То был карниз городской мэрии, мокрый от дождя и тёмный из-за сумерек. Мэрия взметалась вверх длинной вертикальной трубой здания, что вот уже почти десять лет уродовало наш город своим существованием. Чтобы забраться сюда, нам потребовалось проявить недюжую смекалку, раскопать в себе отвагу и убить полчище нервных клеток. Последние два пункта относились скорее только ко мне: Рен как обычно выглядел совершенно спокойным.
Единственное, что в нём было хорошего – в этом здании, - так это чудесные ярко-рыжие кирпичи облицовки фасада; настоящие, идеально подогнанные и не скрытые толстым слоем шпаклёвки; такие в наше время редко где увидишь. И на эти самых кирпичах Рен сейчас выводил большую «А» белой флуоресцентной краской, а затем заключал её в круг, оставляя на этом символе правления знак анархии.
Я знал, что это статья под грифом «вандализм» может стоить нам хорошего административного дела, но в это же время на другой чаше весов лежали двадцать пять виртуальных поинтов, и наш выбор был очевиден.
- Если бы у нас проводилось голосование за политический режим, - как бы между прочим сказал Рен, - я бы голосовал за анархию. А ты?
- Не знаю, я плохо разбираюсь в политике, - признался я, вглядываясь в подсвечивающуюся городскими огнями полоску горизонта. Вид отсюда открывался замечательный, хоть и было безбожно холодно из-за сильного ветра. Морось с недавних пор не прерывалась ни на один день, скоро она должна была превратиться в снег, чтобы напомнить окружающим о скором наступлении Рождества. Кстати, ненавижу Рождество…
- Если тебе интересно услышать мою позицию, - продолжил он, чётче прорисовывая горизонталь у «А», - то, пожалуйста. Я думаю, ты не будешь отрицать, что все мы когда-то явились из хаоса: случайности. Анархия это и есть хаос. Согласно второму закону термодинамики, система, находящаяся в хаосе, никогда не сможет прийти в упорядоченное состояние. Так не лучше ли нам перестать пытаться создать иллюзию порядка и открыть всем глаза на то, чем мы являемся?
Он закончил свою работу, повернулся ко мне, немного изумлённому такой откровенностью, отбросил в сторону кисточку. Она брякнулась о стену и не попала в банку с краской, а осталась лежать рядом, забрызгав участок стены и немного меня.
- Я устал, - признался он.
Не говоря ни слова, я потянул его за полы пальто, и он забрался на меня, чтобы немного согреться.
У него были влажные от погоды волосы, и ещё к нему пристал запах краски, от которого у меня почти сразу защемило в висках. Мы сидели под навесом крыши и, наверное, сильно напоминали Гензель и Греттель, - или как там звали этих детишек, заблудившихся в лесу.
Я скосил взгляд на его работу, белая «ашка» светилась в темноте и напоминала мне последствие оккультного обряда. Наверное, с любой точки района её теперь было отлично видать даже в темноте. Прикольно, конечно…
- Красиво, - произнёс я ему в волосы, а Рен, переместив голову мне на плечо, ответил:
- Все мы дети хаоса.
Нам ещё только предстояло думать о том, как отсюда спускаться.
Несколько фактов о Рене:
1) Склонность к артистизму; высшая степень.
2) Он часто вставляет в свою речь слова из других языков (совершенно не к месту).
3) Он самый странный человек, с которым мне когда-либо доводилось встречаться.
4) Я люблю его
То, что Рен обожает покрасоваться, можно было отметить при первом же заведённом с ним разговоре, если не раньше. Уж не знаю, было ли это следствием того, что он постоянно врал, либо враньё было последствием его непостоянной творческой натуры; во всяком случае, актёрское училище по нему явно плакало.
Он был сборником тысячи и одного бесполезного факта. Порой он вываливал на меня какую-то малоизвестную информацию, порой просто выдавал свои странные наблюдения, из-за чего каждый раз передо мной вставал один единственный вопрос: что вообще твориться в голове у этого парня?
Особенно этот вопрос был актуальным в минуты моих «просветлений». Так я называл те моменты, когда я вдруг замирал на месте и с недоумением оглядывался вокруг с мыслью «что я вообще делаю?»
Что я делаю здесь, с ним? Почему мне двадцать лет, и я, вместо того, чтобы искать себе работу и планировать будущую взрослую жизнь, стою на крыше городского музея с бутылкой молока, украденной с порога дома неизвестной мне семейной пары, и парнем, о котором я знаю лишь имя. К счастью, такие моменты длились недолго, я старался как можно скорее пустить их на самотёк и жить себе дальше – так было легче.
Тем не менее, это не отменяло того факта, что о Рене за полгода нашего знакомства я до сих пор не знал решительно ничего.
Мы не часто заходили в кафе, но этот раз был исключением. Надвигалась самая унылая часть года, атаковавшая наш город минусовой температурой и обильными осадками, я всерьёз начал беспокоить себя вопросом о том, как мы переживём эту зиму.
