Часть VIII Беатрис
(Birdy – Strange Birds Boyce Avenue feat. Jennel Garcia – Demons)
Свет. Теплый, пронизывающий до мозга костей, свет. Он впитывается в кожу, странно, нежно лаская мою щеку. Мой собственный смех осколками битого стекла разлетается по округе. Это чувство восторга, счастья, бесконечного спокойствия разливается внутри меня. Качели взмывают высоко над землей, и я ощущаю, как что-то внизу живота сворачивается в тугой узел. Я едва не визжу от этого счастья. Железные, теплые прутья согревают вспотевшие от предвкушения полета ладошки. И неожиданно я слышу смех рядом с собой. Он раздается четче, звонче и намного ярче моего собственного. Я оборачиваюсь, и сердце странно подпрыгивает в груди. Шоколадные волосы, что блестят искрами на солнце, золотистые глаза, что щурясь глядят на солнце, щеки, покрытые веснушками. Испачканные в грязи ладони, футболка с неуклюжим роботом, что, видимо, изваляли в грязи. Мои качели останавливаются, и я, не отрываясь, гляжу в широко раскрытые глаза незнакомого мальчишки. Прилив нежности, нахлынувший на меня слезами, взявшимися из неоткуда, и я уже прижимаю к себе худощавого малыша, вдыхая запах теплой домашней выпечки. Я не знаю его имени. Не знаю даже, как зовут меня саму, но руки мимо воли поглаживают его волосы, противясь упирающимся в грудь рукам мальчишки. – Монстр! Монстр! – смеясь, визжит он. – Что ты сделала с моей сестрой?! Он вымазывает мою, кажется, любимую футболку. Но и это не важно. Он вырывается, и у меня не так много сил, чтобы сдерживать его сопротивление. Но я знаю главный его недостаток – щекотка. Он боится щекотки. Мои пальцы впиваются в бока мальчишки, и он тут же заливается диким хохотом, извиваясь под моими руками, как змея. Неожиданно, я останавливаюсь. Отчего меня вдруг посещает страх? Почему мне страшно отпустить его? С большой неохотой, словно сомневаясь в правильности своих действий, я отрываюсь от него. Смотрю в карие глаза, которые продолжают светиться недоумением и счастьем. – Что это с тобой такое? – удивляется малыш. Но прежде, чем ответить что-либо, я замечаю чей-то темный силуэт, приближающийся к нам. Мои ладони впиваются в грязные ладошки мальчишки, заводя его за свою спину. Темная фигура все ближе, но я даже и не думаю о том, чтобы бежать. Отчего-то я знаю: это не спасет меня. Черный дорогой плащ, что развивается на теплом летнем ветру; жуткая, белая кожа и серое, угрюмое лицо. Он улыбается мне, как-то по особенному вздернув подбородок. Мне кажется, я видела этого мужчину прежде, но я забываю о нем, как только рука мальчишки впивается в мое плечо и он тихо произносит: – Мне страшно. Мужчина все ближе, и я, кажется, даже начинаю пятиться. Единственное, на чем я стараюсь сконцентрироваться - это рука моего мальчика, впивающаяся в кожу. Улыбка исчезла с его лица, а губы нервно подрагивали, словно он вот-вот заплачет. Я стараюсь выглядеть решительной, зная, что это придаст уверенности и ему. Но хваленая твердость духа рушится, словно карточный домик, когда я слышу жалобный голос ребенка: – Он пришел за нами… Он снова пришел за нами, – он дрожит, мужественно сдерживая слезы, – Бьянка, снова… В глаза ударяет яркий солнечный свет. Когда я привыкаю к пляшущим белым искрам вокруг себя, ко мне приходит осознание того, что я нахожусь в собственной комнате. В собственной новой комнате. По телу проходится дрожь – самый милый сон превратился в сущий кошмар. Я отпустила мальчишку. Разжала пальцы. Господи, я разжала гребанные пальцы! Мысль о том, что я могла оставить его один на один с фигурой в черном… Ты не знаешь этого мальчика. Все дело в том, что ты скучаешь по Чарли. Именно. Все дело именно в этом. Но, нет. Я знала его, я не раз видела эту затасканную футболку, веснушчатые впалые щеки, темно-золотые глаза. Запах. Я тысячи раз до этого вдыхала его. Домашний, теплый, он окутывал безопасностью, которая зимними вечерами грела меня. Вот только… Это было не со мной. Не в моей жизни, а в придуманной мною фантазии, что