Родерих Эдельштайн: журнал наблюдений (разоблачение)

Вааа…это любимая-прелюбимая глава переводчика! Читайте и наслаждайтесь. Теперь отбечено. Часть пятая. Февраль принес с собой метели и тревожное горьковатое ощущение, которое возникает, когда ты понимаешь, что на Валентинов день ты остаешься без свидания. И не только на Валентинов день, впрочем. На переменах парни и девушки в кафе постепенно разбивались на группки по двое (или, в случае с Франциском, в пропорции дюжина к одному), и, медленно, но неумолимо, количество одиноких парней сокращалось, грозя в конце концов сократиться до меня и Ивана, парня, который, несмотря на постоянную улыбку, казалось, распространял вокруг себя угрожающую ауру. Подумать только, он уже несколько раз отклонял приглашения на свидания от обеих своих сестер, а в ответ на мое изумление добродушно пояснил, что это не потому что они ему не нравятся, просто он хочет познакомиться с новыми людьми. Ну, и потому что одна из них была психопаткой. Он явно не понял причины моей реакции. А мне одна мысль о том, чтобы пойти на свидание с собственной сестрой, внушала священный ужас. Так и получилось, что девятого февраля мы с Иваном сидели вдвоем за угловым столиком переполненного кафетерия в качестве «отбракованного материала». И тут он нашел себе партнера в виде ужасно застенчивого и очень симпатичного блондинистого первокурсника в очках, за которыми прятались хорошенькие глазки. − Эммм…извините… Подняв глаза от своей бутылки с низкокалорийным йогуртом, я увидел, как он стоит за плечом Ивана, робко дергая миниатюрной ручкой за большущий шарф, обмотанный вокруг шеи старшекурсника. Иван оторвался от книги («Марксизм для чайников: полная версия») и удивленно нахмурился. Спустя несколько секунд разглядывания, он снова надел на лицо ту самую улыбку. − Привет. – Эмм…привет. – Покраснев до ушей, парень с величайшим интересом уставился на пуговицы собственной рубашки. Это было даже мило. И это могло бы меня взбесить, если бы я не был занят йогуртом. – Я могу тебе чем-то помочь… – недоуменно моргнул Иван. – Тыменянезнаешьно…ме-меня зо-зовут….мэтьюуильямс, и тыбудешьмоим в-в-в-валентином? – скороговоркой выпалил первокурсник, трясясь, как осиновый лист. Причем так тихо, словно его голос был прикручен до минимума, а он потерял рубильник. Я уронил йогурт. Этот парень пригласил на свидание…Ивана. Этого огромного апатичного парня, который только и делал, что молча сидел, и больше ничего. Да он даже привлекательным не был! Щенячьи глазки, добродушное детское личико, и вот, нате вам! Свидание с незнакомцем. Излишне упоминать, что я ощутил при этом. Немного горечи. Ну, может и не немного. А как же я? Хотя бы одна из девушек просто должна пригласить меня. Я огляделся в поисках решения этой задачи, но сделал только хуже. По неведомой причине, в глазах окружающих девушек не читалось ничего, кроме злобы, направленной на меня. Раньше я как-то не замечал, но, если присмотреться, то все до одной выглядели так, словно хотели вцепиться когтями мне в лицо. Это…слегка тревожило. Но, что касается Ивана и его ма-аленькой, но симпатичной проблемки. – Что-что? – недоверчиво переспросил изумленный не меньше моего Иван, хлопнув ресницами. – Ты будешь моим Ва… – начал парнишка, но тут же перебил сам себя, низко опуская голову. – Прости, я даже не знаю твоего имени, но… – …Ты серьезно? – Иван оглядел его сверху донизу: у парня было тонкое изящное тело гимнаста, или, может быть, танцора, роскошная блондинистая шевелюра, нежная матовая кожа, порозовевшая на щеках, и аккуратная, приличная одежда. Скорее всего, старшеклассник тоже не верил такому счастью. – Такая симпотяжка, как ты? Малыш чуть не хлопнулся в обморок. – Ты…считаешь меня симпатичным? Ну, пожалуй, для меня было самое время откланяться. Одержимый необъяснимой завистью, охваченный ни на кого не направленным гневом, я встал из-за стола, оставив свой недоеденный йогурт двум влюбленным голубкам. Мне лучше пойти в музыкальный класс и немного поиграть. Рояль хотя бы не