Очнись. Все боги - эгоисты.

От лица Луки. Мне уже порядком поднадоело бегать за этой ненормальной девицей весь день по всему лагерю. Всё началось с захвата флага, следить за ней вообще не было удовольствием. Ошалевший взгляд, паника в груди застряла неизвлекаемым стёклышком, мелким, причиняющим необычайно сильную боль. Она морщится, оглядываясь. Избегает любого столкновения, позволяет каждому воину защищать её, отчего те рычат, называя её про себя бесполезной. Почему я это знаю? Потому что сам считаю её бесполезной, никчёмной. Удивительно, выжила в нормальном мире, не пряталась от монстров, на её теле, вероятнее всего, нет никаких шрамов, оставленных чудовищами. Она даже не знает что такое боль. Забавно, стоило показать ей. Указать путь, дать в руки путеводитель по нашему миру полубогов, в котором все боги жестокие. Оставляют своих детишек естественному отбору. Выживает сильнейший. Потом бежать за ней по лесу тоже удовольствие не вызывало. Снова ошалелый взгляд, и снова эта паника, вот только в глазах чертята танцуют, и желание сбежать отсюда явное, будто проектор показывает картинку в её сознании. Казалось бы, пусть бежит, пересечёт барьер и окажется в жестоком мире, где её будут поджидать монстры, на каждом шагу. В этом лесу небезопасно, за стенами этого лагеря небезопасно, но, пусть бежит навстречу погибели. Вот только жалею о том, что взял ответственность за её грёбанную жизнь, поэтому перебираю ногами, прилагая максимум усилий, чтобы нагнать девчонку, что рванула обратно к домикам. Скорее всего, к пристройке, в которой, скорее всего, никого не будет. Нет меня – нет разрешения. Она, на удивление, развивает слишком большую скорость, а лёгкие уже горят, норовясь выскочить наружу. Останавливаюсь, запыхавшись. Бег – не сильная моя сторона, не лучшая стратегия, но иногда это просто необходимо. Зря только пропускал тренировки по выносливости, иначе догнал бы шатенку, которую явно раздражает моё присутствие, ведь заметил, что один лишь взгляд вызывает океан эмоций, и она окунается в него с головой, сдерживая натиск давления на дне, поджав нижнюю розоватую губу. Забавно наблюдать за любой её реакцией. Всего лишь ребёнок в мире, заполненном монстрами. Опираюсь рукой на ствол дерева, проводя пальцами по твёрдой коре. Ухмыляюсь, слыша томный вздох непонятно откуда. Знаю же откуда, не удивляюсь, но отрываясь от столь занятного действия и просто продолжаю идти, прекрасно ориентируясь в пространстве. Не спешу заходить в домик, по пути встречаю двух красивейших дочерей Афродиты. Они тихо хихикают, поглядывая на меня, перешёптываются, даря мне счастливые и соблазнительные улыбки. Чувствую себя как рыба в воде, улыбаюсь в ответ, демонстрируя белые зубы. Вот только не особо хочется тратить на них время, просто обнимаю их, шепчу на ушко: - Встретимся вечером, красотки. – делаю голос как можно более охрипшим, им нравится, поэтому и меня это устраивает. Планка настроения весело скачет наверх, теплом разливается по телу, заливается в кончики пальцев на руках, что буквально горят. Хрущу позвонками шеи, довольно улыбаюсь, пересекая площадь, вокруг которой в полукруг выстроились домики полубогов. Оформлены просто прекрасно, выдержаны в стиле своего покровителя. Завидую детям Деметры. Там всё зелёное, мягкое, шелестящее. Обожаю этот цвет, просто души в нём не чаю. Несколько хмурюсь, краем уха улавливая тихие шептания, касающиеся девушки. Безумная? Знаю. Пугливая? Ещё бы. Никакая? Полностью согласен. Элизабет бесполезна, бесконечное число нулей равное всё равно одной цифре. Ноль. Она умрёт на первом же задании, а это уже будет не моя проблема. Да, стоит натренировать её до допуска и свалить на плечи другому придурку или дурочке. Захожу в пристройку, взглядом прохожусь по тёмному помещению, где источником света является