Вперед в прошлое

Если встретите ошибки, исправьте их, пожалуйста, в ПБ т_т — Как ты, Гарри? — спросил Седрик, широко улыбнувшись. Он был весь красный, сияющий и невозможно счастливый. Его глаза казались золотыми из-за невероятного блеска, который, как думал Гарри, видел он один. Юноша снял свою защитную куртку, сменив ее на обычную белую рубашку, в вороте которой то и дело мелькали его ключицы. Гриффиндорец не знал, почему он вдруг начал замечать это. — Хорошо. Только вот, — Гарри продемонстрировал свои ладони. Мазь медленно впитывалась, оставляя горький травяной аромат. — Немножко потрепало. А ты как? — Ничего серьезного, — отмахнулся Диггори. — Мадам Помфри говорит, что я слегка отравился — единожды он меня задел своим хвостом, — но чувствую я себя прекрасно. — Это хорошо, — Гарри и правда был рад, что его приятель не пострадал. Он не мог вспомнить даже тени своей обиды. Искренняя улыбка пуффендуйца прогнала ее. — Я хотел поблагодарить тебя, — Седрик чуть наклонился и понизил голос до шепота. Гарри хотел было отстраниться, но он уже прижимался спиной к спинке стула, а его тело — непослушное тело! — вдруг застыло. — Если бы ты мне не сказал, я бы, наверное, впал в ступор, когда увидел его... — Ты бы все равно справился, — произнес Гарри таким же хриплым шепотом. Вокруг же люди, черт возьми. Ему стало тяжело дышать, а осознание окружающего мира вдруг сузилось до крошечной сферы, в которой он говорил с Седриком Диггори. Гарри хотел спросить его о том, что произошло в палатке перед третьим свистком, но, видит Мерлин, это требовало смелости гораздо большей, чем для схватки с драконом. — Может быть. А может быть, и нет, — Седрик улыбнулся. Теперь Гарри видел в его улыбках нечто иное, чем просто братскую симпатию. Это отражалось в его теплых глазах. Как давно? — Я обещал помогать тебе, но вместо этого ты помогаешь мне. — Говори тише, — попросил его Гарри, испуганно оглядывая палатку. На самом деле, никому не было дела до их тихого разговора. Несколько минут передышки, подаренных изнуренным чемпионам, все еще длились. — Мы так и не полетали вместе, — заметил Диггори, послушно понизив голос. Мальчику пришлось отодвинуться от него. На секунду ему показалось, что юноша коснется его носом, наклоняясь к его уху. — Хочешь в это воскресенье?.. До второго испытания еще долго, но нужно подумать о... — он как бы невзначай обвел пальцем гладкую крышку золотой шкатулки. — Испытание в феврале? — спросил Гарри, с некоторым облегчением осознавая, что разговор идет так же, как всегда, за исключением его собственных ощущений. Конечно, он не думал, что Седрик сделает что-нибудь странное, но все же подсознательно ожидал этого. Хотя в шатре было слишком много народу, чтобы даже сидеть ближе: несомненно, это не осталось бы незамеченным. Гарри скривился: о чем его мысли? Он помотал головой, пытаясь избавиться от них, и тут заметил неотрывный взгляд, наблюдающий за ним. Гриндевальд, не участвующий в разговоре организаторов Турнира, стоял у входа, скрестив руки на груди, и наблюдал. Следил и запоминал, и, судя по наглой усмешке, похожей на оскал, увиденное увлекло его. Светлая бровь приподнялась, когда Гарри нахмурился. Мальчик не успел сообразить, что профессору ЗОТИ нужно от него: Седрик коснулся его колена, привлекая внимание. — Что случилось? — спросил он. Кажется, Гарри прослушал его слова о втором испытании. — Профессор Голдман, — гриффиндорец сладким голосом выделил фамилию, — больно внимательно следит за нами. Седрик нахмурился, покосившись на преподавателя, и тут же отодвинулся. Им не дали продолжить разговор: толстый Бэгмен вышел в центр палатки. Дамблдор, МакГонагалл и Стебль подошли к Седрику и Гарри, мадам Максим осторожно коснулась здорового плеча Флер, которая больше не выглядела такой несчастной и болезненной, а Каркаров легонько встряхнул Генчева. Ядовитый дурман уже выветрился из головы дурмстрангца, и теперь тот хмуро смотрел перед собой, погрузившись в свои мысли и изо всех сил сжимая шкатулку. Бэгмен обвел присутствующих радостным взором, переглянулся с Барти Краучем и торжественно произнес: — Поздравляю четырех участников Турнира! Все чемпионы справились с заданием и все они допущены ко второму туру, который состоится четырнадцатого февраля. Подсказка о том, что их ждет, содержится в золотой шкатулке. Напоминаю, что чемпионам запрещено принимать чью-либо помощь. Информация о третьем, финальном туре, будет получена за месяц до него — в мае. На этом всё, все могут быть свободны. — Полагаю, толпа за дверью немного поредела, и вы можете вернуться в замок, — шепнул Дамблдор Гарри. Мальчик кивнул, покосился на свои руки — мазь полностью впиталась — и поднялся. Тут же рядом оказалась мадам Помфри, она несла в руках его очки и баночку, наполненную прозрачной жидкостью. — Линзы снимете, как я вам показывала, и положите сюда, — произнесла целительница. — Это специальный раствор. Он не будет испаряться и портиться. Потом, если захотите, можете надеть их снова. — Спасибо, — Гарри не знал, куда девать приобретённое. Он все еще не переоделся и не собирался делать это при всех, поэтому у него не было карманов, куда можно положить шкатулку, чешуйку, очки, раствор и маленького египетского дракончика, сидящего на кушетке и сонно крутящего головой. Подушка казалась ему невероятной горой, летать он не мог, поэтому, после пары неудачных попыток забраться на нее, дракончик свернулся калачиком рядом и заснул. Гарри, поразмыслив, убрал все, кроме дракончика, в карман мантии и ухватил ее так, чтобы ценные предметы не вывалились по пути к замку. Дракончика он решил нести в руках. Седрик поступил точно так же, и они вдвоем, попрощавшись со всеми, покинули палатку. Конечно, репортёры там были, но они держались на приличном расстоянии, предпочитая фотографировать, а не спрашивать. Лишь Рита Скитер, слегка обескураженная тем, что ей запретили писать огромные слезливо-насмешливые статьи о Гарри, приблизилась к ним. — Ну как вам