Wild Cat

Он занимается со мной сексом на сырой земле, только-только насыпанной на свежую могилу. На две свежие могилы. Надгробий нет, слишком незначительны были персоны: на деревянных крестах прибиты дешевые таблички. Фамке и Алехандро, любовники, похороненные рядом. Романтично. Даже смерть не разлучила их. Я наклоняюсь, зарываясь пальцами в мягкий рассыпчатый грунт, а киллер ложится на меня, он сзади… Пряжка расстегнутого ремня болтается и бьет меня по бедрам, его штаны приспущены, как и мои. Он только начал, но уже вошел во вкус. Я дался покорно, без резких выпадов. Глупо сопротивляться, когда враг способен стереть тебя в порошок. В зубах он держит нож, которым задумчиво водит по моим волосам, отсекая прядки, то здесь, то там. Они падают, усеивая землю, липнут к моим рукам, даже щекочутся в носу. Он трахает меня, крепко придерживая за живот, я… я все отдал бы за то, чтобы сказать, что мне больно и больше я ничего не чувствую. Но я чувствую. И мне не больно. Ищу в себе хоть крупицу стыда и не нахожу. Стискиваю зубы, чтобы скрыть от мучителя излишний восторг, но борьба за обладание мной заведомо неравная, убийца одерживает в ней верх. О да, он лучше знает, какое наслаждение дарит. Выгибает мне шею, берет мои волосы в пригоршню и тянет. Я поддаюсь послушно. Я сделаю абсолютно все. Такой силой пропитано каждое его движение, такой властью и требованием к полному подчинению. Как намагниченный, я льну к нему и не помню ничего из тех чудовищных смертей, которые он устроил, развлекаясь. То есть помню, храню их где-то на самой границе сознания. Но мне плевать. Он прикасается ко мне, его холодная плоть во мне, он делает меня частью себя, я поднимаюсь и опускаюсь, жадно ловя на себе призрачный след его дыхания. Он дышит слабо, едва уловимо… но все-таки дышит. И ледяная кровь пульсирует в нем медленно, плотная и похожая на текучий металл. Нож просвистел, пролетая поверх моего плеча, острое лезвие целиком ушло в рыхлую почву. Киллер выплюнул его, чтобы впиться холодными губами мне в горло, я едва перевел собственное дыхание. Раны от клыков Бэла-волка совсем свежи, они есть, почему они есть, что это за чертовщина? Слишком реалистичный сон, продолжающий события ночи, вместо погружения в фантасмагорию другой жизни, в которой я голландец, в которой я предан женой и другом, я… Я застонал, не разбирая мыслей и ощущений, путая и обрывая свои глупые вопросы, убийца целует меня, засовывая острый язык в прокушенные места, сдирает с ран застывшую корочку и слизывает свежую кровь. Он кровосос, он вампир… но я никогда еще так не стонал. Руки подогнулись от накатившей слабости, я растянулся на земле, пригибаясь всем телом, только крестец поднят и содрогается от его грубых движений внутри. Я горю, подставляясь под его каменный член, замираю, подставляясь еще больше и боясь, что он остановится. Но он не останавливается. Отпускает мои волосы и засовывает руки под мокрую от пота одежду. Кончики холодных пальцев гладят талию и спину, ласкают мягко и неторопливо, дразнят, совершая ужасно знакомые пассажи, вырисовывая восьмерки и треугольники. Заставляют вспомнить и мучительно покраснеть. Так гладил меня Бальтазар. Киллер издевается. Даже тут он умудрился унизить меня. Но я не могу вырваться из плена и отказаться от собственного низменного желания, я задыхаюсь от перевозбуждения, мне нужен этот секс, он больше никогда не повторится. Сумасшедший кошмар, в котором один расчетливый и безнравственный подонок для меня желаннее самого сатаны. И жизнь тускнеет… любовь тускнеет. Прости меня, Бэл. Я продался за неимоверную чувственность порока и вывернул наизнанку душу… в которую он кончает. Земля подо мной намокла и липнет. Я лежу в ней грязный и истомленный, изнемогший от ощущений, которые подарил мне убийца. Не могу повернуться, не могу встать, даже слова не могу вымолвить. Он похлопал меня по оголенной заднице рукой в неизменной перчатке. Хорошо знакомый голос крошит на кусочки. Насмешка, вечная насмешка, у него нет другого тона для меня. — Достанешь ампулу, Винсент? Жаль, ведь не достанешь… даже хирургу придется изрядно попотеть, чтобы вынуть ее. Какая ирония судьбы, антидот в тебе, но ты не можешь воспользоваться его силой для исцеления. Отдохни. Твой друг выкопает для