явилась во сне. Я – приютский отброс. И точка. Даже если Марджеры принимали меня за свою, в их семье я оставалась чужаком, подброшенным за ежемесячную выплату государственными органами опеки. Неожиданно мое плечо задевает теплый поток воздуха. Значит, декабрь поступился своими правами снежного месяца – наконец, тепло. Я счастливо улыбаюсь и, переворачиваясь на спину, все еще думаю о черноволосом малыше с искренней улыбкой… Наверное, это начало самого непредсказуемого дня во всей моей жизни. Сравнимо это только с тем днем, когда старик Марджер явился на порог нашего приюта. Нет, вряд ли. Даже тогда я не чувствовала себя в таком ступоре, как теперь. Я совершенно забываю о том, что легкие хоть иногда нужно пополнять кислородом. Черные, странно взъерошенные волосы, ровное дыхание, что теперь щекотало лоб, хмурое выражение лица, бледное, словно выгоревшее лицо. Главное не закричать, Би. Закричишь, и он тебя убьет. Однозначно убьет. Хотя…? Его безмятежное лицо говорит об обратном. Я замечаю линии тонких порезов, шрамов, словно паутинок изрезавших его физиономию. Мне кажется, Нико и сам не в курсе насколько спокойным и добрым он выглядит во сне. Знал бы, наверняка исправил это. Я подавляю смешок. Этот парень слишком уж серьезен для своих… В самом деле, сколько ему лет? На вид не больше восемнадцати, но с этим его высокомерным поведением… Можно дать все сорок. Я улыбаюсь, глядя на то, как странно блестят его волосы в лучах солнца. Лучи делают его приветливее, милее. Ох, если бы он только об этом узнал, кто-то бы явно получил оплеуху. Но улыбка как-то уж слишком быстро сползает с моего лица, когда что-то холодное касается моего бедра. Не знаю, насколько красным может быть красный цвет, но вот только мое лицо было явно пунцовее обычного. У него ледяные пальцы, что заставляют покрыться меня от ног до головы мурашками. Господи, какая дурацкая привычка спать в одной футболке, Би! Никогда, слышишь? Никогда больше не смей этого делать! Неожиданно рука Нико поднимается выше, к тому месту, где футболка едва касалась моей талии. Мое терпение лопнуло за ту единственную секунду, когда странное чувство страха и ужаса переваливает за допустимую черту. Я медленно отодвигаюсь от него, чтобы не разбудить и не оказаться в еще более глупом положении. Хотя куда уж хуже? Я выскальзываю из кровати, стараясь ступать по скрипучему паркету как можно тише. Как хорошо, что я не успела разложить вещи, и впервые в жизни моя лень спасает меня от стыда. Я выхватываю из сумки свои спортивные бриджи и, наконец, с позором покидаю собственную комнату. Лео Чертов Вальдес бросил меня вместе с Нико в одной постели. Я оторву ему голову, даже не смотря на то, что вчерашний вечер сблизил нас. Вальдес, чертов Вальдес. Я натягиваю бриджи, все еще матерясь про себя. Как жаль, что я не умею делать этого на греческом. Буду надеяться, что он все еще спит и считает, что эта шуточка сойдет ему с рук. Ох, знал бы он, как ошибается. Я уверенно, не боясь шума, ступаю по паркету в сторону гостевой комнаты, в которой, наверняка, постелили Горячему Лео. Я уже чувствую запах его паленой задницы. Но проходя внутрь, кроме тишины и улыбающихся лиц, глядящих на меня с фотографий, здесь никого нет. Та же неудача ждет меня и в спальне Перси. Кроме опустевших полок его шкафов, шлейфа морского аромата и разбросанных, словно впопыхах, вещей, ничего не говорит об отсутствии хозяина покоев. Мне становится неуютно, будто надо мной неудачно подшутили второй раз за день. Квартира пустует, будто здесь вчера и не было пьяного столпотворения народа, будто все это приснилось мне в очередном страшном кошмаре. Я боюсь даже представить, что я не знаю ни Аннабет, ни Перси. Но я успокаиваюсь, когда замечаю на прикроватной тумбочке, заваленной книгами и чертежами, рамку с нашей фотографией. Мы в фотокабине. Перси наваливается на нас с Аннабет, по собственнически прижимая нас к себе. Кажется, это был еще сентябрь, и я едва знала этих странных, взбалмошных