Kiss me animal

Дверь открылась и показался человек в хирургической маске. - Вы сопровождающий? - Я… - я пытался в глазах разглядеть его ответ. - Вы родственник? - Нет, я… я его партнер. – я был уверен, что после тех слов мы можем считаться парой. - Мы его потеряли, его нет. Мне жаль. Все поплыло и я, ударившись о спинку стула, потерял сознание… …и проснулся на кровати в квартире Елены. Было темно, ветер бился в окна крупными каплями дождя, попадая в железные решетки. Затылок ныл, указывая на причину пробуждения. Снова ворочался во сне и ударился. Беспокойные сны… пытаюсь перевести дыхание, грудь тяжело вздымается. Этот кошмар преследует меня с того вечера, когда он позвонил мне. Ночные кошмары регулярно возвращали меня на девятый круг ада - эти несколько часов, проведенные в ожидании самого страшного, когда я мог бы быть самым счастливым. Я переживал это ночь за ночью, хрипя его имя в подушку, думая, что стою в больничном коридоре, пропахшем дезинфектантами. Вздыхаю, приподнимаясь на локтях. - Снова кошмары? – Джи стоит, опираясь на косяк правым плечом и мешает сахар в дымящемся кофе. Ложка позвякивает о керамику, разбавляя вой северного ветра. - Да, - обессилено падаю на подушку, следя за темным силуэтом, подсвечиваемым со спины мягким кухонным светом. Он подходит и ставит чашку на прикроватную тумбочку, садится на жесткий матрац. С беспокойством оглядывает мое лицо, всматриваясь в глаза, прикладывает два пальца к сонной артерии и проверяет пульс. - Фрэнк… - Иди сюда… Беру его подбородок двумя пальцами и целую в припухшие после короткого сна губы. Он мурлычет, не разрывая поцелуя. Это сводит меня с ума. Запускаю пальцы в волосы, настойчиво углубляю поцелуй. Он упирается ладошкой мне в грудь, и я останавливаюсь. Мы всегда понимали жесты друг друга без слов, делая время наедине действительно волшебным. Сейчас он хотел кофе, и я не стал задерживать даже поцелуем. Первые недели после его выписки мы не могли насытиться друг другом, и так тяжело было скрывать все от парней… сейчас мы никуда не торопимся – у нас есть время. Его столько, сколько мы захотим. И если сейчас он хочет кофе, то не стоит мешать ему наслаждаться сигаретой и напитком. Я говорил ему, что кофе на голодный желудок – убийственно для организма, но он только целовал меня и улыбался. Наверное, после того вечера он ощущал себя бессмертным. Даже если и так, то у его бессмертия было имя – мое имя. Он знал, что я сделаю все, чтобы он не навредил себе снова. Но он и не собирался. Он – король, и всегда будет ведущим. Он заботился обо мне, изредка позволяя и мне заботиться о нем. Гладить друг другу одежду, готовить завтраки, тереть спину – какое же счастье быть рядом с ним, даже когда ты обездвижен, связан его заботой по рукам и ногам. - Я сделаю и тебе чашку. – он поднялся с кровати, коротко поцеловав меня в висок, и скрылся за стеной. В одних черных боксерах шлепаю босыми ногами по холодному полу на кухню, где он моет вчерашнюю посуду, что-то напевая себе под нос. - Зачем ты встал? Я бы принес… - Я знаю, - обнимаю его сзади, целуя хрупкое плечо, - но я соскучился. Открываю крохотную форточку и ежусь от резкого ветра. На улице уже не август, да… Оставив на лопатке все еще моющего посуду Джи короткий поцелуй, возвращаюсь в комнату, чтобы натянуть на покрытую мурашками кожу растянутую от долгой носки толстовку. Возвращаюсь в кухню и сажусь за барную стойку, поджигаю пергамент сигареты. Джи расставляет посуду на полке и промокает руки полотенцем. Подойдя ко мне, садится на стул рядом, облокачиваясь на стойку, самодовольно улыбается, вынимая сигарету из моих губ и делая первую за это утро затяжку. - И почему только ты всегда просыпаешься на полчаса-час раньше? Это же самый сладкий сон… - Потому что я хочу ходить по кухне в красном фартуке и готовить тебе оладушки, - улыбаюсь, сползая со стула и направляясь к шкафу. Он следит за моими движениями внимательно, аккуратно, не пропуская ни одного сжатия пальцев. Уходит в комнату за скетчбуком. Опять увидел что-то, чего не замечал раньше. Мы все поменяли в квартире, даже планировку. Он избавился от малейшего напоминания о вещах, происходивших в этой квартире раньше. Мебель, техника… единственное, что шагнуло с нами в новую жизнь – старый свитер Елены, всегда висящий у стенки шифоньера. Это – наше убежище, тайна, крепость. Двуспальная кровать в квартире-студии, перемазанной акварелью и акрилом. Я оглядывал стены, разрисованные нами. Осмысленные рисунки перекрыты разбившимися о них шариками с красками, поверх них – широкие, случайные мазки кистью, которую я пытался у него отобрать, играя. Он вернулся за стол, на ходу нанося первые штрихи. Залив на сковородку первое тесто, я подошел к столу, уперся костяшками в скатерть и замер, следя за вырисовкой контуров. - Это что? – я смотрел на свое рисованное лицо с немного дебиловатым выражением лица. Он закусил губу, чтобы скрыть