The Phoenix

Глава XXIII Перси Birdy - 13. Not About Angels Digital Daggers - Still Here

С каждым часом проведенным в небе становится все холоднее. Лео вовремя включил обогрев верхней палубы, но даже это отчасти не спасало от пронзающего, словно иглы, морозного холода. Я перевожу взгляд на друзей, и тяжелый вздох невольно срывается с губ. От чего было по-настоящему холодно, так от неверующего взгляда Джейсона, что упрямо вглядывался в черты лица Воображалы. – Попробуй вспомнить…– начинает Пайпер, поглаживая ее по руке. Она выглядит испуганной и сбитой с толку. Еще бы, после того, что я показал всей нашей команде, мы были в неком шоке от того, что Аннабет знала, кто именно оказался фениксом. Но чары Афродиты не действуют, и Воображала вскидывает на нее глаза полные злости и раздражения. – Могу повторить еще раз: я понятия не имею, как эти слова сложились в… в то, что сложилось. – Но это же ты расклеила статьи, – вмешивается Вальдес. – Да, но я не подчеркивала никаких слов. Это обычные газеты. Я просто люблю читать о подобном… – Грабежи и убийства? – насмешливо спрашивает Лео. – Именно, – прищуриваясь, отвечает Аннабет. Если бы она могла испепелить взглядом, то от сына Гефеста остался бы только прах. Я усаживаюсь с Фрэнком и примирительно начинаю: – Предположим, это была действительно не Аннабет. – Но кому взбрело в голову пробраться на корабль? Из-за дурацких газет? – вмешивается Фрэнк. – Что если это правда? Что, если это действительно брат Би, и мы должны как можно скорей добраться до Нью-Йорка? – выдвигает свою идею Пайпер. – На Олимп не так просто попасть, когда твои божественные родители пытаются тебя убить. – Резонно, Лео. Я придерживаюсь идеи, что все это только уловка для того, чтобы заманить нас в ловушку, – начинает Джейсон. – Курс прежний – Финикия. Аннабет слабо улыбается, когда слышит поддержку в словах сына Зевса. Отчего-то меня это раздражает. Однако, Калипсо всегда умела удивлять. Из девушки, которая боялась гнева полукровок, она стала бесстрашной девой -воительницей, которая шагает к «круглому» столу и раздраженно опускает кулак на его поверхность, призывая всех к тишине. – Пока вы рассуждаете о том, куда направить Арго-II, на земле уже происходят катаклизмы. Уран пробуждается. Вы можете не верить мне, но Беатрис – единственная дочь Гелиоса. Она и Чарли – связаны, и только она может изменить ход его судьбы. – Выключите это сумасшедшее радио, – бросает Аннабет, презрительно глядя на Калипсо. Богиня пожимает губы и подается чуть вперед. – Я говорю правду. Это может доказать Пайпер, которая уже не в первый раз за сегодня применяет ко мне свою магию. Дочь Афродиты пугливо прячет взгляд, а Джейсон делается еще более суровым и серьезным. – Ты подвергла Беатрис опасности. Гелиос мог уничтожить ее, как уничтожил бы любой олимпиец каждого из нас. – Это другое. Беатрис непризнанный ребенок, – упрямо начинает богиня. – Она – единственный человек, который может остановить феникса. – Чарли – ребенок, Калипсо, – не удерживаюсь я. – Я верю в то, что кто-то желал для него лучшей защиты и потому выбрал именно нас. Но то, что он может навредить всему человечеству… – Ты не знаешь, на что он способен. И никто не знает. Никто, кроме богов, которые однажды уже имели дело с ним. – Бред, – встревает Аннабет. – Это мифы. И не все из них являются правдой. Это немного удивляет меня, ведь обычно Воображала придерживалась другой тактики относительно любой другой греческой литературы: принимать все за правду она не могла, но без особой трудности могла отличить правду от вымысла. – Да, но боги существуют, у них есть дети, именуемые полукровками, а ты без особых проблем можешь нарваться на гнев богини. Аннабет приподнимается со своего места, упираясь костяшками в стол. – Я надрала задницу Гее, с тобой-то уже точно управлюсь. – Или мы вернемся к мифам и будем держать в голове мысль о том, что у нас осталось только три дня, – вмешиваюсь я и оборачиваюсь к Калипсо. – С чем уже сталкивались боги? Калипсо упрямо вскидывает на меня свой взгляд, продолжая косо поглядывать на Воображалу. Та же, видимо, не собиралась так просто сдаваться, усевшись и скрестив руки на груди. Но богиня продолжает, пусть и с неохотой. – Это случилось тогда, когда Финикия – город Священной Птицы – стал городом славы Гестии. Уже тогда Гелиос был не в особом почете, а его птица-феникс