ребят, которые стали принимать меня такой, какая я есть, даже не догадываясь об этом. И гиперактивность перестала быть моей главной проблемой, словно этот диагноз мы делили на троих. Я замечаю на полу красный тюбик. Приглядываясь, я понимаю, что это клей-карандаш, которым Перси прикрепил мою вчерашнюю фотографию на стену. Поднимая его с пола и вытягивая наше общее фото из рамки, я несусь обратно в гостиную. Чтобы там ни случилось, они не могли просто так бросить меня. Все, что мне надо – дождаться, когда проснется Нико. Я замираю у стены, как вкопанная. Мне не хватит недели, чтобы изучить каждое фото, но я все же улыбаюсь, несмотря на странное, колющее чувство ревности. Я нахожу пустое место рядом с огромным, как я поняла, групповым фото всего лагеря, и прикрепляю наше, маленькое, едва заметное на фоне остальных. Я отхожу на пару шагов назад, чтобы убедиться, что проделанная работа стоила свеч. Не криво, Би. Впервые в жизни. И тут я замечаю закономерность – каждое фото выглядит, как отдельная пережитая, сохранившаяся или выгоревшая дотла история. На одних по-прежнему улыбающиеся лица моих друзей, на других печальные лица ребят одетые в оранжевые футболки. Они словно скорбят, утыкаясь заплаканными глазами в землю под ногами. Но ни одна фотография не кажется здесь лишней. Это история Аннабет и Перси до встречи со мной, это их жизнь. Лагерь – каким бы он там ни был – стал для них вторым домом, где их принимали, как своих. Возможно, я лишняя в череде этих событий, а возможно… – Доброе утро, – чей-то хриплый голос заставляет меня шарахнутся в сторону. Я оборачиваюсь и встречаюсь с темно-карими глазами Нико. Дурацкая идея, просто ужасная, Би. Но опустить глаза ниже, становится роковой ошибкой. Кроме черных джинс на новоиспеченном знакомом нет абсолютно ничего. Хотя, что я подразумеваю под «абсолютно ничего»? Футболка? Соберись, Би. Прошу, давай обойдемся без глупого смущения. – Доброе. Куда все подевались? Не могу никого найти. Решили продолжить вечеринку без нас, верно? – Из горла вырывается нервный смешок. – Есть идеи, куда они могли уехать в такую рань? Я без разбору мелю языком, не в силах остановиться. Страх и стыд стали каким-то привычным чувством перед этим парнем, но вместо надменного смешка, его голос предельно холоден и спокоен: – Они уехали. – Но… сегодня только двадцать девятое? Мое сердце словно сжимают в тисках. Они уехали раньше. Мы не успели нарядить елку, обменяться рождественскими подарками, сходить за покупками. Аннабет обещала помочь с подарком для Чарли, разве нет? Я тупо уставляюсь на нашу фотографию, перебарывая желание просто сорвать ее отсюда. Среди них я все же лишняя… – Если тебе интересно, они просят прощения, – холодно выдает Нико. – И Аннабет просила меня… В общем, я мог бы помочь тебе выбрать подарок для Чака. – Чарли. – Не важно. Действительно. Суть от этого не меняется – он не знает меня, я не знаю его. Мы и знакомы то, по сути, всего двадцать четыре часа. Не знаю, что раздражает меня больше: его тон с толикой ненависти, или мои собственные атрофированные чувства. – У меня к тебе одна просьба, – неожиданно мягко начинает Нико. Я вздрагиваю от этого неожиданно приятного тона. Киваю головой и пытаюсь улыбнуться, чтобы это выглядело не так, будто я боюсь его. Ну, тут уж без вариантов, однозначно – боюсь. Нико переминается с ноги на ногу, и я случайно задеваю взглядом его исчерченную такими же шрамами, что и на лице, грудь. Я отвожу глаза, нервно теребя край своей футболки. По телу бродит легкая дрожь, а смятение перерастает в странное щекочущее чувство. Будто меня вот-вот сбросят со скалы, но я уверена, что это совсем не больно, и кроме чувства восторга не доставит мне никакого дискомфорта. – Я не особо чувствителен к холоду, но на улице декабрь, а ты спишь с открытым окном. – Он тяжело вздыхает, – На будущее, я против того, чтобы люди брали мои вещи. Верни футболку. Я с трудом дышу. Серая футболка сидит на мне, почти как влитая. Края очень