***
От лица Элизабет. Мне хватает всего лишь десяти минут, чтобы собрать все вещи и запихать их в рюкзак, ведь из одежды выбрала самое необходимое: пару футболок и пару кофт – так как всё остальное на мне. Туда же отправляется и блокнот, и оставленный кем-то гель для душа с запахом яблока, ибо не знаю, что нас ожидает впереди. Ликую, изредка подпрыгивая на месте и радуясь, ведь хочу поскорее вернуться во внешний мир, хочу увидеть знакомые вывески магазинов, яркие огни и людей. Боже, как же я хочу увидеть нормальных людей, взгляды на жизнь которых не заставляют выпячивать глаза и считать их сумасшедшими. Их миры не настолько странные, как мой новый. Улыбаюсь, осматривая пустующее помещение, словно меня здесь никогда не было. Хватаю рюкзак за лямку и закидываю его на плечо, пару раз моргнув от ощутимого веса ткани. Неужели одежда так много весит? Закрываю глаза и делаю контрольный вдох перед тем, как покинуть это тёмное помещение с серебряной окантовкой, вот только вижу как в комнате возле выхода что-то сверкнуло, привлекая внимание, поэтому делаю несколько осторожных шагов, прищурившись. Ожидаю подвоха, чего-то страшного, ну, или жду, что кто-то выглянет из-за угла и крикнет «сюрприз, идиотка», и я подпрыгну на месте, схватившись за сердце. Но, нет, здесь нет ни единой души, а пыльный воздух въедается в лёгкие, осадком оставаясь на стенках. Чешу щеку, подойдя к застеленной кровати, и смотрю на миленькую бежевую коробку с карточкой на её крышке. Беру бумагу в руки и верчу, после чего понимаю, что это не какой-то там скрытый шрифт, а незаметные серебряные буквы на белой поверхности. Хмурюсь, вглядываясь в контур, и читаю, двигая губами. «Береги себя.» Короткая надпись, а внутри меня что-то замирает и обваливается, заставляя улыбнуться, кротко и на один миг. Интерес подпитывается больше, чем мне хотелось бы, поэтому откладывая карточку в сторону и поднимаю крышку коробки, приоткрыв рот. Ещё раз оглядываюсь по сторонам, до конца не веря, что это правда. Что это весточка от моей матери, что это весточка от той, к кому я питала в последнее время не самые тёплые чувства. Вместо холодных льдин в моей голове появляется образ глубоких тёплых озёр, из-за чего на душе становится спокойнее. Чувство подвоха покидает, уступая место любопытству. Осматриваю заколку из чистого серебра с красивой гравировкой в виде животных и цветов, разглядываю металл, скользя по нему пальцами, дабы ощутить рельеф. Хмыкаю, ведь зачем мне какая-то заколка? Подумаешь, красивая и подарок от матери, но чем она поможет, чёрт возьми, в мире, в котором спасёт лишь оружие? Разглядываю украшение, не отвлекаясь ни на какие звуки извне. Просто стук доспехов и звон клинков, к чему уже привыкла, находясь в этом лагере. Хмурюсь, облизав губы, и кручу заколку, из-за чего роняю её на пол, вскрикнув. Она увеличилась. Грёбанная заколка увеличилась в размерах на одну секунду, я готова поклясться, что видела это. Судорожно втягиваю воздух, присаживаясь рядом с серебряным подарком, и с опаской касаюсь пальцем холодного металла. Лёгкие горят от количества кислорода, который пора выпустить на свободу, но моё внимание привлекает блестящий предмет. Снова беру в руки украшение, точно так же кручу и улыбаюсь, ведь оно меняет свою форму, превращаясь в красивый лук со светлой рукояткой. Закусываю губу, довольно издав смешок, после чего кладу вновь заколку в задний карман джинсов, втянув пыльный воздух. - Спасибо, мам, - шепчу, сделав шаг за помещение, и смотрю в небо, нахмурившись, ведь это моё привычное выражение лица, способ закрыться от чужих взглядов и показать своё недовольство, которое крою внутри слишком долго. – Вот только, не могла бы ты не лезть мне в голову больше никогда? Наверняка я веду себя странно, да и выгляжу в полной мере подобающе, однако плюю на всё это, поправив рюкзак. Контрольный вдох, бешеное от волнения сердцебиение и улыбка на губах, сдержать которую не могу и не хочу. Я уезжаю отсюда, сбегаю от всех этих богов, от клинков и въедающихся в плоть взглядов, когда пытаешься себя вести, как все остальные, а вместо этого резко выделяешься, будто солнечный свет касается только твоей кожи. Осторожно