испытание, мальчики? — поинтересовалась она, улыбаясь своей хищной улыбкой. Пергамент и Прытко Пишущее Перо висели у нее за спиной. — Замечательно, — отозвался Седрик. Гарри промолчал, но заметил, что Перо написало гораздо больше, чем могла вместить в себя эта крошечная фраза. — Вам было страшно? Ваши соперники получили ранения — думали ли вы о возможных увечьях? О смерти? — Рита обращалась к ним обоим, но ее цепкий взгляд был прикован к Гарри. Гриффиндорец назло ей молчал, позволяя Диггори избавляться от репортерши. — Мы доверяем мерам безопасности, установленным организаторами. А сейчас, — Седрик взял Гарри за локоть и ловко обогнул женщину, — нам нужно вернуться в замок. К сожалению, мы слишком устали, чтобы проводить интервью. Несомненно, в следующий раз мы побеседуем с вами. — Еще только один вопрос, — настырная Рита вновь преградила им дорогу. Прытко Пишущее Перо угрожающе нацелилось на них, словно в любой момент готовясь пронзить их, как стрела. — Наших читателей очень волнует, как такие близкие друзья воспринимают свое соперничество. Это давит на вас? Вы собираетесь вместе добиться победы Хогвартса? Что вы думаете о последнем испытании, когда одному из вас придется отступить? — Мы подумаем об этом, когда придет время, — протараторил Седрик. — Дружба требует полной отдачи человека, ее нельзя просто выключить. Даже ради Турнира Трех Волшебников. А сейчас нам, правда, пора! Юноши, переглянувшись, ускорили шаг, оставляя Скитер позади. Когда репортерша была уже далеко, они с облегчением вздохнули и дружно рассмеялись. Седрик нес в руках крошечную копию Ледяного дракона, и тот, реагируя на соседство своего собрата, рвался переползти через его пальцы. Гарри поднес ладонь, в которой уютно устроился Египетский дракон, к руке Седрика, но дракончик никак не отреагировал, лишь плотней свернувшись в клубок. Арктический зверь остался ни с чем. В холле чемпионы остановились. Седрик хотел сказать что-то, но в последний момент одернул себя. Гарри был уверен, что он вспомнил о произошедшем в палатке. Собственно говоря, ничего сверхстранного там не произошло, Фред с Джорджем, вон, за руки ходят, но Гарри, который столько времени провел словно в оледеневшем коконе, весьма трепетно относился к любым проявлениям нежности. Он жаждал найти ее, но никак не мог поймать за ускользающий, призрачный хвост. Чувства, особенные чувства, были для него важны, и он не мог прекратить размышлять об этом. Он постоянно думал о Малфое, который позволил ему почувствовать, как тягостное одиночество, отличное от того, что с легкостью развевали Рон с Гермионой, отступает. А теперь в его голове, теле плотно поселилось ощущение влажного тепла на пальцах левой руки. — В воскресенье? — спросил Седрик, вырывая Гарри из тревожных мыслей. Мальчик кивнул: ничего страшного не случится, если они полетают вместе. Правда, Рон может обидеться, ведь его не пригласили (к тому же, ему не нравился Седрик), но Гарри довольно часто уходил на улицу один, и в этом не было ничего необычного. — Да, в воскресенье, — произнёс он на случай, если Диггори не заметил его кивка. Хотя это было бы проблематично: пуффендуец не сводил с него пытливого взгляда. Чего он ждал? Что Гарри сам заведёт разговор? Но гриффиндорец просто не хотел выставлять себя на посмешище, если все, о чем он думал, — лишь плод его фантазии. И желание обрести тепло отличалось от стремления бежать, стоит только поманить. В холле никого не было, но в соседнем коридоре уже слышались голоса. Глупо было надеяться, что в день Турнира замок не будет кипеть. Да еще и репортеры... Как это было ни прискорбно, такое знаменитое событие требовало описаний в прессе. Требовало фотографий чемпионов и их комментариев. Пора было расходиться. — Тебе идет... когда нет очков, — сказал Седрик, так и не дождавшись неизвестно чего. — У тебя красивые глаза. Прямо изумруды. — Спасибо, — усмехнулся Гарри, размышляя, не будет ли верхом наивности произнести ответный комплимент. Седрик положил руку ему на плечо, чуть сдавив. Гриффиндорцу показалось, что он почувствовал, как напряжение хлынуло в его тело, подобно электрическому току. — Ты хочешь что-то сказать? — А ты хочешь что-то услышать? Гарри пожал плечами, улыбнувшись краешком губ. Может быть, он этого хотел. Но отчего-то внутри него что-то отчаянно противилось, и, наверное, Седрик чувствовал его нежелание. Диггори убрал руку, на мгновение коснувшись шеи гриффиндорца горячим, обжигающим прикосновением. Тот отстранился. — Еще увидимся, — пуффендуец помахал ему и, развернувшись, двинулся в коридор, ведущий к гостиной Пуффендуя. Гарри, недолго думая, поспешил в башню Гриффиндора. Ничего не произошло. Ничто из того, что не давало ему покоя, мелькая на границе сознания, не нарушило спокойствия теплой гавани, на которую в последнее время были так похожи его с Седриком отношения. Гарри не хотел думать об этом. Совсем. Тогда он был чрезмерно возбужден, взволнован, все казалось ему намного ярче и острей, чем было на самом деле. И лишь его неутоленное желание найти источник тепла не давало ему просто забыть об этом. Седрик был горячим, как солнце. Как иронично то, что ему досталось сражаться с холодным, отчужденным, колючим Ледяным драконом. Гарри усмехнулся своим мыслям: огонь не всегда побеждает лед, если это касается чувств человека. Ему было холодно и одиноко, но из этого состояния его вырвал не ласковый Седрик, а язвительный Малфой, к которому в последнюю очередь подходило бы описание «теплый». Он не пытался его согреть, но все равно сделал это. Когда мальчик поднялся в башню Гриффиндора, он уже за дверью почувствовал дыхание всеобщей радости. Полная Дама на портрете веселилась вместе со своей подругой Виолеттой, и они обе с любопытством посмотрели на прибывшего чемпиона. — А мы уже все знаем, — весело сказала Полная Дама. Виолетта радостно закивала, щелкая зубом. — Кто-то тут молодец, да? — «Бразильский хвостолап», — ровно произнес Гарри пароль. И кто придумал назначать