отсюда он видел стадион, видел две фигуры высоко в небе: одна — красная — падала, а вторая неслась за ней следом. Гарри увидел у своих ног волшебную палочку — ту самую волшебную палочку из остролиста с пером феникса внутри. С каждой секундой ему становилось все больней: не ему здесь, а ему там, потому что эти состояния хоть и разграничивались, но оставались одним целым. Гарри не мог двинуть локтем или хотя бы сжать руку в кулак: он был слаб. Зато Тому было больно. До него доносились лишь отголоски его переживания, но, закрыв глаза, он мог слиться с ним. Гарри почти видел, как он падает, а Седрик тянется к нему и его лицо перекошено от страха. Том не мог даже кричать от того чувства, что выжигало его сознание. Когда Седрик его поймал, он не издал ни звука, зато Гарри у озера закричал. Руки, держащие его, сжались сильнее. — Милорд?.. Гарри цеплялся за свое настоящее тело, поэтому по нему ударило волной острого, разящего ощущения, когда и он, и Седрик рухнули на землю. Из-за того, что Диггори его поймал, удар не был слишком силен, но боли все равно стало больше. Волдеморт боролся с ней: раньше он не мог этого, но теперь он боролся с ней. Гарри это чувствовал, он ощущал это каждой клеточкой своего тела, не понимая уже, где он, а где — Том. — Гарри? Ты в порядке? Лицо Седрика было очень близко. Капли пота блестели на его лбу и над верхней губой. Гарри знал, что при всем желании Волдеморт не смог бы ему ничего ответить, потому что их обоих парализовало этой болью. Он просто дрался с ней, пытаясь выдавить, пережить, прошла уже почти минута, а он до сих пор был достаточно силен, чтобы не быть побежденным. Гарри ничего не мог делать, кроме как давить на него со своей стороны: он был будто бы посторонним наблюдателем, способным смотреть одновременно из двух мест разом. Ему казалось, он просто сходит с ума... — Гарри? — Седрик пристальней вгляделся в него. Том попытался двинуть рукой, и это еще сильней ударило по нему. Он начал ускользать, все его силы уходили на эту борьбу. Гарри уже ничего не видел: лицо Диггори стало размытым, будто бы кто-то снял с него очки. Кажется, они оба умирали. — Милорд? — Гарри? Седрик вдруг сжал его в своих руках. Гарри знал, что Волдеморт это почувствовал: Диггори обнял его сильнее, потом поднял голову, глядя на бегущих к ним игроков и далекие лица болельщиков. — Нет! — Этот крик вырвался из горла Гарри, и он моментально узнал голос Тома Реддла. Ему стало страшно, так страшно, что он готов был расплакаться. Где-то там, на поле, Седрик Диггори наклонился и поцеловал его прямо в губы.