Рен уселся за самый плохо освещённый столик в углу той половины зала, где разрешалось курить, и поскорее выудил из кармана полуприконченный джоинт, свободной рукой подтаскивая к себе меню. Верхнее освещение отсутствовало, по стенам через каждые два метра висели бра с низкой мощностью лампочек. Кремовые скатерти почему-то напоминали о доме, из динамиков над баром доносился приглушённый Джеймс Браун. Здесь царила такая уютная атмосфера, что хотелось лишь одного: распластаться по стулу и больше никогда не двигаться. Ещё хотелось горячего чая с пряностями, фонового шума телевизора на заднем плане и глупых разговоров. Я решил начать издалека:
- Почему, - спросил я, - в моменты наркотического опьянения люди чаще всего обращают внимание на стулья? Ван Гог рисовал стулья, Олдос Хаксли* расписывал стул как верх человеческой мысли на несколько страниц. В смысле… почему именно стул?
Рен бросил на меня взгляд поверх картонной книжки, сощурился и снисходительно усмехнулся одним уголком рта. Быстро опустил взгляд обратно и затянулся, почти сразу же выпуская дым изо рта.
- Не знаю, - ответил он мне. – У меня такого никогда не было... Но если случится - обязательно поделюсь.
Какое-то время я наблюдал за подрагивающей полоской его ресниц, в то время пока его полуприкрытые глаза бегали по строчкам меню. Я отметил его расслабленную дугу бровей, (подумал о том, что в принципе никогда не видел его взволнованным, напуганным или изумлённым) чуть розоватые от ветра скулы, поднятый воротник пальто. Мне всегда становилось теплее внутри, когда я смотрел на него. И этот раз не был исключением.
Я протянул руку, поправляя его вставшую чёлку, он только фыркнул на моё движение и лишь на секунду отвлёкся от своего занятия, чтобы бросить мне риторическое:
- Чего ты? – А потом почти сразу же снова поднёс к губам фильтр.
Я подобрался на стуле, опустил локоть на столешницу и потянулся за вторым меню. Как ни странно, особого голода не ощущалось, и я отложил его на край стола почти сразу же.
- Сколько тебе лет? – спросил я у Рена, который тут же поднял на меня удивлённый вопросом взгляд. – Когда у тебя день рождения?
Иногда – редко – меня пробивало на подобные вопросы. Рен обычно отвечал мне на них уклончиво, либо просто переводил тему в сторону, и я всё никак не мог уяснить причину – почему он скрывает такие глупые вещи. Едва ли за свою жизнь он успел совершить преступление государственного уровня, из-за чего теперь скрывался и никому не распространялся о своих личных данных. Уж на такой-то вопрос можно было ответить прямо.
Но как я уже говорил выше…
- Чего это ты вдруг? – Рен рассеянно опустил меню на стол, потирая себя за мочку уха.
- Просто, - ответил я. – Просто так. Расскажи хоть что-нибудь о себе. Ты учился где-нибудь? Закончил какой-нибудь ВУЗ или тоже бросил? В какую школу ты ходил? Какой у тебя был любимый предмет? У тебя была любимая музыкальная группа?
Рен задумчиво смотрел на меня, слегка наклонив голову на бок, пока Джеймс Браун в колонках не сменился на «Ace of spades» Линка Рэя. Почти сразу же после этого к нам подошёл официант с кудрявой копной и квадратными очками.
Рен повернул на него голову и поинтересовался:
- Бадди Холли?
- Простите? – переспросил парнишка.
- Не важно.
Рен бросил на меня взгляд, предлагая сделать заказ, а я только усмехнулся в ответ.
- Вперёд, Пегги Сью, - сказал я ему и интуитивно обвёл взглядом помещение в поисках взлетающей юбки Мэрилин Монро.*
Рен кивнул и перелистнул одну страницу.
- Гаспачо, - сказал он. – И две порции крабового мяса. И латте. И ещё сорбет.
Я ограничился зелёным чаем.
Рен смахнул пепел и вернулся к нашему разговору, хотя мог бы и забыть о нём, как он это делал обычно.
- Я люблю смотреть фильмы с середины, - вдруг сказал он, подпирая рукой подбородок, разглядывая сюрреалистические картины на стенах. – Знаешь, когда включаешь телик, а там идёт какой-нибудь фильм, и ты даже не знаешь о чём он или как он называется – так намного интереснее. Ты сразу вживаешься в обстановку, улавливаешь смысл и придумываешь себе предыдущие события. Намного лучше, чем когда для тебя разжёвывают проблему в самом начале. А ещё всегда возникает такое чувство, что герои действительно прожили целую жизнь, перед тем как ты застукал их за занятием любовью или закапыванием трупа, или семейными посиделками…
Ответ меня разочаровал, но Рен, по ходу, решил ограничиться этим, осмотрел меня хитрым взглядом и обронил:
- Брось, неужели факты из моей биографии тебе интересней? Скажем, если я родился в девяносто третьем, это скажет обо мне как о человеке больше, нежели я сам?
- Да нет, - я пожал плечами и скрестил руки на груди. – Просто меня смущает, что я до сих пор о тебе знаю так мало.