драконов паролями? — Хвостолап тут ни при чем, — наставительно сказала Виолетта. Полная Дама захихикала. — Входи-входи, мальчик, — заговорчески шепнула она, открывая проход. Гостиная взорвалась рукоплесканиями. Громкий звук резанул по ушам Гарри, и мальчик покачнулся: он не ожидал подобного. Покрепче ухватив мантию, он немного испуганно вошел. На него тут же налетели гриффиндорцы, лиц которых он не разбирал в суматохе. — Поздравляем! — Это было очень круто! — Так страшно! — Расскажи, что вам сказали о втором туре! — Этот костюм тебе отдали, да? Такой классный! — Можно с тобой сфотографироваться, Гарри? — Покажи шкатулку, что в ней? — Давай... Крики все кружились и кружились вокруг него. Гарри осторожно прижимал к груди дракончика, невпопад отвечая на вопросы, и настойчиво пробирался к спальне. Конечно, уйти ему не дали, но он сумел хотя бы забросить в комнату свою мантию и спрятать дракона под полог. Шкатулку он прихватил с собой. Его вытолкали в самый центр гостиной. Все собрались вокруг, любопытные и жаждущие. Рон пробился вперед и теперь гордо стоял рядом, с вожделением глядя на золотой приз. Даже Гермиона выглядела заинтригованной, не говоря уже об остальных. — Ну, давай, не томи! — воскликнул Симус. Гарри хитро улыбнулся и нарочито медленно потянулся к маленькому замочку. Он-то знал, что за дьявольский крик хранится внутри, и почти предвкушал момент, когда все отпрянут в стороны, зажимая уши. — Раз... два... три... Так все и случилось. Вопль, от которого стекла задрожали, потряс гостиную Гриффиндора. Толпа тут же рванула прочь, и Гарри захлопнул шкатулку. Ребята смотрели на него со скрытым страхом, и он поспешил нагнать на лицо растерянное выражение. Им нельзя было видеть его обречённую усмешку. — Что это? — испуганно поинтересовалась Лаванда. — Банши? — Это ужа-а-ас, — Симус с отвращением уставился на шкатулку в руках Гарри. Ведьма-банши была его боггартом. — Мне не кажется, что все так просто, — задумчиво произнесла Кэти Белл. — Против банши существует заклинание, да и заклятие беззвучия может помочь. Разве что их будет толпа, но где они соберут столько? — Перси в душе так поет, — хихикнул Фред. — Может, Гарри нужно будет вытерпеть его пение? — Ты только представь, — поддержал его Джордж, — Гарри привязывают к унитазу, а Перси начинает выводить свои рулады... — В любом случае, Гарри сам должен разгадать эту загадку, — важным тоном произнесла Гермиона. На ее лице не отразилось ни тени того, что она врет, хотя девочка прекрасно знала, сколько нечестной помощи Гарри уже получил. — Какая ты скучная, Гермиона, — Фред приобнял ее за плечи. — Мы должны помочь Гарри. — Я уверен, пуффендуйцы всем факультетом будут помогать Диггори, — недовольно заметил Рон. Гриффиндорцы переместились на диваны. Золотая шкатулка лежала на столике, выдвинутом в центр. Каждый мог изложить свою версию того, что скрывала эта загадка. Многие, устав от разглядывания артефакта, начали разглядывать уже самого Гарри. Тот тут же стал объектом внимания всех девчонок. — Из чего эта одежда? — Какая клевая... — Дай потрогать... — У тебя такие красивые глаза! Почему ты не ходишь так все время? — Тебе дали специальное зелье? Ты вылечил зрение? Гарри все улыбался, объяснял, слушая и позволяя себя тискать. Рон и Гермиона сидели рядом, словно молчаливые стражи. Рон, преисполненный энтузиазма проверить защитные функции костюма, толкал Гарри в плечо, то и дело спрашивая: «Больно?», а Гермиона хмуро смотрела на вздыхающих девочек. — Ты будешь носить линзы? — вдруг спросила Гермиона. Гарри, вздрогнув, покачал головой. — Мне нравятся мои очки. — Что за линзы такие? — сварливо поинтересовался Рон. Гермиона тут же принялась объяснять ему это магловское изобретение, и многие с интересом слушали ее. Парвати поморщилась. — Наверное, это неудобно — носить что-то в глазах, — сказала она. — Совсем не чувствуется, — Гарри поморгал. Прозрачная пластинка словно исчезла, а он вновь почувствовал непривычную свободу: переносицу ничто не сдавливало. — А глаза у тебя и правда очень красивые, — индианка вдруг смутилась. Ее длинные черные волосы блеснули в свете ламп. — Такие зеленые. Гарри вежливо улыбался. Ему уже раз сто сказали, что его глаза особенные и похожи на изумруды. Он не считал их необычными, ну, зеленые и зеленые. Глаза той же Парвати, черные, словно ночь, были гораздо красивей. Любой цвет может быть невероятно привлекательным: от небесно-голубого до серебристо-серого. Вскоре прозвенел колокол. Ужин никто не отменял. Гарри, чтобы не привлекать лишнего внимания, переоделся в мантию, предварительно вытащив все из карманов. Очки он положил на тумбочку. А потом снова взял и покрутил в руках, отдаляя и вновь поднося к лицу, дивясь тому, что видит их так четко. Внезапно внимание его привлекла крошечная деталь, ранее остававшаяся незамеченной. На самом краю, там, где тонкая левая дужка расширяется, цепляясь за ухо, красовалась маленькая буква «М». Точно такая же была и с противоположной стороны, и, если не приглядываться, походила она на рисунок крошечного паучка. Гарри хлопал глазами, разглядывая ее, а потом, тихо хмыкнув, вернул очки на место. Дракончик спал на подушке. Он был таким маленьким и безобидным, что странно было представить, как его огромный прототип мог убить человека, загипнотизировав его взглядом. Гарри решил, что отдаст его Хагриду, — пусть тот развлекается. Хотя бы позабудет про своего страшного монстра, гибрида акромантула и лукотруса, если, конечно, он не завел себе новое чудовище, с которым можно сюсюкаться. В Большой Зал гриффиндорцы спустились счастливой гурьбой. Гарри вновь оказался в центре, но он этому не противился и позволял толпе нести себя. Гермиона держала его за руку, и это не позволяло не в меру бойким девицам хвататься за его локти. Рон был уязвлён, но виду не подавал: лишь изредка он кидал на кудрявые волосы Гермионы пытливый взгляд, будто интересуясь у ее затылка, почему она никогда не ходила с ним за ручку. Никто