Be My Little Good Luck Charm

Тату Гарри на запястье оказалось строчкой «I can’t change». Над ним – клевер и 99 пенсов, которое выглядит так, будто кто-то нарисовал его ручкой на коже. Луи проводит пальцами по венам на его руке до черного сердца на плече, пересекая еще надпись, похожую на строчку из песни. Три иероглифа. Что-то на другом языке. Ему интересно, что значат все эти тату – что-то подсказывает ему, что они для людей, которых Стайлс любит и с которыми хочет всегда быть рядом. На мгновение Луи чувствует укол ревности по отношению ко всем, кто когда-либо шел рука об руку с этим восхитительным парнем, ко всем, кто имеет постоянное место в его жизни. Но Луи сейчас здесь. Лежит голый в кровати Гарри, ласкаемый бледными лучами раннего солнца, уставясь на взлохмаченные кудряшки и представляя, какого это – встречать каждое утро так, в окружении томительного запаха секса рядом с этим долговязым парнем. И он думает, это потрясающе. Луи ненадолго позволяет себе мечты наяву, наблюдая за спящим Гарри. Его уже ждет завтрак на PGA, и ему нужно возвращаться в свой номер, чтобы успеть забрать карточки для сегодняшнего эфира, быстро принять душ, переодеться и, может быть, даже перекусить. В неожиданно благородном порыве он даже задается вопросом, любит ли Лиам пончики. Прежде чем уйти, Луи выуживает телефон Гарри из заднего кармана смятых на полу джинс и меняет мелодию его будильника с привычной Marimba на недавно скачанную Wrecking Ball. Он быстро черкает небольшую записку на тонкой гостиничной бумаге, – «В следующий раз ожидаю увидеть тебя голого и жонглирующего» – складывает ее и оставляет небрежно на спутанных после секса кудряшках. После минутного колебания от пишет что-то на втором клочке бумаги и запихивает его глубоко в сумку для гольфа, быстро одевается и на цыпочках выходит из комнаты.

xXx

Он появляется на рабочем месте с дюжиной пончиков и улыбкой на лице. Лиам щурится, сразу же становясь подозрительным. – И по какому это поводу? – спрашивает он, осторожно откусывая кусочек принесенного угощения. – Обязательно должна быть какая-то причина? – отвечает Луи невинно. – Может быть, я просто люблю своих напарников, Лиам. Может быть, мы привязаны друг к другу. А, может быть, вышло так, что мое отношение к ним выражается в подаренных сладостях. Лиам молчит, изучая. Луи садится и закрывает глаза, в то время как Лу, визажист из Hair and Makeup, начинает наносить пудру на его щеки. Он всеми силами пытается не уснуть, что только напоминает, почему не удалось выспаться. Это заставляет увязнуть в откровенных воспоминаниях прошлой ночи. Мысли возвращаются к Гарри на этом самом столе... И его кровати... И подоконнике. Луи, стоящий на коленях перед ним, обводит языком пурпурные синяки на его тазобедренных косточках. Стайлс мягко проводит ладонью по его скуле. Что-то бормочет, пропуская челку парня сквозь пальцы. И все это так естественно – даже неизбежно неловкие моменты, когда Гарри сначала не мог найти смазку или катался в приступа смеха, когда Луи попытался изящно разорвать упаковку презерватива зубами. Луи дрожит. Их превосходная сексуальная совместимость даже пугает. Луи даже не замечает, что улыбается, пока Лу не брызгает на его волосы холодным лаком. Он открывает глаза и видит Лиама, уставившегося на него. – Что? Парень щурится. – Ты улыбаешься. – Мне запрещено улыбаться? Простите, офицер Пейн. Это больше не повторится. – И ты не жалуешься на стол… – Лиам хмурится, затем его глаза широко распахиваются в ужасе. – Господи, у тебя был секс на этом столе! – Я… – Луи готов соврать. – Ты собираешься соврать. Не ври. – Ну… – Томлинсон прочищает горло, улыбка прокрадывается на его лицо. Он пожимает плечами. – Мы просто