Raven Thorn

      Больше месяца у «Зелёного Хостела» не было посетителей. Зимний сезон для нашего города всегда являлся мёртвым сезоном. Анна вернулась в конце февраля, и примерно в одно время с ней на почту ночлежки пришла заявка на бронирование комнаты для двух персон и заметно подняла настроение всем её обитателям. И дело было даже не в самом факте заезда гостей, а скорее в имени, на которое заявка была оформлена. — Иоганн Фауст! Ой не могу, сейчас умру! — Развалившись поперёк рабочего стола, Дамуко исступленно молотила одним кулаком по столешнице, хохоча при этом на всю комнату. — Доктор Фауст! Да это фикция какая-то! Самое смешное, что Иоаганн Фауст действительно был доктором. Высокий осунувшийся немец-психотерапевт с измученным лицом, они со своей спутницей заняли одну из перманентно пустующих комнат на третьем этаже, и баловали нас своим обществом только на кухне за ужином.       Тем временем жизнь продолжала течь своим чередом. Зима закончилась, и в один из ничем не примечательных первых дней весны мы с Реном забежали в большой торговый молл, чтобы укрыться от дождя и заодно выловить внутри Сильвера. Пират поддался новомодным веяниям и теперь заседал больше по развлекательным центрам, а свою барахолку переименовал в поп-ап стор. Мы с Реном только-только завершили какое-то задание, и пока они вдвоём что-то перетирали между собой, я стоял у перил второго этажа, наполовину свесившись вниз, и задумчиво наблюдал за посетителями центра, снующими по нулевому уровню аки термиты. Начало марта выдалось на удивление тёплым, и многие девчонки, особенно школьницы, уже переоблачились в свои короткие чёрные юбки и длинные чулки. В молле школьниц было хоть отбавляй — они кочевали небольшими группками по пять-шесть человек из одного бутика в другой. Я подпёр голову одной рукой и задумался. Несмотря на хорошую погоду и отсутствие всяческих стрессов, меня не отпускала мысль, что что-то здесь было явно не так — я правда пока не мог точно объяснить, где это «здесь» и что это «что-то». Потом мимо меня прощеголяла парочка подружек. Я повернул голову и проследил взглядом за обеими. Из них двоих особенно выделялась та, что была повыше, с тёмными блестящими волосами и классной фигурой. Я проводил их взглядом до поворота и снова отвернулся к общему людскому потоку. И тут в голове что-то щёлкнуло. Я резко обернулся назад, в поиске тех двух подружек, но они уже скрылись в одном из магазинов. Тогда я принялся судорожно оглядывать всё видимое пространство торгового центра, попеременно замирая взглядом тут и там. Рыжие, кудрявые, низкие, полные, школьницы и взрослые женщины, с длинными ногами и кокетливыми шляпками, девчонки на любой вкус и цвет… Нет-нет-нет, только не это! Я оторвался от блестящих перил и ринулся к лавке пирата, схватил первый попавшийся под руку журнал для взрослых и принялся судорожно его листать. Рен и Сильвер прервали свой разговор и стали с интересом за мной наблюдать. Я долистал журнал до последней страницы, прилежно остановившись на каждом развороте, закрыл его и устало опустился на скамейку. — Прочитал — покупай, — мрачно заявил мне Сильвер. — Это моя новая политика. А то развелось вас, понимаете, тестостерон уже не сдержать, измусолили мне весь товар… С тебя пять монет. Рен многозначительно хлопнул белым пузырём жвачки. Вот чёрт, — подумал я тогда. И эта мысль вовсе не касалась того, что у меня не было при себе ни цента.       