не удивился, увидев точно такую же картину за столом Пуффендуя. Седрика окружали его друзья, и юноша не уставал посылать улыбки направо и налево. Он тоже переоделся в мантию, в отличие от Белизара: тот все еще носил кожаный костюм. Дурмстранговец вскинул голову, заметив Гарри, и, сощурившись, разглядывал его пару секунд. Джованна на Гарри не смотрела. Зато Амели подмигнула ему со стола Когтеврана. Рядом с ней сидела Флер, рука которой все еще не прошла. Благо, ранение было на левой руке, и девушка могла есть сама. Гарри посмотрел на слизеринцев, но был жестоко разочарован: Малфой сидел к нему спиной. Опять. Что случилось? Ища ответ на свой вопрос, мальчик скользнул взглядом по лицам приятелей Драко, но те либо не смотрели на него, либо корчили рожи. Гарри почувствовал чужое внимание и повернулся к преподавательскому столу, ощущая ставшее привычным раздражение, но это не Гриндевальд рассматривал его. Мрачный декан Слизерина, Северус Снейп, задумчиво смотрел на него с непроницаемым лицом. Заметив, что Гарри глядит на него в ответ, Снейп почти незаметно кивнул, поджав губы, — скрытое одобрение. Юноша широко улыбнулся, заставив зельевара подозрительно прищуриться, и плюхнулся на свое место. — Как есть-то охота! — воскликнул он, ощутив внезапный голод. Раньше он его не чувствовал. — И не говори. Эти волнения... — Рон безнадёжно махнул рукой и положил себе в тарелку двойную порцию картофельного пюре.

***

— Вот черт, пяти дюймов не хватает, — пробормотал Гарри, критически оглядывая свиток, лежавший перед ним. Он поправил очки, съехавшие на кончик носа, и вновь принялся изучать свое эссе в надежде найти факт, который еще недостаточно растянут и размазан. — Вот тоска, — страдальчески произнес Рон, сочинению которого не хватало целых десяти дюймов текста. — Я выжал все, что мог. О чем ты написал? — Обо всем понемногу, — пожал плечами Гарри. С такими вопросами надо обращаться не к нему, а к Гермионе, сочинение которой, как всегда, уже превысило нужный размер, несмотря на то, что девочка писала мелко, лепя строчки почти вплотную. Профессор Голдман, вознамерившийся пройти программу третьего курса за полугодие, задавал им огромные домашние работы. Сочинение на тридцать дюймов об оборотнях должно было быть готовым к среде, а если учесть, что урок был в понедельник, — настоящее свинство давать такую работу на такой крошечный срок. Даже соблазнительная улыбка и ангельская внешность не спасли профессора от недобрых взглядов учеников, которые были вынуждены рассредоточиться по библиотеке с линейками. Гарри же был почти не удивлен: чего ждать от тирана и Темного волшебника? Только плохого, разумеется. — Ты писал о причинах заражения? — спросил Гарри у сникшего Рона. Тот писал размашисто, оставляя щедрые промежутки между строчками и абзацами, но все равно не смог дотянуть до нужного объема. — Еще в самом начале. — Попробуй упомянуть о том, как трудно оборотням приспособиться к жизни в обществе, — подала голос Гермиона. Уизли покачал головой. — Уже. — По-моему, слишком кратко, — вынес вердикт Гарри, глянув работу друга. — Размажь. Налей воды. — Эх. Гермиона, посоветуй, о чем еще писать? — О наследственности писал? — пробубнила девочка, выводя последнюю строчку. Рон вскинул брови. — Нет, а что о ней? — Ну, например, то, что ликантропия частично передается по наследству. Полная трансформация едва ли возможна, но у детей оборотней может проявляться склонность к мясным блюдам и зависимость настроения от фазы Луны. Также упомяни, что неполная ликантропия, которую, кстати, можно получить, если человека поцарапает оборотень в момент превращения — полное обращение происходит только через укус, — поддается влиянию препаратов. Вулфгетрид, например, может унять тягу к крови и агрессию в полнолуние. А еще неполное обращение носит прогрессивный характер, то есть с годами только усиливается. — Повтори еще раз, — попросил Рон, приготовившись размазывать только что сказанное Гермионой на десять дюймов. Гарри тоже взял себе на заметку кое-что. Он уже хотел было вернуться к своему сочинению, как вдруг почувствовал, что что-то настойчиво толкается ему вбок. Похлопав себя по карманам, он нащупал твердый комочек в правом. Запустив туда руку, он вытащил на свет маленького дракончика, тут же вцепившегося ему в палец крошечными зубками. — Ай! — Гарри тряхнул рукой, и дракончик плюхнулся прямо на его сочинение. Гермиона вовремя схватила чернильницу и поставила на противоположный край стола. — Зачем ты его принес? — спросил Рон, с радостью отвлекаясь от работы. — Я положил его в другую мантию, чтобы отнести Хагриду. Наверное, он переполз в эту, — сказал Гарри. Он все никак не мог застать Хагрида дома, а караулить его не было времени: уроки, разговоры, бесконечные дела, ожидания, что в любую секунду прилетит Фоукс с назначенным днем тренировки, — все это отнимало слишком много сил. Со дня испытания прошло четыре дня, и в те разы, когда Гарри, Рон и Гермиона выбирались к нему, лесничий где-то пропадал. Гарри не слишком утруждал себя волнением: завтра у них в расписании стоял Уход за магическими существами — там и найдется время. — Смотри, чтобы он не испортил твое сочинение, — посоветовала Гермиона, — если ты не хочешь его переписывать. — Убери, пока мадам Пинс не увидела, — Рон сделал страшные глаза и спародировал манеру библиотекарши говорить: — Гадкий мальчишка, ты что, принес дракона в библиотеку? Я запрещаю тебе появляться тут! Гарри пожал плечами и повернулся, чтобы спрятать дракончика обратно в карман. Но, подняв голову, он увидел знакомую фигуру, появившуюся между стеллажей. Малфой нес в руках целую стопку тяжелых книг и двигался по направлению к стойке, за которой коршуном восседала мадам Пинс. Она непременно увидела бы дракона, если бы не была занята одним из своих любимых дел — она отчитывала первокурсника за то, что тот не вернул книги вовремя. Гарри наблюдал за тем, как Драко отмечается в библиотечной книге, а потом, спрятав свои