тебя теплую червивую кроватку рядом с супругой. Не так ли, Бэл? Не может быть! Я перевернулся в отчаянии, набирая носом и ртом пригоршню земли и песка. Отплевался, давясь от рыданий. Это действительно Бэл, в руках у него армейская лопата, в глазах — пустота. Он поддел ногой груду дерна рядом с могилой Фамке и начал копать. Киллер любовно ласкает его спину своим взглядом, сегодня он удивительно разговорчив и мил. — Тебя похоронят заживо, Винсент, но знаем об этом только ты и я. Потеряешь ненадолго сознание и пульс. А очнешься уже в деревянном ящике. Отпевать не будут. Отпевать нельзя, ты согрешил… покончил с собой, изнасилованный местным маньяком, охотником до юных смазливых стрелков из арбалета. Просто не стоило выходить гулять поздно вечером по кладбищу. Ты знаешь, что случается с милыми маленькими мальчиками, когда они пытаются вмешаться в дела взрослых? Они не выдерживают жестокости мира взрослых. И покидают нас, бросают нас всех, уходят в небытие. Господь не принимает самоубийц. — Но я не убью себя! — выкрикнул я, собравшись с силами. — Не убью! Бэл! Помоги мне! — Он не услышит тебя, Винсент. Он чужой в этом сне. Он чужой тебе. Он чужой в твоей жалкой постылой жизни. Избавься от нее. Избавься от всего. Избавься от страданий, ты же хочешь этого. А Бальтазар не слышит. Я отнял у него четыре органа чувств. Оставил зрение, но он тебя не узнает. Ты вывалялся в грязи, ты покрыт моей спермой, снаружи и внутри, и в самой глубине твоего тела покоится твое освобождение… но ты сам захотел, чтоб я затолкал противоядие так глубоко, чтоб ни одна живая душа не достала его из твоих кишок. Тогда я вспорю себе брюхо. Я чуть не выпалил это вслух. Киллер не должен знать, что я сохранил способность думать. Мне нужен инструмент. Его нож! Валяется где-то здесь, выпавший из его рта и наполовину закопанный в мягкий ноздреватый грунт. Скорее, пока он ни о чем не догадался. Скорее. Я разрежу себе прямую кишку, истеку кровью и сдохну от боли, но не умру в гробу, похороненный собственным напарником. Возлюбленным… Я искал недолго, напоровшись коленом на рукоятку, выдернул нож, он целехонький. Отчистил от земли трясущимися руками. Лезвие красновато блестит, идеально острое, к режущей кромке не пристает грязь. Отлично. То, что нужно. Киллер наблюдает, понимает, но не препятствует. Улыбается. Конечно, это форменный суицид. После вещи, которую я сейчас сделаю, очень мало шансов выжить. — Ave Maria, милосердная госпожа, — прошептал я, обратившись заплаканными глазами к небесам, и приставил нож к животу. Солнечное сплетение сжалось. — Господь меня не примет.

* * *

Я не заорал. Впервые проснулся не от своего крика, а от встревоженного голоса Бэла. Он тормошил меня за плечо. Я спал на его груди, она полностью залита слезами, как и его живот, да и постель местами тоже. — Стюарт, — он замолчал, хотя губы продолжали шевелиться, произнося один порядком надоевший вопрос. Что снилось… Что мне снилось, мать вашу? — Это, должно быть, последний, — я невесело усмехнулся. — Я просто больше не выдержу. Не смотри на меня так. Всему есть предел. Сегодня я сдох в тоске, как бродячая собака на помойке. Никому не нужный. Оплеванный. Обесчещенный. Наложил на себя руки под его торжествующий хохот. Дьявол с улюлюканьем поймал мою душу по дороге в черную зловонную яму. — Замолчи, не сгущай так краски. — Бэл, буду говорить! Я и правда больше не могу! По какому праву он истязает меня?! По какому праву он врывается в мою жизнь и уничтожает меня?! Уничтожает изнутри, через естество, через мозг! Посмотри, Бэл, он внутри, он топчет меня! Делает, что хочет, распоряжается, где и как хочет! Стоит мне донести усталую голову до подушки — он тут как тут! С набором самых страшных орудий наготове. Я изучал инквизицию, ее одиозных героев и ее отвратительные методы, но, черт возьми, их пытки и рядом не валялись! Не стояли и не метались!!! Кто он такой?! Кто?! Я был вне себя от боли и ярости и, наверное, долго бы еще надрывал горло и убивался. Бэл схватил меня поперек талии, встряхнул и мрачно указал на ночной столик. Что там? Очки. Черные, прямоугольные, стальная оправа. На правой дужке запеклась чья-то кровь, на левой — прилип комочек земли. Но этого не может быть. Я растерянно уставился на Бальтазара, как