на Олимпе считалась лишь выдумкой. Бесполезное, второсортное божество, пробуждающее мир смертных. Для олимпийцев он был никем, и никто не обратил внимания, когда город, названный в честь его символа, стал поклоняться Гестии. Время шло. Финикия развивалась, становясь наряду с Фракией и Сицилией. Но вместе с развитием приходило и неверие – божества стали выдумкой старца, а люди превратились в алчных псов, не желавших чтить собственные традиции… – И откуда столько познаний? – слащаво спрашивает Аннабет. – Ты же так долго пробыла в заточении, дочь Атланта? Лицо Калипсо на мгновение меняется: становится ожесточенным и грубым, по-настоящему жутким. Вспомнив ее отца, Аннабет тем самым задевает самые неприкосновенные струны души богини, и, кажется, ее боль доставляет Воображале удовольствие. – Мифы, – напоминаю я мягко, глядя в глаза Калипсо. Мгновение, и она снова становится прежней собранной девушкой, в обычной подростковой одежде. – Тогда-то боги и наслали на все города Греции голод. Он длился долгие месяцы, «очищая» оскверненные земли от неверующих тварей. И людям приходилось верить в то, что так безжалостно убивало их. Но ни мольбы, ни подношения не смягчили их наказания. Люди вымирали целыми селениями. И, когда во Фракии осталось всего несколько десятков семей, осиротевший ребенок взмолился к Гелиосу, который не отвернулся от людей, а продолжал восходить по утрам на горизонте. Он молился так долго, пока не потерял сознания под палящим солнцем. Но вместо урожая или скупого дождя, дитя вдруг покрылось языками пламени и сгорело заживо на глазах у всего селения. – А после, – неожиданно встревает Пайпер, – он переродился в того самого феникса? Калипсо слабо кивает головой. – Он опустился в храме Гестии на Олимпе, и пламя ее очага окрасилось в ярко-алый цвет крови тысячи погибших людей. Их крики оглушили богов, а свет пламени ослепил их. В тот же день Греция ожила под проливным дождем и всходившим на глазах урожаем. С тех пор – Гестия хранительница очага, что поддерживает мир и покой на Олимпе. Только из-за него неверующие люди еще не погребены заживо. – А феникс? – спрашиваю я невпопад. Калипсо слабо улыбается. – Так всегда было заведено: чтобы проснуться ото сна, он должен умереть. – Ведь ей, чтобы жить, суждено умереть, – Вальдес присаживает рядом с богиней и целует ее в плечо как-то совсем по-детски. – Ты у меня умница, конечно, но откуда тебе все это знать? – Гелиос. Он долгое время скрывался от богов. А затем, когда его нашли, попросил убежища на Огигии, – при этих словах ее голос неумолимо дрогнул. – Он всегда был добр ко мне. Заботился так же, как и твой отец, но ему не суждено было спастись… Тишина мгновенно накрывает нас всех пластом бетона, давящим к земле. Каждому нужно задать слишком много, но все мы понимали, что это не самое лучшее время для вопросов, и потому продолжали сопротивляться голосящей тишине. Незаметно Лео подталкивает Калипсо плечом и слабо, но преданно улыбается ей. В этом, наверное, и состоит вся романтика жизни полукровок: не умри, поддержи того, кого любишь, и будь с ним честен до самого конца. И еще одно: не дай ему умереть. Я оборачиваюсь к Аннабет и вновь замечаю резкие перемены в ее лице: злость, агрессия, беспричинная ухмылка. Она смотрит на всех нас с таким презрением, что сдерживает поток ругательных слов силой своей непоколебимой воли. – Курс, капитан? – спрашивает Лео, прерывая череду моих бессвязных мыслей. Курс? Разве у нас есть курс? План? Хотя бы план? – Нью-Йорк, – отвечаю я чуть погодя. – Что на счет плана? – спрашивает Хейзел, которая выглядит совсем опустошенной. Она думает о Нико. Он важен для нее. Он единственный, по-настоящему близкий ей человек. Все мы (включая даже Фрэнка) – опора, благодаря которой прежняя Хейзел Левеск стала той Хейзел, которая пережила даже Гею. Я улыбаюсь ей самой искренней улыбкой, на которую был только способен, и, заглядывая в карие глаза, произношу: – Верь мне. Все будет хорошо. – План? – спрашивает она вновь. – У нас нет плана. Действуем по наитию, как и всегда. А на месте предпримим кардинальные меры. Сколько времени мы пробудем в пути? Вальдес роется в своих записях, что-то высчитывает и бормочет себе под нос. Кажется, он единственный, кто поддерживал мою сумасшедшую идею. Глаза его горят уверенностью, а хаотичные движения говорят лишь о том, что сын Гефеста готов