фолианты в сумку, идет к выходу. Малфой так редко бывал где-либо один, что мысли о сочинении для Голдмана мигом выветрились из головы Гарри. Они не разговаривали с пятницы, потому что Драко невозможно было поймать в одиночестве, а на робкую записку, посланную ему на ЗОТИ, слизеринец не ответил. — Я в туалет схожу, — бросил Гарри, резко поднимаясь из-за стола. Друзья ничего не заподозрили и не связали его уход с уходом из библиотеки Малфоя. Гарри бросился следом. В коридоре второго этажа он нагнал слизеринца. — Малфой! — крикнул он. Драко не остановился и не подал виду, что услышал оклик. Лишь, кажется, его шаг стал размашистей, как будто он торопился. Гарри не собирался упускать единственную выпавшую ему возможность: он почти бегом догнал мальчика и схватил за плечо, привлекая внимание. — Малфой! — Убери от меня свои руки, Поттер, — Драко вырвался так резко, что его сумка, наполненная книгами, чуть не сорвалась с его плеча. Он сбросил чужую руку и прижался к стене рядом с окном, презрительно глядя на Гарри. Тот опешил. — Что с тобой? — спросил Гарри, с ужасом ощущая растерянность в своем голосе. — Со мной все прекрасно, — тем же манерным, насмешливо-высокомерным голосом произнес Малфой. Он продолжал смотреть на гриффиндорца с отвращением и гневом. Его серые глаза стали темными, зрачки сузились, губы сжались в тонкую линию и побелели. Гарри не понимал, что происходит. Недавно все было прекрасно, так чем Малфой опять недоволен? — Я не понимаю... — признался он. Слизеринец вздернул бровь. — В этом нет ничего удивительного, Поттер. Ты вообще ничего не понимаешь, ты ж деревянный. Заразился тупостью от Уизела, полагаю. Ах, нет, — он сделал паузу, — это наследственное. Гарри подавился вдохом. Злость вскипела внутри так быстро, словно по мановению волшебной палочки. Каждое жестокое слово, оброненное Драко, больно впивалось ему в грудь. Он отвык защищаться, когда они оставались вдвоем, и был беззащитен перед ним. — Заткнись, Малфой, — резко бросил он. — Думаешь, я позволю тебе меня оскорблять? — Я не спрашиваю твоего разрешения, Поттер. И вообще, отвали от меня. Не помню, чтобы звал тебя побеседовать, — Драко скривился и сделал попытку обогнуть Гарри и уйти, но гриффиндорец вовремя его остановил. Он просто резко подался вперед и оперся рукой о стену, преграждая юноше путь. Он наблюдал, как презрительная холодная маска возвращается на лицо слизеринца, с ненавистью глядящего на него. Что происходит? Драко не смотрел на него так очень давно, и сейчас Гарри был совсем не готов к ссоре. Наоборот, он думал... думал, что Малфой будет доволен им, ведь он успешно прошел испытание. Не мог же Драко разозлиться из-за того, что Седрик справился успешнее? — Малфой, что происходит? — злоба быстро сменилась желанием разобраться в происходящем. — Ты, видимо, забыл о нашем разговоре? Последняя фраза не являлась серьезной и была призвана лишь напомнить Драко о договоре, поэтому Гарри сильно удивился, когда лицо Малфоя потемнело. Его глаза сузились, но прежде чем их заволокла тьма, в них отразилась такая искренняя, кристальная обида, что юноша невольно отпрянул. Драко усмехнулся. — Точно, забыл, — потянул он. — Как и ты. Правда, Поттер? — Да что с тобой?! — воскликнул Гарри, вцепившись в плечо Малфоя и встряхнув его. Ему показалось, что его голос эхом разнесся по пустому коридору. Если сейчас кто-то придет... он все равно не отступит. — Что не так, что ты опять напридумывал себе, чтобы обидеться на меня? Драко смотрел на него долгие несколько секунд. Его губы мелко подрагивали, а выражение лица, которое Гарри так пристально рассматривал, медленно лишалось ненависти, злобы и презрения. В конце концов, там осталась лишь горькая насмешка и упрямство. Мальчик приподнял подбородок, тихо выдохнул, а потом сделал то, чего гриффиндорец совсем не ожидал. Он отвесил ему хлесткую пощечину. Не сильную, но очень, очень обидную. Гарри отшатнулся от него, схватившись за вспыхнувшую болью щеку, и почти неверяще уставился в прозрачные глаза. Малфой не раз бил его по лицу кулаком, но никогда еще не давал пощечин. — За что? — срывающимся шепотом спросил Гарри. Он хотел разозлиться, но вместо этого грудь сдавило обидой и болью. Пощечина — это не удар злобной силы, это унижение. На нее никак не ответить, лишь вытерпеть, сохранив гордое лицо или сбежать, будучи оскорбленным. Гарри не хотел бежать прочь. Хотя на какую-то секунду в нем вспыхнуло желание развернуться и уйти. Он не обязан был терпеть эти иглы, впивающиеся в него тогда, когда он меньше всего этого ждал. Хотя должен был. В который раз он забыл об этом. — Ты лжец, Поттер, — бесцветным голосом произнес Малфой. — И предатель. — Что?.. — Гарри смотрел на него, не в силах убрать руку от лица. Он глядел на слизеринца, который рассматривал его с ледяным отвращением, как таракана, оказавшегося размазанным по подошве его ботинка. Сейчас, видя его таким, Гарри готов был поверить в то, что он все себе напридумывал: там, в Совятне, и в Тайной Комнате — разве могли эти ледяные, пасмурные глаза источать беспокойство, тепло, нежность, что-то светящееся и притягивающее? — Не прикидывайся дурачком, Поттер. Хотя тебе и не нужно притворяться — и так потрясающе выходит, — полный яда голос словно вливался в его уши раскаленной лавой. Больно. Малфой поднял подбородок и поправил лямку сумки. Теперь Гарри стоял далеко, и слизеринец мог беспрепятственно уйти, оставив мальчика посреди коридора, но он оставался на месте. Хотел насладиться его беспомощным унижением? — Что ты несешь? — Гарри почти силой заставил себя опустить руку и сжать ладонь в кулак. В горле собралась горечь, и она взбесила его. Малфой не имеет никакого права глумиться над ним. Особенно после всего. — Я ничего не сделал! — Вот именно, Поттер, — кажется, Малфою не так уж легко давалось его ледяное лицо. Он тоже злился. — Не сделал. Ты не сдержал обещания, и не смей делать вид, будто не понимаешь, о чем идет речь! Последнюю фразу он почти