стерли границы. Лиам стонет и опускается ниже на стуле, закрывая лицо руками. Когда он наконец поднимает глаза на Луи, его лицо выражает боль. – И зачем? Парень наклоняется и утешительно кладет руку Пейну на плечо. – О, дорогая. Чтобы помучить тебя. Лиам выглядит так, будто готов умереть здесь и сейчас. Вместо этого он заключает Луи в крепкие объятия и шепчет: – Поздравляю с сексом, невыносимый. Они начинают эфир, сахар шипит в их венах, и Луи ловит себя на том, что смотрит на свой телефон во время каждой рекламной паузы. Он не знает, что именно ждет – сообщение, глупое селфи... хоть что-нибудь. Он пытается не выпадать из реальности, пытается включиться в обсуждение вопросов из Твиттера и начать анализировать обстановку на поле. Пусть его напускное веселье оживит эфир. Отклики в Твиттере удивительны. Лиам постоянно упоминает о Гарри как о «твоем мальчике Стайлсе», и Луи просто пытается не выглядеть слишком счастливым. Он решает, что может либо тихо краснеть, либо перевести все в шутку (Давайте улучим момент, чтобы посмеяться, потому что все мы знаем, что он выберет. Ха-ха-ха. Боже.), поэтому на весь оставшийся эфир он «мой герой Гарри Стайлс» или «лучший человек Гарри Стайлс», а однажды даже «само совершенство Гарри Стайлс». Зрителям это нравится, и #ЛарриСтайлинсонНаPGA в топе Твиттера. Томлинсону интересно, не был ли он слишком очевидным? Неожиданно наступает 11:00. Гарри определенно должен был уже проснуться и ехать на поле, чтобы размяться. Луи проверяет телефон, но сообщений нет. Он пытается не расстраиваться – это прежде всего довольно важный день для Стайлса, и все его мысли накрепко привязаны к игре. Но сомнения все равно клубятся в голове. Записка была слишком дерзкой? Он должен был разбудить Гарри, прежде чем уйти? Может быть, поцелуем в лоб и тихим шепотом на ухо «доброе утро»? Но прошло только несколько часов... Он слишком много об этом думает? Может быть, Гарри еще не нашел вторую записку. – Дурацкий неугомонный мозг, – бормочет Луи. Каким-то образом он проводит ланч, ни разу не взглянув на телефон, что вполне оправдано, потому что на телефоне все еще ничего нового к тому времени, как они с Лиамом снова выходят в эфир в 13:00. Они проводят следующий час, обсуждая игроков последних пар, у которых все еще есть шансы на победу. Но все знают: они всего лишь заполняют паузу. Мир ждет Гарри и Фила. Неопытный новичок против матерого профессионала. Луи сглатывает, когда впервые видит Гарри на экране – он снова одет в пастельную футболку, но беспокойное выражение лица не соответствует яркому цвету рубашки. Сердце Луи падает куда-то на уровень живота. Он чувствует себя ненужным, загнанным в ловушку. Томлинсон внимательно наблюдает, как Найл подходит к Гарри и обнимает его, потирает руки, произносит ободряющую речь, которую Луи не может услышать. Стайлс кивает, но выражение на его лице не меняется. Это не соревнование. С момента первого удара Гарри Фил показывает себя лучше. Он точно направляет мяч уверенными ударами и купается во внимании зрителей. В свой первый подход он попадает точно в цель, и с того момента сомнений о исходе матча нет. Гарри держится хорошо, но Луи не может сказать, что он борется. Тем временем Фил превосходен, демонстрируя всем, почему он один из лучших в истории, и его фанаты в праздничном настроении. Гарри отстает на два удара... Потом на три. Его настрой становится все хуже и хуже с каждой лункой. Это один из самых мучительный раундов гольфа, что Луи приходилось когда-либо наблюдать. Учитывая даже то, насколько скучным казался ему этот спорт до того, как появился Гарри. – Выбери кого-нибудь себе равного, Фил, – ворчит Луи, когда тот выходит на поле с целью сделать берди, пока Гарри