Лепестки сакуры

*** – И что бы это значило? Роск утром, и роск вечером – это две большие разницы, и насколько безропотен, несчастен и болен он был ближе к ночи, настолько сейчас был активен, и, кстати говоря, страшно недоволен. Дженсен сидел на кровати, полураздетый, с ботинком в руке, и возмущенно смотрел на Джареда. Джаред только что принял из рук Дока большой поднос, нагруженный снедью, поставил его на столик, и демонстративно закрыл дверь на ключ. А ключ спрятал в карман. Джаред знал, что рискует, но чувствовал уже злой такой азарт, и был готов ко всему. Этот его настрой Дженсен тоже почуял, и настороженно следил за ним, как Джаред спокойно разгружает поднос, как накладывает лучшие кусочки мяса и овощей на дженсенову тарелку, как садится в кресло и подвигает его к столику с завтраком. – Джаред. По голосу ясно было, что роск сердится, но и… как будто… испуган? Джаред уговаривал себя изо всех сил, что ему не показалось, и все так же спокойно приступил к завтраку. Он не спал почти всю ночь, думал, думал, что же делать, и все-таки решил с утра действовать спонтанно, подготовить только необходимые детали. Благодаря Доку теперь все было на месте: еда, закрытое помещение, и увесистый тюбик смазки, спрятанный в постели. Джаред принялся есть, а Дженсен повторил, и голос его звенел от сдерживаемой злости: – Что происходит, Джаред? Джаред подумал, что если он и дальше будет загадочно молчать, то заработает ботинком в лоб, и сказал решительно: – Джен, у меня к тебе очень серьезный разговор. Очень. Пожалуйста, выслушай меня. Но сперва поешь. Роск сверлил его взглядом. Джаред ожидал вспышки агрессии, но Дженсен неуверенно провел рукой по лицу, вздохнул, и сказал: – Ну что там еще такое? Джаред мог бы поклясться, что Дженсен точно испуган, и скрывает это, изо всех сил скрывает за напускной суровостью. Испуган, черт… Хотелось подскочить, подбежать, и уткнуться носом ему в коленки, чтобы только не волновался, но надо было действовать. Джаред и не думал, что будет так сложно, и больно это делать. Дженсен отбросил ботинок, встал, и босиком прошлепал к столику. Сел на пуфик и сказал негромко: – Ладно. Завтрак, значит. А потом неприятная новость на сытый желудок? Джаред, не надо так со мной миндальничать, можешь говорить прямо сейчас. Ну? Джаред непреклонно покачал головой, разрываясь от противоречивых желаний. Хотелось одновременно уверить Дженсена, что все хорошо, все нормально, все просто отлично – и одновременно хотелось дать ему тут же в лоб, чтобы просветление наступило в замороченных рейскаро мозгах. Дженсен без аппетита ковырялся в тарелке, и с несвойственным ему терпением молчал, и ждал, и вид его напрочь отбивал желание есть и у Джареда. Наконец, Джаред решил прекратить нелепую пытку, отбросил салфетку и заговорил так искренне, как только умел: - Джен… Дженсен вздрогнул, и поднял на него нечитаемый взгляд. Джаред поежился немного, страдая оттого, что приносит любимому мучения, и отважно бросился вперед: – Дженсен, тебе, может, не понравится то, что я делаю. Но я… Я уверен, что нам надо попробовать. Я знаю, все выглядит очень хреново на первый взгляд. Как будто я заставляю тебя, и знаешь, как меня это заебало? Нет, серьезно. Что, теперь всю жизнь мне ходить с клеймом долбанного насильника? Я не хочу так, понимаешь? Хочу, чтобы ты просто расслабился, и отпустил всю ту хрень, что грызет тебе мозг. Отпустил на хуй. Вообще. Все, что было плохого, выкинь из башки. Дженсен непонимающе нахмурился. Однако Джареду показалось, что он уже не так сильно