прокричал. Его руки сжались, и, кажется, он намеревался кинуться на Гарри, устроив драку, но что-то его сдерживало. Драко почти трясся от злости, которую больше не мог прятать, — теперь Гарри отчётливо это видел. Слова слизеринца эхом отозвались в нем. О чем он? О Турнире или об их встречах? Фред и Джордж не из тех, кто стали бы болтать, на них можно положиться. Да и Рон, Гермиона и Седрик не могли никому рассказать о первом туре, Гарри полностью им доверял. — Я не нарушал обещания, — твердо сказал он. Ведь это было правдой. Ни одна живая душа не знала, что Малфой рассказал ему о первом туре. — Хватит врать! — Драко резко подался вперед, стремясь то ли ударить Гарри, то ли оттолкнуть его. Его сумка упала на пол, и только инстинкт, полученный еще в детстве при драках с Дадли, позволил гриффиндорцу уклониться и поймать тонкие запястья. Он пихнул вырывающегося Малфоя к стене и прижал его руки к шершавому камню. — С чего ты взял это? — спросил Гарри, радуясь, что из его голоса исчезла слабость. Желание добраться до правды придало ему сил и уверенности. Он был почти одного роста с Драко и они оба занимались спортом, поэтому при сравнении оказались бы в одной категории по силе, но Малфою никогда не приходилось вырываться из цепкого захвата дружков Большого Дэ, убегать от них или, если путей для отступления нет, принимать драку с высоко поднятой головой. Гарри помнил, как его самого прижимали к стене школы, и примерно представлял, как нужно держать жертву, чтобы она выматывалась, пытаясь вырваться. Малфой громко сопел и, кажется, собирался откусить Гарри нос: такое бешенство горело в его глазах. Его лицо раскраснелось, и с каждой секундой стремление вырваться становилось все меньше и меньше. Наконец, он замер, с прежней обидой и гневом глядя на мальчика. — Ты сказал Диггори! — прошипел он прямо в лицо гриффиндорцу, выгнувшись так, что их лица разделяло не больше дюйма. — Ты обещал мне, но все равно сказал ему! Сердце Гарри пропустило удар. Он с недоверием уставился на своего пленника. Да, он посвятил Седрика в тайну испытания, но, во-первых, это было прежде, чем Малфой рассказал ему о туре, а во-вторых, пуффендуец не стал бы об этом распространяться. Сомнения обуяли Гарри: вдруг доверие, которое он оказал Диггори, было чрезмерным? Эти смутные чувства легко нашли отклик в его душе, но какая-то часть все же твердила, что юноша просто не мог никому рассказать. Правда бы тут же разлетелась по замку, если, конечно... Было глупо даже предполагать, что Седрик зачем-то поделился этой информацией с Драко Малфоем. — Он не мог никому рассказать, — прошептал Гарри. Драко злобно усмехнулся, его лицо перекосилось. Светлые волосы растрепались, а шрам, пересекающий щеку, стал четче. — Твой драгоценный Диггори не такой надежный, как ты считал, не правда ли, Потти? — смеялся Малфой, откидывая голову назад. Гриффиндорец ужасался: он слышал знакомые нотки в этом смехе. Беллатриса Лестрейндж смеялась точно так же. Его родная тетка. — Ты, наверное, видишь его в сияющем ореоле непорочности? Болван! — Прекрати! — Гарри сжал его руки сильней, наверняка оставляя синяки на светлой нежной коже. — Откуда ты узнал про Седрика? — О, я тебе скажу. Он сам рассказал мне, представляешь? — вопреки почти безумным интонациям в голосе Малфоя, в его лице, в его сжатых губах и горячем шепоте мелькало что-то надломленное. Гарри поражался тому, что он чувствует это, как будто эмоции слизеринца каким-то образом касались его. Он никогда не разбирался в чувствах, но готов был поклясться именем самого Мерлина, что Драко отчего-то было больно. И это никак не связано с той болью, что Гарри причинил его запястьям. — Зачем? Ты что, его допрашивал? Седрик ни за что бы тебе не сказал. Малфой хмыкнул, но тут же посерьезнел. — Пусти, — произнес он, и в голосе его звенела сталь. В соседнем коридоре, в который можно было попасть через короткий переход, послышался топот шагов, но компания прошла мимо. — Ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь увидел, как ты меня тут тискаешь? — Сначала ответь. — Это ты предал меня, а не наоборот. У тебя нет никакого права допрашивать меня. Я ничего тебе не скажу, Поттер. Пусти! — Малфой сделал еще одну попытку вырваться, но Гарри не отнял бы рук, даже если бы сам Снейп пришел сюда и накричал на него. Даже если бы в коридор ввалился Рон и весь Гриффиндор. — Я не нарушал обещания. Я все объясню. — Попробуй, Поттер, — он почти рычал. Слизеринец вновь дернулся вбок, но безуспешно. Гарри крепко держал его, дивясь внезапному приливу сил. — Драко, — шепотом произнёс он ему на ухо, надеясь, что Малфой остынет, услышав свое имя. Так и случилось: тот замер, вжавшись в стену, и стал похож на загнанного зверька. Дыхание вырывалось из его приоткрытых, влажных губ. Сердце Гарри сжалось, но вместе с тем он почувствовал мрачное удовольствие от того, что юноша был в его власти, сдерживаемый его руками и его телом. Кажется, даже пульс участился, — я сказал Седрику об испытании, это правда, но я сделал это перед тем, как ты рассказал мне. Я знал о туре, когда ты позвал меня в Совятню, но скрыл это от тебя. Понимаешь? — Замечательная сказочка. Долгопупс сочинил? — с издевкой и неприкрытым сарказмом произнес Драко. Кажется, осознав, что ему не вырваться, он пошел по другому пути. Ядовитому пути, излюбленному. Но сейчас гриффиндорец был готов, он бы выдержал и больший град насмешек. Он знал, что они были насквозь лживы. — Это правда, — мягко сказал Гарри. Он опустил руки, но не выпустил чужих запястий из захвата своих пальцев. Как у мальчика могут быть такие руки? Изнеженный аристократ. — Поверь мне. Кое-кто поведал мне об испытании. Флер и Белизар тоже знали, поэтому я сказал Седрику — это справедливо. А потом ты позвал меня... Если бы я рассказал тебе, разве ты не стал бы допытываться о моем источнике информации? — Ты бы все равно не сказал мне, — жестко произнес Малфой. — И знаешь это, потому что весь прошлый год я только и делал, что