Часть XII Аннабет
Hey young blood Doesn't it feel Like our time is running out
Rosi Golan – Can't Go Back Audiomachine – Triumph & Loss
В каюте холодно. Настолько холодно, что у меня сводит зубы, а руки покрываются гусиной кожей. Но в душе, в том месте, где бьется сердце, намного холоднее. Ураган эмоций, поток слез и безвозмездное отчаянье утихли. Теперь мне снова стало все равно. Я не чувствую ровным счетом ничего. Гляжу прямо перед собой, утыкаясь носом в истрескавшийся стол, привинченный к полу. Несколько книг по Древней Мифологии, карты, редкие наброски работ Дедала, написанные по памяти. Утеряв его ноутбук, вместе с тем мир утратил частицу истории, которую больше не вернуть. Но мы пишем историю сегодня. И она как будто бы завершена. Я стараюсь найти ниточку надежды, которая могла бы спасти наше бедственное положение, но тщетно. Хирон не попрощался с нами. Лишь пообещал доставить испуганную, словно выжившую из ума Беатрис, обратно. Моя милая, маленькая Би с пухлыми щечками не узнавала никого из нас. И, надеюсь, больше никогда и не узнает. То, что удалось пережить ей, вряд ли удавалось пережить кому-либо из ныне живущих полукровок. Мои мысли прерывает стук в дверь. В комнату влетает свежий воздух, который растворяет запах сырости, и я слегка приободряюсь. На пороге Перси. Было бы странно, если бы он не навестил меня сейчас. – Как продвигаются дела? Дела? Да, я, наверное, должна искать ответы, которых нет. Придется врать. – Хуже, чем я думала,– сухо отвечаю я. – Что на палубе? Он неуверенно переминается с ноги на ногу. Ясно, хороших новостей ждать не приходится. Тяжелый вздох срывается с моих губ. – Нам нужно во всем разобраться. Всем вместе. Джейсон предложил созвать совет, и думаю, он прав. Все ждут только тебя, Аннабет. Так всегда было – мое имя как-то по-особенному звучало на его губах. Как-то по-особенному искренне, чисто и живо. Я чувствовала в одних только интонациях Джексона слишком много того, чего чувствовать просто боялась. Морские глаза больше не буравят меня, как прежде. За эти несколько часов мы пережили слишком многое, чтобы теперь задумываться о собственных отношениях. И Перси знает это. От этого становится еще хуже. Внутри все сворачивается в тугой узел и, словно змея, изворачивается в бешеном танце. Сердце больше не ухает как раньше, оно замерло, будто не желая выдавать каждый свой тихий удар. Мне придется ответить, потому отвечаю как можно быстрее: – Я скоро поднимусь. Кивок, и он скрывается за дверью. Я знаю, что сейчас ему хуже, чем остальным. Знаю потому, что чувствую тоже. Он – якорь. То, что делает меня лучше, то, что заставляется двигаться дальше даже теперь. Когда шаги Перси стихают, я приподнимаюсь со стула, стараясь не обращать внимания на собственное отраженье, мелькающее в зеркале. Накидываю на плечи кофту с эмблемой лагеря, сгребаю все карты, которые могут нам понадобиться и, тяжело вздохнув, начинаю считать до десяти. Ведь это должно помочь. Раз. Мне нужно успокоиться. Я – дочь Афины, а значит, мной не могут помыкать эмоции. Я сильнее этого, я лучше этого. Два. Я нужна своим друзьям. Нужна всему лагерю. Три. И у нас не так уж много времени, чтобы спасти их всех. Четыре. У меня должен быть запасной план. Не дать Урану пробудиться, спасти мир. В который раз. Пять. Справиться с собственными страхами. Преодолеть все это в одиночку, ведь Перси больше нет рядом. Шесть. Но я все еще в ответе за него. Семь. Навсегда в ответе. Восемь. Мои демоны. Они должны исчезнуть. Или они, или я. Девять. Не сойти с ума. Не поддаться чувствам… Десять. Открыть глаза. Но когда я приоткрываю глаза, свитки выпадают из моих рук. Сердце, наконец, будто очнувшись, пульсирует в груди, рвется наружу, разбиваясь о грудную клетку. Внутри все обрывается потоком обжигающих эмоций: страх, безумие, отчаянье, паника. Нужно считать. Я ведь помню, что нужно считать. Снова закрыть глаза. Успокоиться. Не поддаваться эмоциям. Но это слишком сложно. Невозможно. И зеркало, будто назло, сверкнув своим изображением, лопается. В который раз. Перед глазами же все еще стоит жуткий монстр. Полупустые глазницы, выпотрошенный рот, облепившие лицо белесые волосы, прогнившие руки, свисающие тряпками вдоль тела, которое приняло точную копию моей собственной позы. Отражение отступило от меня, будто испугавшись. С каждым разом я узнаю эту тварь все больше. Гея, которая все чаще напоминает меня саму. И тогда ее тихий шепот наполняет мои уши, словно плавленый воск. Ты убьешь их всех, моя дорогая.***
