Время жить и время умирать
Снейп пришел через несколько минут, но это время показалось Гарри вечностью. Вечностью, наполненной холодом и будто бы страхом, — юноша никогда не ощущал себя настолько беспомощным и напуганным. Он с обречением осознавал, что события утекают из его рук и он ничего не может удержать, словно его пальцы ослабели и роняли даже самый крошечный груз. Контроль был утерян, по его твердой броне прошла такая же зигзагообразная трещина, как и по выбитой двери. Гарри догадался об этом неизбежном процессе слишком поздно, когда уже шагнул в пустоту, ожидая опоры и надеясь, что в кои-то веки ему достанется счастливый приз. Лили пугала его. Она была совсем не такой умиротворенной, как когда спала, и не такой, какой он ее представлял. Ее глаза ежесекундно двигались, цепляя предметы вокруг и будто всасывая их образы, ее пальцы — их железная хватка оставила Гарри синяки — подрагивали, волосы пылали огнем. Лили сидела к нему совсем близко, будто греясь или боясь отпустить, и шептала, а ее шепот холодной водой тек по его телу. — Расскажи мне все, — говорила она. — Где Гарри? Почему мы здесь? Я так странно себя чувствую... — Мама, — он пытался ее вразумить, — я не Джеймс. Я и есть Гарри, понимаешь? — он брал ее за руку и заставлял смотреть себе в глаза. — Ты была в коме... Но Лили не понимала. Она смотрела на него, моргала и тяжело дышала, а в ее серых глазах стояли слезы. Гарри не знал, что ему делать, все в его груди болело и пульсировало. Снейп зашел бесшумно. В какой-то момент юноша просто поднял голову и увидел профессора, стоявшего у дверей. Тот опирался плечом о косяк и с застывшим выражением лица смотрел на них, сидящих на диване. Его черные глаза были расширены, а лицо казалось серым. — Профессор! — Гарри вскочил на ноги. Он никогда еще не радовался появлению зельевара так сильно, как сейчас. Пальцы Лили крепко держали его руку, и он не мог отойти от нее ни на шаг. Непонимание и отторжение происходящего вздымались внутри него, словно гигантские волны. Женщина тоже заметила гостя — и тут же среагировала на него. — Северус, — Лили поднялась с дивана и только тогда выпустила юношу. Она сделала несколько шагов вперед и остановилась, глядя на Снейпа. Ее лицо озарилось радостью, красные губы растянулись в улыбке, а грусть исчезла. Она была рада видеть его. — Я знала, что ты выбрал правильную сторону. Снейп приоткрыл рот и ничего не сказал. Он смотрел на нее жадным, поглощающим взглядом, не решаясь сделать даже крошечное движение навстречу. Он походил на растерянную ворону, замершую на месте и потерявшую былую важность и прыткость: он просто ждал чего-то, будучи беспомощным в этот момент и не готовым к новым переживаниям. Эта секунда была для него важней всего. — Где Гарри? — повторила Лили свой вопрос, делая еще один шаг вперед. Она не скользила — движения ее были резки. — Джеймс ничего мне не говорит, а я не знаю, что происходит. Как давно Дамблдор завербовал тебя? Он говорил о произошедшем? Волдеморт еще жив? — Лили, — Снейп с трудом выдавил из себя ее имя, подавляя дрожь своего грубоватого, невозмутимого прежде голоса. Он старался, изо всех сил старался сохранить самообладание, но Гарри видел, с каким трудом ему это дается. Профессор перевел взгляд на него, и гриффиндорец задрожал: ощущение чужих чувств тугим напором било в него. Снейп несколько секунд смотрел в его сторону, что-то билось в глубине его зрачков, будто он лихорадочно мыслил или искал выход, а потом мужчина произнес мертвым голосом: — Дамблдор поручил Джеймсу важное задание, о котором тот не должен распространяться. Гарри в безопасности, но Волдеморт еще жив. Лили стояла и смотрела на него. Она обернулась на Гарри, будто ожидая, что он как-то опровергнет слова Снейпа. Ее глаза казались огромными и были наполнены непониманием. — Почему меня держат здесь? Почему не рядом с Гарри? — Мама... Снейп лишь неопределенно повел рукой, и Гарри почувствовал, как его язык прилип к небу. Он замычал, зажав рот рукой, и острый взгляд декана Слизерина пронзил его. Лили завертела головой. — Как давно Дамблдор завербовал тебя? — ее голос стал холодней, и она отступила на шаг. Гарри ощутил напряжение, хлынувшее от нее во все стороны, и его напугала мысль о том, насколько могущественна она сейчас. В памяти всплыли слова Дамблдора, что этот запас сил быстро израсходуется, поскольку он ей не принадлежит, а потом... — И почему не сказал нам? Лили вновь взглянула на Гарри, замершего рядом с ней. В ее глазах не было страха, но была тихая, подозрительная, сумасшедшая ярость, готовая вспыхнуть в любую секунду. Видимо, она, окончательно оторвавшись от реальности, начала подозревать, что ее обманывают, что это происки Волдеморта, — Гарри видел, как ее рука по старой, верной привычке потянулась к несуществующему карману за палочкой. — Джеймс? — она позвала его, надеясь, что он развеет ее сомнения. — Джеймс, что происходит? Почему мы в подземельях Слизерина? И ты, — она медленно перевела взгляд на Северуса, — в Хогвартсе... Дамблдор позволил тебе быть здесь? — Лили, — Снейп протянул к ней руки, пытаясь схватить и успокоить, но женщина резко дернулась назад. Она круглыми глазами смотрела на него и на Гарри. — Где мой сын? Что с моим мужем? И со мной? — она выставила перед собой руки, не давая Снейпу приблизиться. Она пораженно смотрела на него, и ее губы дрожали. Ее серые глаза потемнели, будто грозовые тучи, и в них отчетливей проявилось безумие. — Это все ты, да? — закричала она. — Ты! Ты просил его не трогать меня! Вот почему он хотел меня отпустить! А теперь держишь меня тут! Лили бросила безумный, яростный взгляд на Гарри. — Кто ты?! Гарри попытался подойти к ней, подняв руки и демонстрируя полную беспомощность, но вдруг невидимая сила ударила его в грудь, схватила