۞
Мне столько всего хотелось узнать, столько хотелось спросить, но времени было так нещадно мало. Когда Лин заходит к нам, я беру Якина за руку, переплетая наши пальцы, и тяну за собой, но парень замирает на месте. — Ева… — и этот тон не предвещает ничего хорошего. — Что не так? — вымученно спрашиваю я. — Нам пора уходить. Скоро прозвенит второй колокол, — настойчиво говорит Лин. За дверьми слышатся переговаривающиеся голоса. — Прости. Но мы не можем уйти. — Ева, мне нельзя оставаться в секторе. Если кто-нибудь узнает меня… У нас… у меня будут проблемы. — Апполин берет меня за руку и тащит за собой. Если так подумать, то, наверное, со стороны это чудесная картина: за одну руку меня держит самый дорогой мне человек во Вселенной, отказываясь идти за мной, а за другую — инопланетянка, убившая не одного марсианина из-за меня и предлагающая совершенно иной вариант. Где-то в Галактике произошёл сбой системы. Придется поискать в справочнике номер программиста — авось поможет. — Ева… — шепчет Якин, и, видит Бог, как бы я хотела, чтобы этот голос не имел такого влияния надо мной. Я опускаю руку и отступаю назад, к Якину. Лин молчит: она не уходит, но и в её взгляде точно не читается решимость остаться. Падшая достает охотничий нож из ножен, прикреплённых на бедре, и вручает мне. — Я вернусь утром. У вас будет двенадцать часов для того, чтобы решить свои дела. В ином случает — прости, милая, мне придется уйти. — Она накидывает капюшон на голову и, окинув меня прощальным кратким взглядом, уходит. — Ты только не злись… — говорит парень. — Поверь мне, прошу, это очень важно. — Зачем? Зачем мы здесь? — Ты должна кое с кем встретиться, — неуверенно произносит он. — С кем? Якин набирает воздух в легкие и на одном выдохе говорит: — Если я скажу — ты не поверишь, поэтому умоляю, подожди до утра. Это ведь Якин. Мой Якин. Отчего я решаю сделать так, как он говорит. Я верю ему. Верю, потому что больше некому. Кивнув головой и тем самым соглашаясь с парнем, я делаю такой громкий выдох, будто задерживала дыхание все прошедшие двадцать четыре часа, а может быть, и весь год. Якин отворачивается от меня. Он смотрит в окно на двадцатый сектор, спрятавшийся под искусственным куполом — темный силуэт на фоне необыкновенно знакомого неба. Я знаю, что за пределами этого купола, находится совершенно другая жизнь — столица Марса — Варна. Там существа, которые каждый день коптятся в душном смоге. Дома, со своими жильцами, занятыми какими-то личными делами и которых волнуют какие-то собственные проблемы. Не все ведь марсианине воины. Там, вдоль торговой полосы, которая скорей всего в разы больше той, где мы недавно остановились, беспризорники копошатся в мусоре от сливных стоков, уповая найти что-нибудь на продажу. Но здесь, в двадцатом секторе, все иначе: нет ни душного смога, ни копоти, ни даже марсиан. Вместо вездесущего красного песка — зеленая трава, вместо грубой речи — шелест деревьев. Поистине мираж в пустыне. — Неплохо, правда? — подмечает юноша. — Но? — Но иногда мне кажется, что это место — узница. Безопасная и комфортная, но все же узница. — Якин… — запинаюсь я, не зная, как продолжить. Слова будто кость встали в горле. — Я хочу кое-что спросить… — Спроси. — Где… где твоя сестра? Он улыбается, но его кулаки до того сильно сжаты, что вены, выступающие на белой коже, вот-вот вырвутся наружу. — Я не знаю. — Он запускает пятерню в кудрявые волосы и сжимает их, тем самым явно причиняя себе боль, а потом вдруг спрашивает: — Хочешь есть? — Якин, — чуть громче положенного прошу я. — Я поговорю с тобой, обещаю. Я расскажу, но позже, ладно?۞
