Очнись. Все боги - эгоисты.

До чего же тяжело подниматься на ватные ноги, когда проделываешь столь, казалось бы, короткий путь, но устаёшь, теряя самого себя в мелькающих тёмных пейзажах подсвеченных оранжевыми огнями высоких фонарей. Это безумно тяжело, тяжело и путешествовать ради уже исполненной другим человеком задачи, тяжело мотивировать себя сделать шаг только ради того, чтобы доказать важному в жизни человеку, что ты не слаб, и что ты можешь бороться за себя. Тяжесть в груди не позволяет делать полный вдох, сырой воздух мотеля забивается в лёгкие, оставляя после себя неприятный осадок. Безвольные слабые руки вдоль тела и взгляд зелёных глаз в собственное отражение, будто там стоит другой человек, которого девушка так яро ненавидит. Нет, она ненавидит богов каждой фиброй своей души только потому, что те бросили своих детей на произвол судьбы, не пытаясь защитить их от самих же себя, от внешнего чересчур опасного мира, где монстры бессмысленно охотятся на полубогов ради злобы тех, кто занял место на Олимпе, смотря на всё свысока. Элизабет возвращается в кровать, чуть дрожа и едва находя силы передвигаться, прижимается к парню со спины, обвивая кольцом рук, на что он поворачивается, взрывая в себе вселенные, дабы посмотреть ей в глаза и показать собственную силу, а не слабость, которую так яро скрывает за лёгкой улыбкой. Ведь кто-то из них должен быть сильным, когда другой с разбитыми мечтами, разбитой семьёй и разбитой жизнью разбивается на осколки беззвучно и безмолвно. - Эй, как ты? – этот вопрос самый обычный, какой задают каждый день люди друг другу, но для них это что-то большее. Словно с помощью пары слов ты открываешь ворота в новый неизведанный мир, и мир открывается тебе, рассказывая о том, что гложет его. Так они поддерживают друг друга. Иначе и не умеют. Их никто не учил заботиться о других, одного учили заботиться только о себе, а другого уничтожали каждую секунду, кидая слова-ножи и разрезая плоть на куски. Внешняя среда обитания не столь прекрасна, какой казалась Кастеллану в мечтах о том, как он будет пересекать огромные улицы крупных городов с яркими переливистыми огнями неоновых вывесок, фар машин и ламп в чужих окнах, где царит уют и тепло, так необходимое полубогам. Как он будет сидеть в забегаловке, потягивать вкусный кофе с терпким привкусом, смотреть в окно на суетящихся людей и чувствовать себя частью другого мира, где монстры иные. Где война не зависит от того, есть ли в твоей крови ихор высших существ, появившихся ещё до самого зарождения мира, создавших этот мир из тьмы. А сейчас они вдвоём лежат на кровати дешёвого мотеля, в котором запах сырости впитался в каждую ткань и обрывок обоев, за окном которого горы мусора и убитая людьми природа. А ещё расстояние впереди, которое нужно преодолеть, сидя на сидении чёртового автобуса, чувствуя как конечности немеют без подвижности и даже нет способа скрасить время книгой из-за дислексии. Прочерчивая тусклым взглядом пышных лесов хлипкое окно, грозящееся при малейшем прикосновении развалиться и позволить ветру и дождю прорваться сквозь слабую оборону, Фитч слабо улыбается в ответ, в следующую секунду прикрывая глаза от хронической усталости, залёгшей тенями под ореолами зелёных деревьев. Она тяжело втягивает в себя неприятный воздух и утыкается носиком в ключицу парня, на этот раз заполняя лёгкие его запахом, самым дорогим сокровищем на свете, стоящим мириады звёзд, которые достать с неба – задача не из лёгких. Девушка чувствует то, что никогда не чувствовала даже при чтении сопливых розовых книг о любви, в которых не было настоящих чувств, была лишь слабая привязанность и дело оставалось лишь за случайными прикосновениями в тайном плане, построенном