xXx
Утром после их первой ночи в квартире в Ноттинг-Хилл Луи просыпается от: – Луи Томлинсон, сегодня ночью ты трахнул настоящую телезвезду, – и Гарри ухмыляется. Его голос хриплый и тягучий как мед. Парень переворачивается, нежась в мягких лоскутах солнечных лучей, потягивается и зевает, и Луи не в первый раз замечает, что в нем, пожалуй, есть что-то отчасти кошачье. – Что ты будешь делать дальше? Стайлс снялся в одном из эпизодов «Их собственной лиги» кучу времени назад, сразу после PGA. И он наконец вышел в эфир прошлым вечером. Они смотрели шоу вместе, уплетая лапшу быстрого приготовления, а после Луи буквально затащил парня наверх и определенной своей частью выразил свое мнение о просмотренном (дважды). – Трахнул кинозвезду, я думаю, – отвечает Томлинсон, пожимая плечами. Они оба смеются, укутываясь в свежие простыни. – Шучу. Для меня видеть тебя голым все еще немного сюрреалистично. И да, Луи только что случайно процитировал в Ноттинг-Хилл фильм «Ноттинг-Хилл», который (он будет настаивать снова и снова) определенно не был причиной, по которой они переехали именно в эту часть Лондона, и будет почти честен. Исключая тот нюанс, что это действительно было так. Томлинсон издает тихий стон, когда глаза Гарри загораются ликованием. – Почему мужчин влечёт нагота? – спрашивает он, и, конечно, позиционирует себя как Джулию Робертс. – Особенно грудь. Ну что в ней такого интересного? Луи закатывает глаза, но продолжает игру, потому что именно такие мелочи заставляют его по потери сознания любить Гарри. – Ну… – Нет, серьёзно. Это просто грудь. Она есть у большей половины жителей Земли. У толстяка Митлоуфа тоже. Луи фыркает и вскакивает на ноги, хватая простынь Гарри. – Дай мне еще раз убедиться, что их действительно четыре. Стайлс усмехается, когда Луи наконец отбирает у него совершенно ненужную и невероятно мешающую сейчас ткань и падает сверху. Когда Гарри зарывается пальцами в волосы Луи, когда стонет его имя, в сознании последнего всплывает эпизод «Их собственной лиги». Тот, когда Джеймс Корден торопливо задавал вопросы, а участник должен был ответить так быстро, как только возможно, чтобы набрать очки. Луи не имеет ни малейшего понятия, почему его мозг решил вспомнить это сейчас, но Джеймс сказал: «Назовите три вещи, о которых наиболее вероятно соврет человек», и Гарри молниеносно выдал: «Сексуальная ориентация». И Томлинсон не знает, почему думает об этом сейчас, когда должен быть сконцентрирован на том, чтобы сделать Гарри лучший минет в жизни. Возможно, он выяснит это позже.xXx
Первое февраля, и Луи старается упаковать подарок на День Рождения Гарри, но кусочки оберточной бумаги приклеились к пальцам, и лента случайно упала и укатилась куда-то в угол, размотавшись по полу («тогда нахрен ее» – решает Луи). Подарок приобретает странную форму, и Томлинсон по собственной безалаберности рвет бумагу, обезглавливая целую стаю бабочек, что выглядят странно схоже с новым тату Гарри. День Рождения должен быть замечательным. Лучшим, потому что Луи старательно организовывал вечеринку и потратил недели, выбирая подарок. Но он ужасен во всем этом, и сам уже не знает, почему был так уверен, что справится. И тем более нет такого варианта, чтобы Гарри одобрил убийство бабочек. Томлинсон с отвращением откидывает наполовину завернутую коробку и плюхается на ковер, поджимая ноги к груди как ребенок. Его телефон вибрирует. Мама: «Просто хочу удостовериться, что все в порядке. Счастливого Дня Рождения Гарри. И поцелуй этого парня от меня xx – мама» Она всегда подписывает смс. Будто Луи в противном случае не будет знать, от кого они. Он кидает телефон к бабочковой катастрофе и вяло свешивает запястья с колен. – Это сырная шляпа? Луи застывает в панике. Он даже не слышал, как открылась входная дверь. – Нет! Уйди! Томлинсон пытается спрятать подарок за спиной, но в тот же момент он уже в объятиях Гарри, мокрый от снега на его шерстяном пальто. Луи всегда говорил, что парень выглядит в нем как пастор из 1800-ых («Не нужна помощь, чтобы справиться с банкоматом, Гарольд? Это современные технологии! А вот это называется мобильным телефоном. Не волнуйся, это не проделки