напряжен, и как будто немного расслабился. И ждет, что скажет Джаред дальше. Джареду вдруг стало тесно в этой комнате, жарко, не хватало воздуха, слов, а скорее всего, ему становилось страшно, немного страшно – и замирало сердце от того, что может случиться вот сейчас, и страшно и… сладко. Невыразимое, мучительно-приятное предчувствие. – Дженсен, – хрипло сказал Джаред, и потянул воротник ночной рубахи, – я не буду говорить, что если ты откажешься, я уйду. Нет. Это будет похоже на шантаж, и я не уйду, потому что не хочу уходить. Я не могу этим шутить, понимаешь? Но мне нужно это. Мне это нужно, слышишь? – Что? – Голос Дженсена стал низким, и он все так же нечитаемо смотрел на Джареда, но выражение лица и глаз переменилось. Он, казалось, был спокоен, но отчего тогда так побелели его пальцы, намертво вцепившиеся в ночную рубашку. Джаред встал, обогнул столик, все это он проделал как во сне, и Дженсен тоже встал, и все смотрел Джареду в глаза, и вдруг расцепил руки на груди, и осторожно, нежно-трепетно, погладил его по щеке. Джаред улыбался, когда Дженсен так же нежно поцеловал его, поцеловал прямо в улыбающиеся губы, а потом ему стало не до улыбок, серьезно. Дженсен как будто изголодался, он наступал с такой страстью, что Джареду пришлось пятиться, и скоро они дотанцевали таким манером обратно до кровати. Упали на нее, и Дженсен не расцеплял объятий, даже когда скидывал с себя белье, и нетерпеливо сдирал одежду с Джареда – не отпускал его от себя, никак. Джаред даже успел мимолетно пожалеть, что не спровоцировал Дженсена раньше, но, с другой стороны, он думал, что если бы не видел его страданий, не был бы так готов, и так уверен сейчас, кто знает. Хотя все равно – он, Джаред, удивительно медленно соображает. И Дженсен тоже. Джаред и сам не лежал как бревно, они катались по кровати, как в нешуточной драке, или спарринге, и целовались яростно, пока Джаред не затих под Дженсеном. А тот вновь убавил напор, и так восхитительно нежно целовал его, в самых, сука, эрогенных местах, что Джаред не сдерживаясь, стонал в голос. И все время думал – боооже, какой же он тупой. Эдак можно было и до скончания веков невинно обжиматься, и мучиться неудовлетворенностью и комплексами. Он задолжал большую бутылку Доку. Самую большую, какую найдет на этой планете. Дженсен тем временем уже добрался до его члена, и дальше Джаред уже совсем обо всем забыл, и о своей тупости тоже, он только охал, и постанывал, и подавался вперед, навстречу этим волшебным губам, этому непредсказуемому роску, и хотел только одного – кончить, кончить поскорее. Но роск, очевидно, не собирался отпустить его так быстро. Он навис снова над его лицом, и спросил тихо-тихо, и в голосе его было столько страстного, сдерживаемого желания, что Джаред чуть не кончил от одного голоса: – Ты… уверен? Скажи сейчас, потом… Мне сложнее будет остановиться. - Дааа! – выкрикнул Джаред. – Да, сукин ты сын, да! Ты издеваешься… Дженсен улыбнулся, как-то по мальчишески, и забавно, и печально, и наморщил нос: – Айри, если ты и смазку принес… – Под подушкой, – простонал Джаред. Дженсен скатился с Джареда, потянулся к изголовью – они уже лежали по диагонали – отыскал тюбик и снова вернулся к нему, и принес, вернул с собой невыносимый запах секса, желания, распаленного тела, снова навис над ним, и сказал прерывисто: – Джаред, я… – О, нет, – Джаред, сталкивая с себя Дженсена, перевернулся на живот, выставил вверх зад, заерзал, дроча об одеяло, и простонал: – Никаких разговоров больше! Давай еби! Джареду