Лепестки сакуры

*** Роск казался таким маленьким на огромной кровати. Он как будто истаял весь: нос торчал на исхудавшем лице, глаза бессмысленно смотрели в потолок, из уголка рта на подушку стекала тоненькая струйка слюны. И да, Джаред понял теперь, почему картс «не слышал» Дженсена. Потому, что его здесь не было. Здесь было только его тело, еще живое, теплое, но самого Дженсена здесь не было. – … Ну и вот, он подписал бумагу, что согласен на эту процедуру. Они не ожидали, конечно. Почти полтора месяца держался, а тут вдруг – я согласен. Никто не ожидал. Ну и быстренько провели рейскаро, а что толку, кэп все равно ничего не знал про эту сраную вуаль, но очень уж они злы были на него. Потом того осса, что проводил рейскаро, упекли на урановые шахты, да многих там потом поснимали… Мы слишком поздно узнали, мы их этот гадюшник к хуям вообще бы разнесли, а он же гордый, никто ничего не знал, никому не сказал. Друзья его армейские, никто не знал… Если бы Дэнииль панику не подняла, так бы и подох там у них, в лечебке. Ну, вытащили. Но поздно, видишь… Джаред сидел в тесной кухне вместе с Леем, пил, и не пьянел. Мыслями он все еще был в спальне роска, вспоминал, как пытался растормошить его, как тряс его за плечи, как чуть не впал в истерику, и как Док вытащил его из спальни чуть не силком. Док оказался неожиданно сильным для своей комплекции. А сейчас Док сидел и рассказывал, и каждое слово падало раскаленным свинцом на измученное сердце Джареда, но когда Док затыкался, Джаред снова спрашивал. Снова, в который раз: – Можно как-то его вылечить? И Док снова отвечал: – Нет. Не знаю даже… Может быть. – Не говори это сраное «может быть». Есть хоть один шанс? – Я, правда, не знаю. Наверное, есть. Бывают же чудеса на свете. Но я ничего не смог сделать. Я все перепробовал. – Но все-таки. Док почесал бровь, сказал: – Ладно. Я сейчас попробую в двух словах. Это моя теория, но, я вот думаю, вдруг.. В общем, официально считается, что процедура считывания информации пока не усовершенствована - вместе со считыванием происходит стирание, но я думаю, так не бывает, что можно стереть все. Я думаю, на самом деле, это больше похоже на каток. Ну, вот смотри. Док схватил бутылку, и покатил ее по столу, на пути бутылки валялся обгрызенный кусок булки. Джаред отстраненно наблюдал, как Док «наезжает» на булку, та сминается, как катится бутылка дальше. Док поднял бутылку и показал Джареду отпечаток: – Видишь? Это след от булки. В нашем эксперименте – это кэпова черепушка. Ну, или память. Видишь? На бутылке след остался, это то, что они сфотографировали в его голове. Док отбросил бутылку и ткнул пальцем в булку. Кусок, после того как бутылка перестала на него давить, потихоньку принимал прежнюю форму. Расправился кусок не до конца, но Джаред внезапно понял, что хотел донести до него Док. Он взял двумя пальцами огрызок, и смотрел на него, а Док вдохновенно говорил: – Видишь? Мне кажется, это рейскаро действует на мозг как каток, оно не уничтожает его, а как бы прессует, что ли. Можно попробовать кэпа вернуть, только я не знаю, как. Должно быть что-то, что бы убрало этот «каток» и тогда все встанет на место. Джаред вернулся в дипмиссию под утро, и был сразу вызван к Альбери. Ввалился к нему, измученный, вонючий, но трезвый – сел в кресло, ноги не держали. Сказал глухо: – Ты уже знаешь, да? Альбери, против ожиданий, выговор ему делать не стал за ночную отлучку, зато сказал то, что Джаред меньше всего ожидал услышать: – Ты можешь взять меня с собой, когда