Дьявола»). И, конечно, Гарри не может устоять перед соблазном пощекотать Луи (ох уж эти его ужасно длинные руки, это нечестно!) и откидывает подарок в сторону. – Подлинная сырная шляпа Green Bay Packers [1], - Гарри усмехается как довольный кот и надевает ее на кудри, сорвав оберточную бумагу. – Это моя любимая. – С Днем Рождения. Теперь ты с легкостью можешь соблазнить Аарона Роджерса. И если бы Луи был психологом, то смог бы понять, почему приготовил Гарри подарок, за кульминацию которого совсем не уверен (или почему в шутку заказал стриптизера). – Я бы предпочел соблазнить тебя, – Гарри стягивает пальто. Его щеки красные от холодного лондонского ветра, а каждый легкий поцелуй – морозный укус. Стайлс притягивает Луи за бедра и медленно спускает ладони ниже. Томлинсон тихо охает, когда их члены, пусть и разделенные несколькими слоями ткани, соприкасаются. Он никогда с этим не свыкнется. Луи обхватывает ладонями лицо Гарри и целует его. Долго, нежно и до безумия тягуче-медленно. Постепенно поцелуй становится более страстным, они сталкиваются зубами, издавая неприлично чмокающие звуки, и от всего этого буквально кружится голова. Луи разрывает поцелуй, отстраняя Гарри, и они оба наконец могут нормально вдохнуть. – Этот – от моей мамы. Гарри щипает его за задницу, потому что «ну почему он такой засранец», и «Кстати, как Джей? Дейзи поправилась?», прикусывает мочку уха, и Луи хрипло смеется. Совсем скоро подарок лежит забытый на кофейном столике, и Гарри помогает Луи справиться с эрекцией, а Томлинсон захлебывается стонами. Парень позволяет им вырываться из груди, потому что Гарри, его тело и это пьянящее единение, которое не будет длиться вечно, ведь Стайлс, возможно, уйдет от него скоро (почему эта мысль вообще всплыла в его сознании?), лишая Луи своего тепла, губ и... Боже, эти губы… – Что-то не так, малыш? Луи не хочет отвечать. Он хочет забыться, грубо двигаясь и рвано дыша. Он хочет игнорировать назревшие проблемы, пока… Ладно, у него нет четкого плана. – Поговорим позже. А сейчас трахни меня.xXx
10 апреля, и Гарри лажает. Луи может выдумать ему оправдания или сказать зрителям Sky Sports правду, которая состоит в том, что Гарри на последних 36 лунках показывал откровенно плохую игру. Софиты слишком яркие. Объективы всех камер направлены на Томлинсона. Он обязан сказать что-нибудь. – Правда в том, что... – Луи пытается заставить свой голос хотя бы не дрожать. Лиам пристально, но сочувственно смотрит на него с противоположного конца стола. Первый чувствует себя полным кретином, потому что никогда не мог даже представить себя в теперешней роли. Он старается не думать о Джемме и Энн, что сейчас смотрят его эфир в Чешире. – Правда в том, что Гарри Стайлс все тот же талантливый парень, в которого мы все влюбились прошлым августом. У него все еще есть потрясающие... задатки... Но... – Слишком сложно заставить себя произнести эти слова, хотя Луи и понимает, что это его работа. Он должен сказать. Это его обязанность. – Его свинг [2] неуверен и потому изменчив. Он излишне упорно пытается контролировать ситуацию, и от этого страдает сила удара... Он полагается на отточенные движения, когда должен – на чувства. Обдумывает каждый патт [3]. По правде говоря, Лиам, он не играет с прежним азартом. Это правда, но Луи не знает, почему чувствует себя так паршиво. Он не идет в раздевалку, потому что не хочет видеть разочарование на лице Гарри и уж тем более не хочет слышать его самобичевание. Гольф – индивидуальный спорт, что только дает Стайлсу лишний шанс все провалить. Луи совсем не уверен, что сможет перенести все это сейчас, да и Гарри, скорее всего, не хочет его видеть после всего того, что было сказано. Луи Томлинсон: Прости, малыш. Они заставляют меня остаться, чтобы снять несколько рекламных роликов xxxxxxx Чад Майкл Мюрей: Я в порядке. Встретимся в отеле.xXx