пребывает в разочаровании. К счастью, зрители Sky Sports в курсе «шутки» на этот счет, и Лиам продолжает комментарием о безупречном имидже Миккельсона. Не говоря уже о силе его коротких игр. – Думаю, ты предвзят, парень, – отпускает колкое замечание Луи, и Лиам может ответить ему только одним из своих красноречивых взглядов, который на это раз говорит «Ну, я по крайней мере не сосал его член, ты, невыносимый лицемер (которого я необъяснимо люблю)». Луи чувствует укол боли в сердце, когда они доходят до 18. Гарри машет толпе, наслаждаясь последними моментами пребывания в центре внимания в роли участника PGA. Он делает берди, как и каждый день до этого. Когда парень подкидывает свой счастливый мяч в воздух и целует его, в его глазах мерцают слезы. Толпа на трибунах сопровождается его овациями. Когда все сказано и сделано, он четвертый. Это наивысшее место для новичка в крупном чемпионате со времен Джека Никлауса, финишировавшего четвертым в США. Новичок попал в десятку лучших среди профессионалов впервые за сорок лет. Интернет и всевозможные СМИ все еще гудят, но ни у кого не находится ни одного плохо слова о выступлении Гарри. Он возвращается домой знаменитый и любимый, с грузом Всемирного уважения на плечах и 400 000 долларов в кармане – не очень-то плохо для студента. Луи просто хочет его увидеть. Он снимает микрофон и бегом спускается по шаткой лестнице обзорной будки. Гарри прямо здесь, идет в здание клуба с Найлом, меньше, чем в двенадцати ярдах, но между ними толпа фанатов и десятки репортеров, а Луи, может быть, и в хорошей форме, но ему не пробраться. Черт подери! Он замечает проблеск розового, сильную руку, встряхивающую шоколадные кудряшки; несколько слов для ESPN, и Гарри в здании. Луи кусает губы. Живот скручивает, и он почти сломлен. У Томлинсона есть пропуск для прессы, и он мог бы войти в раздевалку, но захочет ли Гарри его видеть? Парень стоит недвижно несколько секунд, позволяя людям сновать вокруг. Он не знает, что делать. Луи идёт к Гарри. – К черту, к черту... – он пробивает себе путь к зданию, толкая людей локтями налево и направо. – Простите, – с опозданием кидает Томлинсон через плечо, прежде чем проскальзывает в спокойный холл с белыми стенами и дубовой мебелью. Луи идёт вдоль длинной связки кабелей, тянущихся до раздевалок, где стоят репортеры с огромными микрофонами и разговаривают с каждым игроком о результатах. Стоит взмахнуть пропуском, как он уже внутри. На секунду он ослеплен видом неодетых в разной степени профессиональных гольфистов, – ему совершенно не нужно было видеть Джейсона Дафнера без футболки, большое спасибо – и затем он замечает его, одиноко сидящего на скамейке в дальнем углу: локти на коленях, пальцы зарыты в волосах. Луи почти бежит к нему. Томлинсон мягко опускает ладони на голые плечи парня, и когда тот поднимает голову, его зеленые глаза испуганы. – Привет, – произносит Луи. У него едва ли есть время рассмотреть лицо Гарри, прежде чем его заключают в крепкие объятия. Парень замирает на секунду, потом расслабляется, вдыхая запах травы и пота, уткнувшись в шею Стайлса. Прошло меньше дня, но он уже соскучился по тому нереальному ощущению его рук, обвивающих шею. Сердце Луи почти взрывается облегчением. – Ты был так хорош, – шепчет он. – Я горжусь тобой. Гарри фыркает, и из его груди вырывается всхлип. – Спасибо. Я в порядке, я действительно... Я действительно в порядке. Он отстраняется от Луи и осторожно стирает слезы с глаз тыльной стороной руки. – Я просто... – Стайлс снова шмыгает носом, мотая головой и позволяя жалкому подобию улыбки играть на лице. – Я думал, что смогу выиграть. – Все в порядке, – отвечает Луи, потирая его колено. – Ты всегда можешь вернуться к