Kiss me animal

Снова молчание по ту сторону телефона. Если есть в мире что-то, что я ненавижу сильнее наркотиков, так это длинные гудки его аппарата. Час от часа я волновался сильнее. Вторые сутки. Это еще не критично, мы знаем. Он пьет по черному, забывая имена друзей и названия клубов, путая их с названиями спиртных напитков, перемешанных в желудке. Парни бьют тревогу, менеджер озабочен. Он теряет штаны на концертах, блюет за кулисами, засыпает в лифтах отелей, в которых мы останавливается. Пропадает на сутки, двое – но всегда возвращается. Перед самым выходом на сцену, за пять минут до начала интервью – он всегда вовремя. Самодовольно улыбается команде, говоря: «Вы что, думали, я пропущу возможность побыть на публике?», но его глаза скажут: «Вы что, могли подумать, что я подведу вас и детей?». Но сегодня подвел. Интервью сорвалось, и менеджер не на шутку встревожен. - И тебя не берет? Качаю головой. Все заметили – если набираю я, то вероятность дозвониться увеличивается. Он откликается мне чаще остальных. Говорит со мной на все темы, кроме одной. Я никогда не слышал от него о той ночи, в которую нашел его в квартире. Он вернулся ослабленным, помятым, и на все вопросы только мотал головой, не огрызаясь и не отбиваясь от расспросов и обвинений. И я никогда не узнаю, что было в его голове в ту ночь. - Сходишь за кофе? – Майк с надеждой смотрит на меня. Киваю, накидывая куртку. Мне не сложно спуститься вниз и пройти два дома до «Старбакса». Хейли всегда улыбается мне, когда я прихожу. Она давно уже не спрашивает, что я буду брать, просто идет за нашим стандартным набором, по ходу готовки спрашивая, как наши дела. - Сегодня минус один каппучино, Хейл, - некстати запоздало вспоминаю я. - Опять Джерард пропал? – она озабоченно хмурится, возвращая стаканчик на место. Киваю. Он – ее любимчик. Бывают девушки, которые питают слабость к страдающим мальчикам, и она – одна из них. Когда я расплачиваюсь,в кармане начинает вибрировать телефон. Снова и снова, настойчиво, требовательно. Извиняясь, лезу за ним, вместо того чтобы принять из рук официантки три стаканчика. От высветившегося номера плывет в глазах. - Джи! – кричу в трубку, собирая на себе недовольные взгляды притихших посетителей. - Я умираю, Фрэнк… - он плачет. - Где ты? – стискиваю телефон, со всей силы прижимая его к уху, чтобы не пропустить ни звука. - У Елены… Я сбросил и, схватив кофе, помчался в студию. Капли напитка, выплескиваясь через край, обжигали кожу, но я не чувствовал этого. Перед самой дверью я остановился, чтобы выровнять дыхание. Как можно спокойнее переступил за порог. - Наконец-то! – Рэй потянулся за своим стаканчиком и с наслаждением отпил. – Как Хейли? - Передавала привет, - я передал капуччино Майку, в ожидании потирающему руки. Он приоткрыл крышку и глубоко втянул запах через тонкие ноздри. - Божественно, как всегда, - он отхлебнул, морщась от обжигающего язык напитка. - Я могу взять машину? Мне нужно съездить… - запнулся, конечно. Я никогда не обманывал ребят, даже в мелочах, но сейчас дело касалось Джи. Если бы он хотел, чтобы они знали, он позвонил бы брату. Но он набрал меня. - Конечно, - Майки недоуменно пожал плечами, не став выспрашивать, куда я собрался, ведь еще десять минут назад я маялся от безделья, а сейчас от нетерпения сжимаю зубы до боли в скулах. Готов поспорить, они заметили перемену настроения, но не сказали ни слова. Это командное доверие иногда губительней настороженного отношения. Махнув на прощание, схватил из ящика ключи служебной машины и помчался вниз, жалея каждую потраченную на пустой разговор секунду. Час-пик, и на дорогах пробки. Объезжая по обочинам и дворам все большие дороги, кричу в лобовое стекло молитву, чтобы он дождался меня. Чтобы он выжил. И неважно, кто ее услышит и поможет, я готов продать дьяволу душу и уйти в монастырь, только бы Джи был в порядке. В тот раз было по-другому. Он знал, что происходит, и контролировал свое состояние, насколько это было возможно. Но сейчас он