предаст. И не будет злобно глазеть, если я прохожу мимо…. В отличие от шатенки с двумя хвостиками, которая буквально врезалась в меня. Я лишь слегка посторонился и пошел дальше как ни в чем не бывало. И только выйдя за дверь кафетерия, я позволил себе перейти на настоящий бег, стремясь проложить как можно большую дистанцию между собой и этими заурядными людишками, которые все равно не заслуживали свидания со мной. … Объект обладает фотогеничностью модели или поп-идола. Это несправедливо, но очень кстати для меня… … Я вскочил со своего кресла, с неприлично громким шлепком уронив книгу, которая, к счастью, не закрылась. – Ты…– прошипел незнакомый женский голос. Я поднял глаза. Довольно невзрачная, с пепельными волосами и голубыми глазами. – Сдохни, шлюха. Ну просто очаровательно. Но совсем не смешно. – Прощу прощения? – Чуть более, чем просто удивившись настолько неожиданному повороту событий, я поправил очки и смерил ее своим самым холодным взглядом. – Ты слышал меня, педик. Собака на сене. Мистер И-сам-не-гам-и-другим-не-дам-потому-что-трахаюсь-только-со-скрипками. Это была самая убийственная характеристика, составленная на меня за всю мою жизнь. Я несколько раз раскрыл и закрыл рот, не способный ни придумать находчивый ответ, ни хотя бы дать ей отпор. Я бы высмеял ее, если бы не был так раздражен. – Что? Она заправила волосы за ухо, напрочь вычеркивая этим небрежным жестом мое существование из своей жизни, и удалилась, оставив меня в искреннем недоумении. Подобные события в последнее время стали происходить с тревожащей регулярностью. Ворча под нос, я перегнулся через стол, собираясь подобрать книгу и продолжить чтение. Если бы я еще с августа не привык к гилбертовским рукам, появляющимся из ниоткуда, чтобы хватать мои вещи, я бы подпрыгнул, когда бледные пальцы неожиданно опередили меня, ухватившись за переплет. – Привет, – ухмыльнулся он, кинув книгу передо мной на стол. Его улыбка не изменилась ни на йоту, все такая же кривая, наглая, ужасно раздражающая и, самое главное, привычная. Я ее не видел аж с самого рождества. – Ну ты и растяпа. – Иди и сдохни, Гилберт. – Подобрав ноги, я прижал книгу к груди. – Я не шучу. – Ах, нет, принцесса, я ведь еще столько не успел сделать… – Совершенно игнорируя выражение моего лица, он плюхнулся рядом. Закатив глаза, я сдался и возобновил чтение. – Делай, что хочешь, только меня не трогай. – Не трогать тебя? – уточнил он дразнящим и в то же время угрожающим тоном. – Как именно? Так? – Он резко ткнул пальцем мне в плечо. – Или так? – Два ногтя слегка царапнули мне шею. Закрыв глаза, я медленно начал считать про себя от десяти до нуля. – А может, так? – Его рука под столом погладила меня по бедру. Я мгновенно вскочил, бешено краснея. – Прекрати немедленно, Гилберт, или я… – Мистер Эдельштайн, сядьте! – властно прозвучал голос преподавателя. Я вздрогнул, с запозданием осознав, что только что устроил сцену прямо во время урока, и сел на место. Его рука исчезла, но я еще чувствовал жар сквозь ткань форменных брюк. – Ненавижу тебя, – шепнул я ему одними губами. Он приподнял бровь, но ничего не сказал. И за учебник тоже не взялся. Так и смотрел на меня весь урок, от чего у меня по коже бегали мурашки и волосы на затылке вставали дыбом. … Ему жутко идет лиловый цвет… … Настенные часы отстукивали минуты с напряженной медлительностью, словно солдат, измученный марш-броском и проклинающий каждый мучительный шаг, отдающийся в ногах болезненными судорогами. Царившая в аудитории нудная атмосфера грузом легла на мои плечи, на которые и без того уже давила тяжесть его взгляда, плюс ненавидящие взгляды всех особ женского пола в окрестностях. За мутными стеклами моей темницы вновь начинал идти снег, и я вдруг подумал, что было бы, если бы нас замело в здании школы. Я бы не смог добраться до своей постели, остался бы без зубной щетки, и вообще это было бы неприятно. Но здесь хотя бы было тепло, и в музыкальном классе в цокольном этаже был рояль. Рассеянно грызя кончик ручки, я начал