показалось, что целую вечность ничего не происходило. Он готов был уже – ну ладно, чего уж, да готов был! – снова применить силу. Ну хоть в мыслях. Он ожесточенно представлял, как свяжет роска, и трахнет его, собой, сперва отсосет ему хорошенько, а потом насядет на его член, и… Тут злобные его мечтания внезапно прервались – роск все-таки дотронулся до него, сперва одним пальцем, потом двумя, настойчиво растягивал его, ни слова не говоря, и ни на секунду не прекращая. И сперва было непривычно, но потом Джаред уже насаживался сам на эти пальцы, и когда совсем невозможно стало терпеть, взмолился: - Джен, пожалуйста… Дженсен убрал пальцы, и Джаред застонал жалобно, от возникшей пустоты там, где только что они были, и делали что-то такое с ним, отчего по всему телу пробегала дрожь. Но мучения его продолжались недолго – Дженсен уже заполнял его снова, медленно, вошел до упора, и замер ненадолго, и Джаред услышал его дыхание, и шепот: – Господи, да. И все, дальше роск выбил из него вообще все мысли, трахал его, размеренно, сильно, не останавливаясь, и Джаред только мычал, и постанывал от волн наслаждения, накатывающихся так плотно, что он понимал уже – вот сейчас, сейчас он кончит. Накрыло его сильно, так, что он даже отключился ненадолго, а очнулся от ощущения горячего, липкого, вытекающего из задницы. И ощущения тяжести тела Дженсена, навалившегося на него. Джаред лениво подумал, что роск кончил почти одновременно с ним. И похоже, роск всем доволен, судя по тому, как собственнически Джареда держит, и не собирается с него слезать. Вот все хорошо, и закрепить надо будет результат, после передышки. Но какой же он, сука, тяжелый. Дженсен все-таки сполз с него, неохотно, и далеко не отстранился. Лежал рядом, подложив руку под голову, и Джаред чувствовал его взгляд, он словно кожу опалял. Нехотя зашевелился, глянул на Дженсена, и горло перехватило – столько нежности было в этом его взгляде. И неутоленной, затаившейся страсти. – Джен… – Джаред потянулся к нему, и Дженсен охотно подался навстречу, позволил обнять себя, и все молчал. Не похоже было, что роск испытывает хоть какую-то боль, или слабость. Джаред довольно вздохнул, прижал к себе роска покрепче, и прошептал: – Дженсен. Мой… Джаред задремал даже, и проснулся оттого, что роск поглаживал его снова, так, как будто проверял, и Джаред понял, что тот горит желанием продолжать. Джаред улыбнулся, потянулся медленно, и тоже начал потихоньку действовать. Притянул к себе роска, и принялся вдумчиво и неторопливо целовать его. Он не мог себе отказать в удовольствии каждый раз смотреть, какой эффект производят его ласки, как тот жмурится, довольный, и подается к нему, и трется уже вставшим членом об его член. Джаред задышал тяжело, и еле ворочая языком, выдохнул: – Подожди… Сейчас, я… Повернулся к Дженсену спиной, и скоро сам уже жмурился и постанывал от легких, нежных, как касание крыла бабочки поцелуев, от сильных, умелых рук, ласкающих его везде, везде – от размеренных движений внутри него, таких сильных, уверенных, уносящих его снова в беспамятье оргазма. Но этот раз он не хотел возвращаться дольше. Впал в сладкую дрему, и улыбался, чувствуя, как Дженсен переворачивает его на спину, слизывает с его живота сперму, и понимал, что марафон затянется надолго, и говорить не хотелось, думать тоже. Только чувствовать бережные ласки, и наслаждаться близостью, настоящей, полной, и какой-то очень… трепетно-хрупкой, как будто и правда, им оставалось не так много времени быть вместе. Джареда вывела из сна новая