Набравшись мужества, я осторожно постучал в дверь занятой доком комнаты, толкнул её свободной рукой и вошёл внутрь. Внутри я застал доктора Фауста сидящим за столом. По другую сторону стола сидела Дамуко. Рядом с доком стояла чашка кофе, совсем такая же, какую я держал сейчас в руке, только пустая наполовину. При звуке открывшейся двери, доктор поднял на меня взгляд, а Дамуко обернулась через плечо, и тут же подскочила на ноги. — Ой, ну мне пора! — засуетилась она. — Спасибо за… э-э, ваши удивительные истории, герр Фауст! Доктор кисло улыбнулся, и Дамуко, схватив в руки полупустую чашку, скрылась в коридоре, попутно оттеснив меня плечом. Выглядел док уставшим, впрочем, как обычно. — А я вам тут кофе принёс, — преувеличенно бодро начал я. — Ничего, если я у вас посижу недолго, не помешаю? У нас там просто, э-э… генеральная уборка, и… И больше я ничего не придумал. Опустил на стол чашку с кофе, потом опустил на стул себя. — У вас тут очень мило, — заметил я. Когда я волновался, я всегда начинал перескакивать с темы на тему. — Меня Хоро зовут. Ну, то есть это ненастоящее имя, конечно. Прозвище. Но меня так все зовут, ещё с детства. Моё настоящее имя мне не нравится. Но это никак не связано с моей подавленной детской сексуальностью, вы не подумайте! У меня было совершенно обычное, нормальное детство. Вы, кстати, психолог, я слышал, да? — Психотерапевт, — устало поправил Иоганн. — Это просто потрясающе! У меня как раз есть одна проблема. Я не за бесплатной консультацией пришёл, вы не подумайте. Вы ведь здесь на отдыхе, я всё понимаю. Просто, решил, что вам может быть интересно… Иоганн не пошевелил ни единым мускулом на лице, и я разволновался ещё больше. Я был ни разу не мастером завлекательных бесед, поэтому решил даже не пытаться ходить вокруг да около, а рубануть с плеча, как оно есть. — Меня перестали интересовать женщины, — выпалил я, и тут же понял, что фраза прозвучала совсем не так, как я на то рассчитывал. — То есть, нет, я не это хотел сказать! Я имел в виду скорее то, что меня перестали интересовать люди в принципе, понимаете? Любого пола. Сначала я подумал, что стал асексуалом, но ведь асексуальность это ориентация, она даётся людям с рождения, а раньше со мной всё было в порядке… Док продолжал молчать, а я даже не знал, признак ли это того, что он меня слушал или же он просто ждал, когда я закончу и оставлю его в покое. Я начинал здорово нервничать, но остановиться уже не мог: — Я обожаю девушек, жить без них не могу! Один раз я влюбился три раза за один день, представляете? Ладно, может, это уже перебор, конечно, может, это не совсем нормально, но лично меня всегда всё устраивало, никаких проблем не было… Меня прервала открывшаяся за моей спиной дверь. — Иоганн, дорогой… — В комнату заглянул настоящий прототип Барби — высокая длинноволосая арийка. Я видел её мельком пару раз, но только сейчас мне предоставился случай рассмотреть её вблизи. — Ой, ты занят? Я подойду позже тогда, загляну пока в магазин. Дверь за ней затворилась, и идеально симметричное лицо с точёными скулами исчезло. — Это ваша девушка? — спросил я, снова развернувшись лицом к доку. — Моя жена, — устало улыбнулся Иоганн. Я расстроился. — Она красавица, просто чудо! Ещё недавно у меня бы просто крышу от неё снесло, при всём моём уважении! А сейчас совсем ничего. Понимаете теперь, насколько всё плохо? Док рассеянно постучал кончиком ручки по столу — я только сейчас заметил, что он держал её в руках всё время, но, слава богу, ничего за мной не записывал. — А что, насчет… — наконец неуверенно протянул он, но я снова его прервал. Я всё ещё очень волновался. — Да-да, я знаю, о чём вы хотите спросить. Мальчики. Здесь труднее. Мне долгое время казалось, что я влюблён в одного, но мне всегда не давали покоя мысли, что это всё несерьёзно — ну знаете, а как же семья, дети, будущее? — всё в таком духе. К тому же, потом он меня, вроде