1939, осень.
– Микаса, умничка! – тяжелая отцовская рука мягко коснулась головы девочки, заставив ту улыбнуться.
– А ещё вот, – поспешила похвастаться дочерью молодая хозяйка. Она развернула шёлковый платок, демонстрируя аккуратно вышитые инициалы.
–Мастерица ты моя, – всплеснул руками мистер Аккерман. – Микаса, когда ты вырастешь, станешь завидной невестой.
– Когда? – усмехнулась наивности мужа хозяйка. – Да уже буквально через пару лет.
– Ну, нет. Прошу вас, не так скоро, – мужчина запустил пятерню в русые волосы, смущенно улыбнувшись. – Ты же не бросишь папочку? – девочка испуганно замотала головой, обещая остаться с отцом до конца жизни.
– Глупенькие вы мои, – миссис Аккерман отложила шитье в сторону, с интересом наблюдая за вознёй своего мужа и дочери. – Время пролетит, оглянуться не успеете.
– Кстати, о времени, – отец кинул взгляд на часы, вспоминая о назначенной встрече. – С минуты на минуту ко мне прибудет гость, – он любовно улыбнулся жене. – Милая?
– Да? – женщина уже свернула вышивку и аккуратно складывала ее в небольшую корзину. – Приготовить чай?
– Люблю тебя за твою догадливость, – он поцеловал своих дам и вышел из гостиной.
– Мам, – глаза девочки с интересом загорелись. – А за что ещё любят?
– За многое, милая. Но настоящая любовь существует не в награду за что-то, а вопреки чему-то.
– Это как?
– Ну, – пальцы миссис Аккерман на секунду замерли, выдавая задумчивость своей хозяйки. – Я вот полюбила твоего отца, несмотря на национальность и вопреки желанию своих родителей.
– Вопреки, – повторила Микаса, пробуя слово на вкус. – Интересно, а я тоже влюблюсь?
– В своё время, думаю, да.
– Хорошо, – девочка встала со стула, расправляя подол. Она закрутилась перед высоким зеркалом, с замиранием сердца представляя себя в свадебном наряде. Быстро одернув платье под пристальным взглядом озорных глаз матери, Микаса кинулась к шкафу, спеша помочь убрать швейный набор на полку.
– А папа снова будет допоздна в своём кабинете? – дверца с тихим скрипом закрылась, и Микаса вернулась к столу, расставляя стулья по местам.
– Наверное.
– А что это за гость?
– Я не знакома с ним.
–Он по работе?
– Микаса, – миссис Аккерман устало вздохнула от вопросов дочери. – Вот пойди сама и узнай.
В передней послышался короткий стук, раздались мужские голоса. Девочка сорвалась с места, спеша поскорее взглянуть на вечернего гостя.
Она пересекла проходную комнату, которая длительное время служила залом, и спряталась за поворотом в маленький коридор, в конце которого была видна дверь в кабинет отца.
– Я рад, что вы решили переоформить дом. За любой недвижимостью нужен уход, а ваш прекрасный особняк на окраине города и подавно не должен оставаться без присмотра.
– Вы ему льстите, – попав с промозглой улицы в натопленный дом, Ривай почувствовал себя дурно. Он шёл следом за своим нотариусом, по пути расстегивая плащ и верхние пуговицы рубашки.
– Ничуть, – поспешил возразить мистер Аккерман. – У этого дома не очень большое прошлое, но весьма многообещающее будущее. Можете не верить, но моя интуиция подсказывает, что о приобретении этого дома вы никогда не пожалеете.
– Хм, интуиция, говорите, – Ривай был не в духе. Его сегодня всё раздражало, от неприятной сырой погоды за улицей до собственной выпачканной в грязи обуви. Что ему сейчас требовалось, так это улечься на кровать в своей комнате и провалиться в сон, но вместо этого он должен был беседовать с бодрым немцем, цель которого заключалась в том, чтобы Ривай отвалил ему за консультацию и помощь в оформлении сделки сумму посолиднее.
– А вы уверены в своем доверенном лице?
Ривай вынырнул из своих мыслей, с неохотой ища уместный ответ.
– Вполне.
