Raven Thorn

      Сначала мы забежали в макдак и свистнули две чьих-то колы со стойки выдачи, а после — отправились в сторону автокинотеатра. Мы забрались на пригорок, чтобы лучше видеть экран, и упали под большим клёном. По ходу оказалось, что в стаканах была не кола, а пепси, и Рен вознегодовал. В перерывах между главными картинами, на том паркинге часто гоняли отрывки из немых комедий. Сколько себя помню, я всегда их просто обожал. Над современными фильмами я смеялся очень редко, но на этих — я просто умирал от смеха. Рен тоже очень любил эти фильмы — только ему больше нравились картины с Чаплиным, а мне с Гарольдом Ллойдом. Этим вечером как раз показывали самый известный отрывок из «Safety last!», где он карабкается вверх по небоскрёбу. Отрывок закончился его поцелуем с прекрасной дамой на самой верхушке, и начались «Поющие под дождём». Я смотрел этот фильм несколько раз и помнил добрую половину всех реплик, но смотреть мюзикл без звука было всё равно не прикольно. Я взглянул на Рена, который сидел рядом, нахохлившись как птица, и сонно щурил глаза в сторону экрана. Я придвинулся ближе к нему, осторожно обхватил за руку и потянул на себя, предлагая своё плечо для опоры. Чувствовал я себя при этом, как будто, наконец, решился взять за руку девчонку на первом свидании — волновался, что он снова начнёт дёргаться в сторону и отсядет подальше.       Но Рен не дёргается. Сонно смотрит на меня, тоже придвигается ближе и кладёт голову на моё плечо — совсем как раньше.       Кэти и Дон на экране, наконец-то, целуются.       Мы были вдвоём — как раньше. Как и раньше у нас было задание, которое мы не спешили выполнять. Всё раннее утро мы слонялись без дела по городу. Ближе к восьми забежали на торговую площадь, где каждую субботу разбивался рынок. Мы таскали с прилавков фрукты и конфеты, когда продавцы отворачивались. Всё было как раньше, кроме нас самих. Я изо всех сил старался не думать об этом, но что-то уже явно было не так. Как будто та дружеская планка, о которой я говорил Рену, нависла над нами и не давала распрямиться во весь рост. В наших разговорах и движениях сквозило неуловимое напряжение. Я чуть ли не силой заставлял себя отдаваться моменту, вести себя раскованнее, но у меня не получалось делать это так же как когда-то — непринуждённо. И я видел, что Рен чувствовал себя точно так же как и я.       Как ни старался, я не мог избавить себя от этих мыслей, и в какой-то момент они собрались мрачной складкой на моём лбу, не давая просто наслаждаться течением времени. Вдобавок ко всему, в начале десятого зарядил весенний дождь. Он был крупный и тёплый. Мы с Реном остановились под крышей подъезда многоэтажки, напротив парковки для автомобилей. Я смотрел на раскинувшуюся по городу весну и злился на себя. Глупо было полагать, что если вернуть себя в привычную среду, то всё сразу же станет таким, как прежде. Мы-то прежними уже не станем. После всех наших ссор и недомолвок было глупо думать, что мне удастся вот так просто вернуть наши с ним прежние отношения.       Из-за тяжёлой дождевой тучи выглянуло солнце и заблестело в каждой отражающей поверхности. Рен стоял сбоку от меня и смотрел на небо. Потом он вдруг, не глядя, протянул ко мне руку, взялся за завязки от моей ветровки и слабо потянул на себя, отвлекая моё внимание от тяжёлых мыслей. — Наша калифорнийская капель, — вдруг сказал он, — сегодня сильнее, чем обычно. Я посмотрел в его солнечные глаза и не смог не улыбнуться. — Разве? — сказал я. — А с моего места солнце светит, куда ни глянь. Рен лукаво прищурился и сделал шаг назад, выступив за пределы нашего временного укрытия, утягивая и меня за собой. Как только мы вышли из-под крыши, дождь сразу же накрыл нас с головой. Побежал по лицу, застилая взгляд, забрался за воротник, вызывая дрожь. Рен быстро провёл рукой по лицу, отбрасывая назад вмиг намокшую чёлку, и разжал свою руку.       Через минуту мы уже носились под дождём как сумасшедшие. С разбегу заскакивали на фонарные столбы, пытаясь повторить тот знаменитый кадр из «Поющих…», распугивая и без того редких прохожих, застигнутых непогодой врасплох. Мы балансировали на бордюрах, салютовали стоящим в витринах манекенам, запрыгивали в самый центр луж, оказываясь в них по щиколотку. Когда мы переместились на парковку, наше веселье само собой переросло в подобие хаотичных салок. Мы петляли между строгих рядов припаркованных машин, зачерпывали ногами воду, стараясь окатить ею друг друга с ног до головы. Я поймал Рена в охапку и потащил его к самой большой луже, занимавшей собой два парковочных места, грозясь завалиться в неё вместе с ним же. Рен пытался выскользнуть из моей хватки и хохотал на весь квартал, а я ощущал тот же восторг, что и в детстве, когда мне удавалось схватить за хвост зазевавшуюся стрекозу. Потом Рен извернулся в моих руках и оказался ко мне лицом — и я остановился.       Мы оба были уже мокрыми насквозь, а дождь только усиливался — будто мерило нашего общего восторга. Будто мерило моего сердечного ритма. Мои ладони легли на его поясницу, и я, не задумываясь, переплёл свои пальцы в замок за его спиной. Вода капала с его волос, и носа, и подбородка, и я вспомнил про тот момент на пристани, когда открыл глаза и увидел его настоящего. Я подумал, что сейчас тоже вижу его настоящим. Я подумал, что очень хочу его поцеловать.       Рен смотрел на меня глазами, в которых я видел то, чему мне было страшно дать определение. Он не шевелился и ждал меня, лишь изредка скользя пальцами по рукавам моей ветровки. Он тоже этого хочет, — с волнением подумала часть меня. Просто разожми руки. И отойди, — подумала другая. Я растерялся. Я уже и сам не знал, чего хочу. Пока в процесс не включилась третья сторона, я порывисто притянул к себе Рена и, переместив одну руку выше, обнял его. Он послушно прижался прохладной щекой к моей шее. Его плечи поднялись и опустились, расслабляясь. Я провёл ладонью по его волосам и прикрыл глаза, утыкаясь губами в его висок. Дождь выдал последний мощный аккорд и пошёл на убыль. Водяная стена истончилась.       По дороге проехала машина, окатив тротуары водой, и стало тихо.       Я не хотел его отпускать.