как, отшил, и мне перестало так казаться. Теперь я опять не знаю. — Может, Вам определиться сначала? — спросил Фауст, чем сильно сбил меня с толку. — Думаете, проблема в этом? — переспросил я. — Я думал у меня просто какой-нибудь сезонный гормональный дисбаланс, вы выпишите мне таблеток… То есть нет, я конечно не думал, что вы мне что-то выпишите — я же не на приёме, в конце концов…! В дверь снова постучали. Она открылась, на пороге возник Мортимер. С чашкой кофе. Мы с ним оба вспыхнули, будто уличив друг друга в чём-то постыдном. Я подскочил с места. — Ну, мне пора, — засобирался я, забирая со стола чашку с остывшим кофе, чтобы Мортимеру было куда поставить свою. — Спасибо за… ну, всё. Я поспешно покинул комнату. Дверь за мной закрылась, и я услышал, как Мортимер говорит что-то о плановой перестановке в хостеле, а потом делает вежливое замечание о замечательном цвете стен.       Несмотря на свою неразговорчивость и странное коверканье слов в разговоре, доктор Фауст и его супруга пришлись всем нам по душе, а Дамуко даже ни разу не возмутилась из-за того, что ей теперь приходилось готовить на две персоны больше обычного. Тем же вечером она соорудила на кухне ризотто. Ризотто очень походило на обычный отварной рис с грибами, но чета Фаустов всё равно её искренне похвалила, и всю трапезу Дамуко просто сияла.       Мы разместились за столом так, что слева от меня сидел Рен, а док и его жена — прямо напротив нас. Ещё за столом присутствовала Анна. Джин с Мортимером, кажется, что-то репетировали, поэтому их не было. Дамуко распространялась об итальянской кухне, а Анна, как обычно, почти ничего не говорила и только тихо улыбалась, полуприкрыв глаза. Когда я говорил, что меня перестали интересовать все люди, я, может, и лукавил, но несильно. Мои нынешние чувства к Анне было довольно сложно описать — наверное, они смазывались из-за того, что я понимал, что мне с ней ничего не светит. Возможно, если бы они со своим женихом вдруг расстались, я был бы счастлив — не знаю точно. Так или иначе, вероятность этого стремилась к нулю, и я уже почти смирился — только иногда ещё радовался как ребёнок её редким похвалам, адресованным мне.       Мне нравились такие вечера как этот. Тихие и спокойные, когда за окном уже было темно и приходилось зажигать свет под вытяжкой, и все цвета в помещении из-за него становились теплее, а коридор оставался тёмным и казался чужим и неуютным. Весёлый голос Дамуко, сидящий сбоку Рен, вкус базилика — всё это было так здорово, что хотелось навсегда остаться на этой кухне и никогда не выходить в коридор, и чтобы за окном никогда не светало, а поток мыслей Дамуко никогда не заканчивался. Но общие разговоры, равно как и quasi-risotto в конце концов себя исчерпали, и доктор Иоганн, что почти весь вечер задумчиво разглядывал сидящего перед ним Рена, вдруг ни с того ни с сего сказал: — Я уже долго наблюдаю Вас и никак не могу осознать… Ваше лицо мне сверхзнакомо. Вам не бывало случаться в Германии? Мы не имели возможности встречаться раньше? Рен отложил свою вилку и ровно пожал плечами в ответ. — Я был только в Амстердаме, это считается? — спросил он. — Мне часто говорят, что у меня знакомое лицо, похоже, у меня очень типичные гены. — Нет-нет, это другое! — горячо возразил Иоганн. — Должно быть, я действительно встречал раньше юношу, с Вашим лицом. С именем… — он поднял глаза к потолку. — Ну как же… ein Vogel… Робин! — Меня зовут Рен. — Оу, — ответил доктор. — Значит, я однозначно заблудился. Прошу прощения. — C`est bien, — зачем-то сказал Рен и очаровательно улыбнулся. На этом наш ужин подошёл к концу.       