жонглированию нагишом. На этот раз Гарри смеется по-настоящему. Это хриплая, громкая вспышка счастья происходит благодаря ему, Луи. И Томлинсон без ума от этого. – Спасибо. Они молчат минуту или две, пока Гарри восстанавливает самообладание. Луи сидит рядом, поддерживая, и вырисовывает пальцами маленькие кружочки на его спине, думая, как спросить парня о турнире без того, чтобы показаться грубым или обидеть его. – Я старался выкинуть тебя из головы, – наконец произносит Гарри. Он смотрит в потолок, потом встречается взглядом со взглядом Луи; по его лицу скользит печальная улыбка. – Потому и не написал. Хотел сконцентрироваться на игре. Полностью погрузиться. Я думал, что если начну говорить с тобой, то буду абсолютно увлечен мыслями о твоей заднице и каждой частичке тебя весь чертов день... – Все в порядке, – отвечает Луи; слова Гарри вызвали странный трепет в груди. Он нервничает, поэтому слова вылетают в какой-то странной спешке, клубясь в воздухе, словно комары. – Ты не должен оправдываться. Я чувствую себя немного виноватым за прошлую ночь. Возможно, я сбил цикл твоего сна, или ушел слишком рано, или, может быть, мои записки были слишком глупыми; возможно, просыпаться под Marimba – главный секрет, странный ключ к успеху, и я просто волновался, что как-то выбил тебя из колеи... – Нет, – Гарри качает головой сильно, кладет аккуратные ладони Луи на свои колени и накрывает их собственными. – Нет, не выбил. Прошлая ночь была... – парень вдыхает, усмиряя эмоции внутри. – Не смей так думать. – Так что случилось? – Томлинсон жалеет о вопросе, как только он звучит, но, как и все, что он сказал до этого, фраза просто слетела с губ. Хотя, Гарри не выглядит раздраженным. – Не знаю. Я переволновался. Все это давление. Я чувствовал, что играю по принуждению – потому, что нужно играть, но только до 18 лунки: тогда я уже знал, что не имею ни малейшего шанса на победу. – Ты все равно был великолепен. Всю эту неделю. Я никогда не видел новичка, подающего такие надежды. – За все годы, что ты работаешь комментатором? – дразнит Стайлс. Луи усмехается и сжимает один из его сосков в отместку. Это перерастает в маленькую игривую потасовку на скамейке, пока Гарри не зажимает оба запястья Томлинсона одной ладонью (И, ох, это ли вызывает волну мурашек, что спускается его по спине?) и спрашивает: – Подожди, ты сказал записки? Множественное число? Луи кивает. – Я нашел только одну. Луи жестом указывает на сумку Гарри (тот все еще держит его за руку), прислонившись к одному из шкафчиков. – Верхний карман на молнии. Прямо под этой нелепой кепкой с бананом. Гарри пожимает плечами. – Они бы не позволили мне носить кепку с пенисом. Луи улыбается, в то время как Стайлс расстегивает замок и вытаскивает сложенную записку. Он смотрит в сторону, кусая губу, пока Гарри читает ее. Он совершенно точно помнит, что написал: Неважно, что произойдет, ты мой победитель. Долгую тихую секунду он молчит, сжимая клочок бумаги в ладони. Томлинсон не может заставить себя посмотреть парню в лицо. Потому его застают врасплох, когда Гарри резко тянет Луи за край рубашки. – Уф! – выдыхает Томлинсон ему в губы. Гарри целует увлеченно, теплые руки порхают по торсу, и у Луи кружится голова, он одурманен мягкими губами, и, черт, это определенно лучшее ощущение в его жизни. Та часть мозга, что еще может бороться с этим наваждением, улавливает робкий шепот со всех сторон. Он готов спорить, люди пялятся на них в полнейшем непонимании, но он не может заставить себя переживать об этом настолько, чтобы оторваться от сладких губ. Когда они отстраняются друг от друга, тяжело дыша, Гарри спрашивает: – Все же не кончилось, да? Луи сияет. – Я слышал, Манчестер прекрасен осенью.