удачно прикрывают бедра, чудные скелеты, танцующие на фоне надписей, приятная к телу ткань, но... Я. В футболке. Нико. В голове вспыхивает воспоминание о прошлой ночи. Вот я медленно встаю с пола, на котором мы заснули с Лео. Вот пробираюсь в комнату стягивая джинсы и кофту. Вот подбираю футболку, валявшуюся у кровати. Я забираюсь в предположительно холодную кровать, но в ней по какой-то странной причине тепло. Моя рука натыкается на что-то гладкое, такое же теплое как кровать. Чье-то плечо. У меня, наверняка, ледяные руки, но я бесстыдно грею их о спину незнакомца. Я прижимаюсь к кому-то, кутаясь в одеяло. Незнакомый прежде запах ударяет в нос – что-то домашнее, пахнущее свежей выпечкой и теплым хлебом. И неожиданно на лице Нико, словно калька, проявляются веснушки. В глазах вспыхивают искры, а он сам улыбается мне самой искренней и чистой улыбкой, которую я когда-либо видела. Но все это моя фантазия – он протягивает ко мне руку, требуя назад свое имущество с нахальной миной недовольства. Я думаю о том, как все-таки хорошо, что я узнала именно такого Нико: угрюмого, посеревшего, доставшего ногами до самого дна. Такие люди, как он, не бросаются в первую встречу на шею, не меняют своих предпочтений, слишком часто ведут себя наплевательски, ведь им уже было доказано, что жизнь – боль, которую ты должен делить с самим собой. Легче оттолкнуть, чем принять. Легче отдалиться, чем показать демонов собственной души. Я словно заглядываю за ширму внешней оболочки, чтобы разглядеть то, что так искренне хочет укрыться от меня. И я не знаю, к чему это приведет. Смогу ли я найти с ним общий язык, открыться ему или добиться искренности в ответ? Понять этого человека? Изменить, умерить или помочь отпустить эту боль в прежде золотых глазах? Не знаю, но хочу верить, что это в моих силах. Для начала, верну ему футболку.***
(Avicii – Hey Brother)
Мне кажется, я вот-вот расплачусь. Какое дурацкое, а главное безвыходное положение. Девушка с бэйджем «продавец-консультант», кажется, успела пожалеть о том, что устроилась на работу в отдел детских игрушек. Я была уверена, что без проблем найду подарок своему чертенку в подштанниках, но все оказалось намного сложнее. Переступая порог магазина, мы разбрелись с Нико кто куда. Кажется, под словом «помочь с подарком» мы подразумевали совершенно разные вещи. Я устало уставляюсь на яркие упаковки игрушек и прикидываю сумму, которую придется выкинуть на них. – Вы уже определились? – нервно одергивает меня продавщица. – Возможно, мне подойти чуть позже? Я уставляюсь на странную фигурку робота, что покоится в моих руках – может все-таки его? Или эту спортивную машину? Или, возможно, настольный футбол? Чувство сомнения бессовестно грызет меня изнутри. Девушка в последний раз улыбается мне и, извиняясь, скрывается за очередным стендом с плюшевыми игрушками. А что если ту милую мягкую собаку? Растерявшись в собственных предпочтениях и желаниях, я решаю возложить этот выбор на плечи моего «помощника». В конце концов, Нико парень и, наверняка, увлекался тем же, что и остальные мальчишки. Разве что его игры были куда мрачнее. Разрываясь между гоночной машиной из популярного мультфильма и огромного робота на управлении, я двинулась в сторону полок с настольными играми, где скрылся знакомый. Помимо счастья и предвкушения праздника внутри меня поселилось чувство одиночества. Словно среди миллиарда людей в самый главный вечер всего прошедшего года, я останусь одна. Меланхолик я, что ли? Я одергиваю себя и стараюсь думать только о том, как передать Чарли подарок. Он будет светиться от счастья. Чувствую это каждой клеткой моей души. Я проношусь мимо семейных парочек, что выбирают своему чаду новогодние сюрпризы, и на душе как-то по особенному теплеет. Дарить намного приятнее, чем получать. Вихрь радостных эмоций заставляет меня улыбнуться, словно я вспомнила что-нибудь приятное и хорошее из далекого детства. К моему удивлению, когда мои глаза натыкаются на ссутулившуюся