ко всему, что ждет нас вперед. А затем оборачивается ко мне, но так и замирает на месте. Я уже привык к этим взглядам, и вместо вопроса оборачиваюсь к тому, что так удивило Лео. И его поведение становится мне ясным. Пути назад нет. Под нами раскинулся незнакомый город. И, если на высоте птичьего полета мы просто обмундировались в тулупы и пыльники, то городские жители просто не успели спрятаться от этого всепоглощающего холода. Когда серые, снежные облака чуть рассеиваются и видимость становится лучше, мы становимся свидетелями эпизода из очередного фильма об Апокалипсисе. Заснеженная, оледеневшая взлетно-посадочная полоса встречает нас блеклыми переливами льда. Ангары самолетов можно узнать лишь по округлым выпуклостям снега. Диспетчерская вышка виднеется из-под заснеженного одеяла острием антенны. Арго-II снижается чуть ниже. Снег перестал идти несколько часов назад, и это можно заметить по кромке утоптанной тропинки вглубь города. Значит, выжившие все же есть. Я насчитываю всего три пары ног. Тучи сгущаются все плотнее, а завывающий ветер становится только сильнее – он хлыщет по лицу, ударяет в грудь, заставляет глаза слезиться. – Мы еще успеем помочь им, – говорю я в ожидании возгласов несогласия. – Вот-вот начнется снегопад. – Согласна, – тут же вставляет Пайпер, свешиваясь с перил. – Может, ты сможешь выиграть нам немного времени? Но Джейсон только качает головой. – Это даже не божественная магия. Вроде живого полотна, что при контакте с другим источником магии выдаст нас, – объясняет Калипсо, принимая из рук Лео очередную шапку. – И потому Джейсону лучше не высовываться, как и всем нам. – Но там люди, и, если они не найдут укрытия, просто напросто погибнут. Лео, сколько нам до Нью-Йорка? – При максимальном использовании топлива нужно учитывать расходы на прогрев двигателей и системы отопления. К тому же, многие системы не исправны в той мере, в которой они должны работать. Мы не многое успели починить на Огигии, – начинает Вальдес. – Короче, – обрываю его я. – Прибудем впритык, а если спустимся ниже и потратим время на высадку, можем и опоздать. – Но мы должны сойти, – уверенно повторяет Джейсон. – Не больше двадцати минут до начала бури. Вальдес уставляется на него как на умалишенного. – Что ж, это отличная идея – погибнуть сейчас, даже не добравшись до Олимпа. Мне нравится твой энтузиазм. – Ты должен понять, что мы не только герои сражений, Лео… – Ох, ладно вам заливать, – Вальдес регулирует что-то на панели управления и, закидывая на плечо рюкзак, продолжает, – Поднимайте свои задницы, Горячий Вальдес собирается спасать мир. С высадкой мы определяемся за несколько минут: я, Фрэнк и Лео. От остальных будет больше пользы на корабле. Несмотря на то, что с Арго-II мог управиться только Вальдес, его огненные способности могли понадобиться нам в случае чего. Поэтому Лео дает быстрые указания Аннабет и Фрэнку, которые должны были поднять корабль в воздух за несколько секунд. Уже скидывая трап, Калипсо бросает ему короткое: – Будь осторожен. Я мгновенно оборачиваюсь к Аннабет, но, так и не дождавшись, быть может, прощального напутствия, спускаюсь вниз. Мы с Фрэнком похожи на настоящих полярников во всех этих тулупах, перчатках и шапках. Вальдес же набросил на плечи только свою фирменную армейскую куртку. Внизу намного холодней. Ветер здесь еще более пронизывающий и холодный, чем на высоте, что на самом деле противоречило всяким знакам метеорологии. Будто эпицентр бури находился не в воздухе, а на земле. Корабль приземлился в нескольких метрах от того места, где я заметил следы трех путников. Кажется, будто в городе уже столетие не было ни одного посетителя, и только одинокие следы в утоптанном снегу говорят об обратном. На окраине города нет ни одного магазинчика или жилого дома, где могли бы укрыться люди. А значит, всех троих ждала смерть от переохлаждения – попасть внутрь ангаров или помещения аэропорта из-за толстого покрова льда невозможно. – Кровавая месть закованных льдом оставит весь мир в молчанье немом, – произносит Фрэнк тихо. – Не усугубляй ситуацию, Чжан, – хрипит Вальдес, обходя очередное ледяное изваяние, торчащее из-под самого снега. – Какие-нибудь хорошие новости? Я оглядываю протоптанную дорогу, уходящую куда-то в сторону от аэропорта. – У нас еще минут пять от силы. – Я говорил о хороших новостях, – вздыхает Лео. – Эй, вон