лишь никогда не прекращающие свою работу мониторы. Перед выходом успел задёрнуть чёрный плотные шторы, перекрывающие доступ солнечным лучам, оранжевым, окрашивающим всё вокруг в рыжий и багровый цвета. Тень забивается в углы, скрывая девушку, но её там нет, что вызывает у меня разочарованный вздох. Где она тогда? Где прячется? Неужели своим маленьким мозгом додумалась сбежать обратно домой, откуда, вероятнее всего, и пришла. Уже начинаю выходить, как слышу тихий всхлип где-то совсем близко. Щурюсь, пытаясь хот что-то разглядеть, ибо глаза медленно привыкают после яркого света. Горох, нарущающий целостность тишину в помещении. Она точно рядом, на самом видном и банальном месте. Просто смешно. Мы, что, в прятки тут играем? Меня осеняет, опускаюсь на колени, встаю на четвереньки, наклоняя голову, взглядом скольжу по темноте под кроватью, откуда доносятся эти звуки. Хмурюсь, еле пролазию, делая всхлипы громче. Жмётся подальше, не боится, видимо, просто ей противен. Глаза начинают привыкать к мгле, насупив брови, смотрю на неё, ведь вижу её заплаканное раскрасневшееся лицо. Маленькими ладонями пытается скрыть своё отвращение и слабость. Но не собираюсь бросать шатенку здесь в таком состоянии. Осторожно кладу руку на хрупкое плечико. Дёргается, поднимая на меня ореховые глаза. Даже пахнет молочным сырым орехом. Шмыгает аккуратным носом, затихая, зажмуривает веки, прижимая к себе конечности, в попытках свернуть в маленький незаметный комок стопой задевает мою ногу. Убираю руки Фитч от лица, провожу по скулам, перед ей то спокойствием, с которым бездушно касаюсь бледной кожи. Просто превратить из проблемы стойкого воины. Метаморфоза сложнее, чем у бабочки, а ведь и им непросто выживать. Проще спасти погибающую гусеницу, что через несколько дней должна окуклиться. А тут придётся плести ей кокон из собственный привычек и умений, брать клейкую нить из своей души, прямо из скрытой середины, замкнутой тяжелыми вратами. Это значит открыться. Не хочу этого делать, совершать преступление против самого себя. Просто противно становится. И вкладывать время в пустое место тоже не хочу. - Что случилось? – стискиваю зубы. Голос охрип, что получилось немного грубовато. Беру в ладонь её маленькое личико. Девушка всхлипывает, пальцами вытирает красные от слёз глаза Вся эта картина со стороны выглядит слишком странно. Парень и девушка под кроватью, а должны быть на ней. Уголком губ усмехаюсь собственным мыслям. Тише, Лука, слишком пошло. - Я не хочу, - тихий шепот. Смотрит на меня, открывает ворота густых черных ресниц в бескрайний лес, листва которого начинает темнеть, сливаясь с цветом скорлупы падающих орехов. Но от этого не чувствую себя как-то гадко или неуютно, не чувствую вины за содеянное, но ноющий порез и этот лёгкий удар дали о себе знать лишь пульсом. Попала грязь. Точно. Откидываю покалывающие ощущения на задворки сознания, легко улыбаюсь, сквозь боль, внушаю мнимую безопасность, которую никогда не получит в должной мере, прижимая к своей груди, размеренно дыша, но начинаю терять контроль над количеством сокращения органа, гоняющего по венам необычную кровь. Наполовину ихор, наполовину плазма. Сердцебиение с невероятной быстротой нарастает, бия по рёбрам, отдаваясь судорогами. Мышцы сокращаются болезненно, но терплю, скрипя зубами. А ради кого? Ради этой девчонки, не желающей вылезать из-под кровати? Нужно заставить её поесть. Просто жесть. Вот свалилась же на мою голову проблема. - Что ты не хочешь? – носом зарываюсь в мягкие тёмные волосы, пахнет едва уловимо землёй, которую пропахала, упав. Сам успокаиваюсь, вместо того, чтобы успокоить. Чёрт, чувствую себя жалким придурком. - Не хочу здесь находиться. – тяжело вздыхаю, не выдерживаю раздражения, тонкой тканью шифона путающей в своих лабиринтах. Хватаю девчонку