прикидывать различные варианты выживания, а потом и вовсе с головой ушел в собственные фантазии. Настолько тихие и уютные, что даже не заметил, как учитель закончил объяснять тему и велел всем взяться за работу. А потом он подошел ко мне и оторвал меня от размышлений о том, что было бы, если бы снег был сахаром. – Вы закончили с заданиями на тридцать шестой странице, мистер Эдельштайн? Я недоуменно моргнул. Когда он успел их задать? – А? Класс дружно уставился на меня, вернее, на мои полыхающие щеки. – Вы ответили на вопросы? Или так и просидели все время, утопая в мечтах неизвестно о чем? Каждый год, на Валентинов день, одно и то же: мальчишки, не способные хоть на секунду угомонить свои гормоны… – Все хочешь пригласить препода на свидания, а, Родди? – выкрикнул какой-то дебил с задней парты. Все дружно заржали, я сердито зашипел, поворачиваясь, чтобы свирепо посмотреть на этого недоумка. Мое лицо, должно быть, пылало ярче фонаря. Я знал, что мне еще припомнят ту записку…а ведь это все Гилберт виноват, как оказалось. – Вообще-то, мисс… – Гилберт помахал перед ней своим листком с ответами, чуть сминая его в кулаке. – Мы с ним работали в паре… – Он еще раз встряхнул листком, заработав ее сердитый взгляд, – ...и уже закончили. Он протянул ей заполненный уравнениями листок. Преподавательница одарила Гилберта подозрительным взглядом, но приняла его объяснения. – Ну ладно… – бросив на меня последний предупреждающий взгляд, она забрала лист и прошествовала между рядами к своему столу. Я проводил ее одновременно смущенным и раздраженным взглядом, а потом повернулся к источнику всех своих бед. – Что ты делаешь? – яростно прошипел я, двинув его в бок. – Что это вообще такое было? – Спас твою задницу, принцесса. Не стоит, впрочем, благодарности. – А я и не собирался! Я, может, вообще не хотел, чтобы меня спасали! От волнения мне стало жарко, несмотря на холодную, в общем и целом, погоду. Скрестив руки на груди, я отвернулся. – Нельзя вот так просто соврать учителю. Это не… – Шшш… – Вальяжно откинувшись на своем сиденье, он, совершенно не таясь, закинул руку на спинку моего. – Незачем выпрыгивать из трусов по таким мелочам. Я смерил его нахальную руку самым грозным и злобным взглядом из своего арсенала. Как все это вульгарно и глупо! Как гадко и противно. – Смирись, Гилберт. Я все равно считаю тебя мерзавцем и никогда, слышишь, никогда не признаю… – Смириться с чем? Не признаешь чего? – Напролом переспросил он меня, пренаглейшим образом изображая полное неведение. Мне стало неловко. – Ничего. Краснея, я отвернулся и попытался игнорировать его, что было весьма трудно, учитывая то, как его горячая рука прижималась к моей спине. Разумеется, я не мог не заметить, когда его пальцы заскользили по моему плечу, легко лаская меня сквозь свитер. Не заметить этого было невозможно. Кто-то запустил мне в голову ручкой, вращаясь в полете, она пролетела мимо, буквально в дюйме от моего лица. Упав на стол передо мной, она бойко застучала по гладкой поверхности, остановившись только на самом краю. Кэрол Уайт, гласил именной ярлычок, и я вдруг понял почему, стоит мне обернуться, все ожесточенные женские взгляды в аудитории неизменно оказываются сфокусированными на мне, вернее на руке, небрежно обвивающей мои плечи. Я как-то никогда не задумывался, что Гилберт мог пользоваться популярностью у женского пола, но теперь, когда подумал… я даже понял, почему именно. Он был симпатичным, самоуверенным, умным и безнадежно романтичным, помимо всего вышеперечисленного (хоть и бестолковым временами). Единственное, чего я никак не мог понять, каким боком я был виноват в том, что он отклонил целых семнадцать приглашений на свидание в Валентинов день. С их стороны было мелочно и подло свалить все на меня. Хотя, чего ожидать от девушек из частной школы с их изнеженными манерами содержанок богатых дяденек. В подобных раздумьях я и провел большую часть обеденного перерыва, наблюдая за Гилбертом: как он ест, как смеется, как общается с Франциском. Даже, учитывая