напуган и плачет, как ребенок. Проклинаю себя за то, что не догадался взять номер у Би Джи. Следовало догадаться, что если это уже происходило не раз, то рано или поздно случится снова. И все может быть куда более серьезно. Блять. От бессилия ударив панель, я посмотрел в зеркало заднего вида и плюнул в свое отражение. Я знал. Я не позаботился. Я виноват. Слезы обжигали чувствительные глаза, мешая смотреть на дорогу. Я мог позаботиться заранее, но не предусмотрел… Дорога была бесконечно долгой. Стараясь держать себя в руках и не надумывать того, чего, возможно, нет, я бросил машину на тротуаре и забежал в подъезд. Как в тот раз – дверь открыта. Бегу в комнату. Он свернулся на диване, одетый в свитер, принадлежавший его бабушке. Он часто носил его, когда был эмоционально опустошен, говоря, что эта вязаная тряпка поддерживает его, напоминая о той, которая научила его всему, что он умеет. Если бы она была жива… - Джи, - подлетаю к нему, падая на колени перед изможденным телом, - как ты? - Я дождался тебя, Фрэнки, - шепчет он, - ты здесь… - Да, да, здесь, - прощупываю слабый, с перебоями пульс, - чем ты? - Я не могу достать телефон… под диваном… Я подорвался с места, отодвигая диван вместе с лежащим на нем другом. Дрожащими, вспотевшими пальцами ищу спасительное имя. Он берет трубку после второго гудка. - Би Джи! – просто ору, дойдя до критической точки эмоций. – Срочно! Он умирает! - Снова ты, - констатирует факт нарколог, - туда же? - Да, скорее! Все плохо, пожалуйста! – я не понимал, что говорю, но был уверен, что он понимает меня. - Еду, - он бросил трубку. Я смотрел на своего лучшего друга. Смотрел, как он умирает у меня на глазах. Он с трудом приподнял руку, пытаясь дотянуться до моей, но бессильно опустил ее на кровать. Поняв его движение, я обхватил его кисть двумя руками, незаметно держа палец на стихающем, сбивчивом пульсе. Он с трудом, еле заметно приподнял уголки губ. По щеке скатилась слеза. - Теперь все будет хорошо… ты рядом, и мне не страшно… - Не говори так, - я сжал его руку сильней, наивно полагая, что это движение будет признаком уверенности, - Би Джи уже едет, он поможет… - Наверное, поздно… когда я понял, что все плохо, тебе… набрал… - он тяжело дышал, стараясь экономить поступающий кислород натренированными легкими, - хотел ему потом, но уронил… и все… - Молчи, ради Бога… просто молчи, придурок… Я смотрел в его глаза, и видел в них все, что у меня есть. Все, что я имею сейчас, все, чем дорожу, абсолютно каждая деталь моей никчемной когда-то жизни сейчас заключалась в этих глазах непонятного цвета, смаргивающих слезы на воспаленную кожу. Он дал мне группу. «Пэнси преп», через которую мы познакомились, не была местом, где я чувствовал себя сильным. Но появился он, тогда еще такой неопытный, но одержимый идеей. Он абсолютно нелепо смотрится на разогреве моей группы, я вижу панику и неуверенность в его бегающих по публике глазах. После концерта он раздавлен. Ловлю его за сценой, чтобы коротко сказать «спасибо», добавляя пару дежурных слов, чтобы как-то поддержать новенького, рассчитывавшего явно не на это, а он смотрит на меня таким взглядом… мудрым, строгим… - Не надо, - отрезает он, покачав головой, - это было отстойно. Все не то, что я ожидал, понимаешь? Я надеялся… я надеялся донести до людей идею. Хотел, чтобы меня услышали… а они просто трясут головами и толкаются, не замечая слов, или стоят с безразличным видом. Они не услышат, даже если я буду кричать прямо в их уши. Так мы поговорили в первый раз. Он обжег меня своей наивностью. Я тогда догнал его и сказал, что он обязательно докричится. И он докричался. Через севший голос, пот в три ручья и ночи в обнимку с гитарой, через алкоголь и каждое интервью, через все тексты, откровенно и неприкрыто говорящие о его собственной жизни, но он выстрелил им всем прямо в ожесточенные, ищущие любви сердца. Я боготворил его задолго до того, как стал частью его приключения. И не заметил, как он сам стал частью