заношу руку и стучусь, после чего захожу в помещение и хихикаю, ведь вижу с какими стараниями Лука пытается запихать оставшиеся вещи в сумку. Смешное и забавное зрелище, способное вызвать хорошее настроение внутри меня, как бы не старалась хмуриться. Помогаю ему, дабы поскорее убраться из этого места и ощутить свободный ветер, гуляющий по земле, всем своим телом. Блаженно вздыхаю, вызывая удивлённый взгляд, а затем выхожу на улицу, наконец, впустив достаточное количество кислорода в лёгкие. Запах свободы манит меня, а ощущение, что кто-то наблюдает, в один момент пропадает, уступая привычной беспечности, словно ни один монстр не поджидает за тёмным углом, выпустив устрашающие когти и клыки. Моё настроение – это то, что можно объяснить улыбкой, взглядом и смешком того, кто идёт рядом и пересекает вместе со мной территорию лагеря, входя в бескрайний смешанный лес, дарящий незабываемые ощущения. - Идём? – хмуро произносит блондин, крепче сжав лямки рюкзака, и я киваю, оглянувшись и убедившись, что мы одни. Ни с кем не попрощавшись, не обменявшись раздражающими и ложными любезностями, мы уходим, не посмотрев назад ни разу. Впечатление чего-то великого и грандиозного затмевает любое сомнение. Несколько часов ходьбы по отсутствующим тропинкам утомляют так, словно я пробежала кросс в тысячу километров, отчего лёгкие болят и горят. Прижимаю руку к солнечному сплетению, на секунду прикрыв глаза, но всё равно передвигаю ноги, дабы не упасть посреди леса. Хмурюсь, облизав сухие губы, и щурюсь, вглядываясь в деревья, среди которых мелькает белое небо, затянутое густыми сероватыми облаками. Ускоряюсь, переходя и вовсе на бег, и обнаруживаю узкую трассу, по которой не ходят машины. Нет, ходят, просто очень редко. Слишком знакомое место, чтобы узнать, но на автомате делаю шаги, позабыв про навалившуюся усталость, судорожно дышу и молчу, хотя парень задаёт мне волнующие его вопросы, глухо звенящие в моей голове. Хмурюсь, вглядываясь в даль, и вижу знакомую черепицу на крышу, но добраться до туда сможем только к вечеру, когда луна вылезет на небо, а темнота заполнит собой пространство. Устало потираю шею, останавливаясь на минуту и наклоняясь, дабы восстановить сбитое дыхание. - Мы сможем попасть в город только через эту дорогу, - тихо произношу, но прекрасно знаю, что Кастеллан меня слышит. Согласно кивает, однако не одобряет ночную прогулку. Впрочем, другого выхода нет, ведь по близости никаких мотелей я не обнаруживала, разгуливая редкими вечерами без ведома родителей. Тянусь за бутылкой с водой, но та, как и минуту назад, пустая, а жажда начинает мучить, изнутри сжимая каждый орган и вызывая сдавленный стон беспомощности. Делаю шаг и морщусь. Сухое горло першит, и кашель раздирает глотку, отчего хватаюсь за шею, потирая её. Меня тошнит от отсутствия еды, что ни один из нас не предусмотрел, от отсутствия отдыха, а уж тем более воды. За одну каплю жидкости я готова отдать всё, что у меня есть, но у меня нет ничего, кроме широкого внутреннего мира, который иссох вместе с моим сознанием. У меня есть только пара шагов, чтобы дойти до пугающе знакомого дома, засевшего где-то в голове и не желавшего уходить оттуда. Безысходно и со свистом втягиваю в себя воздух, вглядываясь в окна, наполненные ярким светом ламп. - Твой дом? – понимающе и хрипло спрашивает блондин, взъерошив короткие волосы с рыжеватыми кончиками, ведь я остановилась, впившись взглядом в потрёпанные временем доски крыльца. Сколько себя помню, этот дом был самым тёплым воспоминанием в моей жизни, но сейчас не могу сделать и шага без страданий, которые вытерпела здесь. Здесь меня ненавидели, плевались проклятьями и закрывали в комнате, не выпуская неделями, пока жалкие стоны не превращались в беспомощные крики о помощи, пока мои слёзы не находили выход, обжигая холодные щёки, пока мне не хотелось рвать на себе кожу ногтями. Всё забытое внезапно наваливается на меня, отняв дар речи и наполнив глаза солёной жидкостью. Шумно выгоняю воздух из лёгких и делаю первый шаг, а в моё сознание врываются переломные моменты, забыть которые было необходимостью и блаженством. Закусываю губу, зажмурившись, и подавляю саму себя, чтобы