– Он точно сможет дать вашему дому нужный уход? – не унимался мистер Аккерман.
– Кто знает, – уклончиво пробормотал Ривай. Духота не давала ему нормально дышать. Он чувствовал, что если сейчас же не повеет прохладой, то он просто-напросто упадет на ровном месте.
– Прошу вас, – дверь в кабинет нотариуса открылась, окатив молодого человека прохладой.
«Наконец-то»,- облегченно вздохнул Ривай. Он пропустил хозяина дома вперёд, стараясь насладиться свежим воздухом как можно дольше. Глубоко вдохнув, юноша провел рукой по вороту рубашки, разводя концы в сторону. Но стоило ему чуть повернуть голову, как на глаза попалась «мышь».
Из-за угла, буквально в трех метрах от двери в кабинет, на него с нескрываемым интересом смотрела пара тёмно-синих глаз. Должно быть, дочь нотариуса.
Поняв, что её заметили, девочка испуганно спохватилась, напоследок бросив в сторону Ривая презрительный взгляд, и быстро исчезла за поворотом.
– А документы? – донесся голос мистера Аккермана из кабинета.
– Я выпишу доверенность, – Ривай ещё раз кинул взгляд в конец опустевшего коридора и скрылся в комнате, прикрыв за собой дверь.
Время тянулось чрезвычайно медленно. Каждый раз, когда Ривай кидал обречённый взгляд на причудливые настольные часы в виде трехглавой церкви, стрелки оставались стоять на месте. Словно приклеенные, они не желали сдвигаться ни на миллиметр. В какой-то момент Риваю даже показалось, что часы сломались. Но, к великому сожалению юноши, также вели себя и его любимые серебрённые Para. Время словно ополчилось на Ривая, заставляя того выслушивать болтовню нотариуса и уже в третий раз отказываться от чая, предлагаемого хозяйкой дома.
Прошло ещё минут десять, и Ривай был уже готов подписать всё, что угодно, лишь бы поскорее закончить со всем этим. Было сложно сказать, что именно так выводило его из себя. Он сам не знал почему, но практически всё здесь заставляло его чувствовать гневную дрожь. И хозяйка, что проявляла чрезмерную заботу к нему, совершенно чужому человеку. И девочка, которая всякий раз, как открывалась дверь в кабинет, норовила заглянуть в проём, испепеляя Ривая каким-то ревностным взглядом. Даже сам хозяин, и тот раздражал юношу. Каждая мелкая деталь этого дома вырисовывала одну большую слащавую картину идеального семейного счастья. И Ривай внезапно осознал, почему он так раздражен. Это ревность. Он просто-напросто завидовал тем, кому досталась лучшая жизнь.
Он в последний раз кинул взгляд на часы, с облегчением слыша, как Аккерман с пожеланиями удачи в будущем запечатывает конверт сургучом. Попрощавшись с семьей нотариуса и пожав руку хозяину дома, Ривай направился в парк. Домой он решил не спешить. Там наверняка всё ещё сидел Захариас, а значит, на один надменный взгляд в его сторону было больше. Ривай с трудом выдерживал «командорское попечение» Смита, а тут ещё один куратор пожаловал. Захариас хоть и был немногословен, но принадлежал к такому типу людей, которые одним своим видом заставляли чувствовать некое уважение. Как большая собака, которая предпочитает лаю действия.
В семье Ривая отдавать сыновей в военную школу было традицией. И лишь только мальчику исполнилась 13 лет, его тут же отослали из дома. Но истинная причина, по которой Ривай тогда не сказал ни слова своему отцу, была в другом. Он сам желал уехать, и дело было вовсе не в традициях. Быть подальше от дома означало для Ривая возможность проявить себя. Но чем больше времени он проводил в кадетской школе, тем яснее понимал, что первоклассным бойцом ему никогда не быть. Однако с приездом Эрвина для Ривая открылась новая перспектива. Офицер показал, что побеждать врагов можно не только физической силой. Смит научил Ривая выжидать, анализировать, трезво оценивать свои шансы и вовремя делать ход в свою пользу. Теперь Ривай был уверен, что принесёт больше пользы в качестве информатора, нежели чем помогая устанавливать артиллерийские орудия на линии фронта. Но даже если и так, Ривай не чувствовал в своих руках ни силы, ни власти над событиями. Он трезво оценивал свои способности, и эта оценка отнюдь не укрепляла его веры в себя. Но больше всего его самолюбие пострадало от Эрвина. Каждый день Смит терзал его: взглядами, прикосновениями, двусмысленными намеками. Ривай знал, что не в силах вырваться из его плена. Да и если смог бы, то шанс что-то изменить именно сейчас был практически равен нулю. Без куратора юноша сгорел бы как сухая рождественская ёлка. Ведь в руках Смита было всё: связи, деньги, информация. А без этого Ривай и шага ступить не мог. Поэтому все, что ему оставалось – набраться терпения и ждать подходящего момента.