за руки, вылезая из-под кровати. Чихаю, ибо пыль забирается в нос, клубами прилипает к коже. Кидаю шатенку на кровать, в то время как сам снимаю сковывающие движения доспехи. Они с грохотом падают на пол, с оглушающим звоном бьют по ушам, однако давно привык к такому звуку, а вот Элизабет нет. Подпрыгивает на месте, смотрит вперёд отсутствующим отстраненным взглядом, пыхтя, потирает болящие запястья. Снова вышел из себя и не рассчитал силы, впрочем, никто здесь, кроме неё в этом не нуждался. Ужасно осознавать, что она – мой ручной зверёк, личный хвостик, прицепившийся ни с того, ни с сего. Будет ходить следом по пятам, доверять как никому другому. А что? Неплохая идея. Появится возможность затыкать её ненадолго. Просто принимаю это как очередную заметку в телефоне, о которых зачастую забывают, вспоминая через год. - Чего? – ловлю орехи на себе, пытаюсь выкинуть чёртово сравнение из головы, щурюсь, потому что начинаю замечать как она быстро выходит из состояния прострации. Мотает головой, взъерошивает длинные завивающиеся волосы. С тихим стоном и огромным нежеланием поднимается на ноги, скрещивает на груди тонкие руки, поворачивается спиной, вновь смотря на меня через плечо. Вопросительно ухмыляюсь, получая ответ: - Отряхни, пожалуйста, - она виновато опускает ресницы, голову, прячет каждую каплю смущения, но ничего же не скроется от моих глаз, как говорят, от холодных льдин, айсбергов, своей частью под водой топящие даже самые крупные корабли. Подхожу к ней ближе, преодолевая маленькое расстояние за один шаг, легко бью ладонью по её плечу, где серая ткань вдруг выкидывает из себя грязь, тут же становясь белой. Девушке идёт эта рубашка, хочу сделать комплимент, но прекрасно понимаю, что в ответ получу недовольный взгляд и противное фырканье, которое так сильно раздражает. Бью по позвонкам, пальцами провожу по ним, вызывая тихий сдавленный в лёгких вздох. Ухмыляюсь, ибо она хмурится, сводя брови к переносице, чешет щеку, нетерпеливо перекатывается с пятки на носок, мотает головой в разные стороны, отчего хмуриться начинаю я. Бьёт мне тяжелыми завитыми прядями по лицу, поэтому психую и собираю тёмные волосы в пучок, закрепляя попавшимся под руку карандашом. Отвлекаюсь наконец-то от дела, в то время как Элизабет поворачивает верхнюю часть туловища, продолжая отряхивать ткань на ягодицах, затем наклоняется, бьёт по острым коленкам, чуть шипит, видимо, задевает какой-то порез, которым не уделяю должного внимания. Сам тяжело вздыхаю, упираясь горячей ладонью в уже остывшую кожу спины. Удивительно, в тёплое время ей так холодно, что неприятные ощущения мурашками пробегаются по рукам. Трясу головой, дабы придти в себя. Толкаю Фитч к выходу, в животе урчит слишком громко, что не остаётся незамеченным, удивлённо смотрит, но поджимает розовые губы, прекрасно понимая всю ситуацию. Она и сама голодна, вот только не показывает это никаким образом, единственное – чувствую как слабость пленяет всё её тело, колени дрожат при каждом шаге, потому стараюсь находиться предельно близко. Чтобы в любом случае подхватить хрупкое тело, предотвратив жестокую встречу с твёрдой почвой, в которую втянулись крупные острые камни, о которые девушка с лёгкостью может запнуться. Опускаю веки на секунду, щурюсь от заходящего за горизонт солнца. Уже предвкушаю вечер посиделок возле костра с горячим безалкогольным глинтвейном и кучей людей вокруг. Любой разговор в такие моменты словно наполнен несуществующим волшебством. Само волшебство наполняет всех вокруг. Элизабет вытаскивает ручку из пучка, распуская шикарные длинные волосы, в прядях которых запутались комки пыли. Пальцами касаюсь затылка, взъерошивая короткие волосы, откашливаюсь, начиная слишком часто моргать. Никогда бы не подумал, что назову жалкое подобие причёски шикарным.

