Сенсей для другого себя

      Узумаки попытался привести в чувство свою младшую копию, чьи расширившиеся от ужаса зрачки, казалось, заполнили всю роговицу. Вот только мальчик ни в какую не хотел реагировать на внешние раздражители. Взгляд был неживой, устремленный куда-то в пустоту.       — Эй, прием! – снова махал рукой перед лицом двойника джинчурики. – Ну, скажи хоть что-нибудь, даттебаё!       Но не то, что ответа — даже реакции никакой не последовало. Старший начал порядком нервничать. Он еще не осознал своих ошибок, но все же абсолютная уверенность в правильности поступка начала потихоньку испаряться.       — Ты, Узумаки, полнейший кретин, — рыкнул Кьюби. – Ну, вот какого хрена ты все это устроил? Неужели нельзя было просто пошевелить извилинами и прикинуть последствия?       — Он сам виноват! Как можно так с собственной матерью? Разве это правильно, так относиться к носителям биджу лишь из-за глупого страха и стереотипов. Я всего лишь хотел, чтоб он взглянул страху в глаза! — Джинчурики не признавал ошибку, выгораживая себя всеми правдами и неправдами.       — Ну, добился ты своего. Он меня увидел. А что дальше-то делать будешь?       Блондин на мгновение задумался.       — Не знаю... — голос Узумаки уже не был таким уверенным. — И вообще, откуда мне было знать, что при виде тебя он впадет в состояние анабиоза?       — О, какие ты слова умные знаешь. Ещё бы шевелить мозгами научился... А то закрадывается подозрение, что у тебя вообще там серое вещество отсутствует. Или же ты умело скрываешь его наличие, — произнес в своей язвительной манере Девятихвостый.       Но Узумаки пропустил всё мимо ушей. Сейчас его внимание было приковано к бледному мальчишке, который едва дышал.       — В общем, я спать. А вы тут сами разбирайтесь, — сказал демон, свернувшись калачиком и накрыв свою мордочку одним из хвостов. Курама поспешил притвориться крепко спящим. Мотивом же поступка стало желание выглядеть максимально безобидным. Впрочем, сам хвостатый в этом никогда не сознается.       Узумаки присел на корточки перед ребенком и заглянул ему в лицо. Одновременно с этим он, положив руку на плечо мальчишке, начал тихонько звать его:       — Наруто... Тебя здесь никто не обидит... Наруто... Слышишь меня? Наруто...       Слова словно эхом доносились до ребенка, который, казалось, выпал из реальности. Подобное не могло ему присниться даже в самых жутких кошмарах. А тут... Намикадзе сначала отказывался верить, что все происходит с ним взаправду. Но надежда на то, что это лишь страшный сон, таяла на глазах. Даже спасительная отрешенность стала исчезать и слова двойника доносились до него все четче. Наконец взгляд мальчика приобрел осмысленность, и он увидел перед собой взволнованного блондина с растрепанными волосами.       — Наруто? Ты очнулся? Ты меня слышишь? — оживился джинчурики, заметив изменение в состоянии ребенка.       Слабый кивок в ответ.       — Это... — замялся Узумаки. — Мне стоит попросить прощения за всё, что я устроил... — пробормотал он, потупив взгляд.       Намикадзе молчал, продолжая испуганно смотреть на двойника, который ненадолго затих, собираясь с мыслями, а затем продолжил:       — Сделанного не воротишь. Единственное, что я сейчас могу — рассказать о себе всю правду, чтобы ты не терялся в догадках. Не уверен, что тебе от этого станет легче, но хуже уж явно не будет, — сказал джинчурики и взглянул на ребенка. Тот его внимательно слушал. — В общем, — продолжил Узумаки, — как ты уже догадался, я — джинчурики Девятихвостого. На последних словах ребенок невольно вздрогнул. — Не подумай. Все сказанное ранее — чистая правда. Я просто опустил некоторые детали. В день моего рождения печать, сдерживающая Кьюби, ослабла. Один человек, скрывший свое лицо под маской, решил этим воспользоваться и извлечь биджу из моей матери. После чего подчинил того своей воле и заставил напасть на Коноху. Мой отец, будучи четвертым Хокаге, остановил того человека, однако, как и Кушина, был сильно ранен. Ради того, чтобы спасти деревню, ему пришлось запечатать светлую половину девятихвостого во мне, а темную унести вместе с собой на тот свет. Таким образом я остался один, лишенный родительской заботы. И из-за того, что я был джинчурики, все меня ненавидели и презирали. По-твоему, подобное отношение справедливо?       Намикадзе молчал. Наруто-старший даже стал сомневаться, что тот сейчас способен адекватно усваивать информацию.       — Эй? — Джинчурики помахал рукой перед лицом мальчика, после чего он поднял на него свой взгляд, в котором плескался страх и презрение. А также некоторая обида и разочарование.       — Я слышу, — через некоторое время отозвался Намикадзе. Его голос стал каким-то холодным и отчужденным, совсем не таким, каким был раньше. Словно в душе ребенка что-то сломалось, и сработал защитный механизм организма, заблокировав большую часть эмоций. — Решил, что, от твоих слов мне стало легче? Или же считаешь, что я кинусь извиняться? Правда думаешь, что я веду себя так без причин?! — мальчик не кричал, а просто говорил. Казалось, все эмоции в голосе было словно выжжены.       А ведь Узумаки действительно ничего подобного даже в голову не приходило.       — Ты не объяснил... — рассеянно пробормотал тот.       — А обязан был? — несмотря на слова, взгляд мальчика не был дерзким. У него были глаза окончательно разочаровавшегося во всем человека. Человека, который не видит смысла в жизни, но в то же время не хочет плясать под чью-либо дудку.       — Нет, но... — не знал, что ответить парень.       — Не надо никаких «но», — прервал его Намикадзе. — Я не хочу тебя видеть и вообще знать. И твоя история, достоверность которой проверить невозможно, не трогает меня, уж прости. Сиди со своим биджу в подсознании и не высовывайся. Иначе я расскажу отцу, чтобы тот разобрался с этой проблемой. Быть может, вы найдете способ и попадете в свою реальность сами. Но я в этом больше участвовать не собираюсь. И прошу: не вмешивайся больше в мою жизнь!..       Узумаки не перебивал мальчика, лишь молча слушал. Каждое сказанное им слово резало душу, словно нож. А потом Намикадзе просто исчез.       — Ку, твоих лап дело? — устало спросил джинчурики.       — Почти, — с грустью отозвался биджу. Ему тоже не была в радость сложившаяся ситуация. Быть может, потому что шанс попасть домой уменьшился еще сильнее.       — В смысле? — Джинчурики сказал это с некоторой заинтересованностью, прослеживающейся в голосе.       — Я просто сделал так, чтоб он, как и ты, мог по собственному желанию проникать в подсознание и покидать его, лишь подумав об этом.       — Ясно, — сказал Узумаки, ложась на спину. — А знаешь, Курама... В первый раз в жизни я готов вслух признать, что был не прав...       — Неужели? — Наруто получил довольно саркастичный ответ.       — Да, я осознал все свои ошибки. Вот только как все исправить, ума не приложу...       — Я не про это. — Голос биджу стал серьезнее. — Меня смутило «в первый раз».       — А что в этом странного? — изумленно спросил Узумаки.       — Ну, ты просто уже один раз сказал подобное Учихе Саске.       — Этому теме? Не смеши меня, — фыркнул парень.       — Да-да, тому самому «теме», который тащил тебя в стельку пьяного домой. Мне тогда впервые в жизни его даже жалко стало. Ты же нет бы спокойно идти... Приставал ко всему, что движется и не движется!       — Ты в своем уме!? Я вообще не пью! — запротестовал блондин.       — Кто ж спорит-то! Пить совсем ты не умел и не умеешь. И меры совершенно не знаешь. Наклюкался сразу до беспамятного состояния...       — Кончай прикалываться! Я в жизни и капли не брал. Даже когда меня в АНБУ приняли... Все пили — я нет. Мне же все-таки семнадцать.       — Сколько? — переспросил Лис голосом полным непонимания и некоторой тревогой.       — Ой, только не надо! Не сейчас, — отмахнулся от друга блондин, решивший, что мохнатый прияиель его разводит.       — Нет уж, Наруто. Сейчас! — Биджу был как никогда серьезен. — Ещё раз о том, что последнее ты помнишь?       — Я вернулся с миссии...       — Какой? — прервал его хвостатый.       — Курама! Кончай издеваться! Будто сам не помнишь!       — Я-то всё помню. А вот насчет твоей памяти... Я же не могу её просканировать! Вот и вынужден спрашивать...       — Мы с тобой были на нашей первой одиночной миссии S ранга. Достаточно быстро со всем управились, отделавшись лишь парой царапин. Но потом выяснилось, что на оружии был мощнейший яд, из-за чего моим лечением занималась бабуля лично...       — Приплыли... — убитым голосом произнес Курама.       — Ты о чем вообще?       — Ох, с чего бы начать... — задумался.       — Не томи. Ты меня пугаешь, — насторожился Узумаки. Больно редко его биджу можно было увидеть таким напряженным. Последний раз подобное наблюдалось в битве против Кагуи.       — Тебе почти девятнадцать и ты, видимо, забыл последний год своей жизни. И это в лучшем случае. Я не уверен насчет того, какие ещё проблемы могут всплыть...       — Ку, это не смешно... — растерянно пробормотал джинчурики, который никак не мог поверить в это.       — Конечно, не смешно. Лично меня это очень сильно настораживает...       Но ответа не последовало. Вместо этого, Наруто лишь глубоко призадумался.       — В общем, рассказывай! — прервал его размышления Кьюби.       — Что? — удивился Узумаки.       — Всё, что помнишь. Буду проверять твою память.       — Но это слишком много времени займет... — попытался возразить Наруто.       — Ввиду последних обстоятельств, спешить нам некуда.       Джинчурики тяжело вздохнул, но спорить не стал и, устроившись поудобнее, начал свой рассказ.