***
Уже несколько минут Ривай стоял лицом к дубовой двери, ладонью ощущая прохладу металлической ручки. Не в силах открыть дверь, он гнал неприятные мысли прочь. Как он ошибся, решив зайти на сон грядущий к своему куратору. Он ведь чувствовал, что что-то не так. И всё равно, назло своей интуиции, пошёл в комнату Смита.
Эрвин был на взводе. Опрокидывая в себя остатки виски, он встретил своего подопечного холодным взглядом. Резко поднявшись с софы, Смит завёл разговор про людское невежество. Ривай сразу понял, что нужно просто молча уйти, но почему-то остался стоять на месте.
Он не шелохнулся, ни когда Эрвин сделал пару шагов в его сторону, ни даже когда тот громко выругался, стукнув широкой ладонью по дверному косяку. Ривай молчал. Уйти он попытался слишком поздно.
И вот теперь юноша стоял лицом к двери, чуть дрожа и сжимая зубы от неприятного запаха алкоголя.
Смит был совсем рядом. Он, словно огромный айсберг, навис над своим подопечным, шумно дыша тому в затылок.
– Эрвин, – заговорил Ривай, ощущая, как его шеи коснулись пальцы мужчины.
– Да? – ему нравилось, что тот не поворачивается. Так Смит мог сам представить себе лицо юноши, убрав с его лба хмурые морщинки и смягчив стальной взгляд.
– Может, тебе стоит проспаться? – слова Ривая в одно мгновение взвинтили нервы Эрвина до предела, заставив цепко схватить молодого человека за плечи, разворачивая и прижимая его спиной к дубовой двери.
– Сколько ты будешь бегать? – рыкнул на свою жертву Смит. – Сколько?
Ривай сглотнул, продолжая молчать. Ответа не требовалось. Какой смысл что-то объяснять или доказывать человеку, чей разум затуманен алкоголем?
Но Смит желал растормошить юношу. Он хотел увидеть на его бледном лице смятение, почувствовать, как тот покорится ему, отдастся всей душой. Эрвин жаждал здесь и сейчас насладиться своим мальчишкой. Желал, но не спешил.
В комнате на секунду повисла тишина. Даже дыхания, и того не было слышно.
На горизонте блеснула молния, грозной вспышкой ворвавшись в окна спальни.
Сегодня ночью никто из них не уснёт. Уж Смит постарается сломить волю этого горделивого парня. Своенравный, непокорный Ривай должен быть рядом с ним, а не служить какому-нибудь свиноподобному коррупционеру. Да, изначально Смит брал кадета как вероятного приемника. Хотел вырастить из него идеального шпиона, но в какой-то момент намерения Эрвина изменились. Желание полностью, без остатка, обладать Риваем с каждым днём становилось всё больше и больше. И теперь, узнав от Майка, что пришло время выпустить своего подопечного в свет, Смит больше не мог совладать с собой. Пусть только сегодня и только раз, но Ривай будет его. Целиком и полностью.
Снаружи снова сверкнула молния, раскатистый гром огласил приближение грозы. Удар. Ещё один. И вот с неба хлынул дождь. Тяжелыми каплями пробежавшись по крыше дома Смита, он помчался на другой конец города. Обильно поливая узкие каменные улочки, пелена дождя опустилась на порог одного из домов.
Здесь, в кровном гнезде Аккерманов, за тяжелой дверью стояла мёртвая тишина.