***

Она уже устала убегать, просто готова уничтожить себя до основания за проявление любой слабости, которую раньше и не пыталась подавлять. Но прекрасно понимает, что в этом мире легко умереть, лишь выйдя за пределы лагеря. И теперь девушка повязла во всём ещё непонятном ей, как в огромном болоте, зыбучих песках. Чувствует себя ужасно, но улыбается, заходя в столовую, где почему-то весь день пустует один столик. Спрашивать об этом язык не поворачивается, иначе начнёт становиться серьёзнее, а там уже и до слёз не далеко. От всего происходящего хочется отмахнуться, как от ночного кошмара, которые никак не заденет повседневную реальную жизнь. Но реальность теперь другая. И монстры существуют. Вместо городов она буду видеть несуществующие миры, агрессивные к жизни. Все прежние дни пролетают чередой далёких воспоминаний, ведь всё меняется. Трёт глаза кулаками, стараясь сесть на лавочку за столиком домика Гермеса, но пропускает опору под собой, чуть ли не шлёпается на землю, как её под руки хватает парень, прижимая к себе. Она судорожно выдыхает, зажмуриваясь, ждёт удара и собственных слёз, потому что на грани. Однако ничего такого не происходит, потому приоткрывает один глаз, смотрит наверх, впивается ореховыми глазами в лицо блондина, который вновь что-то ворчит себе под нос, жалуется самому себе о её никчёмности. А он не думал, что ей самой от себя противно с каждым его оскорблением? Он словно под череп вводит отвращение в её мысли, заставляет ненавидеть своё существование, отрицать всякое хорошее, что когда либо присутствовало в пустой и лживой жизни. Монстры, постоянные переезды, специальные и обычные школы. Всё это из-за неё, отчего чувствуется ком в груди, давящий на все органы, сжимающий их до размеров маленькой серой мышки, тут же убегающей в маленькую норку, где укрывается от любой беды, коснувшейся существования. Просто паршиво, хочется плеваться ядом вокруг себя, выстроить высокие стены, непробиваемые и плотные. Ни звука, ни света, ничего. Грёбанное ничего. Вот кем она себя начинает считать. Бесполезная, беспомощная. Слабачка. Страшилка. Тяжело вздыхая, пытается приподняться, но вся трясётся, телом содрогается, чувствуя как все кости ломит. Сжав зубы, всё-таки встаёт на ноги, садится на лавку с грохотом, снова слышит какое-то оскорбление в свою сторону, глаза наливаются солёной жидкостью, а некогда горевший внутри болью аппетит тут же прошёл, вместо желудка пустота, вместо всего организма выжженное ничего. Но она держит себя под контролем, не позволяет лаве слёз вырваться наружу, изничтожая любую попытку хотя бы показаться сильнее, нежели стать такой. Сильно сжимает веки, трясётся, а потом выпрямляется, хрустит позвонками шеи, поворачивая голову в стороны. Взгляд ореховых глаз всё равно застревает на пустом столике, за который так и хочется сесть, но, видимо, правила здесь совсем другие, такие, какие девушку точно не устраивают. И вообще, весь этот лагерь сплошное чудовище, потому что это семья, которой у неё не было никогда. Виновато опускает взгляд на полные тарелки фруктов, тянет руку к ним, дрожащими пальцами сжимает сочный персик, кладёт на тарелку. Следом и маленькую веточку винограда, и совсем крохотный кусочек куриной грудки. Тяжело вздыхает, вставая из-за стола, держит в руках блюдо и, гордо вскинув голову, плетётся вперёд. В лес, где совсем не ориентируется, но точно знает, что слышала журчание воды. Огромное озеро, с одной стороны пресекающее путь к бегству. Садится на тихую пристань, что скрипит под весом тела, ёрзает немного, дабы удобнее устроиться. «Нет, я не дочь Посейдона», - говорит сама себе, касаясь одной рукой водной глади. – «Просто мне спокойней одной». А это единственное место из немногих, где застать её будет самым неожиданным за весь день. Трясёт головой, отгоняя мысли, взъерошивает волнистые волосы, глазами скользя по кругам на воде. Улыбается, представляя прекрасный подводный мир под прозрачным стеклом. Как на коралловом рифе, прекрасно, красиво. Цветные рыбки снуют между водными растениями, что двигаются в такт течению. Там хочется жить, вот только воздуха в лёгких не хватит. Осторожно касается обкусанными губами мягкой кожуры персика, кусает, впитывая в себя сок, прикрывает глаза, наслаждаясь трапезой в одиночестве. Как-то уже привыкла к подобному, не жалуется, наоборот, есть тишина, которую хочется заполнять лишь своими словами. Откашливается, покончив с куском грудки, кладёт тарелку на пристань и свешивает ноги в воду, прежде сняв кроссовки. Холод тут же обдаёт тёплую кожу, но не приносит