Wild Cat

Мы забрались вдвоём в душевую кабину. Там скользко и довольно тесно, стоять можно только обнявшись. Бэл открыл воду на максимум, в режиме «тропический ливень», вернее, тропический потоп. Хохотал, глядя, как я уворачиваюсь от сшибающего с ног потока, пока не вывалился из кабинки: я галантно и мстительно отдернул дверку. Ещё он получил по морде. От удара мы оба поскользнулись, грохнулись с шумом, свалив полотенца и зеркальную полочку, и побарахтались немного в луже: воду ведь никто не закрыл. Я хочу что-то сказать, растянувшись на нём, мокром и ржущем, но Бэл щекочет меня под мышками, и я извиваюсь с нечленораздельными воплями, я жутко боюсь щекотки. Ванную комнату быстро заволакивает пар, ничего не видно. Надо вставать, приводить всё в порядок, мы умудрились перевернуть даже коврики. — Лежи смирно, — это почти приказной тон. Я удивлённо посмотрел в его лицо. — Мы в отеле. Здесь убирают горничные. За полтинник, оставленный на туалетном столике, они выдраят номер до потолка и вдобавок споют и спляшут в неглиже. Отдыхай. Наслаждайся. — Ты всерьез считаешь, что я так просто возьму и расслаблюсь по команде? — Ты солдат. Тебе большую часть жизни предстоит выполнять команды. — Впервые слышу. Зачем пытаться контролировать личную жизнь? — Это не контроль. А проверка готовности. Ты не умеешь расслабляться, Стю, поэтому и заспорил со мной. Упрямец, — он звонко шлепнул меня по ягодицам, слишком неожиданно, я вздрогнул от боли, не успев сгруппироваться. Секс был всего полчаса назад, черт, за что мне этот стыд! Глаза-предатели наполняются слезами. Я заставил себя встать, постаравшись не морщиться, и спрятался обратно в кабинку. Жаль, дверка не закрывается на замок. Переключил воду на обычный режим и прислонился к полукруглой стенке. Запотевший пластик, а на нем кривые полосы, проложенные сконденсированными каплями. Все они устремляются вниз. Вниз… Бэл зашел следом, никуда не глядя, и встал под душ. Голова чуть опущена, волосы облепили спину. Я сдвинулся в сторону, в безотчетном желании знать, с каким выражением лица он моется. Не узнал. Горячие струйки стекают по его щекам и подбородку, губы крепко сжаты, а глаза закрыты. Я ощутил в груди теплый толчок, сердце трепыхнулось, заметив что-то, чего замечать не следовало. Мокрые ресницы, склеенные по две-три и четко прорисованные на бледноватой коже. Смотрятся и странно, и притягательно. Как что-то новое и неизвестное. Я не сразу понял, что подался вперед, рассмотреть их поближе. Раньше я не особо осознавал, что на свете есть красивые вещи, способные на самом деле приносить радость. Да и не заботила меня красота как таковая. Картины в музеях, модели на подиумах… какой-то фальшивый глянец, картон и заносчивые куклы. Гротескный образ чего-то прекрасного для пластилиновых дур и праздных, ужасно скучающих богачей. А я был занят выживанием и удовлетворял свои потребности на самом примитивном уровне. Сон, еда, тренировка… ну и чтоб в покое оставляли хоть иногда. А тут вдруг — ресницы. Почему всё изменилось? Зачем я обращаю внимание на внешние черты и случайное сплетение линий, подаренных природой ни за что? Какой смысл, если это цвет и форма, а не содержание? Бэл незаметным движением стряхивает с ресниц круглые капельки, а они съезжают не сразу по длинным тонким дугам, висят на кончиках, не желая падать. Отражают перевернутого меня. Смеются над моим невежеством и наивным восторгом. Наконец, лениво срываются и шлепаются мне на ступни. И так много раз. Я могу смотреть вечно. Я даже затаил дыхание, чтоб ничего не пропустить. — Прости, — он произнес это, не разжимая губ. Ресницы дернулись вверх, потеряв все капли. — А если я заслужил? — Не заслужил. Конечно, я знал, что будет дальше. Он привлечет меня к груди, поцелует, и противоречия чудесным образом исчезнут. Нет, ни