***
Через пару дней на стихийном общем собрании (мы просто случайно все оказались в главном холле в одно и то же время) Анна напомнила, что доктор Сьюз съезжает этим вечером и кто-то должен произвести чек-аут. У нас был период полнейшего безделья, чему стоявшая на дворе прекрасная погода только благоволила. У всех уже были свои какие-то глупые планы на вечер. Джин и Мортимер, например, собирались прогонять свой репертуар в подвале, перед выходом к большой публике. — Доктор Сьюз? — натягивая ботинки, переспросил я. — Ты про доктора Стрейнджа? Рен тем временем уже был одет и отирал спиной стену, растерянно глядя перед собой. Я подумал, что надо будет по дороге взять ему кофе — может, хоть он приведет его в чувства. — Да, он, кажется, собирался оставить здесь вещи на передержку до десяти, — добавил стоящий в другом углу Мортимер. — Кто? — спросила Дамуко. — Ну, доктор. Дамуко моргнула. — Доктор кто? Покинув хостел, мы с Реном направились в сторону супермаркета. Я предложил Рену зайти по дороге в кофейню, но он вяло отказался. Потом я вспомнил, что забыл зарядить телефон и по пути пришлось завернуть в салон со всякими техническими побрякушками. Там я показал разъём на смартфоне и сказал, что мне нужна зарядка. Консультант принёс мне её, и я, под предлогом проверки, подключился к розетке и нагло завис в candy crush, прямо у него перед носом. Рен какое-то время постоял рядом со мной, разглядывая новинки в витрине, нарисовал что-то на новой модели планшета, а потом, потеряв интерес, вышел на улицу. — Вы будете брать? — осторожно спросил консультант, который явно проходил стажировку и не знал, что делать с такими клиентами как я. Я отвернулся от выхода, за которым только что скрылся Рен и вежливо улыбнулся. — Пока не решил, — сказал я. — К слову, я сейчас пишу выпускную работу на тему, — я немного задумался, обводя взглядом помещение, — функционирования сертифицированных реселлеров. Можно взглянуть на ваш финансовый отчёт за прошедший год для материала? Парнишка растерянно сказал что-то про администратора и отошёл. Больше он меня не беспокоил. Этому трюку когда-то давно меня научил мой преподаватель по финансовому менеджменту. Немного подняв процент зарядки, я покинул магазин. Рен стоял через дорогу, спиной ко мне, зачем-то забравшись на парапет моста, и смотрел на воду. Подождав, пока проедут машины, я перешёл на другую сторону и окликнул его. Рен печально обернулся на меня, потом сунул руки в карманы и шагнул в пустоту. Я подошёл ближе к парапету и перегнулся через него. — Ну что, пойдём, может уже? — предложил я. — Ага, — сказал Рен. — Сейчас. Он ещё немного постоял на уступе, опустив голову и сбрасывая носком ботинка окурки в воду. Потом я подал ему руку и помог забраться обратно на парапет. До супермаркета мы дошли всё также молча и без приключений. Рен продолжал планомерно совершать самоубийства чуть ли не повседневно, что даже начало меня немного беспокоить. Позже, в тот же день, я зашёл в комнату — Рен сидел за столом и глотал что-то из пластиковой бутылки. Подойдя к нему, я сел напротив и с беспокойством посмотрел на прозрачную этикетку белизны. — У тебя что-то случилось? — спросил я. Рен отставил бутылку в сторону, пересел на кровать, лёг на спину в позу мертвеца, сложил руки на животе. — Всё отлично, — сказал он мне оттуда. Я взял бутылку, понюхал, попробовал содержимое. На вкус было обычной водой. — Ты ведешь себя как-то странно в последние дни, — заметил я. — В смысле, страннее, чем обычно. Рен промолчал. — Может, ты устал? — осторожно предположил я. — Говорю же, всё в порядке! — вдруг рявкнул Рен. Он тут же сменил лицо после короткой вспышки, сел на кровати. — Всё хорошо, — повторил он. — Может, я вправду устал… Или заболел. Но всё хорошо. Это пройдёт. Он подобрал ноги и обнял свои колени, не поднимая на меня взгляда. — Ты только не вздумай вешаться, это может быть опасно, — сказал я. — Ещё со стула упадёшь, ногу сломаешь… Рен не ответил. Я