заблаговременно до встречи двух главных героев. А их отношения начались с ненависти, презрения и надменности. Это словно ресурсы для их чувств, из которых они построили себе огромный город, в чьих улицах, широких и узких, покрытых мокрым серым асфальтом, заблудились, ища путь друг к другу. «Это нечто волшебное, наверное» - проносится в её голове, а затем Эффи, секундно зависнув в другом мире, приближается к парню, с опаской касаясь его мягких губ и чуть морщась, шутливо, конечно же, от проступающей щетины, не портящей вида Луки. Ему это шло, придавало больше грубости и бунтарства, скрытого в светлых бухтах далёких экзотических островов, где накалившийся от яркого солнца песок, лазурное прозрачное море и куча зелени. Откинуть в сторону песчаные берега и получится их мир. Лазурит и изумруд, чьи цвета идеально сочетаются в любых оттенках, ведь природа не ошибается с гаммами. Они не совсем понимают это, не до конца осознают тягу друг к другу, не признают, что с каждым днём их связь становится крепче, словно слои невероятно прочной верёвки нарастают сверху на маленькую нить, которую они протянули друг другу с первым взглядом, не раз разрезая её и завязывая крепкие узлы, чтоб не порвалось ещё раз. Слабо покусывая нижнюю губу девушки, Кастеллан задумывается и понимает, что всё это правильно. Он не чувствовал правоты своих действий, когда касался тел абсолютно чужих, неродственных ему, душ, а сейчас он касается её и по коже растекается приятное тепло осознания, что рядом есть кто-то, кто рядом и останется до конца, как бы страх остаться брошенным не пытался подорвать веру в это. Пара дней, они прибудут в Сан-Франциско, город тысячей огней и утренних туманов, покончат с яблоком из сада Гесперид и сбегут из этого мира, озираясь назад лишь для того, чтобы узнать – нет ли за ними хвоста в виде прошлого, которое явно будет преследовать до конца. И они будут бежать, пока не найдут уютный маленький городок с мизерным населением, нулевым процентом древнегреческих чудовищ и доброжелательными людьми. У них впереди неизведанные вселенные тысяч пунсонов на карте огромной Северной Америкой с разными климатическими поясами. У них впереди обширные океаны новых чувств, новых ощущений. Медленно, стараясь растянуть момент, он убирает одеяло, закрывающее взор на хрупкое тело, проводит по изгибам, припадая губами к тонкой шее, на которой нервно пульсирует сонная артерия, а в грудной клетке, которой он касается пальцами, стучит сердце, грозясь нахрен снести оборонную стену из костей. Броситься наутёк, чтобы потушить пожар, зажжённый внутри ухмылкой и взглядом. Слабый вздох тонет в новом поцелуе, и Элизабет ничего больше не желает, желает только утонуть в его лазурных бухтах и дышать водой, что несовместимо с жизнью, но она попытается совершить невозможное. Один момент, всего секунда, за окном бьёт молния в какое-то одинокое дерево и пожар в попытках разнестись по округе гаснет струйкой дыма под толщей длинных капель, расчерчивающих небо и окрашивающих его в стальные и свинцовые света, а с каждым часом, приближающимся к вечеру, тучи раскрашивают тонкими пластами антрацита, отдавая осадкам свою энергию от сгорания. В хмуром дне они наслаждаются друг другом, вдыхая один и тот же запах – их общий – и улыбаются в мягкие губы, вновь сливаясь в поцелуе. В такие моменты чувствуешь себя самым обыкновенным и самым счастливым человеком на свете, знаешь, что вся жизнь как на ладони: расписана по мелочам с ещё более мелкими деталями и огромным миром рядом, изведывать который нужно начинать незамедлительно. Но всё прекрасное заканчивается с окончанием дождя, и тогда приходится выйти на сырую трассу и снова измучить ноги, ноющие в суставах от изнурительной