Неподвижное тело мужчины лежало на полу. В его холодных пальцах был зажат клок чужой одежды. Рядом, буквально в метре от хозяина дома, лежала его супруга. Её испачканное кровью лицо было по-прежнему прекрасно. Казалось, женщина сделала вдох и замерла. Но нет. Смерть прошлась по дому Аккерманов, унеся с собой царившие здесь тепло и уют.
Снова прогрохотала гроза, хлестнув веткой дерева по одному из окон спальни. Она словно забавлялась, заглядывая то в один дом, то в другой, пугая грозным ворчанием. И вот, насладившись тишиной дома Аккерманов, она заторопилась промозглым ветром к дому Смита, украдкой заглядывая в интересующие ее окна.
Эрвин не спешил. Офицер умело пользовался каждой секундой отведенного ему времени, разбавляя чувство сытости и власти непокорством своего мальчишки. Он чувствовал в себе силу. И, глядя на острые выступающие лопатки Ривая и на то, как он яростно сжимает пальцами края подушки, Эрвин упивался происходящим.
Смит сжал шею юноши, поглаживая ладонью выбритую сторону затылка. Он провёл большим пальцем вверх, гладя своего «пса» против шерсти, с интересом замечая, как красиво поблескивают чёрные волосы, непослушной волной опускаясь обратно.
Резкий рывок и цепкая хватка на шее заставили юношу вздрогнуть. Сжимая зубы, Ривай зажмурился. Впервые в жизни ему было так до безобразия больно. И чёрт с ним, с телом. Страдала душа. Раны, ссадины, переломы – всё это заживает, а вот огонёк в сердце может никогда больше не загореться. Ривай практически точно знал, зачем Эрвин делает это. Он прекрасно понимал, что пакет, принесённый Захариасом, содержал нечто важное. Что-то, из-за чего Смит полностью слетел с катушек. То, что не входило в планы опекуна. А за годы рядом с Эрвином Ривай успел уяснить, что всё, что перечило воле офицера, делало его неуправляемым. Смит всегда твердо шёл к желаемому, и сейчас его прихотью был Ривай.
Эрвин сильнее прижал к себе юношу, не без удовольствия замечая, как Ривай упирается лбом в спинку кровати, стараясь охладить пылающее от стыда лицо; как он кусает до крови губы; как сжимается от прикосновений всем телом. Ривай терпеливо сносил все, что делал с ним Смит, и продолжал себя убеждать, что рано или поздно это всё закончится.
Каждая минута казалась вечностью. Но у всего есть предел. Чувствуя, как пальцы Смита сильнее сжали плечи, больно впиваясь обстриженными ногтями в кожу, Ривай глубоко вдохнул. Разрядка была близка, и терпеть оставалось всего пару мгновений.
Ривай не чувствовал ничего к Эрвину. До этого момента он упорно игнорировал мужчину, списывая всё на причуды офицера. Но то, что происходило сейчас, было последней каплей. Ривай поклялся себе, что больше никогда и никому не позволит сделать такое с собой. Сейчас он был противен самому себе и впредь чувствовать подобного не желал.
А в это же время там, на другом конце города, еще одна душа терпела боль и муки. В старом платяном шкафу задыхалась от слёз темноглазая девочка.
***
Ривай проснулся с ломотой во всём теле, грубо толкая спящего рядом мужчину.
– Ммм? – сонно протянул Эрвин, с трудом вспоминая, что произошло.
– Ты вчера сколько выпил? – ядовито прошипел Ривай.
– Что? – не понял вопроса Смит.
– То! – не в силах больше терпеть, рыкнул в ответ брюнет.
– О, боже, – Эрвин сжал руками стиснутые болью виски, начиная вспоминать произошедшее ночью. Он пробежал глазами по телу юноши, отмечая появившиеся синяки и царапины.
Усеянный с головы до ног кровоподтеками, Ривай злобно смотрел на своего мучителя.
– Извини.
Ривай вопросительно приподнял бровь. Он желал услышать слова покаяния, а не мимолетное безразличное «извини».
– И всё? – яростно прошипел юноша. – Что, черт возьми, вчера произошло с тобой? Какого дьявола, я спрашиваю, ты слетел с катушек?! – все же сорвался на крик Ривай.