невидимой рукой и швырнула к дивану. Снейп врезался в стену, но не упал: в его руках за мгновение оказалась палочка. Он снял с Гарри заклинание легким взмахом. — Немедленно зови Дамблдора, — Снейп смотрел на Лили так, будто не верил своим глазам, но в то же время весь он был собран и готов то ли нападать, то ли защищаться. Он и сам казался таким же безумным, как и Лили. Гарри хотел было кинуться к дверям, но, представив, сколько времени он потратит на бег до башни директора, передумал. Он вскинул палочку и произнес заклинание: — Экспекто Патронум! Огромный серебряный олень соскользнул с его палочки и замер перед ним, готовый выполнять приказ. Лили пораженно смотрела на Патронус, ее лицо расслабилось, а в глазах появилась усталая боль. — Джеймс, — она покачала головой и со страданием во взгляде взглянула на Снейпа. — Сев, вы теперь... — Иди к Дамблдору и скажи, что ему нужно немедленно прийти к Лили, — приказал Гарри. Патронус опустил голову, а потом бросился прямо в стену, исчезая в ней и оставляя после себя едва уловимый отблеск света. Воцарилось молчание, нарушаемое лишь тяжелым дыханием Лили, наблюдающей за происходящим. Она больше не кричала и не сыпала обвинениями, а просто прожигала Снейпа внимательным взглядом. Гарри был уверен, что Северусу больно ощущать на себе этот взор. Дамблдор вскоре пришел к ним. Он не проявил ни малейшего удивления, увидев выбитую дверь, молча прошел по ней и остановился прямо перед Лили — высокий, старый, озаренный магией какой-то великой тайны. Его голубые глаза были полны грусти, и даже золотая вышивка на мантии казалась тусклой, будто печаль глубоко въелась в его образ. — С возвращением, Лили, — сказал он и улыбнулся. Женщина сжалась под его взглядом, но потом неуверенно подняла голову. — Профессор? — она неверяще захлопала глазами. — Что здесь происходит? — Не бойся, это не ловушка Волдеморта, — Дамблдор показал ладонью на Снейпа. — Северус перешел на нашу сторону, и теперь он — мое доверенное лицо. Как и, — профессор посмотрел на замершего Гарри, — Джеймс. — А что с моим сыном? — С ним все хорошо, он в надежных руках. Тебе пока нельзя с ним встречаться, потому что из-за заклинания Волдеморта твоя сила крайне нестабильна, — волшебник взглянул на выбитую дверь, рассеченную трещиной. — Думаю, ты понимаешь, почему какое-то время я вынужден буду понаблюдать за тобой? Лили выглядела виноватой — она верила Дамблдору, что бы тот ни сказал. Она, как и Гарри, была целиком и полностью его человеком, и, пожалуй, только старый профессор мог привнести нотку успокоения в ее бушующий ум. Гарри было неимоверно жаль ее: страх покинул его мысли, и теперь ему хотелось лишь обнять хрупкую женщину. Горечь от того, что все опять вышло не так, как он хотел, ушла, смирение наполнило его до краев, но юноша не решался сдвинуться с места. Он не понимал, что происходит и что задумал хитрый Дамблдор, но ему уже заранее не нравилось все это. — Прости, — Лили посмотрела на Северуса, ее взгляд был усталым и полным страдания. — Северус... — она попыталась печально улыбнуться, а потом двинулась к Гарри. Юноша замер и невольно протянул к ней руки, позволяя обнять себя. Он был ниже Лили, но та будто и не замечала ни его молодости, ни ярко-зеленых глаз, ни морщин Северуса... Она словно видела только то, что хотела видеть, и упрямо игнорировала все остальное. — Я думала, что никогда тебя больше не увижу, — шепнула Лили ему на ухо. — Я не верила, прости... Гарри из-за ее спины посмотрел на Дамблдора, без тени улыбки наблюдающего за происходящим. Снейп был хмур, он разглядывал спину Лили, и морщинка меж его бровей становилась все глубже. Гарри показалось, что он увидел, как мужчина дрожит; Снейп посмотрел ему в глаза и отвернулся. Вдруг в коридоре раздался шум. Сначала это был просто отдаленный скрежет, а потом к нему примешался оглушительный лай. Дамблдор резко обернулся, а Северус, внемля его негласному приказу, кинулся к дверям, но не успел он сделать и пары шагов по коридору, как на него налетел огромный пес. Бродяга просто сбил зельевара с ног, повалив на камни, и ворвался в комнату, оставляя на двери несколько глубоких борозд и громко рыча. Он с трудом затормозил, глядя на Лили и Гарри, стоящих в обнимку, и заскулил. За его спиной Снейп с трудом поднялся, нацелив на Сириуса волшебную палочку. Его белое лицо было перекошено от гнева и боли. — Нет, Северус, — твердо произнес Дамблдор. — Нет. Он явно пытался сориентироваться в ситуации, которая стремительно выходила из-под контроля. Но Лили было все равно: она отпустила Гарри и с радостным удивлением взглянула на пса. Та же радость, что и при виде Северуса — наивная, детская — вновь появилась. — Бродяга?.. Неужели ты? Сириус мгновенно, будто всего лишь за секунду, превратился в человека. Он стоял, совершенно дикими, горящими глазами глядя на женщину, а потом бросился к ней, обнимая и сдавливая в своих объятиях. Он даже приподнял ее над землей, уткнувшись лицом в шею, и Гарри невольно отступил в сторону, боясь этой безумной радости. — Лили, — выдохнул Сириус, еще крепче прижимая ее к себе. Его одежда была грязной, но он не думал об этом, и Лили улыбалась, перебирая его спутанные волосы. — Я знал, знал, что ты здесь... — Сириус, — голос Дамблдора сломал чудесный момент. Блэк медленно опустил Лили, не убирая рук с ее талии, и повернулся к директору. Гарри никогда еще не видел его таким злым. — Вы! — взревел он, пряча женщину за свою спину и наступая на директора. Тот не двигался с места. — Вы!.. Вы держали ее здесь столько лет! Зачем? Почему Вы не сказали? Что Вы с ней сделали? Вы скрывали это от Гарри, или, — Блэк уставился на юношу, и его глаза стали еще черней, — ты тоже знал? — Сириус, тихо, — Лили коснулась его плеча, — все хорошо, Дамблдор объяснил мне все. Гарри