ходьбы, приходится терпеть сырость и серость небес, обволакивающую холодом. Приходится вжиматься в ткань тёплой кофты, прижиматься друг к другу, чтобы чувствовать себя не одним среди ледяных ветров в округе Питтсбурга. Элизабет сжимает сильнее лямки рюкзака и напрягается всем телом, когда автомобиль по близости начинает сдавать ход, но расслабляется, когда машина заворачивает на тропинку усыпанную камнем и реками луж. Паранойя становится твоим вторым «Я», когда пытаешься выжить в мире, который и сам не прочь выжить тебя из себя. Лука пытается, правда пытается, вобрать в себя печали и усталость этих дней, пытается заставить девушку не думать о том, что не выпрыгни она, может, всё бы получилось, может, она бы сейчас сидела за столом в тепле, улыбалась своей семье и уплетала за обе щеки невероятно вкусный ужин, делясь впечатлениями о новом дне в новой школе, где смогла подружиться с парой милых ребят, призывающих её отправляться в лесные походы, прогулки по городу или просто вдохновляющих на уютные посиделки в комнате, когда за окном темнеет и лунный свет вместе со звёздами дают жизнь новому миру. В таком случае, это было бы из рубрики фантастики, если не фэнтези, ведь полубогов преследует повторяющаяся линия судьбы – смерть с распростёртыми костлявыми объятиями и самодовольной ухмылкой, мол, не смог убежать. Лука пытается заставить себя верить в то, что Элизабет действительно отказалась от всего, чтобы принять его. Она даже отказалась от самой себя, ибо несовместимо это – нанесённые раны, от которых остались белёсые молочные шрамы на фарфоровой коже, и поцелуи, покрывающие каждый сантиметр кожи. Видимо, парень действительно сожалел о произошедшем, касаясь губами бледных полосочек, чуть ли не зализывая их, думая, что это всё ещё незатянувшиеся увечья, оставшиеся воспоминаниями под корой мозга. Вот бы развернуться назад во времени с нынешними воспоминаниями и подарить ей ещё больше огня, тепла и улыбок. Поэтому сейчас он нежно обхватывает её плечи руками, продолжая размеренно шагать по размытой обочине, изредка спотыкаясь, но не падая в грязь. Шумные и глубокие вздохи впитывают в тело свежий запах после дождя, приносящий каплю расслабления. Всего лишь микроскопическую каплю, облегчающую боль в коленях и голеностопе от каждого шага. Наконец-то они доходят до крупного города, пройдя не такое уж и огромное расстояние, кажущееся безумно коротким из-за разговора ни о чём и лёгких прикосновений, полных неприсущей Луке нежности. Он ведь всю жизнь был грубым, наглым и самодовольным парнем, зарывшим своё сердце под одинокой сосной огромных размеров, охраняющий их лагерь, он похоронил самого себя вместе с девочкой, которая никогда не улыбнётся ему и не скажет: «Эй, парень, чего киснешь?». И, вот, при взгляде на девушку с кофейными волосами и прекрасными изумрудными ореолами радужки Кастеллан словно возвращается туда. Нежно потирает шершавыми подушечками корни дерева, под которыми скрыта кукольная кожа и прикрытые глаза цвета грозовых туч. Он возвращается к покойной дочери Зевса, Талии, и вынимает своё сердце, покрытое тёмно-зелёным мхом, отряхивает его и заставляет светиться ради другой. Да, блёклое пятно на пульсирующей плоти никогда не станет вновь цветным, ведь боль потери – самая худшая боль, когда осознаёшь, что человек, с которым пережил действительно трудные и опасные моменты, больше не может прикоснуться к тебе тёплыми руками и заставить поверить в то, что мир всё-таки не потерян. Фитч стоит только растянуть бледно-розовые губы в улыбке, и солнце возрождается в груди парня, сжигая его прошлого и вверяя настоящего, восставшего из пепла собственного тела. Эта девушка дала ему больше, чем сама сознавала. Эта девушка дала ему себя.

