Истинная ценность

Двалин, не удержавшись, хмыкнул, глядя, как королевская семья сидит прямо на полу большого зала, глядя завороженно на блики, отбрасываемые Аркенстоном. Камень лежал перед ним, сверкающий и красивый, как вечный символ королевской власти. — Вы прямо как дети с игрушкой! — покачал головой воин. — Торин, хватит любоваться, орки на подходе! Кажется, не остановил их наш дракон, вон уже лязг железа слышу за стеной, даже сюда доносится... — Сейчас, — очнулся от задумчивости король. Поднявшись, Торин подержал Аркенстон в ладони и решительно закрепил в небольшом креплении на грудной пластине доспехов. — В бой я пойду, неся с собой символ победы! — сообщил он, горделиво выпрямляясь. — Главное, чтобы все орочье войско теперь не кинулось отковыривать твою драгоценность! — буркнул Двалин. — Или будешь по полю зигзагами носиться, как живая мишень, пока мы станем приканчивать орков по одному? Королевские племянники тихонько прыснули, и Торин сердито погрозил им пальцем. — Не слушайте Двалина, он глупости говорит! — усмехнулся монарх. — Может, так страх заглушает? — По-твоему, я боюсь поганых орков?! — взревел оскорбленный Двалин. — Ну все, Торин, хоть ты мне и друг, а теперь твоя слава на поле боя отойдет ко мне! Хоть сотню врагов положу, но ты увидишь, что я ничего и никого не боюсь! Торин кивнул, полностью удовлетворенный. Друг говорил так, как надо. Нельзя бояться. Только не за себя. — На стены! — скомандовал он. — Вороны Роака прилетали недавно, говорят, Дейн на подходе, идет с войском налегке, привалов не делает. Мой кузен скоро будет здесь, и тогда ни один поганый орк не посмеет больше ступать на наши земли! Радость на лицах Фили и Кили говорила сама за себя — оба юноши готовы были самоотверженно последовать за дядюшкой куда угодно, даже на смерть. Торин коснулся Аркенстона, мерцающего в креплениях на груди, и камень отозвался легкой пульсацией. Нет, они не умрут сегодня. Никто больше не погибнет только из-за того, что Король-под-Горой сделал много ошибок! Сейчас Торину, как никогда, хотелось жить, хотя бы ради того, чтобы вновь увидеть свою родину процветающей, живой, полной смеха, шума, голосов и звона кузнечных молотов. И, быть может, ради того, чтобы еще не раз обнять маленького смелого Взломщика, который посмотрит на него сияющими от счастья глазами... Эта битва оказалась неимоверно тяжелой. Орки, огромное войско, нападали со всех сторон, разбиваясь о тяжкие ворота черным прибоем. Гномы лили на них сверху расплавленный металл, убивали их стрелами и огненными зарядами. Сейчас, когда они вернулись в родной дом, ничто и никто не могло заставить их покинуть его. Легендарное упрямство гномов в кои-то веки оказалось действительно на пользу. Бесспорно, будь в Горе только гномы из отряда Торина, они не продержались бы долго. Но, к их великому изумлению, даже раньше, чем войско Дейна, подошли еще две армии. Люди Эсгарота, которые освободились от власти опостылевшего бургомистра, взломали арсенал и разобрали оружие, спешно снарядив армию в тысячу человек. И — вот уж воистину чудо из чудес! — к стенам Эребора подошли эльфы, и среди них был и владыка Трандуил — правда, на обычном коне и в простых доспехах. Торин сначала не верил своим глазам, но слезы радости на лицах друзей убедили его, что это не сон, что люди и эльфы действительно отдают дань старым союзам. И тогда король Эребора воздел вверх меч, с боевым кличем устремившись вниз, под стены Горы, где кипел бой. Воинство Дейна подошло чуть позже, успев как раз к разгару битвы. Облаченные в особое, тяжелое железо гномы казались сплошной броней, явившейся на поле боя. Несмотря на длительный переход, они не выказывали ни малейших признаков усталости и обрушились на орков подобно тяжкому тарану. Хирд гномов — сила воистину страшная, да и в отсутствии маневренности их трудно упрекнуть. Пустошь, и без того темная, стала и вовсе черной от полчищ врагов. Торин с племянниками оказались в самой гуще битвы, и мечи их сверкали, как молнии, а Аркенстон на груди Торина сиял с каждой секундой все ярче. Король даже не надевал шлем — он казался неуязвимым и несокрушимым, как сама Одинокая гора. Гномы приветствовали его появление радостными кличами, и под взглядом мерцающих алым огоньком глаз Короля-под-Горой в ослабевшие усталые руки вливались новые силы. В какой-то момент сиянию Аркенстона отозвался солнечный луч. До восхода было еще некоторое время, но солнце надежды явилось на поле боя — в облике Гэндальфа, вернувшегося из мрачных застенков Дол-Гулдура живым и поспешившего на помощь друзьям. Волшебник пробился к Торину сквозь ряды орков, на миг поглядел ему в лицо и одобрительно кивнул. — Молодец! — только и сказал он — и вернулся к бою. Но одно это слово уже сказало о многом, и Торин улыбнулся, чувствуя, что он на правильном пути. Тяжкой была эта великая битва, и неизвестно, чем бы она закончилась, если бы с рассветом небо на юге не озарилось вспышками пламени. Орки завопили от ужаса, первыми догадавшись, что это было. — Дракон! — закричал кто-то из людей в смертном страхе. — Сюда летит дракон! И каково же было изумление всех союзников, когда гномы из отряда Торина Дубощита, вместо того чтобы испугаться, радостно вскинули оружие и приветствовали