они! Его крик застывает в общей, давящей тишине и вое вьюге. Проследив за его взглядом, я замечаю три темных, укутанных в тулупы фигуры. – Эй, – орет Вальдес, что есть мочи. – Эй! Я вовремя зажимаю его рот рукой. – А если здесь эти уродцы из лагеря? Фригасы. Чем ты будешь отбиваться? Ледышкой? – Вальдес понятливо кивает головой, и я отпускаю его. – Догоним их. Мы ускоряемся, и темные фигуры становятся все ближе. Двое из них низкого роста, укутаны лучше, чем лидирующая фигура. Кажется, они вот-вот грохнуться на колени в снежные сугробы. Они то и дело проваливаются в снег, останавливаются, тормозят идущего спереди. Когда мы подходим ближе, я даже могу различить их разговор. – Пожалуйста, мы можем чуть-чуть передохнуть? – хриплый, больной голос. – Поднимайся. Я не буду нести тебя. Мне хватает балласта. – Но он замерз. Ему уже ничем не помочь, – тихий, едва слышный голос. – Не смей так говорить! И только теперь я узнаю в этом голосе знакомые, надменные нотки. – Талия! Когда ведущая тень оборачивается, я замечаю, что одна из фигур буквально пристегнута ремнем к ведущей. Грейс выглядит обескуражено, а ее рука уже потянулась к луку и стрелам. Будто не узнавая нас, она натягивает тетиву и один из ее спутников падает в сугробы. – Талия, это я Перси, – мне приходится поднять руки вверх, но Грейс, кажется, не собирается выпускать оружие. Складки на ее лице на мгновение разглаживаются, но стрела все еще нацелена мне в грудь. – Джексон? Перси Джексон? Ее лицо алого цвета в некоторых местах расчерчено тонкими, лопнувшими от мороза царапинами. Она слишком холодно одета и дрожащие руки, которые тщетно пытаются удержать лук. Дочь Зевса падает на колени, а затем только одно слово: «Живы». Я не успеваю подхватить ее на руки, и Талия опускается в сугроб. Девочка рядом вскрикивает от ужаса. – Когда же этот день кончится, – кряхтит Вальдес, снимая рюкзак и пристегивая вместо него мальчишку. – Нужно поворачивать к кораблю. Идти-то сможешь? – заботливо спрашивает Фрэнк у малышки, и та одобрительно кивает. – Отлично. Я – замыкающий. Подхватывая Грейс на руки, я отмечаю, что такую ширину создает не сама Талия, а огромный пуховик, натянутый кое-как. Под ним ни свитера, ни кофты – только лагерная футболка. Молния на пуховике истрепалась и расходилась к низу, так что смышленая дочь громовержца обмоталась поясом от колчана со стрелами. Синие губы и не кровоточащие больше ранки на лице говорили о том, что им всем нужно попасть в тепло как можно скорее. Но как раз в этот момент я чувствую, как на лицо опадают хлопья снега. – Сколько еще? – кричу я, когда руки немеют от холода. Но вместо ответа где-то позади нас раздается жуткий, душераздирающий вой. Я узнаю его только из-за чавкающего звука и даже не пытаюсь обернуться, когда вой обрывается и где-то совсем рядом раздается клацанье зубов. Адские гончие. Им-то что за дело? Хиона. Это все Хиона. Пятьдесят метров. С корабля уже свисает веревочная лестница. В этот момент позади раздается вопль девочки. Я оборачиваюсь как раз во время – лапа гончей занесена над безоружным Фрэнком. – Лео, – руки опускают тело Грейс и уже тянутся к карману с мечом, – Талия! Вальдес понимает все мгновенно, а я кидаюсь вперед. Щелчок ручки в последний миг разделяет тишину со звуком чавкающей плоти. Анаклузмос прошел насквозь. Тело гончей повисает на нем, как тряпочная кукла. А я уже стряхиваю его, чтобы нанести удар плашмя по морде еще одной твари. Фрэнк вовремя выхватывает ручку девочки и они несутся вперед. Прикрывать тыл слишком сложно. Особенно в те моменты, когда ты один на один с шестеркой гончих. Одна за другой они, то приближаются, то отступают. – Перси! – крик Джейсона повисает в воздухе на долю секунды. – Давай! Я продолжаю отражать удары. Кажется, даже рычу, словно зверь. Адреналин забивает воском сознание. Я едва соображаю, что делаю – все остальное дело техники. Но, когда в последний момент, я слышу девичий, знакомый крик, ноги сами пружинятся от земли, а я пытаюсь ухватиться за веревочную лестницу. Твари остаются внизу. Скалятся, царапают борт корабля. Мысленно торжествую, когда рука Джейсона тянется ко мне откуда-то сверху. Но в последний, короткий миг боль затмевают дымку адреналина. Она взрывается в моем теле словно бомба, разнося яд по всему организму. Окоченелые пальцы разжимаются сами собой. Глаза закрываются сами собой.