в безопасности, и я его скоро увижу. — Увидишь? — Сириус резко обернулся. — Что это значит? — Заткни свою пасть, Блэк, — Снейп уже оправился от удара. Его губы были белыми от ярости. Гарри захотелось подойти к нему, но он не мог сдвинуться с места. Он думал, что это из-за шока и растерянности, но потом осознал, что его ноги намертво приклеены к полу. Сириус и Снейп тоже не могли сделать шаг навстречу друг другу, хотя отчаянно пытались: казалось, еще секунда — и они начнут махать руками в попытке достать друг до друга. — Не смей меня затыкать! — заорал Сириус. — Что вы сделали с ней? Почему она не видит Гарри? — Я увижу его, когда профессор убедится, что я не опасна для него. Это я выбила дверь и теперь даже не помню, как это сделала, — Лили извиняющимся взглядом окинула Северуса и Гарри. — Не кричи на Северуса, Сириус, он на нашей стороне. — Что? — Блэк недоуменно уставился на нее. Лили улыбнулась ему и кивнула. Ее лицо было озарено невинным светом. — Теперь мы все вместе, так, как я всегда хотела. Вы все мне не верили, — она взяла мужчину за руку, — но теперь ты сам убедишься. Мы найдем новое укрытие, где Волдеморт нас не достанет. — Мы?.. — Конечно. Ты, я, Джеймс, Гарри, Ремус, Питер, Северус... Ты же перестанешь нападать на Северуса, правда? — Джеймс? — глаза Сириуса округлились от шока. — Питер? — Да что с тобой? — Лили нахмурилась, и Гарри вновь ощутил, как его обдало живой волной. — Джеймс мертв, Лили, — Сириус покосился на Гарри и Дамблдора, будто сомневаясь в том, что происходящее реально. — Он умер много лет назад. Лили моргнула. В ее глазах вдруг появилось упрямое, словно стеклянное выражение, и Сириус, видимо, только сейчас заметил изменение ее лица. Он коснулся рукой ее бледной щеки, заглядывая в будто слепые глаза, отказывающиеся видеть реальность; на заросшем щетиной лице Блэка появилось выражение мучительного страдания. — Твои глаза... — прошептал он, с болью глядя на женщину, и Гарри, неотрывно наблюдающий за ним, вдруг понял, что привязанность Сириуса к Лили была сильней, чем он думал раньше. Блэк лгал ему. — Сириус, — Лили мягко повернула его к Гарри. — Джеймс здесь. Волдеморт не смог нас убить. Блэк смотрел на Гарри, недоуменно моргая, и агрессия медленно выходила из него. Он казался беспомощным и растерянным, словно испуганный ребенок; его рот был приоткрыт, а крылья носа — раздуты. — Лили, — Дамблдор внимательно оглядел собравшихся. Его взгляд будто прожигал их насквозь, — ты останешься здесь, и скоро я приду к тебе. Лили медленно кивнула. Она взглянула на Северуса, не отрывающего от нее взгляда и застывшего, словно статуя. Снейп не пытался к ней подойти, и заклинание Дамблдора было тут ни при чем: он словно боялся ее, смотрел, ожидая, что женщина внезапно исчезнет или превратится в кого-то другого. Гарри понимал его чувства, потому что разделял их: он не мог в полноте осознать, что это настоящая Лили, его родная мать, потому что она не узнавала его и не была этой самой матерью. — Сириус, — Дамблдор посмотрел Блэку в глаза, принуждая того оторваться от своих размышлений, — пойдем со мной. Я все тебе объясню. — Неужели? — Сириус, кажется, пришел в себя. Он прищурился, и его черные глаза цепко впились в лицо старика. — Вы не спешили рассказать мне о ней, с чего я должен Вам верить? Мне пришлось идти по ее запаху и подозревать своего крестника, чтобы найти правду. — Сириус, — Гарри почувствовал, что заклинание приклеивания спало. Он сделал шаг к крестному, протянул руку, чтобы коснуться его локтя, но Блэк вдруг отшатнулся от него. Он с горечью посмотрел на юношу, а потом стиснул зубы и быстро направился к дверям, по пути как следует ударяя Снейпа плечом. Зельевар оскалился в ответ, и мужчины бы устроили новую потасовку, если бы за их спинами не стоял Дамблдор. — Мистер Крайфер присмотрит за Лили и проследит, чтобы ей ничего не угрожало, — сказал директор. Он вышел в коридор, дождавшись, когда Гарри переступит сломанную дверь, и поднял палочку. Лили стояла и смотрела, как дерево срастается и поднимается над землей, занимая свое законное место. В последнюю секунду Гарри увидел ее в щель между косяком и дверью: лицо женщины не выражало никаких чувств, она словно погрузилась в себя, а ее серые глаза были темней самых хмурых туч. До кабинета Дамблдора они шли молча. Гарри боялся посмотреть на Сириуса — он никогда так остро не ощущал, что разочаровал его. Снейп тяжело и глубоко дышал, и когда Гарри косился на него, то видел лишь застывшее лицо с нахмуренными бровями и поджатыми губами. Что он чувствовал в этот момент? Горгульи послушно отпрыгнули в стороны, завидев Дамблдора. Директор первым поднялся по лестнице в кабинет, будто оживший при его появлении. Все вокруг заискрилось магией, серебро зазвенело, а портреты на стенах сонно заворочались. Дамблдор создал три кресла для своих гостей, а сам опустился на свое место за большим столом. Он сложил свои пальцы в замок на столе и испытующим взглядом посмотрел на волшебников. Гарри пришлось занять кресло между Снейпом и Сириусом. Он сжался, ощущая, что все внимание невольно направляется на него. На какое-то время воцарилось молчание: Снейп прожигал взглядом Сириуса, Блэк неотрывно смотрел на Дамблдора, а директор мягко улыбался Гарри. Наконец, профессор нарушил тишину: — Я понимаю, что это трудно для тебя, — его голос был как никогда серьезен, — но пока мы решим, что делать... — Объясните, — Сириус бестактно прервал его, впиваясь пальцами в подлокотники кресла и подаваясь вперед. — Хватит промывать ему мозги. Просто... скажите! Дамблдор не слишком довольно посмотрел на Блэка. На мгновение он поджал губы, его очки сверкнули. Он медленно начал говорить: — Мы с Северусом обнаружили, что странные события, произошедшие той роковой ночью с Гарри, благодаря которым