хрена. Пусть дано, что я — очарованный придурок, тогда он кто? Возможно, в его возрасте я точно так же буду кружить голову тринадцатилетним новичкам. Я же с ума схожу. Зачем заставлять кого-то чувствовать так много и так глубоко?! Бэл не обнял меня. Остался неподвижно стоять под душем. Я вышел из ванной, наспех оделся и пошел в лобби-бар. Там пусто, я единственный полуночник. Скучающий бармен вмиг встрепенулся и налил мне текилы. Похоже, он предвкушает разговор по душам. Я разочарую его. — У вас волосы не обсохли, — заметил он робко. — Фен сломался. Ваше здоровье, — я осушил рюмку и поставил на стойку. — Повторите. — У нас полиция была. Говорят, тела какие-то забирали, — он налил пятьдесят миллилитров и плотно завинтил крышечку на бутылке. — Мертвые! — Не слышал. Если у гостиницы проблемы, постояльцам не положено об этом знать, — я выпил залпом до дна и поставил вторую рюмку рядом с первой с нарочитым стуком. — Повторите. — Комнату охраны опечатали. Улики важные нашли. Наркотики… и порнографию. Третью я влил в себя молча и перевернул, кладя на стойку. Жестом показал, что хочу добавки. Бармен предпринял последнюю попытку разговорить меня: — А один труп обезображен. Труп официантки. Убийца вырезал ей грудь складным ножом и унес с собой. А вторую оставил! Вот так бывает. — Чушь собачья, — вмешался новый голос. — Вторую грудь он тоже отрезал. Просто забрать не успел, за ним полиция гналась. Джин-тоник со льдом, пожалуйста. Я не донес четвертую рюмку до рта. Осторожно поставил ее, наполненную до краев. Еще осторожнее поднял глаза. Бальтазар пришел сюда без рубашки. Любой другой полуголый мужик в баре смотрелся бы уныло, максимум — смешно и вульгарно. Но этот выглядел таким лакомым и вызывающим, что мне захотелось вскрикнуть «Не пяльтесь на него!» и перерезать бармену глотку. Бармен пялился, еще как пялился. Выложил глаза, не стесняясь. В его куцых мозгах, атрофированных еженощными возлияниями и беседами с невменяемой клиентурой, не мелькнуло мыслишки, что мы можем быть знакомы. Между тем Бэл не собирался выходить из выбранного образа. Он обошел мой высокий табурет, встал за моей спиной и положил руки мне на талию. — Два часа истекли, герр Винсент. Продлевать будем? — Что? — Ваш заказ, герр. На проститутку. Продлеваем? — На кого?! — На меня, — он улыбнулся, запечатлев у меня под ухом легкий сладкий поцелуй. Взмахнул волосами, растрепанными и влажными. И запустил руку мне в джинсы. — Нет, продолжать не стоит. Благодарю вас, можете идти. Сам не знаю, зачем я так ответил. Он выпил джин-тоник, бросил мелочь, и я снова сижу в баре один. Но хоть бармен заткнулся. Просто потерял самообладание. И когда ставил бутылку с джином на место, она звякала, стукаясь об соседние. Спустя десять минут я вернулся в номер. Хладнокровно предположил, что в пустой. Однако Бэл лежал в постели с совершенно будничным видом и читал новостную Интернет-ленту. Какое счастье… я могу сколько угодно делать морду кирпичом, но от ускоренного сердцебиения меня носит из стороны в сторону. Еле разделся, упал рядом. Бэл погасил лампу и спрятал планшет. Я шарю под одеялом, пытаясь найти его ладонь. Постоянно натыкаюсь на обнаженное тело, смущенно отдергиваю руку и ищу дальше. Наверное, не найду. Наверное, он скрестил свои руки на груди, специально. — Злишься? — спросил я, отчаявшись. — Напротив. — Это игра? — Ага. Твой ход, бросай кубики. — Бэл! — Твоя душа — как огромные витражные окна, за ними скрывается храм, алтарь, покрытый шелками и золотом, и сам Господь. Что бы я ни делал, я совершу святотатство. Так не все ли равно? — Не запутывай меня, я и так дурак дураком. Что ты мелешь? Какой алтарь… — я прекратил искать его руку, и он сам мне её дал. Я сжал её, стараясь смять так, чтоб сделать больно. — И зачем ты разыграл в баре проститутку? Тебе