меня. Неотъемлемой, всепоглощающей, всезамещающей. Он показал мне новый мир, не основанный на общественных крайностях – бунтарстве и моде. Он дал увидеть что-то особенное – мир, каким видел его он сам. Он писал тексты, рисовал эти эскизы в скетчбуках, которые, казалось, не имели смысла. Потом я начал видеть. Начал узнавать его в каждом зачеркнутом и исправленном слове, в каждой детали карандашного рисунка. Я видел его самого . И… и это было невероятно. А сейчас он лежал передо мной, не в состоянии сжать руку, и полагался на мои уверения, что все будет хорошо. - Джи, - позвал я. Он чуть повернул голову на звук, пытаясь сфокусировать на мне взгляд затуманенных глаз. Он смотрел с надеждой. Он ждал. Но я не мог выдавить из себя ни звука, только открывал рот и шлепал дрожащими губами, не зная тех слов, которые могли бы выразить эти чувства. - Тише, Фрэнки, - он медленно закрыл глаза, - я с тобой… - Смотри на меня, - закричал я, - смотри не отрываясь! Давай, Джерард! Посмотри на меня! Я не смог дальше сдерживаться. Медленно положив его руку на одеяло, я взял его лицо в обе ладони. Он приоткрыл глаза и сглотнул. Коротко выдохнул и судорожно вдохнул. - Джи… - я прижался лбом к его мокрому лбу, смотря в глаза, - не бросай меня, пожалуйста… ты сильный, ты сможешь… - Ты себя не слышишь, - выдохнул он, - я никогда не мог… докричаться… и я так устал… - Нет, Джи, нет, нет! – я встряхнул его, еще сильнее прижимаясь к нему. - Самое тяжелое в этом всем – это оставлять тебя… - Не говори так, - я плакал, не сдерживаясь, чувствуя, как его жизнь сочится прямо через его кожу по моим рукам, покидая лихорадящее тело, - если бы я мог… если бы только мог отдать свою жизнь тебе… - Я бы не позволил никому жертвовать чем либо для меня, - его голос стал тверже, - я даже жертвы Иисуса не могу принять, хотя Он и не спрашивал… я не стою… ничего не стою… - Черт, Джи, ты даже сейчас умудряешься шутить… - я усмехнулся горькой истине, скрытой за сарказмом. - Вся моя жизнь сплошная шутка. Не плачь на моих похоронах… я был смешным. - Не смей! – я вцепился в его лицо, прижимаясь носом к носу. – Би Джей с минуты на минуту… - Я должен его дождаться… попрощаться… он друг. Его короткий выдох прошелся холодом по моим губам. Ловя его выдохи и вдохи, я чувствовал, как он уходит. - Ты никогда не был ко мне так близко, - выговаривает он в мои губы. Черт. - Я всегда был еще ближе, Джер, - убираю ладонь от лица, беру его пальцы и прикладываю к ребрам слева, накрывая своей рукой, - вот здесь. Всегда. Он усмехается, тяжело закрывая глаза. Мое услужливое воображение возвращает меня в, как он выразился тогда, «храм имени Фрэнка Айеро». Каждый рисунок был прорисован с особым настроением, кропотливо отраженными эмоциями. Блять. - Джи, - встряхиваю его, он только морщится, - открой глаза… - Не хочу… - Посмотри мне в глаза. Сейчас. – пытаюсь звучать жестко, но голос дрожит. - Я вижу их и так. - Я хочу видеть твои глаза, - взмолился я. Его веки затрепетали и разомкнулись. Я видел его, как впервые. Подавшись вперед, я коснулся губами его бровей, опускаясь к ресницам, собирая с уголков глаз капельки соленых, пропитанных героиновой горечью слез. - Фро, скажи, что ты… - он запинается, прерывисто делая новый вдох, - что ты это ты. Настоящий. - Это я, Джи, это я, - сдерживая всхлипы, отстраняюсь, глядя в глаза. Большой палец правой руки гладит его щеку… повинуясь сжимающемуся сердцу, готовому разорваться на куски, провожу кончиком пальца по линии нижней губы. Он, не отрываясь, через неимоверные усилия, смотрит мне в глаза, ища в них что-то. Он всегда ищет в них... Скрип двери и шаги по короткому коридору. Нарколог, не здороваясь, подходит к Джи, светя в глаза. - Живой пока что. Что принимал? Сколько? Джи в ответ что-то шепчет, Би Джей чертыхается. Достает из сумки шприц, делая укол в ногу, попутно прижимая плечом к уху мобильный. Называет адрес. - Будешь жить, дружище, только скорую дождись, - ободряюще улыбается, и, поворачиваясь, делает мне знак пойти за ним. Выйдя на