он остался жив, повлияли и на Лили. Это было какое-то особенное заклинание, и я все еще нахожусь в процессе его изучения, но эта магия сохранила ее тело и погрузила ее в кому. Мы обнаружили это из-за воспоминаний Гарри, о которых тебе известно, — он особым тоном выделил последнее слово. Дамблдор вещал эту чушь абсолютно уверенным голосом, — и провели ритуал. Воскресили ее, если тебе будет так удобней. Но, как видишь, ее память и восприятие мира повреждены, а запас силы огромен, поэтому я опасаюсь предпринимать какие-либо меры сейчас. Лили не контролирует себя, новые переживания или принуждение к адекватному пониманию происходящего могут спровоцировать всплеск. Пока что мы можем только наблюдать... — И она будет думать, что Гарри — это Джеймс? — Сириус скривился от отвращения. — Не узнавать своего сына? — Мы ничего не можем с этим поделать. Даже стереть память, потому что она защищает себя изнутри с невероятной силой. — Почему Вы говорите «мы»? — Сириус поднялся и принялся ходить взад-вперед за креслами. Гарри следил за ним, не зная, что и думать, но Блэк не обращал на него внимания. — Что еще за «мы»? — Я и Северус, — голос Дамблдора похолодел. — Ну, конечно, — горько усмехнулся Сириус, останавливаясь и вперивая полный горячей ненависти взгляд в молчащего Снейпа, — Се-е-еверус. Кто же еще может тянуть к ней свои лапы? — Заткнись, — процедил Снейп, и его рука мгновенно рванула к карману. — Еще одно слово, Блэк, и я... — Я знаю, почему ты поддерживаешь этот план выдавать Гарри за Джеймса, — Сириус вдруг показался гриффиндорцу таким озлобленным и ожесточившимся, что мальчик невольно отпрянул от него. Он круглыми глазами смотрел на крестного, может, впервые в жизни видя его самую темную сторону, такую же темную, как и его фамилия. Голос Сириуса, наполненный ядом, и его безумный взгляд напомнили Гарри о ком-то, и гриффиндорец задрожал: Блэк как никогда был похож на свою знаменитую сумасшедшую кузину, — конечно, ты-то, Нюниус, наконец восторжествуешь. Рядом нет Джеймса, чтобы вправить тебе мозги, а Лили всегда была так добра и наивна, что верила в тебя. Думаешь, я дам твоим грязным рукам ее коснуться, после того, что ты сделал? Скажи спасибо, что я разрешаю тебе находиться рядом с Гарри, — кто знает, что у тебя на уме... Гарри даже не заметил, как Снейп вдруг вскочил на ноги и бросился к Сириусу. В ту же секунду Дамблдор резко хлопнул по столу, его голубые глаза вспыхнули от ярости, и волшебники замерли, так и не дойдя до друг друга. Между ними едва заметно мерцал барьер, который не давал им начать драку, однако не мешал глядеть друг на друга так, будто роковые заклятия уже вертелись на их языках. Гарри много раз видел Снейпа в состоянии ярости, но никогда еще профессор не походил на настоящего убийцу, готового голыми руками задушить противника. Его губы шевелились, и по ним можно было прочитать целый перечень смертельных проклятий. Впрочем, Сириус, скалящийся, будто настоящий пес, заросший и грязный, был вылитым узником Азкабана. — Прекратить! — голос Дамблдора, наполненный железными нотками, толкнул их в разные стороны. Профессор поднялся и тяжело оперся о стол. Образ доброго и таинственного волшебника спал с него: Гарри видел разочарованного и совершенно непоколебимого мага, дышащего силой. — Свои ссоры вы можете устраивать вне стен этого замка, а уж никак не в моем кабинете. Какой пример вы подаете мальчику? Снейп и Сириус разом взглянули на Гарри, будто только вспомнив о его присутствии. Зельевар скривился от отвращения, словно маленький гриффиндорец был самым мерзким, что он когда-либо видел, а Сириус, судорожно вздохнув, побагровел. Казалось, что он задыхается. — Мы ничего не можем сделать, пока Лили настолько сильна, — твердо и достаточно громко сказал Дамблдор, обращаясь к Блэку. — Мы не будем рисковать безопасностью студентов и ее здоровьем. Эти последствия — вынужденная плата за возвращение жизни, и то, что она еще не сошла с ума, говорит о наличии шанса на ее выздоровление, нужно лишь подождать, пока она ослабнет. — Ослабнет? — голос Блэка стал тише. — Она умирает? — Все мы умираем, — Дамблдор глубоко вздохнул и опустился в свое кресло. — Запас силы, благодаря которому мы вдохнули в Лили жизнь, ей не принадлежит. Он не будет восполняться, и она быстро его израсходует. Когда силы кончатся, она умрет, если перед этим не сможет найти новый источник. Сириус закусил губу. Он смотрел прямо перед собой, тяжело дыша. Снейп же вперил свой черный взгляд в Блэка и словно продолжал мечтать о расправе. — И что, Гарри придется изображать Джеймса, чтобы видеться с ней? Это... — Сириус со страданием посмотрел на крестника. Кажется, он и забыл, что тот недавно расстроил его, или о том, что секунду назад был готов едва ли не на убийство, — ...отвратительно. — Если у тебя есть другие идеи, выкладывай, Блэк, — холодным, полным ядовитых ноток голосом произнес Снейп. Дамблдор предупреждающе и подавляюще посмотрел на него — декан Слизерина сощурился и, поджав губы, вернулся на свое место, впившись в подлокотники с такой силой, что бархатная ткань чуть не порвалась. — Что думаешь, Гарри? — неожиданно спросил Дамблдор. Мальчик вздрогнул и поднял на него глаза: он не знал, что сказать. Гриффиндорец запутался в происходящем и надеялся, что все это окажется глупым сном. Он так долго ждал, пока Лили откроет глаза, поэтому внезапное исполнение его мечты было похоже на снег, свалившийся на голову жарким летом. Но кто-то, видимо, был категорически против того, чтобы гриффиндорец был счастливым: он получал лишь тень желаемого. — Я хочу видеть ее, — тихо сказал он. Его горло судорожно сжалось, — и если ради этого мне нужно изображать Джеймса... — Это неправильно, — Сириус вцепился в спинку его кресла. Гарри лишь мотнул головой. — Другого