появление крылатой огненной смерти громкими боевыми кличами! Смауг ворвался в битву подобно смертоносному урагану. Дикий рев резал слух, крылья несли ветер, сметающий орков и сбивающий их с ног. — Как вы посмели?! — гремел над пустошью низкий рык. — Как посмели явиться в мой дом и угрожать мне, воплощению Смерти? Я уничтожу вас! И он выполнил свою угрозу. Эльфы и люди, смешавшись с гномами, едва успели отойти под защиту Одинокой горы, укрывшись по знаку Торина под скалами. Драконье бешенство — штука опасная, даже для союзников. Хотя бы потому, что Смауг не признавал своими союзниками никого из них. — Так-так! — услышал Торин бормотание Глоина. — Двое в драку, третий — в другое место, подальше... Кто бы мог подумать, а? Когда последний из оставшихся орков вспыхнул свечой в жарком пламени, дракон сложил крылья и тяжело рухнул на поле. Все находившиеся в горе услышали глухой, тяжкий стон, полный ярости и боли, а затем лапы дракона подломились, он упал на спину и больше не шевелился. И только тут все заметили, что в панцире ящера, прямо на груди, торчит из-под отколотой чешуйки длинная стрела. — Они разделились, — заявил Смауг, глядя вниз, на войско орков. — Часть отправилась к Горе со стороны холмов и Огненной пустоши, обогнув озеро, а вторая идет здесь, через лес. Неплохой план, надо признать. Если они нападут все вместе, то твоему корольку придется очень туго. Думаю, тогда его ничто не спасет. Бильбо в испуге прикусил губу. Надо было что-то делать, спасать Торина и остальных, ведь они и впрямь не смогут совладать с такой ордой! Но как их спасти, если дракон отказывается помогать? Или нет?.. — Господин мой, сожги их! — взмолился хоббит, вцепившись в драконий шип. — Убей орков всех до единого, чтобы хоть эта часть их армии не успела дойти до Эребора! Прошу тебя! Орки внизу настороженно выстроились в цепочку, приготовили оружие. Кажется, они заподозрили неладное, хоть и уверены были, что дракон — на их стороне. — Я не собираюсь убивать их, — отрезал Смауг. — Наоборот, с удовольствием посмотрю, как эти ребята прикончат Дубощита и всех его соратников! — Тогда ты не полетел бы сюда, а дождался, пока орки придут к горе! — настаивал хоббит в отчаянии. — Ты не сможешь остаться в стороне, о великий дракон! Если ты станешь на сторону орков, мои друзья обречены, да и я тоже, ведь я не переживу их гибели... А ты станешь просто орудием в руках тьмы, что отнесется к тебе как к бессмысленному животному. — После того как твой гном назвал меня ящерицей, думаешь, я поверю в то, что он станет меня считать разумным и куда более мудрым, чем он? — ядовито спросил дракон. — Нет, — тихо ответил Бильбо, закрывая глаза. — Но я не считаю тебя животным. А орки считают. Он больше ничего не сказал, дрожа и съежившись на спине ящера. Теперь будь что будет, он сказал все, что только мог! А потом из пасти дракона с ревом вырвалось пламя. Огонь заплясал на верхушках деревьев, и лес вспыхнул пламенем, словно огромный костер. Дракон снизился к самым макушкам, задевая хвостом кроны, и рушил вековые стволы, как тростинки. В его рычании испуганный хоббит с изумлением услышал какую-то отчаянную, звериную радость, словно Смаугу невероятно нравилось то, что он сейчас делал. Бильбо подавил в себе желание вскочить и запрыгать от радости — все-таки сейчас было не самое подходящее время для этого. — О Смауг, величайший из крылатых змеев! — выкрикнул он в порыве счастья. — Будь благословен, воистину! Господин, я люблю тебя, если бы ты только знал как! За гулом огня и дикими воплями орков Смауг вряд ли мог его услышать. Но тогда почему таким торжеством вспыхнули глаза дракона? Почему с такой яростью кидался он на орков, уничтожая тех, кто в другое время стали бы его союзниками? Почему такое ликование было во всей гибкой алой фигуре, такая мощь разливалась по мышцам и так легко несли его крылья? Должно быть, лишь радость боя была причиной тому, а не маленький смешной хоббит... Но, конечно же, Азог не был бы верным приспешником тьмы, если бы погиб просто так. Одна-единственная стрела, черная, как ночь, поднялась из листвы. Погибая, Бледный Орк забирал предавшего Тьму дракона с собой. Вопль, от которого содрогнулась земля, пронесся над лесом. Застонали деревья, сминаемые пламенем в щепу. Бильбо закричал, не слыша себя, выкрикивая лишь имя дракона, чувствуя, как падает в пропасть его сердце: — Смауг! Смауг, нет! Дракон сумел выпрямиться. Стрела засела в его броне, причиняя немыслимую боль, и ярость клокотала в нем, как в огромном котле. С криком поднялся он над лесом и устремился в сторону видневшейся на горизонте Одинокой горы. Его маленький всадник сидел, ухватившись за спинной гребень, и молился о том, чтобы ящер не упал. Не сейчас. Бильбо скатился с драконьей спины за миг до того, как обессиленный Смауг упал на землю и замер, раскинув крылья. Хоббит вцепился в похолодевшую чешую, не сдерживая слез. — Господин, господин... — звал он, кусая губы. Дракон приоткрыл глаза и вздохнул, выдыхая горячий пар. — Воришка... — пророкотал он. — Я понял, кто ты такой. Ты — солнечный луч и тепло доброго огня. Ты не такой, как я. Он замер, опустив тяжелые веки, и хоббит с ужасом почувствовал, как медленно, замирая, бьется в груди дракона огромное сердце.