то, что в кафе были исключительно парни и ни одной девушки, эти двое распространяли вокруг себя флюиды обольщения. Было немного странно снова видеть его таким напыщенным и полным жизни, после того, как он таскался за мной с видом побитой собаки. Я помню его умоляющий, почти плачущий голос, снова и снова повторяющий извинения. Ни за что бы ни поверил, что он способен на такие эмоции, если бы не видел собственными глазами. Уверен, ни одна живая душа, кроме меня, не видела его в таком жалком состоянии. Уголки моих губ непроизвольно поползли вверх. Все-таки я польщен. Чуть-чуть. Я снова подумал о том, что наговорил мне своим глубоким голосом Антонио. Но не успел я, как следует, углубиться в размышления, как объект моих мыслей поднял голову, словно почувствовав мой взгляд, и улыбнулся мне. Я машинально улыбнулся в ответ, и, тут же, спохватившись, вернулся к своей тарелке, отчаянно желая утопиться в бесцветной кашеобразной массе чего-то, что явно не имело никакого отношения к четвероногим животным, несмотря на все заверения меню. Ну почему он такой… такой головокружительный, иначе и не скажешь? Ничего не делая, уделяя мне не больше и не меньше внимания, чем до инцидента, он умудрился заполнить все мое существование собой. Он что, решил притвориться, что ничего не было? Как он вообще мог? У изголовья моей кровати лежит его Книга, эта история двухлетнего поклонения, запечатленная шариковой ручкой, и он, что, так просто от этого отказался? Или он просто выпендривается, пытаясь заставить меня расстроиться из-за его невнимания? Вообще, если подумать, разве он хотя бы раз открыто предложил мне встречаться с ним? Не то, чтобы я согласился бы, но все равно, это странно. Почему он этого не сделал? Не хотел? Обычно, симпатия к кому-то предполагает свидание с этим человеком. А с учетом стремительно приближающегося дня Святого Валентина, ситуация становится еще страннее…ну, и неприятнее, да. Мысленный взор заволокло новой картинкой: я и Гилберт прогуливаемся рука об руку по заснеженной аллее. Он выглядит потрясающе в длинном черном пальто с красным шарфом. Я не менее очарователен. Мы оба прекрасны, а снег оседает под нашими ногами, сверкая на солнце, переливаются витрины магазинов, мимо которых мы проходим, и все улыбаются, завидев нас. Тут я до боли стиснул вилку побелевшими пальцами, тщетно пытаясь остановить дрожь. Почему мое сердце забилось так быстро? Почему я вообще представил себе такое? Почему…почему… Вскинув взгляд, я увидел, что стул Гилберта опустел. Спустя две исполненные паники секунды, я обнаружил его, пробирающегося между столами к двери в дальнем конце столовой. На календаре было двенадцатое февраля. Потеряв аппетит, я нашел правильное решение. Спаси Господи мою душу. Вскочив на ноги, устремился за ним, забыв про тарелку с недоеденным обедом. Франциск все еще сидел на своем месте и мне, если честно, было абсолютно наплевать, видел ли он, что я побежал за Гилбертом. Так же мне было плевать, видел ли меня кто-нибудь из общежитских. Все равно я ни с кем из них не знаком. Так что, почти что не касаясь ногами пола, я подлетел, поймал не успевшую закрыться за ним дверь, и выскочив в коридор, ухватил его за полу мешковатой украшенной черепами куртки. − ГИЛБЕРТ СТОЙ! − заорал я, хотя в моей хватке он и так не смог бы двинуться дальше. Резко развернувшись, он потерял равновесие и чуть не опрокинул низкую полку с цветочными горшками, украшающую коридор. − Черт, принцесса, ты чего? − уставился он на меня расширившимися глазами, потирая ушибленное бедро. − Прости, прости… − я поспешно поправил накренившуюся полку. − Не хотел тебя напугать. − Ну, тебе это, тем не менее, удалось. − С притворным раздражением нахмурился он. Я неловко переступил с ноги на ногу, набираясь храбрости сказать то, ради чего я на него налетел. − Так чего ты хотел? − Как всегда в лоб спросил он. − Я, знаешь ли, собирался передернуть в душевой, моя очередь и все такое…что? − оправдываясь, пожал он плечами в ответ на мой сердитый взгляд, − если