пойдешь к нему снова? Я хочу посмотреть на него. Смогу ли я чем-то помочь. В душе Джареда родилась маленькая, хрупкая надежда, и он прохрипел: – Да, конечно. Конечно же – да. *** Вновь день казался мучительно длинным, и страшным, и казалось, век прошел, а не день, когда, наконец, на столицу опустилась ночь. В этот раз они не скрывались, поехали на мобиле дипмиссии, и въехали в ворота особняка Эклза. Когда снова вошли в спальню, Джаред еле сдержал стон, ну не верил, он все никак не верил в происходящее, и по-детски надеялся, что все хорошо, и роск встретит их сердитым взглядом, и обругает, а не будет лежать, отрешенно глядя в потолок. Альбери подошел к кровати, и замер, не садился, ничего – просто стоял и сосредоточенно смотрел на роска. Лей поднял брови и вопросительно глянул на Джареда. Джаред приложил палец к губам. Потянулись томительные минуты, потом вдруг Альбери отвернулся от кровати, и поманил Джареда к себе. Джаред в одну секунду оказался рядом, с заходящимся от бешенного стука сердцем. – Он думает, что ты умер, – сказал Альбери. – Он пошел за тобой. - Так скажи ему, что я здесь, – не своим голосом предложил Джаред, умоляюще глядя на Альбери. Он готов был на колени бухнуться, но Альбери как почуял, схватил его за руки, удержал, и проговорил спокойно: – Я не могу. Он не услышит, он слишком далеко ушел. Он и тебя не услышит, только если… – Что? Говори. Альбери внимательно посмотрел на него, очень серьезно. – Надо найти его терро. Найти его, и зацепить, и потянуть, и вытащить его оттуда. Может получиться, только от тебя это потребует напряжения всех твоих душевных сил. Я помогу открыть дорогу, но все остальное ты должен будешь сделать сам. И надо поторопиться. У нас почти не осталось времени. Когда Джаред понял, что Альбери имеет в виду под загадочным «терро» он надолго впал в ступор. Выходило все хреново – хреновее некуда. Тот чувак, который где-то там наверху дергал за веревочки и распоряжался людскими судьбами, снова посмеялся над ним, и все пришло к тому, с чего началось. Все, мать его, крутилось по кругу, или по спирали, и каждый новый виток был безумнее предыдущего. – Нет, – сказал Джаред. Док, со вниманием выслушавший Альбери, нахмурился, и сказал: – Я знаю, что бы вызвало этот самый терро у кэпа. Я даже думаю, что вот этот парень тоже знает, – он толкнул Джареда в плечо, и тут изумленно посмотрел на прозорливого Дока, но с облегчением понял: тот говорит о другом. – Я сам думал про встряску, – продолжал Док, – но я не дам пытать кэпа. Идите вы на хер, ильены, со своими сраными экспериментами. Пусть умрет по-человечески, спокойно. – Почему пытать? – Джаред услышал свой голос как со стороны, и слабо удивился, неужели он еще может в этой ситуации говорить. – Нет, – сказал Альбери, – пытать нельзя. Пытать – это «хио», а ему нужно «терро», чтобы любовь-ненависть, боль-наслаждение, радость-горе. И чтобы тело к телу, нужен контакт. – И что бы это могло такое быть? – озадаченно спросил Док. Он выглядел встревоженным, и Джаред деревянно сказал: – Я знаю. Но я не могу. Нет. Альбери, не спускавший с него глаз, сказал негромко: – Ты же хочешь спасти его, ильен. – Я не могу! – Повысил голос Джаред. Он посмотрел на Дженсена, такого беспомощного, тихого… Нет, не на Дженсена, на его оболочку, тихо догорающую в этом мире последние часы. Посмотрел на ничего не понимающего Дока, на терпеливого Альбери – вот уж кому посрать и положить, что он носится с ними? Зачем ему спасать роска? Но мысль эта промелькнула и пропала, и Джаред снова