выхода нет. К тому же, — он искоса взглянул на Снейпа, — я не собираюсь становиться моим отцом. Просто хочу говорить с ней. — Хорошо, — Дамблдор кивнул с таким видом, будто на иной ответ он и не рассчитывал. — Возможно, придется спрятать Лили в убежище в Лесу, чтобы она не смогла выйти в коридор. — Что в этом убежище? — Сириус прищурился. — Всего лишь большой дом, способный вместить всех преподавателей и учеников. Ей будет там удобно. — А что делать с теми, кто ее видел? — спросил Гарри. Его интересовал этот момент: он представлял, сколько вопросов обрушится на него, когда он вернется в гостиную Гриффиндора. Юноша столько всего скрывал от друзей, что им, верно, это надоело. — Они захотят узнать правду. — У нас нет правды для них. — Но Рон и Гермиона... — Тебе уже приходилось утаивать информацию, Гарри, просто сделай это еще раз. Скажи, что это мой приказ. Никто не должен знать правду о Лили. Думаю, ты это тоже понимаешь, Сириус. — Понимаю. Можем мы к ней вернуться? Дамблдор внимательно посмотрел на Блэка и кивнул.***
Это было странно. Странно даже для замка, наполненного призраками, двигающимися лестницами и говорящими портретами; странно даже для Гарри Поттера, привыкшего влипать в самые ужасные истории. Этот май был похож на огонь, греющий, но оставляющий несводимые ожоги. Гарри никогда еще не ощущал себя настолько подвешенным в реальности: почва ушла у него из-под ног, он не знал, что есть надежного в окружающем его мире. Все, что когда-то было сделано из гранита, вдруг стало вязким и липким, словно пластилин; все, что несло свет, обратилось в темноту. Дамблдор открыл для Гарри барьер в Лесу, и теперь мальчик пропадал там целыми днями. Он помнил, что испытал подобие шока, когда он, Дамблдор, Снейп и нетерпеливо тявкающий Сириус впервые прошли через невидимый купол в строго отведенном месте меж двух дубов. Внезапно Лес, стоявший плотной стеной, расступился, и Гарри увидел обширную поляну, посреди которой стоял большой дом. Он не казался новым, наоборот, его стены покрывал плющ, на крыше торчало большое гнездо, а дорожки, ведущие от прохода к крыльцу, заросли мелкой травой. Гриффиндорец изумленно озирался: ему казалось, что этот дом похитили и спрятали в Запретном Лесу. Однако, чем ближе он подходил, тем явственней замечал присутствие элементов Хогвартса. Перед большими дубовыми дверьми сидели две неприятного вида горгульи, еще шесть расположились на крыше — все они разом оскалились, завидев гостей. Это было довольно пугающим зрелищем; Гарри видел, как две горгульи с крыши подобрались, словно кошки, следя за ними изумрудными глазами. — Кто хочет пройти? — хором спросили горгульи, сидящие у дверей. — Директор Хогвартса Альбус Дамблдор и его спутники. — Пароль. — Вазочка с карамельными жучками украсит любой стол. Горгульи послушно разошлись в стороны, и процессия вошла внутрь. Гарри не смог сдержать усмешки, а Сириус, мгновенно превратившийся в человека, весьма скептически покосился на директора. В последнее время Блэк был крайне агрессивен, и Гарри его не винил: от Сириуса скрыли правду о Лили, и это больно задело его. Даже к крестнику Блэк стал относиться прохладней: его секретность и поддержку решений Дамблдора и Снейпа он принял на свой счет. Впрочем, не один Сириус вел себя странно. Гарри думал, что Снейп будет счастлив, когда Лили очнется, но тот впал в странное, неопределенное состояние. Он приходил к женщине один, не позволяя никому присутствовать при этом, и оставалось лишь гадать, о чем они говорили — только то, что Лили считала своего мужа живым, позволяло Гарри не беспокоиться на этот счет. Но в остальное время Снейп был мрачнее тучи и порой смотрел перед собой черным, озлобленным, но пустующим взглядом, будто все его мысли были где-то далеко, и подобная отрешенность злила его. Только Сириус способен был разбудить его: отчего-то волшебники постоянно цапались, находя любой повод, чтобы вступить в конфликт. Они словно отыгрывались за те дни, которые вообще не встречались: Гарри страшно было смотреть, как Бродяга рычит и брызжет слюной, а Снейп упрямо целится в него палочкой. Однажды его заклятие прожгло в дереве сквозную дыру, чудом не задев головы Блэка, а Сириус укусил его за ногу так, что зельевар даже после лечения хромал долгое время, — это переходило всякие границы. Только сила и авторитет Дамблдора и присутствие Гарри могли охладить их пыл, но гриффиндорец не хотел иметь ничего общего с этим безумием, — видит Мерлин, ему хватало своего. Он успел осмотреть дом, когда позже возвращался от матери в одиночестве, и был неприятно поражен грустной атмосферой, царящей внутри. Пустые комнаты, молчаливые коридоры, тихий и будто мертвый вид за окном — все это нагоняло тоску. Даже изредка мелькающие в разрезе окон башни Хогвартса не разгоняли печальных туч. Гарри, оставив Сириуса сидеть с Лили, а Снейпа и Дамблдора беседовать на одни им понятные темы, позволил себе заглянуть в несколько комнат, но везде он встречал одно и то же. Разве что в большой столовой, где стояли четыре длинных стола — они были немного меньше, чем те, что использовались в Большом Зале, а сама комната явно была расширена с помощью магии, — юноша заметил маленькую тень. Опасливо приблизившись, он увидел, что около одного стола стоит эльф. Тот делал пасы руками, колдуя, и словно не замечал гриффиндорца, а когда увидел, то тут же склонился в почтительном поклоне. — Вы чего-нибудь желаете, сэр? — голос у домовика был тихим и немного писклявым. Гарри покачал головой. На самом деле он много чего желал, но вряд ли маленький эльф мог помочь ему. — Нет, спасибо. Домовик, видимо, решив, что раз от него ничего не требуется, будет лучше побыстрей скрыться, испарился с негромким хлопком, и Гарри вновь остался в одиночестве. Ему захотелось подняться к