– Мы должны понять, как это важно, – тихо начинает Джейсон. – Рейна сказала, что постарается сдерживать сопротивление полукровок, примирить их с фригасами. Хотя бы постарается. – Они наши враги, как ты себе это представляешь? – вмешивается Фрэнк. – Кто-то из нас должен был остаться, Джейсон. В конце концов, Рейна не первый претор. – Мы должны думать, что делать дальше, – вскипает Вальдес. – Черт подери, не можем же мы наматывать круги вокруг Нью-Йорка. Время тикает, а его у нас просто критически мало. Рейчел погибла, погиб Алекс, сколько еще полукровок нужно принести в жертву, чтобы вы начали шевелиться? – Лео! – резко обрывает Пайпер. Но Вальдеса не унять. Он кричит на нас. Обвиняет в том, что мы кучка слабовольных, опустивших голову придурков. Возможно, он пытается выпустить пар после того, как Беатрис шарахнулась от него, как от прокаженного. Возможно, пытается отпустить всю свою боль. Мне просто вдруг захотелось свернуться калачиком, прямо здесь на палубе, и заснуть долгим, счастливым сном. Ведь по сути, все это кошмар, воплотившийся в реальность. Если раньше потери сплачивали нас, то теперь стали причиной нашей раздробленности. Пайпер и Хейзел стояли на том, что нужно вернуться в Лагерь и дать бой, Фрэнк с Джейсоном поддерживали их только отчасти, считая, что для начала нужно разобраться с пророчеством, Лео отделился от всей компании, обвиняя во всех бедах нас самих. И только я, вместе с Перси и Нико, отдались молчанию. Глядя на сына Аида, можно было сказать лишь то, что он потрясен. Он практически излечился благодаря амброзии, но душевно был вывернут наизнанку. Впервые в жизни все эмоции ди Анджело выцветали у него на лице. Недоумение и боль так красноречиво говорили о том, что он сожалел, сопереживал нашим собратьям, что внутри него все еще есть эмоции, что я, в который раз, жалела о том, что Бьянка ушла из жизни так рано. Слишком рано. Он сидел поодаль, разглядывая линию горизонта, в надежде увидеть что-то. Возможно, кого-то. Сквозь облака виднелись пики зданий Нью-Йорка. Мы еще не подлетели к Манхеттену, но уже чувствовался ритм его бурной жизни: где-то внизу гудели баржи, перекликались чайки. Во всем этом было что-то неправильное, что-то ложное, но я не поддаюсь своим эмоциям и потому продолжаю сидеть на месте. Перси слушает друзей вполуха. Он тоже погружен в свои мысли, но почему-то мне кажется, что сейчас он бомба замедленного действия, еще одна секунда, и он сорвется. Прежде, чем успеваю подумать, моя рука сжимает его плечо. Его глаза удивленно уставляются на меня. – Не надо. Ты должен быть опорой для них, а не еще одним командиром. Здесь их хватает, – примирительно говорю я, опуская руку. – Они не видят себя со стороны. От отчаянья обвиняют друг друга, пытаются найти выход, обмануть Хиону… Но это глупо, Аннабет. Мы же встречались с ней раньше, ее гордыню не оскорбить, с ней это не прокатит. – Мы все в отчаянии, Перси. Давай, с этим пора заканчивать, – кивая в сторону «стола переговоров», говорю я. Наверное, это глупо. Я знаю его лучше себя самой, и все же мы расстались. Все же я оберегаю его. От самой себя. Перси согласно кивает мне и становится во главе стола, там, где обычно стоял Джейсон. Лео продолжает кричать, но хватает одного взгляда Джексона, чтобы он опустился на свое место. Тишина повисает за столом минутой позже. Глаза моих друзей скептически направлены на сына Посейдона. И мне даже обидно за него. Мы тысячи раз спасали мир рука об руку, а теперь они позволяют себе сомневаться в нем. Я продолжаю ощущать тревогу. Что-то не так. Да, Лагерь в опасности. Да, мы на краю гибели. Само человечество может исчезнуть с лица земли. Но есть еще что-то такое, что заставляет меня чувствовать расползающийся по венам страх. – Мы здесь не потому, что кто-то дал слабину, Лео. Мы здесь потому, что это наша природа. Мы – полукровки, а значит наша жизнь сама по себе не сахар. И ты не хуже