сказал: – Нет. Нет, – и покачал головой, – как? Нет, я не смогу, это невозможно. Альбери не сдавался: – Тогда же смог. Я прочитал в твоих мыслях, еще тогда, у рейнеков. Это было терро. То, что нам нужно, чтобы его вытащить. Джаред взорвался: – Тогда я дурак был! Безмозглый дурак, скотина! И тогда все по-другому было! Я не смог бы это сделать сейчас, даже если бы он был в себе, я… стал другим. А он же… Он сейчас совсем беспомощный. Это… нет, я не могу. Придумай что-то другое. – Я говорил тебе, это будет нелегко! – О чем вы говорите? – снова спросил Док. И будто кто-то собирался делать что-то против его ведома, повторил: – Я не позволю издеваться над кэпом. Ясно вам? – Ну вот и хорошо, – сломлено сказал Джаред, и все-таки у него началась долго подавляемая истерика. Самая настоящая, он бы даже сказал, если бы увидал кого другого в таком состоянии – бабская, он всхлипывал, и смеялся. Его трясло, он вытирал слезы, вытирал мокрыми руками, и все твердил: «Нет, не буду, ни за что». Еще он думал, что со встречи с роском вообще превратился в размазню. И рыдал за эти полтора-два года наверное, больше, чем за всю предыдущую жизнь. Док его давно уже увел в гостиную, накапал ему какой-то дряни в кубок, заставил выпить, потом даже поставил какой-то укол, но Джаред все никак не мог успокоиться. Док суетился над ним, как наседка, один Альбери оставался невозмутимым. Вскоре лекарство подействовало, Джаред несколько раз прерывисто вздохнул и прогнусавил: – Спасибо, Док. Док схватил табурет, сел перед ним, и сказал: – А теперь будь добр, расскажи, что это за терро такой. Хочу понять, отчего тебя так заколбасило. Джаред опустил голову, и сказал надтреснутым голосом: – Хорошо, расскажу. Только дай слово, что выслушаешь до конца. А потом, если захочешь, пристрелишь. Ладно? Док оглянулся на молчаливого Альбери, примостившегося с прямой спиной на крошечной табуретке, пожевал губу, и сказал: – Ладно. Рассказывай. Обещаю, что выслушаю, и может, не убью после. И Джаред рассказал. Рассказал все, с самого начала. Как увидел Дженсена в баре на Саали, тогда еще, до войны с саранчой, и с языка сорвались глупые слова, как его друзья поддержали его идею, как они подкараулили и оглушили роска, и что Джаред сделал дальше. Он боялся, что на этом месте Док его и пристрелит, но тот только встал, налил себе полный кубок, выпил, и снова сел перед ним, скрестив руки на груди. Джаред рассказал про плен, и про роль Альбери в их спасении. – А дальше ты знаешь, – вяло закончил он, – мы оказались на вашей базе. И Дженсен помог мне с нее свалить. В гостиной висела какое-то время напряженная тишина, потом Док на удивление спокойно сказал: – Ну что же. Не так круто, но… Я примерно такое и представлял. – Он задумался, потом добавил: – Если кэп не захотел тебя убивать, то и я не буду. Кто я такой, чтобы оспаривать решения коммандера. Встал, прошелся по гостиной туда-сюда, снова остановился перед Джаредом, сказал, будто себе под нос: – Терро, значит. – И вдруг стукнул кулаком по раскрытой ладони, сказал, зло и весело: – А ведь, сука, может сработать! Джаред только глаза вытаращил. Он чувствовал себя сейчас выпотрошенным, обессиленным, измученным, и таким несчастным. И он верил, что этот преданный роск никогда не позволит издеваться над своим обожаемым коммандером. А выходило… – Нет, – только и прошептал он. В глазах Дока он не увидел и грамма сочувствия. Одну решимость, приправленную злостью: – Надо, айри. Давай, вперед. Ты должен вернуть его. Как во сне, как в каком-то