Лили, но там был Сириус, а это было... немного неловко. Несмотря на натянутость между ними, была еще одна причина, которой Гарри боялся касаться. Порой ему казалось, что Блэк сходит с ума. Сириус хотел сидеть с Лили каждую секунду, он грязно ругался, когда не мог пройти, зная, что Снейп закрыл барьер, определив «свое» время. Он смотрел на женщину с надеждой, ожидая неизвестно чего, — когда Гарри был рядом и Лили улыбалась, Сириус словно пропадал из реальности, думая, что рядом Джеймс и что они сидят где-то в доме Поттеров. Пожалуй, Лили сводила с ума всех, кто приходил к ней. Кроме Дамблдора, конечно, который был лишь молчаливым исследователем, наблюдателем, следившим за своим экспериментом. Гарри отмечал и за собой странности: он негласно соглашался с утверждением Лили, что он — это Джеймс, позволяя лишь обнимать себя и наслаждаясь теплом, которое, как он думал, утеряно навсегда, но потом... спрашивал о самом себе. Это было единственным способом говорить с ней, как с матерью, и Гарри хотелось плакать (впрочем, мальчик плакал по ночам), когда он под разными предлогами просил ее рассказать ему, что она помнит. Как оказалось, Лили помнила очень и очень многое о малыше Гарри, и она охотно делилась этим с «мужем» и лучшим другом. Она верила, что скоро Гарри окажется в ее руках, поэтому голос ее был полон надежды, когда она рассказывала, как смешно ползает ее сын и что он, несомненно, будет великим игроком в квиддич, ведь он уже так уверенно держится на детской метле. В такие моменты Гарри понимал, что Сириус не обижается на него, просто упрямится. Взгляд Блэка обращался к нему и наполнялся печальной, тоскующей осмысленностью. Лили же ничего не замечала. Она улыбалась, когда к ней приходили гости, но впадала в апатичное, угрюмое состояние, когда думала, что рядом никого нет. Ее серый взгляд становился тяжелым и обращенным куда-то внутрь — таким же, как у Снейпа. Гарри спрашивал зельевара об этом, но тот ничего толком ему не объяснил: он и сам ничего не знал. Но из их быстрого, ускользающего разговора гриффиндорец выловил суть: Снейп все-таки был почти счастлив. Возможно, он сам не мог до конца поверить в исполнение своей самой заветной мечты, в осуществление надежд, и боялся высунуть голову из своей привычной скорлупы, но все-таки он осознавал, что происходящее не сон. Ему не нужно было выздоровление Лили, она помнила его таким, каким он хотел: молодым, ошибающимся, но еще способным все изменить. Гарри никогда еще не слышал, чтобы Снейп столько раз произносил имя его отца (без отвращения и презрения, а просто как имя, принадлежавшее кому-то в прошлом), — возможно, это и вовсе было впервые за все эти долгие годы. Правда, об этом они никогда не говорили. Ровно как и об угрозах, что Блэк и Снейп бросали друг в друга, — Гарри порой хотел узнать наверняка, что же произошло в те черные дни давным-давно, а порой ему казалось, что подробности убили бы что-то в его душе. Его несчастная душа достаточно настрадалась. Пару раз Гарри едва не оставался в убежище на ночь, что неимоверно пугало его. Разговоры неожиданно выматывали, его нервы будто вопили о помощи, нещадно сдавая, а ночь приносила с собой кошмары. Однажды Гарри разрыдался, набредя на комнату, где стояло с десяток кроватей, застеленных цветными покрывалами, — ему было так грустно от того, что этой комнатой, так любезно подготовленной, никто не пользуется, что острая тоска мгновенно овладела им. После этого происшествия Гарри старался поменьше бродить по особняку и поскорее возвращаться в Хогвартс, где все еще кипела привычная, сказочная жизнь, отличная от холодного, серо-зеленого, тихого существования за барьером. Но это была больше не его жизнь. Гарри ощущал себя листком, наконец оторвавшимся от ветви и медленно скользящим по воздуху вниз. Он больше не чувствовал Хогвартса, и замок словно был недоволен им: Гарри стоял иногда в коридоре, чувствуя, как мимо проходят толпы студентов, не видя его. Будто он стал призраком, чужаком — это было больней всего, ведь времени на наслаждение, на что-то хорошее почти не оставалось. Этот май несся, будто колесо, спущенное с холма. Час был минутой, а минута — мгновением. Гарри знал, что не успеет. Конечно, нет. Он почти поссорился с друзьями. Те устали от его секретов, исчезновений, поведения, перепадов настроения... У них было много претензий к нему, и Гарри не мог их винить. Как на него давил груз бремени, так и их стискивало незнание и беспокойство. Они не понимали, что с ним происходило, и упорно пытались выцарапать из него прежнего Гарри. Но того Гарри не было — он умер, заснул или пропал без вести. Осталась только тень, которой юноша и ощущал себя. У него не было сил спорить с Гермионой и выслушивать тупые причитания Рона — время спорить с ними, биться и кусаться прошло. Время жить прошло. Однако Гарри пытался выжать последние крупицы из своего мая. Однажды утром он проснулся с мыслью, что ему нужно заняться сексом. Это желание было совершенно абстрактным, не направленным ни на кого конкретного, — Гарри просто лежал, смотрел на полог и думал, что ему необходимо это сделать. Юноша лег на бок, подложив руку под голову. Он не так уж часто в последнее время думал о подобном. Конечно, у него были фантазии, и он удовлетворял себя, спрятавшись под пологом, но это всегда оставалось за гранью чего-то стыдливо-обыденного, к чему не нужно возвращаться в своих мыслях. Но сейчас... Гарри обо всем вспоминал слишком поздно. У него не было девушки, с которой он мог бы заняться сексом — юноша совсем смутно помнил, как они обнимались с Джинни давным-давно, — но был Седрик, с которым он, вроде бы, встречался. В последнее время Диггори немного изменился, словно поняв свою ошибку: он стал давать Гарри именно то, чего тот хотел. Мальчик подозревал, что