***

От лица Элизабет. В очередной раз по собственной глупости бьюсь об окно лбом и ойкаю, потирая место удара горячей ладонью. Лука смотрит на меня с усмешкой, отчего чувствую себя неловко и кротко улыбаюсь, тяжело вздохнув от собственной неуклюжести, взъерошив приглаженные влажностью после дождя волосы. За пределами салона автобуса светит яркое солнце, поднимаясь ввысь и близясь к полудню. Не могу удержаться, чтобы не посмотреть на светило, но резко отвожу взгляд, ощутив боль в глазах. Держу в руках серебряную заколку, потирая пальцами невероятно красивую гравировку, и хмыкаю, разглядывая блеск, не характерный для драгоценного металла и вообще подобных украшений, созданных руками человека. Это божественный подарок и, как бы мне не хотелось питать к матери негативные чувства, за это я ей благодарна. Целый день в пути пока что не отдаёт усталостью в суставах и костях, хотя мышцы шеи затекают от постоянного положения сидя, не спасают даже короткие остановки, на которых мы едва успеваем купить что-нибудь перекусить, как несёмся до автобуса, перебирая ногами, дабы не опоздать и не профукать деньги. Кстати, о деньгах. Пара ночей и два билета – всё, на что осталось оставшейся трети от былой суммы. Так или иначе, нельзя было терпеть постоянный терзающий голод и спать, где попало, хоть мотель и не был «первой свежести». Набираю полную грудь воздуха, хлопая по карману джинсов, и мысленно пересчитываю каждую купюру и цент, чтобы потом не ошибиться и не стоять перед кассой, как последняя идиотка, выслушивая недовольные возгласы о задержке очереди попусту. Штаты мелькают один за другим. Покинув ещё хмурую Пенсильванию, минуем Западную Вирджинию с её горной местностью и влажным климатом, Огайо с бесконечными зелёными лесами и озером Эри, Индиана с кардиналами, рассекающими небо и крупным Индианополисом. Там мы остановились на целых полчаса, так что смогли посидеть в кафе и позволить себе кофе на остатки, отделённые от нужной суммы, чтобы не забыться и не потратить слишком много времени на путь до Сан-Франциско, где находится сад с чёртовыми яблоками, к которым не питаю ни восторга, ни восхищения. Просто фрукт, который пригодился вдруг Гермесу. Почему он сам не может спуститься с Олимпа, сорвать плод с яблони и вернуться обратно без каких-либо затрат в плане чужих сил, а ведь мы – люди. Нам самим нужны силы на жизнедеятельность. Иллинойс без остановок, хотя мне до безумия хотелось попросить водителя сделать часовую остановку, чтобы мы смогли прогуляться в прериях недалеко от трассы. Безумно красивые леса, журчащие вдалеке ручейки, едва слышные только благодаря тому, что мы полубоги. Миссури и Канзас просто пролетают мимо снов, так как от усталости разглядывать в окно мелькающие огни населённых пунктов уже не хотелось. Хотелось в мягкую кровать, на мягкую подушку, под мягкое одеяло, а вместо этого мы с Лукой довольствовались его толстовкой, в обнимку терпя неровности дороги и внезапные кочки, вырывающие нас из царства Морфея, в которое возвращались с огромным трудом. И вот сейчас мы наконец-то оказываемся в Денвере, хотя я сама препиралась насчёт крупного города с прозвищем «город высотой в милю». Засушливый Колорадо встречает нас жарким климатом, из-за чего недолго распрощавшись с кофтой, завязываю её на бёдрах, поправляя задравшуюся футболку и усмехаюсь, шутливо нахмурившись при взгляде парня на открытый участок кожи. Борюсь со смущением, ведь он – мои первые романтические отношения. Застенчиво заправляю волосы за уши и щурюсь, разглядывая снующих везде людей с огромными чемоданами и те не ограничиваются одним. После полудня чёртово солнце жарит так, словно мы находимся на раскалённой сковороде, и я даже хмурюсь, слыша как шипит асфальт, когда на него попадает случайно кем-то пролитая вода или дороги освежают специальные машины. Приходится собрать волосы в высокий хвост, дабы не ощущать неприятные капельки пота на шее. Скрываясь под навесом вокзала Денвера, бреду к кассе и задаю вопрос о расположении самых дешёвых мотелей где-нибудь по близости, чем женщина озадачивает меня, заставив поколебаться. Заранее спрашиваю про билеты и, узнав их точную стоимость, покупаю на завтра, решая записать напоминание в телефон, а потом, поглядев на искалеченный экран, вздыхаю, понимая, что придётся спать до безумия