меня это знаешь, так почему теперь, когда нам нужно объединится и решить проблему, ты обвиняешь кого-то? Тон Джексона не терпит возражений. Огненный Вальдес, ссутулившись, нервно барабанит пальцами по столу. У него не осталось ничего того, во что бы он мог действительно верить. Беатрис отвернулась от него, Калипсо утеряна во времени, остались только мы – шайка малодушных придурков. – Мы не вернемся в Лагерь, если не хотим, чтобы пострадали наши друзья. – Перси, мы не можем оставить их! – упрямо возражает Хейзел. – Но мы можем оставить весь мир? Как насчет тех пяти полукровок, которые остались теперь без дома, Хейзел? Как насчет людей, которые вообще ни в чем не виновны? – Ты очень хорошо толкаешь речи, Перси. Ближе к делу, – отрезает Лео. Джексон не оскаливается. Не хамит, он продолжает свою речь спокойным, ровным и уверенным голосом, от которого у меня внутри сворачивается маленький комочек надежды. – Фрэнк и Джейсон правы лишь отчасти. Мы должны разобраться с пророчеством. Хотя бы попытаться. Найти «огненную птицу», разобраться с ней, вернуться в Лагерь, а по дороге придумать, что делать с Ураном, – говорит Перси. – На словах проще, чем на деле, – ухмыляясь, говорит Джейсон. – Никто и не говорил, что будет легко, – вмешивается Нико, вставая по правую руку от Перси. – Вернемся к пророчеству. – В начале у нас хотя бы есть догадки, с чем мы имеем дело, – начинает дочь Афродиты. – «Очнутся небеса от мрака вновь» . Уран – покровитель небес. – Тогда кем может выступать «старый враг» смерти? – Фрэнк, не воспринимай пророчество буквально, возможно смерть – еще один олимпиец. – У Аида слишком много врагов, чтобы говорить о ком-то конкретном, – говорит Нико, пожимая плечами. – Буду штудировать мифы, у нас нет другого выхода. Что там о ребенке предателя? – спрашиваю я. – Дитя предателя породит кровь, – наизусть отвечает Пайпс. – Может быть это похищение полукровок? Хотя мы и не можем знать наверняка… И снова обсуждения. Вариантов слишком много – пророчество оказалось слишком длинным и запутанным на этот раз. У каждого слишком много идей, и потому я начинаю концентрироваться на главном – последней строчке пророчества. Пусть огненной птице уже не взлететь, Ведь ей, чтобы жить, суждено умереть. Огненной птицей в Древнем Риме считался Феникс. По легенде именно он воспитывал Ахилла, был его наставником, отцом, воспевающим его подвиги. В других мифах Феникс – птица умирающая раз в пятьсот лет. Однажды ей суждено восстать из пепла, чтобы начать новую жизнь, тем самым… – Феникс… Слова сорвались с языка непринужденно. Я снова чувствую, как уверенность возвращается ко мне. И если раньше я даже не имела представления о том, кому могло быть обращено пророчество, то теперь у меня не осталось никаких сомнений. – Аннабет? Ты слышишь меня? – Пайпер с ужасом уставляется на меня. – Что ты бормочешь, милая? Что с тобой? – Принесите ей воды, – доносится до меня возглас Перси. Но я слишком увлечена идеей. Слишком увлечена собственными рассуждениями. Но неожиданно все меняется. – Это Феникс. Чей-то третий голос вырывает меня из пучины мыслей. Я слишком неожиданно оказываюсь на прежней палубе Арго –II. И теперь я хотя бы могу объяснить собственный страх. – Восставшая из пепла птица, которая отправилась на поиски своей сестры, чтобы уберечь ее от гнева Зевса. Она была не его любовницей, он ненавидел Европу за то, что она осмелилась пойти против громовержца, чтобы… – … чтобы возродить своего возлюбленного – Урана, – продолжаю я, глядя в зеленовато-карие глаза. Беатрис кивает головой. Захлопывает книгу с древнегреческими мифами, и, как ни в чем не бывало, присаживается рядом со мной. – Я понятия не имею, что здесь происходит. Не знаю теперь, кто вы. Кто все те твари, что пытались меня убить. Почему у меня отняли Чарли те старухи. Почему я вообще не отправилась домой, обратно в Нью-Йорк. – Ее глаза наполняются слезами, она говорит абсолютно искренне. – Я просто знаю, что мое место рядом с вами, а остальное подождет. У нас впереди долгая ночь. Нам многое предстоит обсудить. Но прежде, я обнимаю ее так сильно, как того позволяют ее хрупкие кости и мои слабые руки. Чтобы не произошло – она рядом. Мое Карманное Солнце.