никогда не умел успокаивать людей — тем более тех, кто говорил, что их успокаивать не надо. Потому что в одном случае это могло означать, что они действительно не хотят, чтобы их успокаивали, а в другом — что они просто не хотят признавать, что им это надо. Я не знал, к какому случаю относить Рена. Всё усложняло ещё и то, что в последнее время он начал шарахаться от моих прикосновений. Я больше не мог сесть рядом и взять его за руку, или погладить по голове, или прижать его к себе, укрыть объятиями ото всех, уместить подбородок на его макушке. Это бы всё только усугубило. Мне тоже стало грустно. Рен почему-то вызвался провести чек-аут герра Фауста и его супруги, хотя никогда не обременял себя заботами по хостелу. Максимум, что он делал — это ставил свои чашки ближе к раковине, да и то не всегда. Я сначала думал пойти с ним, но потом понял, что ему просто хочется побыть одному какое-то время, и оставил его. Я спустился на подвальный этаж, где Джин и Мортимер как раз заканчивали какую-то песню, похожую на одну из репертуара кей-она. Дамуко присоединилась к их маленькой группе и сидела за клавишами. Увидев меня в дверях, она помахала мне рукой. Я помахал в ответ. Не знал, что она умела играть на пианино. Мортимер махнул рукой, и они начали заново. Как выяснилось - Дамуко и не умела. Сзади меня послышался скрип двери и лёгкие шаги. Я почувствовал мягкий запах духов, когда справа от меня, в дверях, остановилась Анна. — Салют, — сказала она мне с лёгкой улыбкой, глядя вперёд, на сцену. Дамуко хаотично молотила по клавишам с одухотворённым лицом, мешая всему процессу, но Джин и Мортимер почему-то на неё не злились. Перед самым куплетом, Мортимер сдался и, отложив в сторону гитару, рассмеялся, закрыв лицо руками. — Мне сегодня с утра один квест пришёл, — сказала Анна, — персональный. Нужно ехать в пригород, а одной неохота. У Джин и Дамуко какие-то планы на выходные. Не хочешь составить мне компанию, на день или два? Я с удивлением посмотрел на Анну. Пару дней назад она остригла волосы, и теперь короткая стрижка едва закрывала её проколотые уши. Мне нравились её волосы, но эта стрижка ей тоже очень шла. Я подумал, что, наверное, ей пойдёт что угодно — что бы она с собой ни сделала. — Ты мне нравишься, знаешь, — вдруг сказал я. Произнести это оказалось куда проще, чем я предполагал. Анна повернула на меня голову и слабо улыбнулась. — Я догадывалась, — призналась она. — Ты мне тоже нравишься. Может, у нас с тобой что-нибудь бы и получилось, не будь я без пяти минут замужем. Дамуко на сцене провела ладонью по ряду клавиш и с серьёзным лицом посмотрела на Мортимера, ожидая от него дальнейших действий. Я не почувствовал от слов Анны ни снопов фейерверочных искр в груди, ни разочарования. Просто специфическое смирение, будто она мне сказала что-то, что я, на самом деле, и так уже давно знал. — Там интересный район, — продолжила Анна. — Очень хипстерский, в духе Портленда. Нужно будет воровать стулья из кафешек и таскать их к заброшенной фабрике, из которой местные сколотили лофт. Ещё там есть бар, где всю ночь гоняют старые ужастики, а по воскресеньям наливают бесплатное пиво… Ну что, заманчиво? Заманчиво.***
Доктор неторопливо застёгивал белое пальто, стоя в холле, у самого выхода. Его жена Элизабет уже ловила такси на улице, а Рен стоял у стойки, наблюдая за размеренными как маятник движениями его пальцев. — Итак, — сказал Иоганн, глядясь в зеркало. — Вы не хотите поговорить? Рен поднял на него взгляд. Фауст справился с пуговицами и снял с вешалки рыжий шарф, не спеша, впрочем, повязывать его на шею. — О чём? — спросил Рен. — За неделю мою комнату посетили все жители, кроме Вас, — Иоганн мягко улыбнулся своему отражению. — Всё в порядке? Личная жизнь? Рен промолчал. Фауст повернулся к нему. — Она у вас есть? — уточнил он. — А должна быть? — У большинства Ваших сверстников она есть. — Если что-то делает большинство, это не значит что это правильно, вам ли не