нравится эпатаж? Мне казалось, ты скромнее. И сдержаннее. — Я должен тебя раскрепостить. Слышишь? Должен. Это моя инструкция. Быть наставником вовсе не значит быть унылым идиотом, гундосящим под нос правила ношения оружия и угол наклона при стрельбе из арбалета с высоты десятого этажа с учётом силы ветра. — Я буду учиться стрелять из арбалета?! — Не отвлекайся, — он легко вырвал ладонь из захвата и погладил мои колени. — Вольный, дикий, смелый и склонный к импровизациям — вот портрет истинного бойца ELSSAD. Зажатым неудачникам не место среди нас. Если тебе понадобится сыграть томную экзальтированную медсестру — ты сыграешь ее не хуже, чем доцента кафедры истории или крановщика на стройке. Одежда и маскировочные средства играют второстепенную роль. Главное — это настрой! И удивленное выражение оскорбленной невинности, если кто-то заподозрит тебя в обмане. Да, ты метко назвал нашу работу игрой. Но разве тебе не понравилось лицо бармена после моей выходки? Я утопил его в шоке, он сдулся, как неумело завязанный воздушный шарик. А ситуация в ванной комнате? Будь проще, Стюарт. Не грузись всем на свете. Криво постеленные коврики, поломанные полочки и лужи, натекшие под душем — не твоего ума дело. Это задачи низшего уровня, логично, что их выполняют работники низшего звена. И тот факт, что ты ТОЖЕ можешь сделать это, ровным счетом ничего не меняет. Навык мытья полов не означает, что ты должен быть уборщиком. Ты обладатель более чем одной извилины, награжден великолепным телом и прекрасной мимикой. Вот сейчас ты подергиваешь уголками губ, не соглашаясь. Потому что недооцениваешь себя. Не видишь пока, на что способен. Но ты научишься. Завладевать вниманием отдельно взятого человека или целой аудитории, гипнотизировать и внушать то, что тебе нужно. Перед этим ты должен освоить управление собственным телом. Отпустить вожжи и сбавить самоконтроль до минимума. Нервозность и перманентное напряжение укоротят тебе жизнь быстрее вражеских пуль. Пойми, в момент реальной опасности ты почувствуешь неладное в воздухе заранее, ты хищный зверь, ты дикий лис, а не голожопый потомок ленивой обезьяны. У тебя будет секунда или доля секунды, чтобы собраться и войти в режим боевой готовности. Уклониться от удара, выхватить пистолет, врезать под дых или обратиться в бегство, смотря по ситуации. Ты успеешь, ты пока не знаешь, почему успеешь, но я говорю тебе, а ты — верь мне. Одна секунда — и ты машина убийства, обученная ведению войны. Но нельзя пребывать в режиме ожидания войны «двадцать четыре на семь». Стюарт, ничто из того, что я говорю, не является блажью выжившего из ума начальства или моим капризом. Все завязано на строгом инструктаже. Недовольство твоим поведением — тоже. Заканчивай с паранойей. — Так значит… я должен довериться хлипкому замку в двери нашего номера и охране по периметру гостиничной территории? — Нет. Ты должен довериться своему и моему инстинкту. Если твой еще недостаточно тренирован и пропустит слабые сигналы опасности, то, поверь, мой — не пропустит. — А маскарад? Медсёстры, проститутки… почему всё носит явный сексуальный подтекст? — Потому что похотью легче всего манипулировать. А еще голодом, жаждой и страхом. Зачем ты спрашиваешь? Ты использовал похоть второго Ван Дер Грота для связывания и обезвреживания, ты знаешь, о чём речь. — Там были скрытые камеры наблюдения?! Я не говорил ничего о деталях за… задания. — Никаких камер, Стю. Всё намного проще. Там побывали санитарные крысы. — Вот, ты упоминаешь во второй раз, но не объясняешь. — Терпение, дружок, терпение, — Бэл повернулся на бок и поманил меня к себе ласкающим взглядом. Я мгновенно покрылся гусиной кожей, это рефлекс, дурацкий рефлекс… Его нежность сродни самой большой и смертельной опасности, которую я тем не менее должен принять. Привыкнуть и