ласка. На этот раз Дженсен, наклонившись над ним, вылизывал возбуждающие мокрые горячие узоры у него на груди, Джаред открыл глаза, и улыбаясь, смотрел на него. Сколько он спал – не знал, может, минут пять, может два часа. Во всяком случае, он снова был полон сил, и желания продолжать. А Дженсен… На него смотреть страшно было – так хотелось его немедленно завалить самому, и вставить, и тащило, перло от него, несло за милю таким мощным желанием, похотью, страстью, как будто было это все и копилось под жестоким прессом долго-долго, и теперь вырвалось, и от освобождения роск немного опьянел, или обезумел, и никак не мог остановиться. Роск смотрел на него как одержимый, и ласкал, и снова трахал, казалось, он не насытится никогда. Но впечатление оказалось обманчивым, он вел себя все более расслабленно, а ближе к обеду роск проголодался. Джаред тоже хотел есть, они молча приговорили все мясо, и овощи, запили все вином, и снова вернулись в кровать. Джареда не напрягало, что они молчат, ему казалось, они все время общались, их тела узнавали друг друга, запоминали, притирались, где нужно поцеловать, где хватит одного касания пальцем, где самые чувствительные и нежные местечки. И это был такой увлекательный процесс, и такой приятный. И все же это было внешнее, и не самое главное, и Дженсен, вдруг ставший не хуже Альбери в мастерстве прозорливости, скоро затих и смотрел на него задумчиво, лишь где-то в глубине глаз светилось на время притушенное пламя страсти. – Что? – спросил Джаред, лениво поглаживая Дженсена по руке. Дженсен лежал на боку, закинув на него ногу и свободно обнимая за талию. – Почему вдруг? – спросил Дженсен, тщательно контролируя голос, и этим выдавая себя с головой. Все-таки, не только Джаред не мог обмануть Дженсена. Это работало в обе стороны. – Я разве не сказал? – Джаред пытался вспомнить, что он такое пафосное выдал, перед тем как они начали активно претворять в жизнь план Дока. Дженсен отрицательно качнул головой, и вдруг сказал такое, отчего Джаред открыл рот и вытаращил глаза. Дженсен сказал очень напряженно, и от этого голоса сразу в спальне развеялась расслабленная, чувственная атмосфера, и повеяло грядущими разборками: – Ты меня напугал, Джаред. Утром, когда сказал, что у тебя серьезный разговор. Ты… Скажи, что-то случилось? Ты так ведешь себя не потому, что собираешься бросить меня? Джаред не ожидал, что его так шарахнет по нервам этот тщательно скрываемый, и все равно заметный страх Дженсена, и эта режущая формулировка… никогда гордый роск не должен говорить «бросить меня», просто не должен он таких слов знать, и думать так. Кто в здравом уме может добровольно уйти от него? От потрясения Джаред хватал ртом воздух, и не находил даже что сказать, пока не наплевал на то, как бы покрасивее выразить свои мысли, и не спросил возмущенно: – Ты что, псих? Как тебе такое в голову пришло? – Тогда почему? – Не отступал роск. – Ну я же сказал вроде, или нет? Мы думали… Эмм… Я думал, это поможет остановить приступ. Джаред готов был проглотить язык, вот же не вовремя вспомнился Док с его планом! Но Дженсен услышал уже «мы», и вцепился в него как клещ, буквально, руками и ногами, и спросил вкрадчиво: – Кто это – «мы»? Джаред признался честно: – Мы с Доком. Ну вот и все. Сейчас Дженсен раскричится, и выставит его, на хрен, из спальни. И он не уговорит его снова на близость, и они не узнают, насколько эффективно прошло бы лечение, доведи он дело до конца. То есть, продержи он Дженсена в постели до вечера. Но… Дженсен молчал, и из объятий