лестничную площадку, прикрывает за мной дверь. Я не могу заговорить первый, только смотрю в пол. - Послушай, Фрэнк, - он называет меня по имени, и я вздрагиваю, - я не знаю, нет гарантий, он критическую дозу смешал с алкоголем. Врачи будут минут через десять, не раньше. Твоя задача – не отпустить его за это время. Говори с ним. Ругайся, пой, бей. Не давай закрывать глаза. А теперь – пошел! Я рванул в комнату, к дивану. Дышит, еще дышит. - Все будет хорошо, Джи, он сказал, ты в безопасности… - я старался держаться. Сейчас я должен быть сильным для него, как он всегда был сильным для меня. - Я знаю… полежишь со мной? – попросил он. Так больно мне не было никогда в жизни. Эта наивная, невинная просьба отозвалась горечью в каждой клетке моего тела. На секунду мелькнула мысль, что в один момент я буду лежать рядом с бездыханным телом, но уже в следующую я пытался примоститься на краешке дивана, чтобы не сдвигать и не наваливаться на него. - Вот ты и рядом, - он ткнулся носом мне в грудь, щекоча растрепанными волосами нос. - Я всегда рядом с тобой, Джи. Каждый чертов день с тех пор, как присоединился к группе, я рядом с тобой. Учусь у тебя всему, чему ты позволяешь мне научиться. И я так благодарен тебе, что ты позволил… - Твои глаза, - шепнул он, - можно в них посмотреть? Я заерзал, сползая чуть ниже, чтобы оказаться с ним на одном уровне. - Ореховые, - он улыбается подрагивающими губами, - всегда открытые для мира… - Открытые для твоего мира, - я сглотнул, тщетно надеясь убрать ком в горле. - У тебя там, внутри глаз, невероятный свет. Яркий, мягкий, он тянет… к себе. Что бы ни случилось, сейчас обещай, - он сделал паузу, ожидая моего согласного кивка, - что ты никогда не дашь ему погаснуть. Если меня не станет, обещай не плакать. Не потеряй этот свет… Он надрывно закашлялся от спазмов в легких, давясь словами. Я глажу его волосы, чувствуя, как он дрожит. Запуская руку к корням, чуть сжимаю, пропуская пряди сквозь пальцы. - Ты был правдоподобным глюком, - снова усмехается. - Я… - Но не в последний раз, верно? – в глазах мелькает что-то, - когда ты обнаружил свой храм, а я разбил телефон и укусил тебя… Мое сердце пропустило удар. Он вспомнил. Он отличил иллюзию от реальности, и удержал в памяти ту встречу. Никогда не упоминал о ней, не пытаясь завести разговора. - Каждый раз я просил галлюцинацию сделать разные вещи… но потом все было на своих местах… но тогда… я не досчитался нескольких рисунков, а ты с укушенной губой и новым телефоном. Я сделал все, чтобы быть уверенным… я мечтал об этом, представляя, как бы это было… я каждый раз хотел, чтобы рядом был ты, настоящий…. - Это был план? – у меня в голове все смешалось. Тогда, бредя, он мог логически мыслить, делая осознанно вещи, которые смогли бы указать на мое реальное присутствие. Это невероятно. Он невероятный. – Ты все помнишь? - Каждое слово и движение. И спасибо тебе. За заботу. Что не отвернулся и не задавал вопросов… что не сказал… ребятам… - Лучше бы сказал… - было горько. – Может, ты был бы в порядке сейчас. - Я в порядке, - прошептал он, - рядом с тобой я в порядке. Я снова гладил его по щеке, зная, что сейчас это нужно. Нам обоим нужно чувствовать друг друга так близко, как только можно… - Фрэнк, - выдохнул он, прижимаясь к моему лбу своим, - я проиграл сегодня. Я чувствую, как жизнь меня оставляет… - Нет… - Дай мне сказать! – он повышает голос, выжимая из легких весь оставшийся воздух, и тяжело дышит, восстанавливая обмен, - прости за все ночи, когда мешал тебе пением, когда ты не мог уснуть из-за меня в соседней комнате. Я хотел, чтобы ты засыпал под мой голос. Пел тебе… колыбельные. Через стенку. Я много пил, покупая каждый раз две бутылки, собираясь позвать тебя выпить со мной… но выпивал один. Запоминал тебя в определенные моменты, рисуя их потом, чтобы не забыть… ты делаешь тату на память, а я – эскизы. И не дорисовываю… потому что всегда представляю, как могло бы быть… если бы… - Джи… - я плакал, не скрывая слез. Этот мужчина, который