не закатить истерику посреди дороги, на которой мы стоим. Контрольный вдох позволяет собрать разум по мелким осколкам, похожим больше на пыль, так что уже уверенно иду к дому, с опаской разглядывая окна. Можно просто забраться в мою комнату, а оттуда прокрасться в ванную и наполнить бутылки водой. Стены в помещении толстые, и никто не услышит журчания. Киваю сама себе и хватаю Луку за руку, зная, что кочки заднего двора могут оказаться ловушкой даже для полубогов, осторожно ступаю, вглядываясь в кромешную тьму, ведь солнце зашло за горизонт, накрыв чёрным одеялом всё вокруг. Проглатываю скопившуюся во рту жидкость и свободной рукой поправляю рюкзак, дабы тот не соскочил с грохотом на трубу и не создал кучу проблем. Полиции из-за истерички-мачехи мне не хватает для полного счастья. Осторожно заглянув в пустующий тёмный зал, до которого лишь доносятся маленькие лучики искусственного солнца, хватаюсь за оконную раму, впившись до боли в дерево. Пальцы тут же начинают хрустеть, и боль прожигает конечности, заставив зашипеть. Я столько раз терпела подобные ощущения, так что сейчас не способна сдаться в самом начале. Закидываю ногу на выступающий бетонный фундамент и подпрыгиваю, встав на внешний подоконник. Не смотрю, иначе потеряю всякую уверенность. В этот дом возвращается совсем не та Элизабет Фитч, которая сбежала отсюда не так давно. Собираю все силы в кулак, облизав сухие губы, но рука соскальзывает с выступа, с которого начинается второй этаж, из-за чего сердце пропускает несколько ударов. Я готова вскрикнуть, но сильные руки помогают удержать равновесие. Шёпотом благодарю парня и быстро забираюсь на свой балкон, перевалившись через его перила с громким шумом. Не такая уж я и выносливая как казалось до этого. Тру лицо ладонями, упираясь спиной в кирпичную стену, и устало прикрываю глаза на пару секунд, чтобы прийти в себя. Сонливость и усталость становятся бременем, и подняться на ноги невероятно трудно, словно меня заковали в кандалы. Дрожащими руками приподнимаю створку окна, разглядывая помещение, обдающее моё лицо теплом. Эта комната – мой отдельный мир, безопасность в котором не имела границ, стоило лишь повернуть замок в сторону и закрыть дверь от посторонних. Залезаю внутрь, оглядываясь, и слышу тихий топот, отчего резко поворачиваюсь в сторону балкона, схватившись за сердце, но потом расслабляюсь, ведь это всего лишь Лука, свалившийся на пол точно так же, как я, который решил потоптаться на одном месте, дабы скрасить глухую тишину в округе. Хлопаю ладонями по ногам и шикаю на парня, хмуро вглядываясь в тёмный силуэт. Так как я любила скрывать, что не сплю, знала под каким углом нужно включить лампу, видеть всё и при этом не подавать признаков бодрствования, поэтому легко нажимаю кнопку, не боясь, что нас заметят. Всё лежит точно так же, как и было до моего ухода, только ещё тонкий слой пыли сверху, словно меня забыли и закрыли комнату на замок. Бью себя по лбу, забыв, что сама же это и сделала. Заглядываю в ящики комода и выкидываю оттуда пару вещей под удивлённый взгляд блондина и его стремительно изгибающиеся брови. - Что? Девушки носят нижнее бельё, чтоб ты знал, - шепчу, а затем хлопаю по рукам Кастеллана, ибо тот начинает рассматривать мой лифчик, держа его на весу. – Ты, что, совсем придурок? Он довольно улыбается вместо того, чтобы помочь мне засунуть одежду в рюкзак, поэтому хмурюсь, стараясь не рассмеяться от забавности всей ситуации. Притворно ворчу себе под нос, закрывшись волосами, и пыхчу, застёгивая молнию. Оставляю вещи на кровати и, взяв с собой наши бутылки, щелкаю дверным замком, выглядывая в пустующий коридор. Благодарю мачеху за то, что она постоянно всё застилает коврами, ведь мои шаги, едва слышные, становятся абсолютно беззвучными. Осторожно ступаю, оглядываясь и готовясь в любой момент сорваться с места и выпрыгнуть с балкона, не жалея костей, напряженно задерживаю дыхание и сжимаю горлышки пластика. Глаза болят от темноты, но, так или иначе, хоть что-то вижу и не спотыкаюсь, неуклюже распластавшись. Делаю шаг и замираю, закусив губу до крови, ведь половица скрипнула под ногой и внизу, видимо, в столовой, скрип вилок об поверхность тарелок затих. В доме повисла абсолютная тишина, с которой пытаюсь слиться, прислушиваясь к каждому звуку. Как только услышу топот, так сразу сбегу. Однако, к счастью, семья продолжает трапезу, посчитав, что им показалось и это всего лишь сквозняк. Быстро и с опаской проскальзываю в ванную, невероятно ловко и тихо закрыв дверь, только после этого включаю свет и начинаю наполнять водой бутылки, попутно жадно глотая жидкость из-под крана. Плевать, что с хлоркой.***