это просто заботливая ловушка, попадя в которую он бы неизбежно проникся симпатией, благодарностью к пуффендуйцу, может, влюбился бы в него и забыл о Малфое, и он позволял заманивать себя в нее. Седрик больше не говорил о приворотном зелье, слизеринце или же странном поведении Гарри, он говорил о своей семье, о путешествиях, о будущем... Это было мило и позволяло Гарри будто бы отключиться от Вселенной, забыть о Лили, о друзьях, о грядущем и просто сидеть где-нибудь, и слушать приятный голос Седрика. Они часто целовались, и это было приятно, потому что являлось продолжением всего остального — явлением эгоистического, но равнодушного наслаждения заботой. Но Гарри, правда, не хотел бы заниматься сексом с ним. Он боялся этого так, как боятся все остальные: со страхом чего-то стыдливого, запрещенного, особенного и долгое время абсолютно недоступного. Ему казалось, что он предавал самого себя, даже просто думая о подобном, предавал, возможно, свои чувства к Драко. Гарри не хотел, чтобы его утреннее желание являлось болезненным ударом по тому, что еще осталось в нем, — он бы хотел, чтобы с неба на него упало безликое тело, лишенное предрассудков, мнения и стыда, но это было невозможно. Поэтому он просто лежал и смотрел на красную ткань полога, кусая губу, — ему было невероятно грустно от мысли, что есть еще множество вещей, которые он не попробовал и о которых, может, даже не знал. Отчего-то он думал об этом дольше, чем должен был. В ванной комнате гриффиндорец вдруг решил, что правила и чувства не являются определяющими факторами сейчас и ему важней испытать свои желания, чтобы хоть немного уменьшить боль от потери. Гарри стоял и чистил зубы, думая, что он может сказать Седрику, являющемуся единственным его вариантом, и сетуя на то, что это задание было не самым легким. Он уже почти решился, и у него в голове появилась странная, почти отвратительная картина, которой он собирался попробовать следовать, если они снова пойдут к Лесу, но потом... Гарри мгновенно передумал, стоило ему войти в Большой Зал. Не произошло ничего особенного или необычного, он шел за Роном и Гермионой (те все еще дулись на него), повернул голову, чтобы поискать глазами Седрика и убедиться в том, что некая гадкая уверенность живет в нем, и просто увидел Драко за столом Слизерина. Гарри видел его каждый день, потому что после того неожиданного визита Лили Малфой словно преобразился: он больше не смотрел на гриффиндорца немного испуганным, страдающим, ждущим чего-то взглядом, он наполнился холодом, злобой изнутри, превратившись в полную противоположность Седрика, в того, кем он был до печально известных событий. И Гарри увидел его в то утро, такого же, как и всегда: с зализанными, почти блестящими волосами, презрением на лице и ледяным взглядом, которым он окидывал всех вокруг, — и вдруг подумал, что он ничего не сможет сказать Седрику, потому что ему до ужаса противно. Он был будто наполнен липкой чернотой изнутри, чем-то безвольным, грязным и похотливым — тот мрак, что ранее клубился за его спиной, проник в его сердце, — и Малфой не заслуживал, чтобы его имя было хоть как-то связано со всем этим, а оно неизбежно связывалось, окутывая мысли юноши, словно вуаль. Гарри стало еще печальней, чем было утром под пологом; он вдруг понял, что то состояние, которое закрепилось в нем благодаря неделе в больничном крыле вместе с Амели, стало неискоренимым в его душе. Это было тем, что Гарри обязан был донести до самого конца, будучи не в силах ничего изменить. Его желания будто растворились, превратившись в безликий пар, и осталось только одно: в самом конце, когда пора будет спускаться к заросшему полю, он хотел оставить о себе последнее воспоминание каждому, кто хоть что-то значил в его жизни. Гарри решил, что для него нет смысла думать о сексе и волноваться по его поводу. Он заставил себя обо всем позабыть, странным и окольным путем привел себя к решению просто прожить этот несчастный май, наслаждаясь лишь тем, что у него есть, и ни о чем, ни о ком не мечтая. Примерно в середине месяца Гарри вызвала профессор МакГонагалл. Его редко вызывали к кому-либо в последнее время, и даже к Лили он ходил теперь один, спрятавшись под мантией, поэтому вызов декана Гриффиндора его порядком озадачил. Он думал, что что-то произошло и испытание перенесли на другую дату — пот выступил на его спине от мысли, что время сократят, — но оказалось, что к нему пришли гости. — Ваши родственники ждут Вас в комнате рядом с Большим Залом, — сказала ему профессор МакГонагалл. Она сидела за своим столом, строгая и сдержанная, как всегда, но Гарри почему-то показалось, что в ее глазах мелькнуло сочувствие. Он знал, что декан Гриффиндора посвящена во многие аспекты происходящего, но она наверняка не знала об уготованной ему судьбе, — ей не стоило печалиться. Лишь потом он понял, что профессор МакГонагалл, видимо, считала безумно грустным фактом то, что к Гарри приехала миссис Уизли и Билл, а не Дурсли. Гарри был рад повидать Уизли. Он улыбался Седрику, когда Молли разговаривала с мистером Диггори-старшим — тот важничал и поглядывал на Гарри не слишком довольным взглядом, то и дело хлопая сына по плечу. Гриффиндорца это не задевало, он лишь терпеливо ждал, отмечая, что семья Белизара испарилась из комнаты, как только их сын пришел, а красавица Флер все-таки поглядывает в сторону Билла, не имея ничего против длинных волос, серьги в ухе или тяжелых ботинок. Это почему-то наполнило его радостью и воспоминаниями об их свадьбе: он искренне желал этим двоим снова быть вместе и жить в милом доме на берегу моря. Гарри отвел миссис Уизли и Билла посмотреть корабль Дурмстранга и карету Шармбатона, по дороге рассказывая о третьем испытании и жизни в Хогвартсе, приукрашивая некоторые моменты. Но около