– А что? Не понравилось? – теперь пришёл черёд Смита злиться.
– Нет.
– Что же так? Значит, когда всё невинно, без «проникновения», то тебя всё устраивает, а как утолить мою жажду, так «иди к черту»? Несправедливо, не находишь?
Ривай не ответил. Юноша был в ярости. И дело было не в Эрвине, он ненавидел свою слабость и беспомощность.
– Молчишь? – холодок пробежался под кожей, взвинчивая нервы, подталкивая на что-то решиться. – Ривай.
– Что?
– Делаешь вид, будто не слышишь?
– Разве? – юноша встал с кровати, резким движением набрасывая на себя рубашку. Он потянулся было к брюкам, но слова Эрвина заставили замереть.
– Польша поддалась. Ещё неделя-другая, и она полностью будет оккупирована.
– В таком случае это что, была подготовка к войне? – съязвил Ривай, не желая сейчас ничего знать.
– Пришла пора тебе вступить в игру.
– Ясно, – Ривай встряхнул брюки и быстро натянул их на себя. Он остервенено расправлял одежду, одергивая края и поправляя воротник. Ремень щёлкнул, и Ривай выскочил из комнаты своего куратора, желая как можно быстрее покинуть город. Теперь-то он точно сможет вырваться на свободу.
***
Такого ужаса Эрен не испытывал ещё никогда прежде. Он стоял на замощённом камнем тротуаре вместе с Карлой, ожидая отца. И непрерывно смотрел, как из дома напротив выносят тела убитых. Мальчик провожал взглядом то одного полицейского, то другого. А цепкие материнские пальцы до боли сжимали плечи, не давая сыну ринуться на место преступления.
А ведь он знал этот дом. Знал семью, что жила в нём. Помнил улыбки старших и запах травяного чая с кухни хозяйки.
Он цеплялся за любую деталь и всё искал и искал третье тело. Всё, что знал Эрен с родителями, так это то, что ночью семью Аккерманов попытались ограбить. В результате хозяев зарезали. Вот так за одну ночь погибла целая семья. Или нет?
Йегеры видели тела миссис и мистера Аккерманов, но не их дочери.
– Эрен, – мальчик ощутимо вздрогнул от прикосновения отца, резко разворачиваясь на голос. Из-за жуткого шума, поднятого толпой зевак, он не заметил появления Григория.
– Пошли со мной.
– Куда?
– Пошли, – не объясняя, снова позвал за собой сына Гриша.
Они обошли дом сзади, огибая толпу зевак и газетчиков, торопливо поднялись по лестнице и постучали в заднюю дверь.
В доме послышалась тяжелая поступь и, спустя несколько секунд к ним вышел один из офицеров полиции.
– Вы за девочкой? – строго спросил тот.
Гриша кивнул, бросив взгляд за спину служителя закона.
– Она немного шокирована и напугана, но в целом в порядке, – ответил на немой вопрос офицер. Он сделал шаг в сторону, предлагая им зайти, но только Григорий сделал шаг вперёд, как Эрен кинулся в комнату.
– Микаса! – завидев подругу, воскликнул мальчик.
– Микаса, как ты? – девочка подняла свои потускневшие от горя глаза, пустым взглядом смотря сквозь Эрена. Он схватил её за плечи и с силой встряхнул.
– Проснись!
– Эрен, она не спит, – Гриша протянул было руку к сыну, но тот остановил отца взглядом.
– Микаса, приди в себя! – хлёсткая пощечина обожгла бледное лицо девочки, мгновенно возвращая живой блеск глазам.
– Эрен? – она чуть моргнула, прогоняя неприятную дрожь, внезапно охватившую всё её тело.
– Всё в порядке, Микаса? – мальчик продолжал упорно звать подругу по имени, пристально глядя ей в глаза.
– Эрен… я… – солёные капли градом покатились по лицу девочки. Тихий вздох, всхлип, и она не выдержала, зарыдав в голос.