всегда был для меня идеалом, примером, идолом… сейчас выворачивается наизнанку, говоря то, что чувствует… он держался… но сейчас говорит… - Мне тяжело в этом признаться… даже сейчас я не могу… - он отодвинулся от меня, зажмуриваясь. - Посмотри на меня, - я поднял его лицо за подбородок, и снова сжал в своих ладонях, - и не говори больше ничего. Пожалуйста. И он молчал. Он смотрел на меня, а слезы стекали по переносице к другому глазу, скатываясь в волосы. Не моргая, мы изучали лица друг друга, запоминая каждую веснушку, каждый шрам. Он облизнул губы. - Поцелуй меня, животное… Я покачал головой. Это неправильно. Все должно было быть не так. - Не сейчас. Дай теперь я скажу. То, что должен был сказать так давно, что уже не помню, когда впервые подумал об этом. Наверное, еще после первой совместной репетиции. Я понял, что ты перевернешь мою жизнь. Я понял, что попал туда, откуда не выберусь неизмененным. Каждый день я наблюдал за тобой, восхищаясь вещами, которые ты делал, теми словами, которые ты говорил… я всегда видел в тебе то, чего не видели другие… и эти маленькие открытия, они… ты невероятный, невозможный. Ты единственный… ты тот самый для меня… и я… я… Он закусил губу до крови. Слушал так, будто эти слова были его спасением, выводящим смертельную дозу из организма. Смотрел на меня во все глаза, борясь с желанием смежить веки, боясь пропустить хоть один миллиметр моего лица. А я все не мог сказать этого… боясь, что не так понял. Что увидел и услышал то, что хотел, и сейчас только испорчу все, что было… - Фрэнк… - он с трудом перекинул руку мне на поясницу, обнимая. - Я люблю тебя, - выдохнул я, пряча глаза. - Посмотри на меня, и скажи еще раз… пожалуйста, - прошептал он. - Я люблю тебя, - я смотрел на него, пытаясь прочитать эмоции в таких родных чертах. Я признался. Я сказал то, что хотел сказать столько лет. - Поцелуй меня, животное, - повторил он ту самую фразу. И я поцеловал. Медленно, осторожно коснулся губ, ведя языком по зубам. Он коснулся моего языка своим, и чуть прикусил. Резко втянул воздух, пытаясь продолжать дышать, не разрывая поцелуя. - Тише, Джи, - я отстранился, - тебе сейчас главное дышать… - С такой любовью, как у нас, мне все равно не попасть в рай, - выговорил он, снова целуя. В коридоре послышались шаги. Я кубарем слетел с кровати за секунду до того, как вошли санитары. На ходу проверяя признаки жизни и делая уколы, его спускали на носилках к машинам. Потом – бешеная езда с мигалками. Я сидел рядом, держа за руку, и шептал все то, что держал внутри. Он плакал. - Я хочу жить… - наконец подал голос он, - теперь я безумно хочу продолжать. Теперь я не боюсь. Все это… алкоголь, наркотики… я надеялся, что когда нибудь я просто сдохну от этого, и тогда эти чувства… эта любовь… она больше не будет терзать… я не знал, что и ты тоже… я был бы лучше для тебя… - Ты лучший для меня, - я целовал его руки, лицо, волосы, плевав на стыдливо отвернувшихся санитаров, - и всегда им будешь… - Я так хочу жить… - снова проговорил он. - Ты будешь жить, Джи… они помогут тебе… нам… Нас уже встречали. Команда врачей приняла каталку и повезла по коридору. Я бежал за ними, глядя на лежащего Джи. Все будет хорошо. - Вам нельзя, - остановил меня санитар перед палатой. - Люблю тебя, - услышал я перед тем, как закрылась дверь. Время тянулось невозможно долго. За дверью раздавались шаги, что-то булькало, падало, эхом отдаваясь по всей палате. Я ходил возле двери, не в силах заставить себя присесть, или хотя бы просто встать. Этого слишком много для одного дня. Все происходящее кажется глупым, кошмарным сном, в котором мои мечты сбылись, чтобы тут же разрушиться. Дверь открылась, и показался человек в хирургической маске. - Вы сопровождающий? - Я… - я пытался в глазах разглядеть его ответ. - Вы родственник? - Нет, я… я его партнер. – я был уверен, что после тех слов мы можем считаться парой. - Мы его потеряли, его нет. Мне жаль. Все поплыло, и я, ударившись о спинку стула, потерял сознание.