улыбку. - Джи? – я вопросительно изогнул бровь, ожидая ответа. - Я знаешь чего никогда не рисовал? – его глаза светились изнутри сдерживаемым весельем. - Мм? – я вернулся к плите, чтобы не сжечь первые оладьи. - Как ты тогда в больнице в обморок упал, как только увидел врача, который вышел, чтобы сказать, что я в порядке, - он хихикал в кулачок, бросая на меня выжидающие взгляды. - Джерард, - на низкой ноте пропел я полное имя, предупреждая. - Дива слушает, - он умильно сложил тонкие пальцы в замок и прижал к груди, чуть выставляя вперед плечо. На губах была еле сдерживаемая улыбка. - Ты… ты… - я облизал губы, дразня его. - Я великолепен. - Даже когда ломаешься, как девчонка, да. И это кто из нас Пэнси*? - Только ты, дорогой, - проговорил он, моментально вновь погружаясь в рисунок. Только Джер мог провоцировать ради провокации, не имея в виду ничего за этим. Как я любил его за это. Особенно за это, да. Он позволял себе иногда выпустить наружу закомплексованного подростка, который язвит от страха, при этом держа его на коротком поводке, намотанном на запястье сильного, идейного, и безгранично доброго человека. Сострадающего, понимающего, искреннего от улыбки наедине до высказывания бескомпромиссного имхо на публике. Он больше не боялся людей, не ненавидел их. Он любил тех, кто стоял с ним каждый день плечом к плечу, записывая и перечеркивая для них строчки. Он пел им о нас, он целовал меня при них, но они не верили. И хорошо, по-моему, хорошо. Уж лучше быть провокаторами для детей, чем теми, в ком они разочаруются. - Почти готово, - я не заметил, как он оказался сзади меня, и теперь шипел мне на ухо, чуть наклоняясь вперед. Я обернулся к плите, но он уже заливал шипящее масло последней порцией теста. - Хозяюшка ты моя, - оглядываю его едва прикрытое фартуком тело. Он улыбается, чуть смущаясь, и ставит тарелку дымящихся оладий на стол. - Иди сюда, - он манит пальцем, загребая ложкой в другой руке «Нутеллу». Обмазывает выпечку пастой и протягивает мне. Я быстро смазываю пальцем теплый шоколад и пачкаю его нос. Морщится, но смеется. - Люблю тебя. Моет посуду и идет в душ, напевая незнакомый мотив. Команда взяла временный перерыв после годового тура. Отдых и наработка материала – именно то, чем мы сейчас наслаждаемся. Почти не видимся с остальными ребятами из группы, но созваниваемся почти каждый день. Они спрашивают, как я себя чувствую, рассказывают, чем занимаются. Говорим недолго, но на душе всегда становится теплее. Мы – семья, идущая в одном направлении, одержимая одной целью. Я люблю каждого из них. Но невозможность сказать им, что я и Джи… он не хочет посвящать их. Это все комплексы, тот самый подросток на коротком поводке, обмотанном вокруг кисти мужчины. Он замолчит и по этому вопросу. Ему просто нужно время. - Мне нужно идти, Фрэнки, - Джер вышел из душа, вытирая мокрые волосы полотенцем, - мои комиксы… - Я помню, - перебиваю со смехом. Он все уши мне про них прожужжал уже, - иди. - Я быстро, правда. Ты ведь найдешь, чем себя занять? Не будешь скучать? – он со странной тревогой вглядывался мне в глаза, ища в них что-то. - Не волнуйся, переживу пару часов без твоего ворчания, - смеюсь, бросая взгляд на дверь в зал, оборудованный под студию. - Надо будет размять пальцы. - Нееет, - протягивает он, - соседи же просили не играть утром! Ты разбудишь их малыша. Точно. У соседей же кроха. - Почитай что-нибудь, - он кивает в сторону той же двери, - ты давно не читал, книжный червь**. Он сушит голову и одевается, а я просто наблюдаю за ним. Каждое движение – чуть дерганое, резкое. Он выглядит уставшим, хотя мы спим одинаково, и, по сути, ничем не занимаемся. Наверное, просто корона дивы тяжелая. - Все, я ушел, - он наклоняется, сладко целуя губы, играет связкой ключей, - береги себя. - Ты тоже, - жду поворота ключа в замке с обратной стороны и плетусь на кухню. Беру сок, и замечаю чудесный клюквенный рулет. Утром можно, почему бы и нет. Не могу найти нож. Ни в столе, ни в раковине. Опять Джи хомячил что-то не за столом, и забыл, куда заныкал! Придет – выскажу. И пусть не ругается, что в рулете лунки от ложки. И что я выел все самое вкусное. Хотя, нет. Я так не сделаю. Скучно. Очень скучно. Закинув чашку в раковину, плетусь в комнату. Загорается лампа дневного света, освещая самую лучшую комнату за всю историю человечества. Мы воплотили в ней наши детские мечты, сочетая с взрослой профессиональной необходимостью. Тянусь за книгой, и замечаю тень в углу. Тень дрожит, я вглядываюсь в знакомые очертания. Через помутневший взгляд я вижу, что это Джерард вернулся, и сидит в углу. Подхожу ближе, замечая бледность кожи и испарину. В огромных зрачках – паника. Книга падает из рук. Когда ты успел? - Джи… - Я умираю… я снова умираю, Фрэнки, прости, - шепчет он, заваливаясь на пол. *Пэнси - прозвище молодого Айеро, переводится как "женоподобный". **Bookworm - тату на его пальцах