у тебя нет сексуальных потребностей… Он оборвал фразу вопросительной интонацией. Я смерил его взглядом. Может, мне стоит передумать. Ну правда же. Просто развернуться, убежать и спрятаться под одеялом, чтобы не вылезать до конца жизни. Но я остался. Почему? Да потому что он вдруг улыбнулся: не своей обычной ухмылкой с оттенком превосходства, а обычной непосредственной мальчишеской улыбкой, от которой на его щеках показались ямочки, а мое сердце сладко заныло. − Все нормально, принцесса, я думаю, это мило. − Подмигнув, он слегка щелкнул меня по кончику носа указательным пальцем. Я тут же отбросил его руку, подавляя желание почесать место, которого он коснулся. − Не смей, − буркнул я. − Оооо, но это так… − Не смей! − Чувствуя, как возрастает моя неловкость, я решил, что единственный способ покончить с этим − перейти прямо к делу. − Мне нужно с тобой поговорить. − Ммм…насчет чего? − невинно спросил он. Логичный вопрос, но услышав это от него, я смутился еще сильнее, если только это было возможно. − Насчет… − Я запустил пальцы в волосы, прикрыл на мгновение глаза и набрал в грудь столько воздуха, сколько поместилось. − Дня Святого Валентина! Мне тут же захотелось забрать свои слова обратно, но проклятые звуки уже прозвучали и не могли быть отменены никакими силами. − Окей. − Он выглядел так, словно ничего не понял, и, это было бы очень удобно для отступления, но я не собирался отступать, поэтому его непонятливость меня только злила. − Ну, я просто…− Во мне медленно, но неотвратимо нарастала паника. Руки, теребившие подол рубашки, начали трястись. − Я тут подумал, ты ведь отверг всех этих девушек, да? Поэтому, я как бы, ну, подумал, что, если ты не хочешь идти на свидание с ними, то ты, может быть, собирался… − Собирался что? − нараспев повторил он дразнящим тоном, внезапно обнаруживая свое понимание всей ситуации. Мне захотелось провалиться сквозь землю. Глубоко. − …собирался пригласить меня. − Я закрыл лицо руками, дрожа, как осиновый лист в ожидании насмешек и издевательств. Или еще какой не менее ужасной реакции. Через несколько тяжелых секунд напряжение стало невыносимым. Но он молчал. Ничего не говорил и ничего не делал. Наконец, собравшись с силами, я глянул сквозь растопыренные пальцы, просто проверить, здесь ли он вообще. Он был здесь, стоял, замерев и приоткрыв рот. − Ты приглашаешь меня? − недоверчиво спросил он. − Нет! − шарахнулся я от него, уже не скрывая паники. − То есть да! Нет! Я не знаю, я…мне надо идти. Развернувшись, я сорвался с места, неуверенный, куда мне бежать. Обратно в кафе? Нет, нельзя. Ванная? Нет, он сам туда сейчас пойдет. К себе? Но это в другую сторону. А, какая разница, разберусь по прибытии. Вернее, разобрался бы, если бы не услышал позади его голос. − Эй! Эй, принцесса, подожди! Я замер. − Я зайду за тобой в субботу утром. Это будет настоящее свидание. … Отец у объекта юрист, мать − оперная певица. Я бы не узнал об этом, если бы не увидел ее имя на обложке журнала, который он вчера читал. … Я не знал, что мне надеть. Стоял и безнадежно пялился на свою одежду, с отчаянием осознавая, что ни одна из огромной груды моих вещей для сегодняшнего события не годится. Ни-од-на. Очередная рубашка полетела на пол. Будильник на тумбочке сообщил мне, что была половина десятого утра субботы четырнадцатого февраля, и Гилберт будет здесь через полчаса, а я еще не готов. У меня было полное право удариться в панику. Я окинул критическим взглядом кровать, некогда принадлежащую моему соседу по комнате, а теперь заваленную содержимым моего гардероба. Рубашки, брюки, джинсы, пиджаки, галстуки, шляпы…и ничего подходящего. Абсолютно. Но надо было либо выбрать, либо идти голым. А я ведь еще не принял душ! В панике схватив что под руку попало плюс полотенце, я кинулся в ванную. В это время суток там были только первокурсники, так что мне удалось избежать издевательств Франциска. А душ мне и правда был, очень, очень нужен. Я должен был успокоиться и остыть, чтобы не умереть на месте от остановки