спину в черной куртке, мои чувства обостряются до предела. Мне нравится вызывать у него чувства: замечать гнев или радость, легкую полуулыбку или хмурые складки на лбу. Наверное, это из-за моего жуткого характера – слишком уж сильно я люблю доводить людей до белого каления. – Нашел что-нибудь? – интересуюсь я. Нико вздрагивает и коробка, на которую он неотрывно глядел, грохается обратно на стеллаж. – Пытался развлечь себя. Ненавижу магазины. Что ты вообще любишь? Нет, Би. Не время хамить. – Я не могу решиться… Машина на радиоуправлении или робот? – Виновато улыбаясь, спрашиваю я. – Ты же парень, возможно… – Это же твой брат. Откуда я могу знать, что ему понравится? – Резко бросает Нико, вставая с корточек. – Это будет долго… – Тогда машина. – Почему не робот? – Тогда робот, – безразлично пожимает плечами он. – Ты просто пытаешься отвязаться, – едва сдерживая гнев, бормочу я. – Ведь не сложно просто быть вежливым со мной. Нико странно прищуривается, глядя куда-то сквозь меня. Меня бросает в холод от этого взгляда, но я помню свое главное правило – быть собранной, внимательной, не эмоциональной. Но я замечаю блики ламп в его черных глазах, что теперь приняли цвет терпкого шоколада. И это успокаивает меня, словно эти отблески свидетельствовали о том, что Нико не монстр, а человек. – Робот, – парень переминается с ноги на ногу. – Мечтал о нем в… детстве. Этот тон. Я узнаю его. Упоминание о «веселых» пережитках приютского детства имели именно эти, слабые, угрюмые нотки, что сквозили в моей собственной речи, едва тема касалась забавного, незабвенного слова «детство». – Может пора исполнить мечту? – хмыкаю я. – Самое время. Я жду у касс. Не дождавшись моего ответа, парень проносится мимо меня, оставляя за собой запах свежей выпечки. Сны стали слишком реальными и страшными, но то, что они вязались – хотя скорее, навязывались – с реальностью, становилось очерком безумия. Я по-прежнему не думаю об этом. Какое мне дело до маленького Нико из сна? Да и кто сказал, что этот милый ребенок мог быть этим диким, отпугивающим парнем, которого знаю я? Но это не так. И ты знаешь это, Би. Ты так же знаешь, что мальчишка из сна дорог тебе. И что ты за него в ответе, но по какой-то странной причине ты разжала пальцы. Ты упустила его. И эта вина выедала меня изнутри не хуже жавелевой воды. Разъедала, пекла, клеймом боли выжигала воспоминания о сне и худом мальчугане с перепачканными ладошками. Я пытаюсь найти хоть малейшее сходство с настоящим Нико, стараясь объяснить жуткий сон, но это бесполезно, перед глазами восставал только темный, пронизывающий глаз черных, как смоль, глаз. – Гляди! «Мифы и магия» с полной коллекцией всех божеств!!! – раздается чей-то громкий возглас рядом со мной. Я отхожу от оцепенения и замечаю рядом с собой двух мальчишек. Кажется, они одного возраста – не больше тринадцати. Я улыбаюсь им, но они мало обращают на меня внимание. Они теребят зеленоватую коробку, повторяя о каких-то божествах, сражениях, предсказаниях, и я невольно любуюсь ими в эту минуту. Мне нравятся их горящие глаза, которые не изобразишь ни на одном холсте, нравится эти радостные вопли, нравятся щеки, вспыхнувшие румянцем. И неожиданно в этой самой коробке я узнаю ту, что на протяжении долгих минут разглядывал Нико. В голове мгновенно появляется идея, мимолетная, но заразительная, как вирус, распространяющийся в организме. Я стараюсь. Изо всех сил стараюсь, ди Анджело. Пока еще не знаю зачем, просто сделай так, чтобы старания эти не были напрасной тратой времени. Я улыбаюсь мальчишкам и, откашлявшись, начинаю: – Привет, приятели. Не хотите сыграть в Тайного Санту? _________________________________ Дорогие читатели. Большая просьба указывать ошибки, непонятки, недовольство. Не молчите, хочется, чтобы фанфик дожил до конца, а не остался в "замороженных" из-за того, что автора понесло, а его не попытались остановить. Я уважаю мнение читателей, поэтому мне хотелось бы знать его. С уважением, Автор.