Была наша с Реном очередь убирать на кухне. Только Рен, как обычно, смылся наверх почти сразу же и оставил меня справляться со всем одного. Когда, спустя полчаса, я вернулся в комнату, которую девчонки выделили для нас с Реном, я застал моего соседа развалившимся на моей кровати с включенной настольной лампой. — Зачем ты ходил к нашему доктору Ватсону сегодня днём? — поинтересовался Рен, поворачивая на меня голову. Я замешкался с ответом. — Да не зачем, — неловко отозвался я, прикрывая за собой дверь. — Просто поболтали, ничего особенного… Слушай, а ты разве не был в Германии? Мне казалось, ты как-то рассказывал, что однажды чуть ли не упал в Рейн или что-то такое… — Да? — переспросил Рен. — Не знаю, может быть. Рейн ведь не только в Германии протекает. — Ну, в Амстердаме его точно нет. — Значит, я перепутал, наверное, — отозвался Рен. — Может, это был Амстел. Во всяком случае, реки они все одинаковые, и Европа тоже. Знаешь, что самое лучшее, что есть в Европе? Монте-Карло. Судя по фоткам это лучшее, что есть во всём мире в принципе! Я присел на свою кровать, и Рен завалился на меня, опустив голову ко мне на плечо и обвив одну мою руку своей. Я замер и прислушался к своим ощущениям. Я осознал запах его волос, почувствовал движение его грудной клетки и тепло его тела через рубашку. Я вздохнул. — Ты не хочешь поговорить? — спросил я его. — О Монте-Карло? Да я могу сутками о нём разговаривать! — Нет, не о Монте-Карло. О наших отношениях. Со следующим выдохом дыхание Рена сбилось, и его грудная клетка замерла, хотя сам он не пошевелился. — А с ними что-то не так? — спросил он. — Нет-нет, — поспешно произнёс я, глядя перед собой. — Всё так. Я имею в виду, у нас ведь хорошие отношения, да? Мы ведь друзья? — Друзья, — отозвался Рен. Потом он отпустил мою руку, выпрямился и внимательно посмотрел на меня. — Ты это хотел услышать? — Ну да, — я снова начинал волноваться. — Я хотел сказать, что быть друзьями здорово. На свете много вещей, которые друзья могут делать вместе. Ну там, пить в барах или одалживать друг другу деньги, например. Ещё они в бильярд играют. Ссорятся иногда. А есть вещи, которыми друзьям обычно заниматься не принято. Это тоже неплохо. Высказав эту крайне неоднозначную мысль, я замолчал. — Ты о чём сейчас? — спросил Рен. — Ну, — протянул я, — например, друзья не живут вместе всю жизнь — только какое-то время. Ещё они не целуются взасос, не спят вместе… Рен поперхнулся, и я поспешил завершить свою мысль как можно быстрее, чтобы не наговорить ещё какой-нибудь ерунды. — Я о том, что у дружбы есть планка, и по-моему это здорово — ты знаешь, к чему стремиться. Вот у любви, например, планки нет, и от этого иногда трудно. Я имею в виду, что, наверное, не зря эта планка существует, да? Если вдруг её пересечёшь, есть вероятность потерять дружбу, понимаешь о чём я? — Понимаю, — отозвался Рен. — Ну и здорово, — обрадовался я. Я вообще ненавидел разводить философию на пустом месте, да у меня и не получалось толком никогда. — Так что ты говорил про Монте-Карло? Там сейчас тепло? — Так же как и у нас, — сказал Рен. — Я вообще-то не знаю, я там никогда не был. — О, понятно, — отозвался я. Рен смотрел за окно, нахмурив брови, и меня вдруг взяла злость на всю эту человеческую культуру, на этикет и нормы приличия, из-за которых никогда нельзя было толком поговорить и разобраться в своих чувствах и уж тем более чувствах другого человека. — Ну я тогда спать, — неловко сказал я. Рен посмотрел на меня. Я подумал, что он сейчас скажет мне что-нибудь обидное до глубины души, но он только сказал: — Давай поменяемся кроватями? Я хочу спать ближе к востоку. Мне сразу же почему-то полегчало. — Конечно, — сказал я. — Мне и на западе неплохо.