знать, герр. — Я абсолютно не спорю, — ответил Иоганн. — Лишь спрашиваю. Губы Рена растянулись в непрошеной ухмылке. Он опустил взгляд, посмотрев Иоганну под ноги. — Хотите знать, что я думаю? — спросил он. — Я думаю о том, что мне не нравится любовь. Я думаю, что это самая переоценённая в мире вещь. Она как Лохнесское чудовище. Кому-то один раз что-то показалось, и вот уже все радостно подхватили. Пошли песни и легенды, и все поют, а сами не знают о чём. На нас сыпят этим словом со всех экранов и рекламных билбордов, и все, конечно же, её хотят иметь. Нам втюхивают это самое прекрасное чувство на свете, которое может победить всё, что угодно, как брэнд, как непродающийся товар. У всех она разная, но при этом почему-то подходит под одно определение. Почему разные чувства называют одним словом? Разве слова не созданы для того, чтобы помогать выражать эти чувства как можно корректнее? Любовь делает людей счастливыми, благородными. Как много счастливых и благородных людей вы встречали за свою жизнь, герр? К вам часто обращаются разведённые пары? Куда делась их любовь? Что хорошего в чувстве, которое сводит двух людей, исчезает через пару лет и оставляет их наедине с человеком, которого вы видеть уже не можете? Хотя, может быть, у них просто ненастоящая любовь? И как тогда отличить настоящую от ненастоящей? Почему до сих пор не существует ни одной научной работы, где бы это объяснялось? Ты должен хотеть отдавать, а не брать, хотеть быть всегда рядом, и быть готовым отпустить, если понадобится — как это всё связать воедино? Бог умер, и продвинутые люди смеются над этими бедными оставшимися фанатиками, зато сами несут мессу этой самой любви. Никто не видел и не знает, что это такое, зато верит в неё до последнего, спасибо культурной пропаганде. Не знаю, как вас, а меня уже просто тошнит от этого слова, из которого выжали всё, что только можно, и оно потеряло всякий смысл, который когда-либо несло в себе… Рен вдруг подавился воздухом и, словно опомнившись, замолчал, вскинув быстрый взгляд на Фауста. Тот стоял, опустив руки в карманы с повязанным на шее шарфом и улыбкой Будды на губах. — То что Вы спросили, — сказал он, — это риторические вопросы, я понимаю. Но если Вам интересно, у меня нет ответа. И ни у кого нет. В этом и смысл. Он снял с вешалки шляпу и взялся за ручку двери. — Я рад, что у Вас всё в порядке, — сказал он на прощание. — Но всё же звоните родным. Я полагаю, они скучают.***
— Салют, — сказал я зашедшему в комнату Рену. Он растерянно посмотрел на меня в ответ. — Собираешься куда-то? — спросил он, указывая взглядом на куртку, которую я держал в руках. — Ага, — ответил я. Потёр одной рукой шею. Вздохнул. Я не был уверен, как правильно надо было это преподнести. — Знаешь, — сказал я ему. — Я просто подумал, что, возможно, мы немного засиделись здесь… Рен сел на стул, глядя в окно, за которым начали сгущаться первые сумерки. — Здесь? — отстранённо переспросил он меня, явно думая о чём-то своём. — Ну да. Здесь, — я пространственно махнул рукой. — И я решил, что может, это будет хорошей идеей — свалить отсюда на пару дней, развеяться. Вдвоем, как раньше. Только ты и я. Рен с удивлением оглянулся. Между нами повисло неловкое молчание. — Разве Анна не звала тебя с собой? — наконец, спросил он. — Звала, — признался я. — Но там… только одно свободное место было… Ну, она сказала, что только кто-то один может поехать с ней. А я сказал, что без тебя не поеду. — И нам пришло задание, — быстро добавил я, протягивая всё ещё молчащему Рену свой смартфон. — Посмотришь? Он опустил взгляд на экран и на его лице медленно появилась искренняя улыбка, по которой я так сильно соскучился. Мы оставили прикреплённую к двери записку с «be right back» и сбежали через окно, потому что так было куда веселее. Я никогда не сбегал из дома в детстве. Но почему-то мне казалось, что все беглецы-подростки чувствуют себя именно так, как мы чувствовали себя в тот вечер. Свободными.