– Я так… испугалась…
Громкий плач был слышен по всему дому. Микаса сжимала край платья, снова и снова давясь горькими слезами. Страх одиночества, боль от потери и неумолимый холод захлестнули ее с головой. Дрожа и задыхаясь от нового приступа воя, девочка зажмурила раскрасневшиеся глаза, пряча лицо в ладонях. Но вдруг что-то тёплое коснулось её кожи. Она испуганно вздрогнула и подняла растерянный взгляд на Эрена. Мальчик стоял совсем рядом. Стащив с себя шарф, он наматывал его вокруг шеи своей подруги, попутно вытирая ей щёки. Эта забота и поддержка смогли остановить слёзы девочки.
– Микаса, – Григорий наклонился к юной Аккерман. – Пошли к нам.
– Угу, – она встала на ноги, крепко цепляясь за руку Эрена.
– Есть хочешь? – как можно непосредственнее поинтересовался мальчик. – Мама сегодня такую вкусную запеканку с фасолью приготовила, пальчики оближешь.
– Угу, – снова кивнула девочка, выходя из опустевшего дома.
Микаса шла рядом с Эреном, неуверенно переступая с ноги на ногу. Она прятала лицо в тёплом вязаном шарфе и всё слушала и слушала, как мальчик рассказывает про маму, про жука с чердака, про соседских мальчишек. Возможно, Микасе это и не было так уж интересно. Скорее всего, ей был больше приятен сам голос мальчика. Мелодичный и ровный, он убаюкивал девочку. Она мучилась и страдала, но её сердце повторяло вслед за разумом одни и те же слова: «переживешь, перетерпишь».
И Микаса ждала того утра, когда, проснувшись, она сможет улыбаться.
***
Прошёл год.
Англия и Франция, как и было запланировано ещё до начала войны, поделили обязанности, оставляя сухопутные войска за Францией, а оборону с моря возлагая на Англию.
Весь мир замер в ожидании следующего хода арийцев.
– Был четкий приказ взорвать цистерны.
– Но, сержант Ривай…
– Перечить вздумал? – огрызнулся командир, громко стукнув по столу кулаком. – Пока лейтенант не вернулся из штаба, главный здесь я…
Уже год Ривай разрывался между службой в армии третьего рейха и параллельной борьбой с этим тоталитарным государством с его доминирующей идеологией и жестким контролем над всеми сферами жизни общества. Будучи шпионом на оккупированной территории, а по сути на своей же родине, он мужественно сносил все тяготы и боль.
Настольная книга «Mein Kampf», которую так обожала немецкая молодежь, стала для Ривая превосходным источником шифровок. Пафосные речи Геббельса легли в основу парольных фраз. А репрессивное положение в стране, которое так сильно ненавидел Ривай, подталкивало действовать. Не жалея своих сил, он двигался вперёд, неустанно следуя своим целям: помочь стране вырваться из диктаторских лап и не попасться самому.
– Микаса, не копошись! – Эрен быстро проглотил кусок хлеба, залпом выпил теплое молоко и тут же кинулся к двери.
– Снова выбьете кому-нибудь окно, плотничать будете сами, – строго предупредила детей Карла.
– Не волнуйся, мам. Мы аккуратно, – уже с крыльца пообещал Эрен.
– Я присмотрю, – неторопливо прошла следом за новоиспеченным братом девочка, неся в руках мяч…
Жизнь Микасы вошла в спокойное русло. По утрам ей тепло улыбались приёмные родители. Эрен постоянно, буквально в любой момент, мог ошеломить девочку своим поведением или выходкой. И жизнь ее бурлила, наполненная играми, делами и заботами.
Но счастье не длится вечно, война добралась и до Англии. Наметив курс на туманный Альбион с целью захвата всех выходов в море, Германия с энтузиазмом прорабатывала план «морской лев». Нацистские самолеты начали регулярно бомбить города Англии. Был введён комендантский час, улицы по приказу правительства были поделены на сектора, и каждый дом был приписан к определенному бомбоубежищу.
Шли дни, недели, но повторяющиеся налёты немецких самолетов не сломили британской авиации. Вскоре Гитлер отменил операцию «морской лев», бросив все силы на Советский союз. Но тогда ещё никто не знал, насколько тяжелым для столицы Англии будет прощальный «подарок» фюрера.