18 июля, ночь перед последним раундом Open Championship, и Гарри на три строчки ниже лидера. – Ненавижу все это, – Стайлс с отвращением швыряет газету и запускает пальцы в волосы, нервно мечась с одного угла комнаты в другой. Луи почти чувствует, как паника просачивается сквозь его поры. – Все же хорошо, – возражает Луи нарочито бодро, указывая на кинутую газету. Заголовок, черными, размером в 30 буквами, гласит: «СТАЙЛС ГОТОВИТСЯ К ВОЗВРАЩЕНИЮ В КАРНУСТИ». – Ты хорошо справляешься, милый. Смотри, они привели мою цитату, что ты мой претендент на победу. А потом я отпустил едкое замечание о твоем счастливом розовом мяче. Ха. Гарри плюхается на кровать, протягивая низким, бесцветным голосом: – «Стайлс показывает лишь отблески тех оглушающих результатов его мистической победы на чемпионате PGA прошлым летом, но ему еще нужно пройти 72 лунки довольно высокой сложности в его первом профессиональном туре. Сможет ли он перебороть себя в воскресенье или потерпит еще одно досадное поражение?» – Хорошо, но это ведь был не я, – произносит Луи и проводит пальцами по заголовку, пачкая пальцы чернилами. – Я почти уверен, что это был Питер Эллис. – Конечно, всего лишь герой моего детства. – У тебя ужасный вкус в кумирах, Стайлс, – Луи фыркает. – Питер Эллис – идиот и пессимист. – Он голос британского гольфа. – Да как ты смеешь? Мертв для меня! Он теперь мертв для меня! – Томлинсон нарочито драматичен, потому что в обычной ситуации Гарри в такие моменты смеется над ним. Но не в этот раз. Луи беспокоится о Гарри. Его игра улучшается с каждым раундом, но его расположение духа – падает. Он более быстр, точен, готов выжать из себя все соки, чтобы побороть противников. «Вообще-то, это немного дико» – сказал Томлинсон ранее сегодня днем, когда Гарри искренне (без шуток) зарычал в триумфе после того, как уложился в пар. Огонек в парне вспыхнул снова, но на этот раз он был темным. Есть какая-то жестокость в его ударе. Что-то свирепое. Он кажется заточённым животным, доведенным до полнейшего отчаяния. И Луи это не нравится. – Это несправедливо. Если бы я не выступил так хорошо на PGA, они бы сейчас называли меня «блестящим молодым талантом» вместо того, чтобы ожидать от меня чертового фурора. Они будто ждут, чтобы я с треском провалился. – Никто не хочет, чтобы ты провалился, малыш, – Томлинсон отбрасывает газету на пол их номера и обнимает Гарри. Боже, он весь адски напряжен. – Они говорят, я «задохнусь». Луи прижимает ладони к спине Гарри, чувствуя его дыхание, убеждаясь, что парень не доведет себя до того, что получит гипервентиляцию, и шепчет на ухо: – Они ожидают от тебя много, верно. Но это потому, что ты показал, на что способен на самом деле. Луи чувствует, парень расслабляется от прикосновения, но понимает: что-то давит на него, и ослабляет хватку. Он не понимает. Понятия не имеет, что именно так угнетает Гарри, и это почти пугает. Томлинсон с плохо скрываемой грустью смотрит на его лицо, на темные круги под глазами и не может подобрать слов, чтобы спросить. Вместо этого, он продолжает массировать плечи Стайлса бесцельно бурча себе под нос о том, как он горд, о том, что Найл будет завтра рядом всю игру, и о том, что КейДжей Чои и Бубба Уотсон невероятные болваны и что Гарри завтра без особенных проблем обойдет их, о том, что Зейн и Перри приехали вчера, о том, что Эн, Робин и Джемма с ним на протяжении всего этого долгого пути, и о том, как он горд, как горд... – Я почти на 85% уверен, что у меня был оргазм, когда я говорил о твоем патте, – лопочет он. – Просто не мог остановиться, как великолепен он был, – Гарри хихикает, и Луи почти светится. – Ладно, может быть, это был не совсем оргазм, но совершенно определенно что-то очень сходное... Как жаль, что они не спросили меня о твоей заднице, – добавляет он после многозначительной паузы. – И что бы ты сказал? – Абсолютно тоже самое, – их носы в нескольких сантиметрах друг от друга, а на лицах сияют улыбки. – Британские спортивные телепередачи во всей красе, – дразнится Гарри. – Просто я классик. Гарри вздыхает и перекатываться на спину. Беспокойство никуда не исчезло. Томлинсон подумал, что ему удалось исправить ситуацию хоть ненадолго, но пока тяжелые мысли занимают голову парня, они подавляют его. И важнейшая цель Луи – прекратить это. – Вообще-то, это ужасная ошибка, – говорит он, прибегая к своей привычной стратегии, – что никто не спрашивает меня о твоей заднице. Я как можно скорее должен