он сможет объяснить их появление? Как?! — Он обронил их, — голос у Бэла бесстрастный, почти учительский. Мое лицо мертвеет. — Специально. Снял очки, когда ты распорол себе живот. И обменял их на свой нож. Нож ему важнее очков. Он расцепил твою ладонь и втиснул в нее последний трофей. Кровь на дужке твоя, земля тоже с отпечатками твоих пальцев. Твой киллер существует, и он не твой. Завтра вы встретитесь. — Зачем ты спрашиваешь, что снилось, если знаешь?! Знал… — я надломился. И голос мой надломился. И слезы полились с новой силой. И что-то огромное, липкое и мерзкое обхватывает сейчас мое сердце, оно кричит от ужаса, сопротивляясь, и леденеет. — Если ты знал… как ты знал? Ты с самого начала знал!!! — Все твои ночные полеты запрограммированы. Каждое видение. Шедевры из глубин ада. Бальтазар бросил в меня клетчатым платком и встал с кровати. Обозначился на синем прямоугольнике окна. Постоял, ожидая какой-то реакции. Но я раздавлен, я немой и бессмысленно мну в руке его платок. Бэл обернулся. — Он никогда не посвящает в план полностью. И первые сны я узнал все-таки от тебя. Я выступал сдерживающим фактором твоего нарастающего психоза. Был наблюдателем, фиксировал твои изменения. Держал матрицу твоего поведения под контролем. Куда тебя направить, что сказать и какие ответные мысли вселить. Отточить мастерство подачи, парирования и блокировки. С последним у тебя проблемы. Ты остаешься открытым, ты не избегаешь лобового столкновения с опасностью. Каждый раз ты готов принять смерть с честью, как тебе кажется… и каждый раз эксперимент досадно обрывается, ты просыпаешься. Смерть — как выход из неоконченной игры, это проигрыш! А тебе нужен выигрыш. Стюарт, твои грезы смоделированы в лаборатории нашей корпорации, с точностью до микрометра, выверены алмазами и самим Мастером Метаморфоз в соавторстве с сыном Великой Тьмы. Они были имплантированы в твое сознание дремлющими, а активированы близким контактом со мной. В день знакомства я втащил тебя в квартиру вовсе не от нетерпения, я не опаздывал на работу. Я должен был прикоснуться. Нажать на пусковой рычаг, чтоб механизм запустился. Но я не лгал тебе о своих снах. Не лгал о работе, не лгал ни о чем, что касалось твоей будущей службы. Да, сильно не договаривал. Я и сейчас не должен был говорить ничего, я прямиком иду вразрез с инструкцией, и меня уволят. — О чем ты говоришь, о чем?! Что ты несешь? Какая работа, какое на хрен увольнение?! Бэл… С каким цинизмом он меня трахал. И ты был там, Бэл. Ты все видел, — я скинул его платок на пол, со всего размаху разбил темные очки о спинку кровати, вскочил и начал лихорадочно одеваться. — Мне насрать, какие мотивы вы преследуете. Мне насрать, для чего все это делается. Мне насрать, что будет потом. Мне насрать на эти долбаные сны и насрать на «диких кошек». Мне насрать на службу, на Марс, на Землю. И насрать на тебя. Я нашел в кухонных принадлежностях ножницы и разрезал свой прекрасный лакированный костюм. Он скрипел и поддавался очень трудно. Ножницы, в конце концов, сломались о молнию. Я плюнул, выбросил все в мусорное ведро и ушел. Надеюсь, за мной по пятам никто не гонится. На этот раз — надеюсь искренне. Оставьте меня в покое. Игра окончена. Победителей нет. Отель остался за бортом. Впереди расстилается ночной Амстердам, равнодушный город цветочных горшков, горелых кексов с травкой и грязных продажных девок. Дешевые однодневные радости, куцый соблазн, от которого воротит. Но это не полный список тамошних развлечений. Пожалуй, стоящей вещью могли бы стать наркотики. Я никогда их не пробовал, я не знаю, что они за птицы и куда они могут меня привести. Но это неважно. Главное, что они не обманут. И корчи сознания будут родными, не фальшивыми. И кончатся так, как я пожелаю. И смерть выберу себе сам, она будет плясать под мою дудку. В моем красном платье. В моих дырявых панталонах. Пляска со смертью, на весь остаток ночи. Кавалеры приглашают дам. Я притормозил в подворотне у первого же человека в широкополой шляпе, приветливо заулыбавшегося от одного вида моего бледного тоскливого лица. — Мне бы забыться, — прошептал я, протягивая ему пятьсот евро. — Что-то очень сильное. Дайте самое сильное, что у вас есть. Пожалуйста. Вколите прямо сейчас, максимальную дозу.