измениться, чтобы стать тем, чего от меня ждут и требуют. Я лёг в его объятья, не дыша. Попытался расслабиться. В голове будто полицейская сирена завыла. Доверие, доверие… Господи, да откуда ему взяться?! Столетиями мои предки пускались наутёк при малейшей попытке приручения. Шерсть на загривке встала дыбом. Нет, я не хотел, превращение произошло само. Я менял морфу обратно, мучительно пытаясь подчинить себе бушующее естество, а оно не желало повиноваться. В спокойном лице Бэла ничего не отражалось. Несколько минут он продержал в руках это — жуткую двойную субстанцию из похолодевшего человека и рычащего лиса. Я перетекал из одного облика в другой так стремительно, что это было похоже на конвульсии одержимого, из которого стремится вырваться демон. Мохнатая лапа, голая рука, белая рука, бурая лапа, ногти, выраставшие в кривые когти, и снова опадавшие в обычные пальцы… Я взмок, перед глазами прыгали пятна, но круговорот метаморфозы не замедлялся, я не мог остановиться. Неужели я сошел с ума? Хозяева застрелят меня. Прикончат, как взбесившегося пса… Всё оборвалось. Огромная пасть сомкнулась на горле, притормозив безумную пляску красок и форм. Острые зубы вошли мне в глотку, ловко обойдя сонную артерию, поранили шкуру, но не загрызли насмерть. Бэл превратился в волка, а я свисал из его рта на манер дохлого кролика. Изменение завершено. Я с удивлением сказал себе, что лежу крайне расслабленно между мощных челюстей и чувства опасности больше не испытываю. Ни тревоги, ни беспокойства. Есть легкое волнение, но оно, хм… особенное. Я возбуждён. И больше ничего. Он осторожно выпустил меня из пасти и зализал четыре раны на моей шее. Я тихо тявкал в ответ, это были животные стоны, вызванные не болью, я и сам не понимал, зачем издаю эти звуки. Горячий язык Бэла снова на мне, я прижимаю уши, опаляясь его дыханием, это не похоже на прежние ощущения. Мы были друг с другом только в облике людей. И я редко в своей жизни бывал лисом, только наедине с самим собой. Вообще — это аморально… является для нас чем-то вроде эксгибиционизма. Надеюсь, продолжения не предвидится. Потому что я чувствую себя полностью готовым к соитию, и мне страшно. Страшно стыдно. — Тише, тише… — он обернулся в прежний вид и позвал меня мягким голосом. — Возвращайся, Стю. Теперь тебе тоже будет легко. Прости, я снова применил запрещенный приём. Или не прощай, но я все равно тебя добьюсь. Я со стоном опустился на подушку. Горло ноет, хоть и не адски. В зверином облике боль намного терпимее и переносится легче. Чувствую в ранках слюну Бальтазара, кровь от нее густеет и сворачивается. Он еще и врачеватель. Я вздохнул более-менее свободно и лёг на его грудь. После такого экстрима не доверять ему просто дурость. Бэл положил ладони на мою талию, медленно поглаживает бока и спину. Я тихо мурлыкаю. Да, я умею. Все лисы умеют. — Как бы искусны ни были бойцы ELSSAD в убийстве, мы не всегда работаем в одиночку. И представляем собой передний край невидимой армии, которая заканчивает за нами задание, порой — выполняет самую важную часть. Наверное, ты спросишь, почему же мы так ценны. Мы, а не они. — Не спрошу. Я прекрасно знаю, что не каждому дано палить из пистолета и делать это изо дня в день, превратив в будничное ремесло, а не поддавшись один раз случайному импульсу. Или воплощая преступленный замысел, требующий для выполнения всех душевных сил и влекущий за собой шок, психоз и прочие неприятности. — Верно. Мы убийцы по найму, без эмоций и личных счетов к мишеням. Твои сегодняшние жертвы — первое и последнее исключение. Их связь с твоими кошмарами не была продумана или подогнана. Я нашел их случайно, и это была большая удача. Их личные вещи послужат тебе чем-то вроде шаманских инструментов для изгнания злых духов, позже, когда ты добудешь четвертый трофей. Но