написать об этом. И немного поговорить. У меня есть 99 проблем, и 12 из них – это Гарри Стайлс в брюках для гольфа, – Луи посмеивается, внимательно наблюдая за лицом Гарри, ища на нем какие-либо признаки улыбки. Вместо этого тот сводит брови. – Действительно, большая ошибка, – соглашается он. Его голос низкий, тон задумчивый. Совершенно не игривый. Луи абсолютно сбит с толку и не знает, что сказать. Гарри делает глубокий вдох и садится. Уставившись на свои ладони, теребит пластиковый браслет, который он не удосужился снять после их с Луи похода в клуб пару недель назад, и говорит осторожно: – Я даю интервью завтра после раунда. – Да. Надеюсь, не Питеру Элиссу, этому озабоченному старому придурку. – Ох. Луи старается сдержать подступающую панику, но на этот раз она побеждает. Почему Гарри решил поднять эту тему именно сейчас? Уже почти полночь. Он на 54 лунке в одном из важнейших турниров – единственный с Британской земли, кстати говоря, что значит, все Соединенной Королевство пристально следит за каждым его шагом – и на него уже и без того достаточно давят. – Малыш, – неуверенно кладет руку на ладони Гарри, нервно прокручивающие кольцо на пальце. – Как думаешь, может, нам лучше немного отдохнуть? Поговорим об этом позже? Гарри отталкивает его руку и встает. Делает несколько шагов и разворачивается. Темный огонек, яркая вспышка гнева в его зеленых глазах сопровождается густым разочарованием в тоне голоса. – Нет, мы не поговорим об этом позже. Ты всегда откладываешь разговоры на потом. Я хочу решить это сейчас. – Но... – Какой же я глупый, – раздражается Стайлс, выдавая обиженный смешок, и взъерошивает кудри пальцами. – Какой глупый. – Хаз, нет... Гарри подходит к стене, начиная вырисовывать большим пальцем Флер-де-Лис на обоях. Его руки дрожат. – Весь год я говорил себе: если ты будешь достаточно хорош... если заработаешь достаточно денег, он будет чувствовать себя безопаснее, будет думать, что ты стоишь того, чтобы рассказать миру. Я так чертовски люблю тебя, Луи. Последнее предложение сопровождается слабым всхлипом. Луи не может ответить. Он парализован. Кажется, что из легких выбили весь воздух, и единственное, что парень может – это уставиться на Гарри с открытым ртом. – Я буквально выворачивался наизнанку, пытаясь улучшить свой свинг. Как чертов идиот, потому что все, о чем я мог думать – это ты. Потому что я хочу так многого с тобой, Луи, – голос Гарри ломается, он разворачивается спиной к стене и медленно сползает на пол, сутуля плечи. Снова теребит края браслета, разрывая его на мелкие кусочки. – Я хочу так многого с тобой, но все это неосуществимо, пока мы не раскроемся. И, потом, на этой неделе... – он рвано вдыхает. – Я думал, что, возможно, если я выиграю... Может быть, если я выиграю British Open, может тогда. Боже, это же просто нонсенс. Какая-то диснеевская сказочная хрень. – Гарри, – кажется, голос Луи исходит от кого-то другого. Будто, это просто сцена из фильма, что он смотрит («Сцена, в которой они расстаются», – надрывается его подсознание, но он не слушает. И не будет слушать). Во рту пересохло. Парень оцепенел и не может даже понять, дышит ли, но отрывает себя от матраса и неуверенными шагами подходит к Стайлсу. – Я прошу тебя, – голос Гарри дрожит, – пожалуйста, дай интервью вместе со мной. И, пожалуйста, расскажем о нас. Его глаза полны слез, и Луи догадывается, что Гарри еще лелеет последний кусочек надежды. – Я... Прости, – волна смятение прокатывается по лицу парня, будто Луи заговорил на иностранном языке или вдруг решил рассказать рецепт стейка или пирога с печенью. Гарри многое понимает, но никогда не поймет этого. Луи громко сглатывает. – Я не могу сказать тебе, что готов, когда это совсем не так. И твоя победа, как и твое поражение, ничего не изменит. Гарри кивает. Облизывает губы и кивает снова сухо, кидает взгляд в угол комнаты. На потолок, всюду, но не на Луи. – Хорошо, – шепчет он. – Хорошо. – Прости. Гарри поднимается на ноги, рассеяно забирает зубную щетку из стаканчика в ванной и запихивает её в передний карман джинс. – Я пойду... к Найлу, – бормочет он. Секундой позже дверь тихо закрывается, и Луи один.