кареты он заметил знакомую фигуру и, на пару минут оставив своих гостей, направился к ней. Амели сидела на земле, положив на колени книгу. При приближении Гарри она подняла голову, окинула его тяжелым холодным взглядом и вяло приподняла уголки губ. Вид ее говорил о трудно перенесенной болезни: кожа была сероватой, под глазами лежали тени, а скулы стали резче, будто она исхудала. — Bonjour, — сказала Амели без даже тени радости в голосе. — Как ты? — Гарри сразу перешел к главному. Он даже не заметил, когда шармбатонка вышла из больничного крыла, но он знал, что она пробыла там достаточно долго. — Жива, — ответила ему девушка. Она чуть отклонилась назад и окинула взглядом миссис Уизли и Билла, стоявших около Леса и тихо беседующих. Гарри почему-то подумал, что ее гораздо больше интересовал Билл, хотя голубой взгляд шармбатонки остался невозмутимым. — Как твоя рука? Амели замерла. Она посмотрела Гарри прямо в глаза, поджав губы и почти не шевелясь. Меж ее светлых бровей залегла складка, девушка тяжело вздохнула. Она приподняла свой левый рукав: Гарри увидел белую перчатку. Амели медленно начала стягивать ее, и в гриффиндорце зародилось странное подозрение. Он вздрогнул, когда увидел, что кожа под белой перчаткой была серой и сухой, принадлежавшей будто мертвецу. Тонкие пальцы шевельнулись, будто сучья на ветру, и Амели, издав странный звук, тут же натянула перчатку обратно. — Как видишь, — тонким голосом произнесла она, — не очень. — Мне жаль, — Гарри опустился на траву рядом с ней. Девушка мотнула головой, и ее золотые волосы волной легли на ее плечи. — Ты тут совсем ни п’ги чем, — она опустила взгляд. — Не думаю, что тебя должно это волновать хоть немного. Это только моя беда. — Ты будешь в порядке? — это был глупый вопрос, но Гарри, и правда, не знал, что ему сделать еще. Амели пожала плечами. — Если кто-то чувствует себя абсолютно «в по’гядке», то, возможно, он уме’г. Но я сп’гавлюсь. А тебе, — она еще раз взглянула на Уизли, стоявших в стороне, — по’га идти. — Хорошо, — Гарри поднялся. Невежливо было заставлять ждать себя, но ему бы хотелось еще немного поговорить с девушкой. — До встречи? — Да... Он направился обратно к миссис Уизли и Биллу, но по дороге обернулся. Амели сидела и смотрела в сторону озера. Легкий ветер приподнимал ее волосы, заставляя их сверкать, но лицо ее было бледно и холодно. Вглядываясь в него, можно было увидеть, что это совсем не девочка, а взрослая девушка, пусть даже кажущаяся такой маленькой. — А кто это был? — с дружеским любопытством поинтересовалась миссис Уизли, когда мальчик приблизился. — Моя подруга, — ответил Гарри. Он поспешил увести гостей дальше по тропинке, петляющей около кромки Леса. — Какая милая девочка. Откуда она? — Из Франции. Миссис Уизли восхищенно вздохнула. Билл дружески пихнул Гарри локтем в бок. — Смотри, не увлекайся, — усмехнулся он, — эти француженки кого угодно окрутят. И глазом моргнуть не успеешь, как ты уже идешь с одной под ручку, чтобы купить что-нибудь «совегшенно очаговательное». Поэтому сначала требуй свое, ну ты понимаешь, о чем я, — подмигнул Билл. Видимо, опыт у него имелся. — Билл! — миссис Уизли осуждающе посмотрела на сына. Они шли по дорожке, и солнце ярко светило, поэтому ей пришлось сощуриться, что сделало ее лицо еще более недовольным. — Что? — тот лишь развел руками в стороны. — Гарри должен понимать, что когда-нибудь его попытается охмурить какая-нибудь охотница за славой и богатством. Предупрежден — значит, вооружен. — Твое влияние пагубно сказывается на мальчиках. Не говоря уже об этой ужасной серьге. — Как будто это моя серьга виновата в том, что Фред и Джордж выросли шалопаями. А что говорить о других «мальчиках» — Перси бы не помешало немного пагубного влияния. — А мне нравится серьга, — вставил свое словечко Гарри. Миссис Уизли лишь покачала головой. — Молодежь, — вздохнула она. — Гарри, а давай подойдем поближе к Иве? Я не застала ее, когда училась в школе. — Ты не многое пропустила, — заметил Билл, все еще ворчащий. Он любил свою серьгу. — К ней нельзя приблизиться. Довольно странное решение для украшения территории школы. И они отправились к Иве, а потом пошли на обед в Большой Зал, где Гарри пришлось объяснять Рону, что его мать делает в Хогвартсе. Обиды были забыты под натиском праведного ужаса: Рон то краснел от стыда, когда миссис Уизли поправляла его мантию и подкладывала еду в тарелку, то бледнел, когда видел, как Малфой что-то шепчет своим подхалимам и те смеются, тыкая в него пальцем. Билл же сидел с близнецами, и они весело болтали, обсуждая что-то свое. Недавно Фред и Джордж спрятали свой котел в одной из вариаций Выручай-Комнаты, решив, что это будет самым безопасным способом избежать ночных посещений, — теперь они сбегали туда, и никто не мог сказать, чем конкретно они занимаются. Но близнецы чувствовали себя свободней, и настороженность исчезла из их обликов. Гарри не пытался вмешиваться, хотя они с Гермионой ощущали себя немного чужими в рыжем семейном кругу. Благо, рядом был Невилл, который понимающе улыбнулся друзьям. Миссис Уизли и Билл отправились обратно в Нору вечером, но пообещали, что прибудут на третье испытание. Они пожелали Гарри хорошо подготовиться, потому что они уверены в его победе, — Молли так растрогалась, что даже заплакала. Когда она обнимала юношу, поглаживая его по голове, тот не мог сполна впитать в себя ощущение материнских рук, дающих тепло и заботу. Он думал лишь о том, что после того, как они уйдут, не останется ничего, что задержало бы его полет в пропасть, потому что дни, несущиеся с огромной скоростью, утекали, словно вода, и ни Лили, ни Седрик, ни Рон с Гермионой не могли их остановить. И Гарри был прав. В какой-то момент он открыл утром глаза и понял, что у него осталось всего два дня.