спрашивал, не получив ни одного ответа. Это бессмысленно, Поттер, — он усмехнулся краем рта, — ты просто захотел посмотреть, как я унижаюсь. Посмеяться. — Я никогда бы так не поступил! — оскорбился Гарри. — Я никогда не стал бы издеваться над кем-то, кто доверяет мне. Это в твоем духе. — Считаешь, что я издеваюсь над тобой? — с внезапным любопытством спросил Драко. — Я не это имел в виду, — раздраженно отозвался гриффиндорец, — но ты с легкостью находишь причины вновь меня ненавидеть. Губы Малфоя медленно изогнулись в ухмылке. В ней было что-то дьявольское. В коридоре словно стало темней, хотя факелы горели все так же ярко. — Вновь? С каких пор ты так осведомлен о моих чувствах, Поттер? Я думал, ты предложил мне сотрудничество. Оно не подразумевает чувств. — Я предложил тебе не это, — Гарри было почти больно слышать это слово. Сотрудничество. Оно было мертвым, жестким и сухим. Бесчувственным, правильно. Но чувства были — эти встречи были нужны ему ради переживаний, которые только они могли вызвать. Ради утоления и успокоения. В том, что Гарри ощущал, не было ничего мертвого, наоборот, все внутри... оживало. — Не обмен. Скорей... дружбу. Да, наверное, так и есть. Поэтому он и путал Драко с Роном, отдаваясь доверию с такой готовностью. Малфой фыркнул. — Дружбу! — воскликнул он. — Неужели ты не помнишь, что я говорил тебе? Мы враги, Поттер. Ты отказал мне, когда я предложил тебе мою дружбу. Второй раз я не предлагаю. И, если ты не знаешь, любая дружба — это чистый обмен, прикрытый дружелюбностью, радушием и прочим. — Ты не прав, — Гарри отступил от него. Драко больно резанул его словами. Он мастерски это делал. — У тебя просто нет настоящих друзей, раз ты так думаешь. — Да неужели? — злобность Малфоя сменилась весельем. — Это ты про Уизли и Грейнджер? Хочешь, я открою тебе глаза? Твой Уизел просто купился на твою славу, на твое влияние — без них он бы оставался тупым убожеством на пару с Долгопупсом. Все его братья добились успеха, признаю это, а он? Полное ничтожество. Уверен, он до колик завидует тебе, ведь ты успешней его во всем. Но теперь он «друг Гарри Поттера», ловящий отблески его славы, вот и терпит, взамен одаривая тебя своей «дружбой». А Грейнджер? Она умна, но умна совершенно по-тупому. Заучек и всезнаек никто не любит даже в Когтевране. Для неуверенной в себе грязнокровки очень удачно вцепиться в известного волшебника, став его верной подругой, ведь так ее сразу же все будут уважать. — Ты ошибаешься, — процедил Гарри сквозь зубы. Он чувствовал невероятную потребность защитить своих друзей, но в то же время... Малфой метко бил. Но Гарри знал это уже давно. Рон сел к нему в купе, потому что хотел увидеть знаменитого «Гарри Поттера», и ему очень повезло, что «Гарри Поттер» рос с маглами, а не с чистокровными волшебниками, иначе в том пустом купе его ждал бы высокомерный, гордый взгляд зеленых глаз. На четвертом курсе Уизли прогнулся под тяжестью своей зависти и бросил Гарри в момент, когда был нужен ему больше всего. А потом, в самом конце, в лесу... Его уход почти лишил Гермиону последних сил. Но тогда девочка уже стала девушкой, сильной и стойкой, не такой, какой она была на первом курсе. Первом курсе, когда никто ее не любил, когда все над ней смеялись, потому что она постоянно умничала, унижая этим других. Однако Гарри и Рон стали ее друзьями, и гриффиндорцы перестали над ней смеяться. Но Малфой ошибался. Какими бы ни были причины их объединения когда-то давно, они всё же подружились. По-настоящему. Пусть Рон был вспыльчив и порывист, а Гермиона иногда раздражала своим беспокойством и чрезмерной активностью на поприще учебы, Гарри любил их всем сердцем. И они любили его, он знал это. Да, дружба была обменом, но это был обмен любовью, нежностью, заботой, а не благами, как думал Малфой. У Драко не было настоящих друзей, которых он мог бы любить так же, как Гарри, — всем сердцем, бесконечно, так сильно, что порой становилось больно. Может, это была та невероятная способность, о которой говорил Дамблдор — способность к чистой, незамутненной любви. Дар Лили, которая могла разглядеть свет в кромешной тьме, которая могла любить так, что силы ее чувства хватило, чтобы отразить смертельное заклятие. И Гарри очень сильно хотелось показать эту силу, этот свет Малфою. Но как это сделать? В конце концов, даже если бы он его полюбил, это была бы очень болезненная любовь. Потому что они боролись. Не всегда друг с другом, но всегда страстно и кроваво. — Надейся на это, — тихо произнес Малфой. — Ты тут единственный святой. И я не такой. Не думай, что я получаю невероятное удовольствие от этих встреч. Вновь по соседнему коридору кто-то прошел, но не побеспокоил их. Как будто сам замок давал возможность поговорить. — Если тебе они так неприятны, зачем ты пришел на поле ко мне? Зачем согласился? — Думал, что выгадаю что-нибудь, — жестоко произнёс Драко. — В конце концов, я признаю, что имею с Уизелом кое-что общее. Видеть, как за тобой бегает Гарри Поттер, чертовски приятно. Гарри вздрогнул, как от удара. Он поднял глаза, увидев на лице слизеринца лишь недобрую усмешку и торжество. Малфой не мог причинить ему боль, поливая градом насмешек, опуская на глазах у всех, но Драко с легкостью рвал его сердце, когда они были вдвоем. Когда он говорил, что позволял Гарри чувствовать себя наполненным, почти счастливым, лишь бы потешить свое самолюбие. Это было чертовски больно, это вышибало дыхание и заставляло все внутри дрожать. И становилось еще хуже, когда Гарри вспоминал о том, о чем думал секунду назад: желание помочь Драко, спасти его, даже получая в ответ одни страдания. Малфой произнёс это так... так, что сложно не поверить. И все, чем гриффиндорец мог защититься, были воспоминания о слезах юноши, склоненного над ним, и о его прохладной руке, гладящей его по волосам. Последний козырь, который он долго хранил в рукаве. — Вот как, — Гарри был почти удивлен, что его голос не дрожит, хотя все в его груди болело, а