сейчас речь не об этом. Ты убил трех людей, позаботившись о том, чтоб остаться незамеченным. Это похвально. Но ты работал под давлением, в спешке и в многолюдном месте. Отпечатки пальцев стерты не были, их можно снять с пуль, застрявших в телах, при полицейском расследовании тебя без труда опознает множество свидетелей, ты находился рядом с жертвами. Еще ты летел в Нидерланды регулярным рейсом, и твоя личность также будет установлена в кратчайший срок, даже по фальшивым документам. Отсюда какой делается вывод? — Я труп. — Нет, Стю, — он сердечно рассмеялся. — Отсюда вывод, что люди, которые потенциально могли бы нас выдать — работают на нас! И не люди они — оборотни. Чтобы не засветиться, мы используем группу зачистки. Она состоит из трех частей. Первая — бригада скорой помощи из шести человек, вторая — от четырех до восьми полицейских, и третья — следователь, судебно-медицинский эксперт и патологоанатом. Вместе они называются санитарными крысами. Профессиями врачей, судей и копов они владеют по-настоящему, а удостоверения каждый раз получают поддельные с именами подставных лиц, изменяющихся в зависимости от региона работы. Они приезжают на место, забирают тела, составляют протоколы и отвечают на вопросы свидетелей и уполномоченных лиц. Принимают в случае необходимости заявки на судебные разбирательства, «ловят» опаснейшего преступника, совершившего убийство, и, как правило, предоставляют его уже мёртвым, на радость всем. Они дежурят в ближайших полицейских отделениях и станциях скорой помощи, подключаются к телефонной линии, перехватывая звонок с точки, где мы выполняем задание, бодро отвечают и выезжают. Иногда они нужны нам в качестве пожарной бригады, иногда — в формате строительного подряда. Все действия согласовываются за день-два до предполагаемой даты, иногда репетируются. Труп преступника они обеспечивают наилучшим образом, забирая одного или двух местных молодчиков, недавно вышедших из колонии строгого режима, и убивая за полчаса до «поимки». Варианты смерти разнообразны. Преступник застрелился, не желая отдаваться в руки правосудия, принял яд, выбросился из окна, сломал шею вследствие несчастного случая, падая с лестницы, или взорвался на машине во время погони. Однажды на моем задании марионеточный злодей был раздавлен упавшим балконом. И грустно, и забавно. Ребята знают толк в извращениях. — Постой… они все-таки убивают? — Нет. Во главе крысиного отряда стоит наш старший командир. Он руководит каждой операцией по зачистке, лично или дистанционно. И он же тем или иным способом обеспечивает смерть преступнику — лично или дистанционно. Однако вне операций шеф не вмешивается в жизнь санитарных крыс, ни в подготовку, ни в тренировку. У них есть собственные начальники, я, правда, не в курсе, кто они. — А который шеф? Командир D.? — Да. Но далеко не все задания требуют зачистки и дополнительных трупов, только такие необычные, как твой экзамен. Ты меня понял? Работа была сложной. Я тобой горжусь. — Мог бы и не говорить, — я ущипнул Бэла за ляжку. — Когда ты успел связаться с крысами, если я почти сразу вернулся в номер? — Ты забыл, что лежал совершенно зеленый целый час, ничего не замечая вокруг. А до этого трепетно обнимал раковину. Вот пока ты оклемался, они «почистили» отель. — Они рассказали тебе о кляпе во рту у Лодевика? — И рассказали, и показали. Фотографии уже на Facebook. — Ты шутишь?! — Нет, — он ловко поддел меня, признаю. Я поднял голову, почти одураченный, и встретился с внимательным взглядом. Теплым и заботливым. — Конечно пошутил. Спи. Утром обратный рейс. Я послушно уронил голову. Чувствую счастье и сонливость. И ещё немножко боль в шее, но она стихает. И ещё… Душевное спокойствие поколебала одна крохотная деталь из пояснения Бальтазара. Командир D. убивает людей на расстоянии.