Какое-то время спустя, перед этим долго любуясь закатом, я решаю прилечь на кровать. В его комнате нет ничего особенного. Даже тюремные камеры более индивидуальны, нежели эта. Еще через какое-то время, я слышу звуки шагов в пустом коридоре. Якин останавливается у дверей: в одной руке у него пакет с едой, в другой ключ. Он собирается открыть её, как чей-то голос окликает его по имени: — Шоу, есть разговор. К нему подходит девушка, в которой я признаю девицу, недавно мешавшей нам с Апполин попасть сюда. — Софи, — улыбается юноша. Возможно, уже половина сектора знает, что Якин Шоу припрятал у себя в комнате рыжую девицу. Но раз никто ничего не предпринял — может, я все же в зеленой зоне? — Объяснишь? — спрашивает Софи. — Она мой друг, Соф. Мой лучший друг. Девушка пытается заглянуть за спину Якина, но он перегораживает ей обзор. — Задам вопрос по-другому, — коварно улыбаясь, произносит Софи: — Кто она для тебя? Якин едва глянул на меня. Всего-то пару секунд, но за это мгновение в его взгляде отражается всё, что никогда так и не было высказано мне. Зеленые глаза наполняются грустью, и я, едва различая слова, слышу: — Всё. Она для меня всё. — Значит, та самая Ева? — уверенней говорит девушка. В ответе она точно не нуждается, поэтому усмехнувшись, добавляет: — Я сохраню твой рыжий секрет, но, Як, ты ведь знаешь, сектор словно хмельная девица — секреты тут долго не хранятся. Якин, прыснув со смеху, наконец, открывает дверь: — Ужин подан! Он подходит к столику и достаёт из пакета пластиковые контейнеры. — Ты слышала, да? — Да, — тихо отвечаю я. Солнце спряталось, и никто из нас не осмеливается включить свет в комнате. Ведь сказанное в темноте, там и остается. — Хорошо, — так же тихо произносит он. — Расскажи мне. Пожалуйста. Якин избегает встречи с моим взглядом. Уставившись в коробки с едой, он едва слышно, так что большинство слов мне приходится разбирать по губам, начинает говорить: — Тогда, в прошлом году, я побежал искать Лену. Я был везде, где она могла бы быть, но она будто под землю провалилась. А вокруг все пылало огнем, я не мог различить ни людей, ни Падших, ни марсиан. Никого. Какое нападение, черт возьми? Все, что я видел — огонь. А потом, когда я уже практически нагнал последнюю цель, я увидел. Он стоял перед домом Рэм, мертвой хваткой вцепившись в какого-то старика, его пасть дико скалилась, и, когда он впился, всадив зубы в шею того бедняги, я подумал: какого хрена, неужели они питаются человечиной? Но нет. Пару секунд погодя эта тварь обрела облик старика. И он встал, преспокойно себе отряхнувшись. Как ни в чем не бывало пошел дальше. Вот так просто. Якин замолкает. — Это был ишим? Он кивает и, переведя дыхание, продолжает: — Оказавшись в доме Рэм, честное слово, наша воительница чуть ли не одарила меня свинцом в лоб… Я, в общем, не прогадал. Лена была там. И так мы провели несколько бесконечных часов, в ожидании… Да собственно ничего мы не ожидали. А потом в какой-то момент, звуки выстрелов прекратились. Наступила тишина. Якин наконец-то смотрит на меня. Его руки, холодные словно лед, оказываются на моих щеках. Погладив большими пальцами мою кожу, он отходит от меня. Садится на кровать и, наклоняя голову к коленям, продолжает приглушенно вести рассказ: — Когда несколько вооружённых марсиан оказалось у порога Рэм, Ева, клянусь, я не знал, как вести себя. С другой стороны: черт побери этот мир, всего несколько часов до этого я отправил своего лучшего друга на космическом корабле с разношёрстными инопланетянами в неизвестность, имел ли я право выбирать: доверять им или нет? У тебя вообще не было такого выбора. Но судьба решила все за меня. Один из них спросил: есть ли здоровые мужчины? В доме из таковых, кроме меня, имелись братья Рэм. То, что читалось в её глазах… Я без слов встал и, подойдя к сестре, поцеловал её на прощание, жестом указав братьям молчать и спрятаться в подвале. «Есть» — сказал я и направился к выходу. Лена схватила меня за рукав, умоляя не идти, но что я должен был сделать, а? Они бы проверили дом и забрали бы еще двух мальчишек, которые валятся с ног от запаха портсигара годовалой выдержки. Рэм пообещала мне, что будет беречь её. Она обещала. Через пару дней я оказался здесь. Наступило долгое молчание. Я подхожу к кровати и опускаюсь к его ногам. Голову я кладу ему на колени. Он долго