глаза вдруг начало щипать. Пришлось опустить взгляд в пол, чтобы спрятать свое лицо, — хотел посмеяться надо мной? — Не сказать, что это цель моей жизни, но вполне-таки удачное дополнение к ней. — И тебе все равно, что я... переживал? — тихий вопрос. — Конечно, — быстрый ответ. — И, наверное, именно поэтому ты ревел, когда думал, что я умер в Тайной Комнате? Сидел и плакал, гладя меня по голове, — именно так поступают люди, которые хотят «посмеяться». Малфой окаменел. Он смотрел прямо на Гарри, и все краски сошли с его лица. Его напряженный взгляд шарил по лицу мальчика, ища в нем признаки случайной догадки. — Какая глупость, — его голос все еще был манерным. — Что ты выдумал? Я в жизни не стал бы плакать из-за тебя. В... Тайной Комнате я просто бродил в шоке, когда очнулся и увидел... это. Мне было абсолютно наплевать, что там с тобой. «Вот лжец», — с болезненной нежностью подумал Гарри. Сейчас он знал, что Малфой врет, и поражался тому, как легко тот делает это, на ходу сочиняя историю. Но даже это знание не уменьшило боли: он хотел, чтобы Драко признался. Признался, что ему тоже нужно это, эти встречи и сам Гарри, иначе какой вообще смысл в происходящем? — Я был в сознании, — открыл Гарри секрет. — Меня парализовало, но я все видел, слышал и чувствовал. Я знаю, что ты плакал, что ты гладил мои волосы и лежал, уткнувшись лицом мне в грудь. Так не поступают люди, которым все равно. И все, что ты сказал насчет наших встреч... — мальчик запнулся, чувствуя, как срывается дыхание. Но он взял себя в руки. Он не знал истинных чувств Малфоя и, вполне возможно, заблуждался насчет того, что тот изменился. Осознавать, что ты ошибался, всегда больно, но Гарри предпочел бы сделать это сразу, сейчас, чем медленно разрывать свое сердце догадками. — Если это правда, то ты бесчувственный, жестокий и ничтожный, и тогда я ошибся, решив, что ты можешь помочь мне. Тогда нужно прекратить их, ведь тебе так противно, ведь тебе нужно получать что-то невероятное взамен, раз дружба твоя уже не в ходу. Мир вдруг застелила мутная пелена, но, стоило мальчику моргнуть, как она пропала. Малфой молчал. Он смотрел на Гарри так, как никогда прежде не смотрел. Изумленно, испуганно, растерянно, приоткрыв рот. Но его зубы вдруг стиснулись, желваки заиграли, а руки сжались в кулаки. Драко прислонился к холодной стене и уставился в окно, во тьму, где не было видно ни звезд, ни луны, ни света из окошка домика Хагрида. Это была очень черная и холодная ночь. Даже снег не мерцал, как будто Хогвартс лишился всех огней, обычно освещавших лужайки перед ним. Но эти огни были. Просто ни Гарри, ни Драко их не видели. Малфой глядел в окно несколько долгих минут, и с каждой пройденной секундой он выглядел все несчастней. Он искал себя, собирал по кусочкам, и Гарри видел его внутреннюю борьбу. Противоречивую, острую, искреннюю борьбу. Его глаза стали светлыми и расширились, словно Драко вдруг осознал что-то шокирующее, удивительное. Наконец, он заговорил. Его слова походили на тяжелые камни, падающие в черный омут и беззвучно исчезающие в нем. — Ты всегда только даешь, Поттер, — его голос казался потусторонним. — Седрик Диггори победил дракона, потому что ты рассказал ему об испытании. Ты сделал это не из-за того, что он твой друг, не для получения его хорошего расположения, а потому что это было справедливо. Ты так заботишься о своих приятелях и словно ничего ни у кого не просишь взамен. Но как же так выходит, что только от меня ты требуешь, и требуешь, и требуешь? Его голос сорвался, словно Драко заплакал. Но слез не было, Гарри как никогда четко видел его красивое лицо. — Это не так. Я не принуждал тебя. Я просто предложил. Если ты так не хочешь... — Я не только об этом, — прервал его юноша, — я обо всем. Я не должен обзывать твоих друзей; я должен уважать грязнокровок; я должен отказаться от принципов всей своей жизни, потому что ты считаешь их неправильными; я должен бегать с тобой по закуткам, забыв о том, что мой факультет назначил тебя нашим врагом номер один; я должен верить каждому твоему слову, не получая ни объяснений, ни ответов на свои вопросы; я должен разделять твое одиночество, забыв о себе; я должен подставлять под удар себя и своего отца, лишь бы помочь тебе! И зачем? Все ради того, чтобы быть рядом с Гарри Поттером, быть его «тайным другом», которого можно просто взять и вызвать?! Какая невероятная перспектива! Потрясающе! Ты говоришь, я что-то прошу взамен? Что же? Книжку? Поверь мне, если бы она помогла мне, я не говорил бы тебе этого!.. И не страдал бы, ведь от общения с тобой я получил только проблемы, ранения, ссоры с Северусом, меня пытали Круциатусом, в конце концов! Ты просто не имеешь права упрекать меня в том, что я хотел получить хоть что-то! Если тебе нужны светлые чувства, дружба и совместные рассветы, то таскайся себе с Диггори! Он ведь такой замечательный, добряк бескорыстный! И никто же не поверит, что он может быть не менее жестоким, чем я, и что ангелом с небес он является только тем, кто ему нравится. Я вообще не понимаю, чего ты ко мне привязался, Поттер! Я не собираюсь отдаваться по кускам — либо весь, либо ничего. Но ты упорно пытаешься меня разодрать. Драко выдохся и замолчал. Он отвернулся, пряча лицо, и вновь стал смотреть во тьму. А Гарри думал, что он сейчас рухнет на камни, потому что ноги не держали его. Никогда в жизни он не переживал подобного: все внутри перевернулось, разорвалось, снова срослось и запульсировало. Все его мысли, не дающие ему покоя последние месяцы, показались ложными, серыми, слепыми, и он, не колеблясь, отмел их в сторону, открывая дорогу новым. Разорвал круг, который запер его в трясине одиночества. И Малфой, казавшийся последней соломинкой, вдруг стал обжигающим, зыбучим песком, тянущим не хуже холодной болотной трясины. Песком, на который нельзя было опереться, который рассыпался в руках и заполнял собой все вокруг. Гарри по уши увяз в нем, оставив трясину далеко-далеко.