его не выпускал. Джаред рискнул посмотреть ему в лицо, и залюбовался. Разгоряченный, с порозовевшим лицом, с яркими глазами и губами, он как будто сбросил десяток лет, и был такой невозможно привлекательный, что желание снова проснулось и он невольно, не отдавая себе отчета, потерся о Дженсена. Дженсен усмехнулся, машинально погладил его по заднице, и спросил с вдруг академическим интересом: – И что? Вы решили, если я трахну тебя, то что? Приступа не будет? Он выглядел таким заинтересованным, что Джаред не почувствовал подвоха. Внешне, вроде нет. Недоверчиво рассматривал Дженсена и думал как же много он о нем не знает. Практически ничего. Он даже не может предугадать его реакции. – Нуу… – сказал Джаред, и видя, как Дженсен скептически улыбается, решил быть откровенным: – Да. Это его теория. Как-то он там длинно объяснял, но главное не это. На самом деле, Дженсен, главное, это то, что я не могу смотреть, как ты мучаешься. Дженсен отвел взгляд, а Джаред с пылом продолжал: – Это же кошмар какой-то. Видел бы ты себя, когда белый весь, лежишь тут, и загибаешься. Так не должно быть, понимаешь? И я не хочу этого видеть. Дженсен посмотрел на него странно и спросил: – А чего ты хочешь? И Джаред интуитивно допер, что нужно сказать вслух эти очевидные вещи. Простые вещи. Надо сказать то, что роск хочет услышать, может быть боится, но хочет, может, не верит – но хочет. Не только он, Джаред, испытывал сомнения и неуверенность. – Я хочу тебя, – сказал Джаред, и потянулся и поцеловал его целомудренно, едва коснувшись губ, отодвинулся и снова заглянул в потемневшие глаза: – Хочу всегда быть рядом. Хочу, чтобы ты нуждался во мне. Чтобы любил меня. Все просто. И я хочу, чтобы ты был здоров, я готов сдохнуть ради этого. Это же так просто, Джен. Дженсен перекатился на спину, и уставился вверх, тщетно стараясь сохранить спокойствие, и даже пытаясь усмехнуться, но у него не получалось. У роска дрожали губы, ресницы стали мокрыми, он вздохнул, и сказал негромко: – Не говори так. Не надо. – Что? – Джаред не понял, что «не надо говорить» и ждал продолжения, и удерживал себя, чтобы не прижаться снова к Дженсену, не начать его целовать, утешать, любить-любить. – Сдохнуть… Ты же не знаешь, как я… – Дженсен вздохнул снова, будто ему воздуха не хватало, и не глядя на него, с отчаянием сказал: – Я думал, ты… Я когда подумал, что ты умер, я решил, что это моя вина. Подожди! Не лезь, дай я скажу. Я так винил себя, что не объяснил тебе ничего, не объяснил раньше, и не объяснил потом, когда ты садился уже в катер, я ведь мог, я должен был сказать, что тебе опасность грозит, а я… Гордость эта все! И потом, когда узнал, что ты... Мне стало все безразлично. Все равно ничего нельзя было уже исправить. Тебя не было, и было так… Пусто. Холодно. Все потеряло смысл. Джаред с трудом сглотнул застрявший в горле комок, и все-таки обнял Дженсена, не зная, как еще поддержать его, что сказать. Дженсен не отталкивал его. Он сейчас выглядел настолько уязвимым, открытым, распахнутым, что Джареду сейчас же, немедленно хотелось прекратить эту исповедь, чтобы он не мучил себя, но какое-то странное тайное знание говорило ему что нет, нельзя, роск должен сказать, отпустить, освободиться. Джаред только держал его бережно, нежно, обнимал, и слушал. – Я же мог отказаться, – Дженсен снова попытался улыбнуться, и лучше бы он этого не делал. Эта дрожащая улыбка резанула Джареда как ножом по сердцу, он сцепил крепко зубы, чтобы не выругаться, так больно было слушать, смотреть на Дженсена. – Да… Мог, но