Рен покрутил вокруг своей оси стакан для воды свободной рукой и попросил:
- Расскажи теперь ты что-нибудь.
Мне делиться особо было нечем, так как вся моя жизнь целиком была не самой занятной штукой. Да и вдобавок при подобной просьбе все забавные истории как по команде выветривались из головы.
- Ну, - я почесал в затылке. – Я даже и не знаю… Однажды меня по ошибке закрыли в гробу, но на самом деле это очень глупая и неинтересная история.
Рен фыркнул, подавив смешок, и протянул руку, чтобы затушить окурок в пепельнице.
Принесли чай.
Чашка была одна, но большая. Рен обхватил ладонями её горячие бока, удовлетворённо выдыхая, а я положил руки поверх его. Свет, падавший сбоку, опускал на его лицо мягкие тени, и это было красиво. Мы посидели так, пока ему не подали его томатный суп, и мне пришлось довольствоваться чаем в одиночку.
- Слушай, мне всегда было интересно, - я задумчиво потёр подбородок, останавливая свой взгляд на пепельнице, - откуда ты берешь траву? У тебя она всегда при себе, не может же быть, чтобы у тебя был вечный запас?
Рен равнодушно повёл бровями, не отвлекаясь от еды.
- В смысле, мы ведь нигде толком не бываем, я ни разу не замечал тебя на точке или типа того… В принципе, мы вообще никуда регулярно не ходим, ну, кроме, разумеется…
Я осёкся на полуслове. Судя по хитрой усмешке Рена, моя догадка была верной.
- Нет, - протянул я. – Только не говори, что…
Снова подошёл официант, и я на всякий случай заткнулся. Оставив мяса бедного краба, он ушёл обратно на кухню, а я, всё ещё в лёгком недоумении, наклонился к столу ближе, произнеся:
- Серьёзно?! Пират барыжит травой?
- У него есть вещи и покруче, - отозвался Рен, усмехаясь моему изумлению, - если тебя вдруг интересует.
Я снова откинулся на стуле, в который раз поражаясь своему окружению.
Рен расправился с едой довольно быстро, и, когда у него ещё оставался сорбет на дне, попросил счёт.
Официант почесал в кудрявом затылке, и вдруг выдал, что обед записан на счёт заведения.
- Тогда ещё латте, - ответил Рен, и погрустневший парнишка ушёл выполнять заказ под мой недоумённый взгляд.
- У тебя тут знакомые? – спросил я.
- Не-а, я тут впервые, - равнодушно отозвался Рен.
Его почему-то это ничуть не смутило.
Я вздохнул, но решил, что мне просто-напросто тоже нужно научиться перестать удивляться тому, что происходит с нами и из-за нас.
Пока Рен потягивал свой кофе, я разглядывал других постояльцев с глупой полуулыбкой из-за отстранённых мыслей, лезших в мою голову.
- Больше вопросов не будет? – вернул меня к реальности Рен.
- Нет, - улыбнулся ему я.
- Откровений?
Я пожал плечами, призадумался, а потом сказал:
- Я люблю тебя.
Где-то выше я упоминал про то, что никогда не видел Рена изумлённым. Так вот – забудьте.
Он с какое-то время, отставив в сторону кружку, смотрел на меня удивлённым взглядом, приподняв в изумлении брови. Потом он поднял руку ко рту, и в какой-то момент, мне даже показалось, что он сейчас прослезиться; но случилось кое-что похуже.
После моих слов, он вдруг затрясся в беззвучном смехе, словно ему стоило громадных усилий не расхохотаться во весь голос. Я с тем же изумлением, что и он минуту назад, наблюдал за его реакцией, до тех пор, пока его смех не начал прорываться наружу.
- Чёрт… ну и скажешь же ты иногда, Юсуи… - выдавил он из себя с трудом, стараясь успокоиться. Богом клянусь, никогда я себя ещё глупее не чувствовал.
- Что? – я недоумённо водил по нему глазами, наблюдая, как он утирает выступившие в уголках глаз слёзы.
Я никогда не говорил ему этого, просто потому что считал это очевидным. Ну, то есть, ведь очевидно, что если мы периодически с ним тискаемся по углам, то это значит, что я испытываю к нему определённые чувства, равно как и он…
- Подожди, ты хочешь сказать, что, - я вдруг ощутил болезненный спазм в горле, игнорировать который было очень трудно, - что ты не…
Рен недоумённо приподнял брови в вопрошающем жесте, словно действительно совсем не понимал.
- Да о чём это ты говоришь?
Я не ответил, ощущая, что с каждой секундой спазм стискивает мою глотку всё сильнее. Рен сидел напротив и смотрел в упор на меня, даже не утруждая себя отвести взгляд в сторону. На его губах виднелась тень его недавнего веселья.
Пришёл официант с грустным лицом и поставил на стол между нами чашку латте, словно закладывая первый кирпич в фундамент образовавшейся стены.
Я машинально потянулся рукой вниз к полу за осколками своего разбитого сердца.