сердца. После этого я надел тщательно отобранные вещи и придирчиво изучил в зеркале собственное отражение. Белые джинсы, черная рубашка и модный блейзер с высокой талией, который я получил в подарок на Рождество от…гм, Антонио. Что ж, мило. Может, он и был идиотом, но все равно неплохим парнем. Я подумал было, что стоит послать ему письмо, но тут же отложил эту мысль на потом. Бабочки, порхающие у меня в животе, устроили настоящий хоровод, напомнив о более важном деле. Торопливо запихав остальную одежду в шкаф, я достал щипцы для завивки. Может, надеть сегодня линзы? А…к черту! Чересчур много усилий, и для чего? Щипцы раскалились, я расчесал еще влажные волосы, придавая прическе нужную форму, и начал укладывать челку. Стук в дверь возвестил о его прибытии, когда я сделал только половину дела. Вздрогнув от неожиданности, я обжег пальцы о горячий металл, чертыхнулся и подул на пострадавшее место, прежде чем продолжить. − Не входите, я не готов! − прокричал я, пытаясь справиться с одним особенно непослушным вихром. − Для меня ты всегда великолепен. − Рядом с моим лицом в зеркале внезапно возникло его. Я ойкнул, роняя щипцы. − Гилберт, выйди! − Подняв инструмент, я продолжил с места, на котором меня прервали. − Почему? − Я укладываю волосы! − Ах, да! − Он комически наморщил нос, − как я мог забыть? Ты любишь, чтобы все было с иголочки… − Закройся и выйди! − Я отключил прибор и пригладил одежду. − Ты пришел рано, еще только − быстрый взгляд на часы, − десять минут…ого! Ладно, проехали. − С тяжелым вздохом я повернулся к зеркалу, чтобы в последний раз поправить дурацкую прядь. − Ага… − рассевшись на моей кровати, он наблюдал за моими торопливыми движениями. Вот так и началось наше первое «свидание». К счастью, потом все пошло как по маслу. Когда мы вышли из комнаты и я нервно поинтересовался, куда мы, собственно, направляемся, Гилберт сознался, что у него уже есть разрешение на поездку в город и билеты в кино. − Но…пропуска надо добывать недели за две! Как тебе это удалось? − подумал я вслух, стоя рядом с ним на школьной остановке по щиколотку в снегу. Мы оба были как следует упакованы в тяжелые черные пальто. Он приподнял бровь. − Попробуй угадать, умник. − Угадать…? Перед нами остановился автобус. И тут до меня дошло. − Ты…ох. Ты… − Бесподобный Я так и так собирался тебя пригласить, ему просто недоставало храбрости. − Застенчиво дернув плечом, он шагнул в сторону, пропуская меня вперед. − Я рад, что ты решился первым, потому что иначе я возненавидел бы его за робость. Он собирался сделать это днем позже на уроке физики, но… Он замолчал. Я был немного тронут таким признанием. И озадачен, потому что не понимал, это он странный или я двинулся рассудком? Я опять перестал узнавать в этом человеке привычного мне Гилберта, и не знал, как на это реагировать. И вообще, он говорил о себе в третьем лице! − Эмм…окей. − Прошмыгнув на первое же свободное сиденье, я стянул шарф. Все-таки я волновался, конечно. Волновался и предвкушал приятную прогулку, потому что не был в городе с Рождества, а в снегу все особенно красиво, и…ну и вообще. Да. − Тепло здесь, да? − Он сел рядом и стянул перчатки, положив их на колени. Пожав плечами, я уставился в окно. − Эй. − Он постучал пальцем по моей ноге. − Чего? Выжидающе улыбаясь, он посмотрел на свою руку, лежащую ладонью вверх на колене, а потом на мою. − Можно? − Даже не ду… − Вау, спасибо! − Несмотря на мое нежелание, он быстро сцапал мою руку, оставив меня удивляться, зачем он тогда вообще спрашивал. Это было так странно, мой желудок сжался и перевернулся, а все существо сосредоточилось на этой руке, ставшей вдруг сверхчувствительной. Пальцы его неожиданно оказались мягкими и тонкими, кожа, в отличие от моей − теплой, почти горячей. − На свидании обычно… − Мы не на свидании, − предупредил я, сам в это не веря, и отвернулся обратно к окну. − И нечего выдумывать! − Забрав свою руку, я отодвинулся. Он удивленно и чуть обиженно хмыкнул, но промолчал. Холод оконного стекла успокаивал, хотя