не стал. Они не посмели бы насильно подвергнуть такого как я рейскаро. Я же не рядовой. Нужна была моя подпись, мое согласие. И я согласился. Я, знаешь, думал, так лучше будет. Так плохо, мучительно было помнить, и знать, что это я виноват. Лучше забыть, ну и я подписал. Они не ожидали, да… И никто не ожидал. – Зачем? – не выдержал и простонал Джаред, и крепче сжал и встряхнул его в объятиях. – При чем тут… О, господи. Ну при чем тут ты! – Я сейчас понимаю, что глупость сделал, – покорно и как-то очень печально сказал Дженсен, – надо было узнать все точно. Надо было… Если даже правда. Надо было жить, работать. Делать то, что я умел, но в тот момент мне казалось вот так и должно было все кончиться. Я ждал, все время ждал чего-то плохого, и вот, оно случилось. Дженсен посмотрел Джареду в глаза, и сказал очень тихо: – Не делай так больше. Не уходи совсем. Не… умирай. Ты, пожалуйста, живи, ладно? Сдохнуть, это слишком глупо, слишком просто. И не исправишь. Джаред не мог выносить спокойно эту предельную честность, да, этот чертов роск, он во всем, во всем, сука, был такой – открывался, так до конца, и страшно было за него. Джаред спрятал голову на его плече, и спросил глухо, потрясенный: – Джен, почему я? Я же… Я столько горя тебе принес. Я такой мудак, а ты, тебе нужен лучше кто-то… Джаред боялся, что разрыдается сейчас, от признаний этих, ну ведь знал же, знал, что есть что-то такое, догадывался, но все равно – когда открытым текстом – это совсем другое, и эта обнаженность, открытость, доверие требовали от него теперь не меньшего напряжения душевных сил, и ответственности. Он почувствовал, что Дженсен гладит его по затылку успокаивающе. Дженсен вздохнул опять, уже чуть спокойнее, и Джаред осмелился, поднял голову и встретился с ним взглядом. И спросил снова: – Почему? За что? Дженсен ответил, устало и задумчиво: – Разве любят за что-то? Любят иногда вопреки, и нет этому никаких объяснений, и не может быть. Это просто есть. Джареду сложно было определить точно, какие эмоции владели им, так странно это было – и больно и сладко, и никак нельзя остановить, уменьшить боль, спаянную с грустью, нежностью, и страстью. Джаред робко поцеловал Дженсена в уголок губ, и принялся осыпать его легкими поцелуями, он так увлекся этими ласками, как будто стремился вытеснить из головы Дженсена все его мрачные мысли. Джаред видел, как разглаживается его лицо, как Дженсен прикрывает глаза, скрывая их блеск, как он вздыхает и стонет, как его дыхание становится иным, и по всем этим признакам он должен был предугадать, что случится дальше, но не успел, успел только ахнуть, и уже лежал на спине, пришпиленный руками Дженсена, всем его весом к кровати. Дженсен… Он теперь выглядел по-другому, как будто и правда ушло все то, что мешало ему, давило, он смотрел прямо, светло – не улыбался, но казалось, все в лице его дышало улыбкой – смотрел жадно, и требовательно, и нетерпеливо, и еще читался в его глазах недвусмысленный вопрос. Предвидя опять, что Дженсен будет просить разрешения, Джаред затряс головой, и на изумление, отразившееся в глазах роска, прошептал умоляюще: – Ради бога, не спрашивай! Ты же знаешь – да. Дженсен улыбнулся по-настоящему, так, что собрались лучики морщин в уголках его глаз, наклонился к нему и прошептал тоже, как будто боялся, как и Джаред, нарушить волшебную, полную нежности тишину: – Ну хорошо же, айри. Смотри, пощады не проси. И Джаред чуть не расхохотался в голос, так его переполняло счастье, от того, что Дженсен принял его игру.