чутко, чтобы не пропустить автобус. Возвращаюсь к Луке, который, кстати, теперь таскает и мой рюкзак, из-за чего получаю время расправить плечи и дать им отдохнуть от груза, и тогда нам предоставляется квест «найди мотель без карты», так как на карту денег не остаётся. - А где мы возьмём деньги на обратный путь? – улыбаюсь, скрывая беспокойство, так как на работу меня ни за что не возьмут без опыта, да и сам Кастеллан пожимает плечами, а затем усмехается: - Обману кого-нибудь, или я не сын Гермеса, - хмыкаю, не одобряя подобное, но придётся пойти на что угодно, чтобы вернуться обратно в Нью-Йорк и подняться на Олимп, вручив богу доказательство совершённого подвига. Чешу щёку, не обнадёживающе вглядываясь в даль, где нет навеса, под которым можно было бы спрятаться от палящих лучей. - Ну, что? Чем быстрее доберёмся, тем быстрее окажемся в нормальной температуре и примем освежающий душ, - энергично произношу, беря парня за руку и срываясь с места, проклиная духоту с пылью в сухом городе, где практически не выпадают осадки из-за климата. Не то, чтобы я бегу, но изредка ускоряюсь, когда выходим из тени зданий, минуя пешеходные переходы. Мне в новинку держаться за руки на людях, поэтому, после собственных действий, начинаю смущаться, однако не позволяю выпустить его «из виду». Вытираю свободной ладонью влажный лоб, облизывая губы, и ощущаю, что горло сохнет внутри. - Боже, как же жарко, - произносим почти хором и улыбаемся, стоя на светофоре и теряясь среди подростков, едва ли готовых выползти из своих домов на улицы Денвера. Чем ближе к мотелю, тем меньше людей и тем больше моя паранойя, заставляющая постоянно оборачиваться, ища монстров среди редких прохожих. Парень пытается успокоить меня, уверить, что рядом никого из существ нет, однако сам, замечаю это краем глаза, оглядывается, убеждаясь в правоте моих сомнений. Втягиваю сухой обжигающий воздух, закашливаясь от клубов пыли от точно такого же сухого воздуха, и чуть ли не забегаю со скоростью света в здание. На стене висит кондиционер, потокам холода которого подставляю лицо и наслаждаюсь, когда прохлада обволакивает шею и руки. Часто моргаю, привыкая к приятному холоду, который вскоре неприятно пронизывает моё тело до костей, заставляя вздрогнуть от острых ощущений. Роюсь в карманах и едва нахожу немного помятые купюры, которые протягиваю тучному мужчине с проглядывающейся сединой, что сидит за стойкой и бесстрастно провожает взглядом двигающуюся в маленьком телевизоре картинку. Получаю ключ без лишних напутствий о том, как хорош мотель, и как хороши в нём номера, ведь мне плевать на обстановку, главное – чтобы было где спать, а всё остальное как-то не трогает. Тяжело втягиваю воздух, проходя в помещение, предварительно повернув ключ в замочной скважине, делаю осторожные шаги, осматриваясь, после чего устало скидываю с плеч рюкзак и неспеша захожу на кухню, отделённую дешевой перегородкой, которая вот-вот рухнет при дуновении ветерка. Здесь душно, но открывать окна не лучшее решение, поэтому всячески «шарюсь» взглядом по стенам, ища хотя бы намёк на кондиционер, однако нахожу только жалкий разваливающийся вентилятор, бывший когда-то белоснежного цвета, а теперь серые пятна покрывают кнопки наряду с жиром чужих пальцев. Устало пожимаю плечами, шумно сглатывая и борясь с сухостью во рту, пока поворачиваю вентиль с холодной водой и не забочусь о том, что вода может быть не пригодной для питья. Плевать, мне просто нужно смочить сухое горло и справиться с этой слабостью от обезвоживания. Жадно делаю крупные глотки, давясь жидкостью, умываюсь, потирая лицо ладонями, и, наконец-то, облегченно и несколько расслаблено улыбаюсь, поворачиваясь к парню, что разбирает необходимые вещи, как, например, постельное белье, в котором нуждаешься в таких местах, прекрасно зная, зачем снимают подобные номера. Он взъерошивает короткие светлые волосы и, немного задумавшись, едва ли на секунду, поднимает взгляд своих глаз на меня, отчего моё сердце начинает скакать в груди, а перед глазами взрываются фейерверки. Не знаю, как описать это чувство, но это куда острее наших поцелуев и самых банальных прикосновений. Его взгляд небес, и я готова смотреть в них всю свою жизнь, готова наполнять его моря улыбками и дарить ему лунный свет в ладонях, как бы невозможно это не звучало.