вид за ним был довольно унылым. Автобус медленно скатился с холма, на котором располагалась школа, и по мере приближения к городу, заснеженные поля сменились сначала аккуратными домиками, а потом и высотными зданиями, подпирающими тяжелое свинцово-серое небо. Офисы, магазины, рекламные щиты щедро разливали вокруг мерцающий свет. Поездка была длинной и неспешной, и все, что я ощущал, все, на чем мог сконцентрироваться, это ощущение его взгляда, жадно ласкающего меня. Мне было жарко, очень жарко. Жарко настолько, что почти захотелось оказаться снаружи и спрятаться от этого взгляда в сугробе. Он просто не понимал слова «нет». Несмотря на мои слова, когда мы подъехали к остановке, моя рука опять оказалась в его, я даже не заметил, пока, на выходе из автобуса мы еле одновременно протиснулись в дверь, и пошли нога в ногу по тротуару, ведущему к кинотеатру. – Ха! – он с улыбкой поднял наши сплетенные руки. – Мило. – Я сказал, без рук! Но на этот раз мне не позволили отстраниться. Наоборот, он притянул меня ближе, обнял за плечи и заставил прижаться к себе. Эмоциональная встряска, полученная мною в результате таких действий, не позволила бы мне сделать и шагу в таком положении, поэтому дальше я шел на автомате, позволяя ему тянуть меня по направлению к входу. На нас посматривали. «Седьмая миссия» была старинным театром в стиле ар деко, построенным специально для оперы, но десять лет назад переоборудованным под кинотеатр с семью залами, боулингом, и танцплощадкой. Внушительные стеклянные двери сияли позолотой, за ними виднелись очереди из желающих купить билеты. − Ну здорово же, что я их заранее раздобыл? − самоуверенно осведомился он, открыв для меня дверь и пропуская меня вперед. Издав неопределенный звук, я прошмыгнул внутрь, низко склонив голову и молясь, чтобы меня никто не узнал. Мой желудок заворчал, я прижал руку к животу, надеясь, что было не очень громко… − Я куплю попкорн, − засмеялся он, наблюдая за моим смущением, и ловко повел меня сквозь толпу к прилавку с закусками. Фойе кинотеатра было не менее роскошным, чем фасад. Бордовый ковер, изысканная лепнина по всем стенам и на потолке, яркие постеры, изящные светильники, блеск и очарование, возвращавшие посетителей в изысканные тридцатые… Засмотревшись по сторонам, я не замечал, куда иду, налетел на кого-то и, конечно, тут же как следует извинился. Парень обернулся и внимательно посмотрел на меня, выгнув широкую черную бровь. Он был очень смуглым, черноглазым, угольно-черным брюнетом. Из него можно было выкроить пятерых таких, как я. − Смотри, куда прешься, ладно? Че ты там, вообще, думаешь? − Изви… − Родерих? От этого знакомого голоса у меня в самом буквальном смысле волосы на загривке встали дыбом. От ужаса. Наши головы синхронно повернулись в сторону источника. Со стороны дамской комнаты к нам приближалась она, удивительно красивая в своем облегающем зеленом платье. Ее длинные каштановые локоны рассыпались по плечам и груди, ее лицо при виде меня озарилось искренней улыбкой. Мне стало очень, очень нехорошо. − Привет, Елизавета… − Привет! Как поживаешь? − Слегка приобняв меня, она отступила на шаг, и ее тут же притянул к ней этот жуткий верзила, которого я внезапно вспомнил. При более близком рассмотрении оказалось, что это тот самый мудак, ради которого она меня бросила. Идиот я, что не узнал его сразу. Кажется, он меня тоже вспомнил, судя по его кислой физиономии. − Так здорово, что мы снова встретились! − воскликнула Лиза, внимательно рассматривая меня сверху донизу цепким взглядом на предмет возможных изменений. − А кто твой друг? − Она перевела взгляд на Гилберта. Мой желудок совершил очередной кульбит. Я никак не мог определиться, смущаться мне или встать в оборонительную позу, стыдиться или гордиться тем, что его рука обвивает мои плечи. Одно точно − он выглядит лучше, чем это ее подобие бойфренда. Его колоссальные брови практически срослись в одну, а челюстям мог бы позавидовать экскаватор. − Гилберт Байльшмидт. − Вызывающе произнес