дискомфорт. Только спокойствие. Кажется, солнце начинает садиться за горизонт, желание наблюдать за закатом маниакально захватывает сознание, подёрнутой легкой дремотой. Часто моргает, чтобы избавиться от неприятных ощущений, глаза щиплет до ужаса, до шипения, до скрежета. - Мам, кем бы ты ни была, сделай так, чтобы всё было как прежде. – её голос слабый, тихий, шёлковый, словно красная лента. Прижимает к себе ноги, поднимаясь. Надо снова становиться сильной, давить малейший намёк на слабость, потому что должна. Она, чёрт возьми, должна быть сильной. В одной руке кроссовки, а в другой пустая тарелка. Босыми ногами цепляет хвойные иголки и землю, превращающуюся в грязь. Плевать, всё равно, высохнув, всё это отлетит, оставив её стопы в покое. Все уже давно разбежались кто куда, но большинство осталось возле костра, что, кажется, стал ещё больше, чем был до этого. Подростки образовали круг, который невозможно никаким способом разорвать. Элизабет щурится, опускает тарелку на стол домика Гермеса и перебирает ногами, ища глазами свободное место. Да, вот оно, нашла. Но останавливается рядом, взглядом цепляя мелькнувшую светлую шевелюру. Обречённо опускается на бревно, сильно биясь копчиком. Не рассчитала собственной силы. Чем больше солнце исчезает за линией лесов соседнего острова, тем больше приваливает бодрость, накрывающая тёмным куполом скрытую грусть. Придёт утро – придёт непонятное состояние, когда хочется лежать и сверлить одну точку в стене. Оставляет это позади, озаряя всё вокруг искренней и милой улыбкой, смущённо отвечает на вопросы парней из её домика. Сколько лет, где училась. Это тоже отходит на задний план. Шутят, смеются, делятся лучшими воспоминаниями. Видимо, костёр создаёт прекрасную атмосферу, в которую хочется погружаться вечер за вечером. И шатенка окунается с головой, только скрепя сердце одёргивает свои взгляды, вечно останавливающиеся на Кастеллане, окруженном несметным количеством полубогов. Им тоже весело, а зависть пробирает. Ей никогда не стать популярной даже в этом мире, хотя шанс был. Стоило показать себя сильной. Но продолжает как ни в чем не бывало смеяться, шёлковым голоском гладить сознания молодых парней, которым явно нравилось её внимание. Лунный свет озаряет всё вокруг, деревья отбрасывают тень, тёмную, но Фитч чувствует себя намного лучше, нежели днём. Снова бродит по лесу, вскинув голову, подставляет лицо бледным лучам, касающимся её немного светящейся кожи. Резко оборачивается, увидев силуэт, стоявший рядом. Глаза тут же привыкают к темноте, поэтому лишь ускоряется, направляясь на пристань. - Ты будешь продолжать меня преследовать? – раздражённо произносит, не выдержав. Тяжело и рвано дышит через нос, чувствует, что кровь в венах закипает, помимо того, как парень делает шаги в её сторону, вытянув перед собой пустые ладони, как бы показывая, что безоружен и его присутствие безопасно. - Возможно, - но он ухмылкой, будто ножом вскрывает старые шрамы под корой мозга, нажимает так сильно, что хочется кричать. Оказывается рядом, так легко преодолев мешающее расстояние, ведь в темноте не видно боли в её глазах, скрытой за притворными возле костра улыбками и заливистым детским смехом. Он готов поверить, что она притворялась, потому что рядом с ним чувствуется напряжение, ненависть, исходящая от девушки. - Убирайся, я видеть тебя, вообще-то, не хочу. – процеживает сквозь зубы, отворачиваясь и делая шаг, но Кастеллан с лёгкостью пресекает пути к отступлению, лишь обхватив тонкое запястье пальцами. Не стоит усилий удержать девушку на месте. - Всё ещё дуешься? – вводит иголки ей под кожу, будто подсоединяет к ним ниточки, пытаясь контролировать. Элизабет хмурится, поджимает губы и дёргается. - Пошёл вон! Убирайся! – она устала держать свои эмоции под контролем и пора бы их уже выпустить наружу. Отталкивает парня, тот бьётся спиной об ствол хвойного дерева, широко распахнув глаза. Когда она успела стать такой сильной? Ведь дать отпор ему – воину, стоящему сотню обычных людишек – очень трудно. Лука снова приближается к ней и получает удар в грудь, пропахивает ногами землю, устоявши. По-прежнему очень сильно удивлён ниоткуда взявшейся силе в тонких руках. Она сжимает зубы до скрежета, отдающегося в ушах звоном. С болью и отвращением смотрит на него, всё так же хмурясь, кусает нижнюю не до конца искусанную губу. Блондин снова пытается сделать шаг, но останавливается, увидев отблеск серебра в тёмных от злости глазах. Шатенка разворачивается, закрываясь рассыпчатыми кудрями, и уходит в даль леса, где готова потеряться навсегда.