***

Вечерняя прохлада опускается на живой город, на улицы высыпают толпы людей, и не только их. Чем ближе к Сан-Франциско, тем больше монстров в каждом населенном пункте, тем больше оглядывается пара, которой сейчас, похоже, любые горести нипочём. Элизабет сидит за хрупким столом на кухне, опирается локтями на старую поверхность и прислушивается, как бы не скрипнуло, не треснуло. Горячая чашка с чаем - больше ничего не нашлось – не спешит остывать, да и сама девушка не особо спешит сделать глоток. Задумчиво вглядывается в непонятную жижу, а потом вспоминает про заколку в волосах, которую тут же начинает вертеть, примечая, что в вечернее время та блестит более загадочно, чем днём. Впрочем, не столь это и не обычно, так что шатенка взъерошивает локоны и тяжело вздыхает, не прикоснувшись к напитку. Лука непривычно спокойно и умиротворенно лежит на кровати и, уткнувшись в экран телефона, играет в игру, издающую странные булькающие звуки, из-за чего девушка просто не может не хихикнуть и не присоединиться, дабы понаблюдать. Присаживается рядом, чем перенимает на себя внимание и немного мнётся, так и не привыкнув к их отношениям. Нечто странное, колющее внутри, но приятно разливающееся по внутренностям, согревающее изнутри. Ранее неизвестные чувства разрывают само существо Фитч. При одном его взгляде она перестает дышать, начинает хмуриться, как и сейчас, но, поборов себя, ложится рядом, кивнув на экран в знак продолжения. И всё бы ничего, правда ничего, если бы внимание по-прежнему не было бы сфокусировано на девушке. Она кротко улыбается и ещё раз кивает в сторону телефона, смущаясь пристального взгляда голубых глаз, из-за чего смотрит в сторону, желая закрыть лицо руками. Кастеллан издает самодовольный смешок, борясь внутри с тем, что вдруг решило найти выход. Они так устали, столько времени в пути и вот такое спокойствие как раз в пору, вот только внутри нет ничего подобного, тихого и умиротворенного, ведь рядом с ней в парне клокочут грозы и ревут бури, а ураганы сносят города его самоконтроля, из-за чего сдерживаться становится не так легко. Элизабет прижимается и поудобнее устраивается у него на плече, наблюдая за процессом скучной игры, в которой нужно выделять цветной линией слова. Но навряд ли её когда-нибудь заинтересует что-то подобное, поэтому она привстаёт на локтях, тяжело вздохнув, и уже хочет вновь вернуться на кухню к кружке с чаем, как в эту же секунду парень откидывает в сторону телефон, что-то недовольно пробурчав и перекрыв путь с кровати. Фитч чуть хмурится и усмехается, наблюдая за тем, как сильные руки обхватывают её запястье и заставляют остаться на месте. Приходится перевернуться на бок, чтобы не испытывать неприятные ощущения. Внутри сердце бешено стучит и вот-вот готовится к хренам пробить грудную клетку, лёгкие срываются на шумные вдохи, когда их взгляды встречаются и именно в его взгляде девушка видит то, чего желает. Их губы вмиг сливаются в одном поцелуе, и парень действительно пытается быть нежным, что ему заведомо не присуще, однако грубость маленькими каплями нетерпения наполняет сосуд. Он теряет контроль и оказывается сверху, налегая тяжестью собственного тела на хрупкую шатенку, впрочем, та вовсе и не сопротивляется, отвечая на каждое жесткое и резкое движение. Да, после подобных прикосновений останутся тёмные синяки, но разве им сейчас на это не плевать? Лука аккуратно, чуть дрожа, проводит рукой по стройному бедру Эффи, а та жадно глотает воздух, прикрывая веки, чтобы острее прочувствовать как он берёт её ногу под колени и закидывает себе за спину, прижимаясь и уничтожая каждый миллиметр между ними. Где-то на кухне мигает единственная лампочка в помещении, оповещая о ещё одном скачке электричества в проводах, а никто на это не обращает внимания, когда пара наслаждается друг другом во всех проявлениях этого наслаждения. Чувства разрываются на кусочки, всё существо взрывается и полыхает огнём, когда вновь и вновь они касаются губами друг друга, буквально впиваются пальцами в кожу и едва отрываются с явным нежеланием оставить целым хотя бы один кусочек ткани. Воздух накаляется, а двухместная кровать постепенно словно бы сжимается в узкую софу, на которой навряд ли может уместиться с удобствами даже один человек. Кислород напрочь вылетает из лёгких, когда его рука останавливается на крае футболки, что через несколько секунд мягко ложится на пол.