Bedroom Hymns

Когда он толкает стеклянную дверь местного кафе, в нос тут же ударяют приятные запахи вредной еды, а со всех сторон доносятся всевозможные разговоры. Создается впечатление, что переполнено помещение ими так же, как и его голова – мыслями после Рейхенбаха. Противно. Но привыкнуть можно. Дурацкое человеческое умение приспосабливаться. Колоритная дама в рыжем парике активно перемещается между столиками и перекрикивает всех так умело, будто является главной примой сегодняшнего концерта. - Что будешь, принцесса? - она же через пару минут нависает над Джимом так, что ему приходится пялиться на ее значки, пока он диктует заказ. «Я горжусь, что мой сын – гей»; «Свобода ЛГБТ»; «Это случается во всех семьях». У Джима перед глазами эти разноцветные кружочки начинают отплясывать канкан. Принцесса. Американский менталитет? Открытая душа? Своеобразный юмор? Он думает об этом, пока доедает громадный гамбургер и делает первый глоток латте с карамелью. Статусу принцессы надо соответствовать, а потому книжка Маркса, спрятанная в сумке, так сегодня там и останется. - У меня был такой божественный трах на прошлой неделе... - С Брайаном, что ли? - Да, только он теперь меня игнорирует... - О, детка, ты только что родился? - Но у Джастина… Окончание фразы и интерес к ней у Джима теряются в тот момент, когда дверь захлопывается, открывая перед ним ночное Либерти-авеню, которое по своей атмосфере ничуть не отличается от Либерти-динер, из которой он только что вышел. Джим чувствует себя Алисой, попавшей в Зазеркалье. Гомосексуальное Зазеркалье. - Пупсик, я знаю, с кем ты проводишь сегодняшнюю ночь! - изрядно подвыпивший мужчина шлепает его по заднице. - Явно не с тобой, сладкий, - парирует Джим, совершенно не обращая на неудачного любовника внимания, и выключает телефон, отправляя его в карман джинсов. Когда ты живешь в сказке, никакие крестные феи не должны беспокоить Золушку раньше положенного. Зато в пункте «должны» обязательно числится условие автоматического пропуска в зал дворца, где Золушка в шикарном платье станцует свой первый танец с принцем. Вот только очередь, выстроившаяся перед «Вавилоном», в очередной раз напоминает Джиму, что из него получается хреновая принцесса. Хуево, ведь он так любит сказки! Впрочем, никто не запрещает написать ему свою собственную, так сказать, улучшенную версию – ведь совсем недавно у него это отлично получалось. В «Вавилоне» шумно, ярко, жарко. Обнаженные тела мелькают перед глазами, извиваясь в каких-то нечеловеческих движениях. Напомаженные, покрытые тоннами блеска, накачанные энергетиками, эти парни и правда перестают быть людьми, становясь чем-то более совершенным – чистое движение, чистый трах, никаких сожалений. И Джим ныряет в эту толпу, растворяясь, исчезая, сливаясь с ней. Говорят, танец достался нам от первобытных людей – когда-то именно в нем пересказывались мифы, хранились ритуалы и передавалось тайное знание. В современности от него просто получают удовольствие. Выражают себя. Разговаривают языком тела. Пожалуй, именно последнее и объясняет, почему вот уже пять минут как Джим целует какого-то слащавого парня, а еще один прижимается к нему бедрами. Он ведет рукой по его спине вверх и взлохмачивает волосы, притягивая ближе. От парня пахнет местными коктейлями, и Джим понимает, как сильно он хочет пить. Кажется, то, что Джим отошел к бару, не особо расстроило ту парочку. Он улыбается бармену, забирая свой «Космополитен», и чувствует, как с каждым глотком пьет свободу.