Гилберт, энергично выбросив вперед руку для рукопожатия. − А ты, наверное, Облиза? − Облиза? − непонимающе переспросила она. Я мысленно взвыл. Так я называл ее при Антонио, когда она меня только бросила. Гилберт улыбнулся, с виду дружелюбно, но проскальзывало в его улыбке что-то волчье, так что я потихоньку порадовался, что эта улыбка предназначалась не мне. − Ага, та самая стерва, которая разбрасывается принцессами, − подтвердил он, опуская так и не пожатую руку. Я прикрыл ладонью лицо. У Лизы было такое выражение, словно ее ударили. − Что… − Я сказал… − Эй, ты что, оскорбил мою девушку? − внезапно напомнил о себе ее верзила, шагнув вперед и нависнув над нами. Выглядел он не очень радостным. − Ты, мелкий седой хорек! − Обломись, громила, я блондин. И да, именно это с твоей девушкой я и сделал. − Ах, ты… − Ну, давай, давай, бульдозер… − Гилберт! − Я крепко перехватил его занесенный кулак. − Не смей начинать драку! − О-о-о − издевательски пропел этот тип, собственнически хватая Лизу за талию. − Тебе лучше послушать свою маленькую подружку, блондинчик. − Да я тебя…! Я еле успел перехватить его, прежде чем он вцепился верзиле в глотку. − Гилберт, хватит! − удержать его было непросто, но я как-то умудрился, вцепившись ему в пальто и стоя между ними. Никогда бы не подумал, что окажусь в такой изъезженной пошлой нелепой ситуации. Смерив обоих последним уничтожающим взглядом, Гилберт позволил мне оттащить его в сторону. − Ты идиот! − раздосадовано прошипел я, слегка стукнув его кулаком по груди. − Что ты творишь? Боже, как же мне стыд…. − Шшш, − он с улыбкой прикрыл мне рот ладонью. − Мне что, нельзя отстоять честь дамы своего сердца? У меня дыханье перехватило. А он внезапно, наклонившись, безо всяких колебаний поцеловал тыльную сторону своей руки. Которая, кстати, лежала на моих губах. Я чувствовал его поцелуй даже сквозь преграду из его плоти, кожи и костей. … Он не очень-то деятелен, объект моего исследования. Он скорее из тех людей, что валяются на кровати с ноутбуком в обнимку и смотрят забавные фотки с котятами. Сначала меня сбивало это с толку. Я от него такого не ожидал. Но вместе с тем, он всегда озабочен производимым им на других впечатлением, и это ему подходит гораздо больше. … Он выбрал отличный фильм. Как и с тем диском, такое проявление хорошего вкуса было неожиданно и приятно. Вообще, я не запомнил, о чем оно было, но хорошо помню, что там не было ужастиков или черного юмора, зато была хорошая музыка, немного танцев и толковый сюжет. Все равно, было сложно сконцентрироваться на экране, когда его рука под покровом темноты поглаживала мое плечо, голова клонилась к моей, так, что я улавливал слабый запах его волос, парфюма, его кожи… − Хэй, принцесса… Он провел кончиками пальцев по моей шее. Сглотнув, и приказав внутреннему голосу заткнуться, я переместился так, чтобы опустить голову ему на плечо. В темноте сделать это было намного легче. Он ничего не сказал по поводу такой близости, и не спросил, почему я позволил ему обнять меня, когда при ярком свете не мог этого сделать. Я сам не знал. Я просто испсиховался от внутреннего конфликта − мне не нравилось, что мне это нравилось. Я думал о его поведении, о его улыбке, о его противоречивой натуре, о том, что он предпринимал, чтобы завоевать меня. Думал о его книге, мелочах, которые он подмечал и конспектировал, и вещах, которые он скрывал под этой самодовольной ухмылкой. Я подумал об этом поцелуе. И о том, как бы он ощущался на моих губах. Когда мы возвращались, я позволил ему держать меня за руку без всяких возражений. Он и об этом промолчал, но, когда мы разошлись по возвращении, его улыбка дала мне знать, как много это значило для него. Я был этому рад. И понял, что постепенно склоняюсь к мнению, что возможно, только возможно, Гилберт все же не такой уж плохой. … Я не думаю, что он плохой…просто немного нервный. Он подозревает всех и вся, словно боится подпустить к себе кого-нибудь. Все думают, что он выскочка или грубиян. А я считаю, он просто застенчивый…