дурном, безумном кошмаре он шел за Доком, и следом тихо ступал Альбери, они окружали его, как конвой, и кажется, эти два психа оба считали, что он должен, обязан совершить преступление. Джаред смотрел, как осторожно Док снимает с Дженсена одеяло, как ловко стаскивает с него белье, снимает что-то вроде подгузников, протирает везде его мокрым полотенцем, смотрел, и не хотел верить своим глазам. Док, этот Лей Акре, долбанный псих, обращался с Дженсеном так нежно, видны были в каждом его движении любовь и боязнь причинить ему случайную боль, и совсем другими глазами он смотрел на Джареда. Док и до его признания был всегда подозрителен, а сейчас в глазах его сверкала нескрываемая злость. Док сказал отрывисто: – Давай, показывай. Как ты его привязал? Джаред смотрел на Дженсена. Роск, его любимый роск заметно похудел, но оставался все таким же – на взгляд Джареда – ослепительно красивым. Он лежал так расслабленно, так тихо и безмятежно, с закрытыми глазами, и с полуоткрытым ртом, казалось, он спит. – Он спит? – тихо спросил Джаред. На глаза снова наворачивались слезы. Док уже менее агрессивно ответил: – Да. Он почти все время спит. Ну же, Джаред, соберись. Покажи мне! Как ты это сделал? Они вдвоем растянули Дженсена на кровати, и Док сказал, оценивающе оглядывая кровать: – Ну что, вроде, похоже. Да? Джаред молча взял диванную подушку и подложил под поясницу Дженсену, и снова слез с кровати. Смотрел, как загипнотизированный, на роска, и будто возвращался назад, туда, на Саали, и даже как будто слышал его низкий от бешенства голос. Он все никак не мог поверить в происходящее. Все не верил, что Док согласился, что эти двое подталкивают его, по сути, к насилию, над беспомощным человеком. И что он, он должен сделать то, что никак, никак теперь не укладывалось в голове, не могло, не должно было быть, все в нем застывало от предстоящего, он просто не верил, что способен, что сможет – неужели сможет? Нет. Нет, нет… – Давай, – непреклонно сказал Док, – раздевайся. Джаред беспомощно огляделся, и взмолился, глядя на Альбери: – Я не могу, картс! Ну… дайте мне время. – У нас его нет, – негромко сказал Альбери. Он снова как будто прислушался, провалился в какую-то другую реальность, и вдруг сказал, еле слышно: – Совсем нет… Я не… знаю, получится ли. Ильен, поторопись, я… вижу, все, он… скорее же. Я не смогу долго держать дорогу, и он… он уходит. Джаред помертвел. – Что это значит? Альбери вынырнул, и сказал нормально: – Это значит, надо действовать немедленно. Завтра будет уже поздно, он уйдет слишком далеко, а потом, через несколько месяцев, или дней, как получится – и тело угаснет. Джаред медленно повернулся к кровати. Не верилось, что вот этот живой, такой красивый, безупречный роск, его самый лучший, самый любимый – единственный любимый – вдруг перестанет быть, и сейчас, сейчас только от него зависела его жизнь. Джаред начал скидывать с себя одежду. Как там сказал Альбери? Кожа к коже? Тело к телу. Любовь и ненависть. Боль и наслаждение. Радость и горе. Если так нужно, если так непременно нужно – ладно. Можно сломать себя, убить себя – лишь бы вернуть его. Джаред, не смотрел больше по сторонам, не обращал внимания на Альбери, на Дока, он легко перекинул длинную ногу через тело, и навис над роском, укрыл его собой, прижался к нему, удерживая себя на локтях, любовался его безмятежным лицом. Наклонился, слизнул капельку слюны в уголке его расслабленных губ, погладил большим пальцем ресницы. Прошептал: – Ну здравствуй, детка. Как же я скучал по тебе…