Девушка осторожно выходит из ванной комнаты, предусмотрев сначала выключение света, а уж потом открытие двери, после чего, озираясь, делает аккуратные шаги, проклиная новые половицы, скрипящие совсем не от старости и не от веса. Просто эти грёбанные доски решили поиздеваться над полубогами. Лёгкие до этого бутылки с водой приобрели непривычную тяжесть, так что Элизабет закусывает губу, когда горлышко поспешно выскальзывает из руки, но она решительно прижимается спиной к стене для опоры и помогает себе ногой, придерживая донышко. Тихий шёпот, «чёрт» и ворчание нарушают относительную тишину коридора, пусть внизу и стоит звон тарелок и столовых приборов. Прикрыв на секунду глаза и сделав контрольный вдох, вновь возобновляет попытку тихо добраться до своей комнаты, однако грохот исходящий из помещения доносится до её ушей невероятно быстро, вызвав всплеск эмоций в груди. Всё неприятно сжалось от одного лишь топота со стороны лестницы. Тишина переходит на самый дальний план забот, а Элизабет, громко топая, срывается с места, шепча под нос оглушительное «чёрт, чёрт, чёрт», ведь ей не хотелось видеть родителей, видеть тех, кто так бесцеремонно выпер её, хотя и надеялся, что та вернётся через два дня. Точно начнут отчитывать и закроют в комнате, как в клетке, если ещё промедлит секунду, остановившись перед родной дверью из светлого дерева. - Ты..ты, - задыхается она, засовывая тяжелые бутылки в свой рюкзак, махает рукой парню, подгоняя его, чтобы тот спешил вылезть в окно на балкон, ибо дверь закрыта на ключ, который девушка никогда не имела. Громкие шаги бьют по вискам, а сердце готово выпрыгнуть из грудной клетки, поэтому маленькие капельки пота проступают на лбу. Мужчина уже спешит на источник звука, пока Фитч рыскает по помещению, вспоминая, куда же дела свою драгоценную копилку-собаку. Наполненная кучей бумажек и монет за продолжительный промежуток времени полая статуэтка попадает в рюкзак. Тяжело вздохнув и бросившись к открытой створке окна, она переступает через подоконник, до боли сжав лямки, ведь внутри неё ураган. Бешеное стихийное бедствие, которое сносит всё на своём пути и выкидывает мысли из головы. Отец девушки влетает в комнату, когда Элизабет перелезает через перила, судорожно втягивая воздух и цепляясь за любой выступ, дабы не соскользнуть. Взгляд потемневших от стресса зелёных глаз впивается в точно такие же, невероятно тёплые, как хвойный лес в знойный день, дарящий приятные ощущения. И она просто уже не может дышать, не может двинуться, видя перед собой человека, к которому так хочется броситься в объятья, почувствовав то, чего была лишена всю жизнь, но со стороны коридора доносятся противное «Дорогой» и омерзительное «Папа, что происходит?». Её папа больше не её, и осознание этого мучительно ломает каждую кость, оставляя чёрные синяки на плоти. Внутри что-то умирает, ведь желание вернуться заставляет выпрямиться и упрямо смотреть на человека, который находится так далеко, пусть и на небольшом расстоянии. Это расстояние длиной в долгие неизвестные километры между особенными родственниками. Его дочь полубог, дар от богини, что нарушила свой обет ради прекрасного дитя. - Папа, я люблю тебя, - дрожащий от слёз голос подрывает уверенность в том, что она когда-либо вернётся в этот противный, недружелюбный и холодный дом. Нет, это больше не тот дом, в котором она жила, выслушивая оскорбления в свой адрес. - Элизабет! – мужчина бросается к окну, желая вернуть дочь обратно в дом, но останавливается, видя сверкнувшее на один миг серебро в её глазах, а девушка, воспользовавшись ступором, улавливает знакомый силуэт мачехи и делает шаг в темноту, вскрикнув от перевернувшихся внутри органов.