гладит меня по волосам, и от каждого его прикосновения, слезы одна за другой стекают по моему лицу. Уже поздно, и мои глаза закрываются от усталости. — Иди сюда, — слышу я. Оказавшись в его объятиях, я прислоняюсь лицом к его груди. Наши ноги переплетаются, и мы будто становимся единым целым. Я обвиваю его руками и пальцами рисую через ткань рубашки на его спине случайные числа. — Восемь, один, шесть… — произносит он вслух плоды моего воображения. — Я невыносимо скучала. Чувствую, как он спокойно выдыхает, и буквально всем телом ощущаю его улыбку. — Ева? — Да? — Ты засопливила мне всю рубашку. Ногтями со всей силой впиваюсь в его кожу. — Это по ходу была десятка. — И он еще крепче прижимает меня к себе.۞
Я просыпаюсь посреди ночи. Якин тихо сопит, крепко сжимая меня в объятиях. От жара его тела и общей духоты в комнате моя кожа покрылась обильной испариной. Высвободившись из хватки и пошатываясь, добираюсь до ванной комнаты. Холодный кафель так приятно холодит кожу ступней, что я с благодарным вздохом опускаюсь к нему. Мое тело изнывает, жаждет, чтобы я запустила иглу под кожу и позволила инъекции вторгнуться в мои вены. Тошнота подступает к горлу, горьким привкусом и жжением. Доползаю до туалета и высвобождаю из себя все, что так не желает задерживаться внутри. Овальная на массивных проржавелых ножках ванна стоит в углу уборной. Тяжело встав с пола, я вытираю рот рукавом и включаю кран — она наполняется кипятком. Снимаю одежду и, едва чувствуя ватное тело, смотрю на себя в зеркало: на синяки, шрамы, царапины и уродливые темно-фиолетовые вены. Я изучаю каждый миллиметр, будто вижу свое тело впервые. Закрываю глаза и на секундочку представляю себя кем-то другим. Пытаюсь посмотреть на себя чужими глазами. Но правда в том, что я силюсь увидеть себя глазами не чужака, а глазами Якина. Что он видит во мне сейчас? Ищет ли прежнею Еву? Нравится ли ему эта Ева? Ладошкой вытираю запотевшее зеркало и отворачиваюсь от своего отражения. Опускаюсь в горячую воду, почти не ощущая жжения от кипятка. Какое-то время я сижу неподвижно, пытаясь расслабиться, но тело, не слушаясь, дрожит как осиновый лист. Немного погодя откидываюсь назад, позволяя себе закрыть глаза, и тогда голова совсем идет кругом. Из-за повисшего надо мной пара тяжело дышать, и что бы хоть как-то ощутить себя живой, я касаюсь ладонью холодного кафеля на стене. Глубоко вдыхаю и ныряю под воду. Длинные волосы, словно огонь в воде, заполняют собою половину ванны. Снова сажусь и беру брусок плохо пахнущего мыла, тру тело до красных пятен и, не жалея волосы, натираю их мылом, с ужасом представляя, как потом буду расчесываться. Останавливаюсь только тогда, когда вода из прозрачной превращается в серую. Я сижу еще так несколько минут в мутной, почти остывшей воде, приводя мысли в порядок. «Всё. Она для меня всё», — слова, всплывающие в памяти, как хлыст неожиданно бьют меня. И в какой-то момент, наблюдая за чуть мерцающей лампочкой, дрожа в едва теплой воде, я допускаю одну мысль. Одна, всего лишь безобидная мысль, которая никоем образом не покинет пределы моей головы, но словно паразит, цепляющаяся за каждую извилину, желает, чтобы её воплотили в жизнь. Эта мысль не нова, я солгу, если скажу, что не думала о чем-нибудь подобном. Но больше мне не хочется, чтобы меня касался друг, мне не хочется чувствовать его кожу, не хочется, чтобы дыхание Якина щекотало шею. По правде, это никогда нельзя было назвать дружбой. И эта мысль, сигналит красными огнями: я больше не хочу дружеских прикосновений. Не хочу лгать друг другу. — Ты там не утонула? — полусонным голосом спрашивает Якин, прижавшись к двери. — Там на тумбочке лежат несколько футболок, если надо. — Спасибо. — Встав, вытираюсь полотенцем. Надеваю футболку и засаленные штаны. — Почти четыре утра, — оповещает меня юноша, когда я выхожу из ванной комнаты. Посмотрев на меня, Якин добавляет: — Что случилось? — Инъекция. Почти не осталось в крови. Якин собирается что-то сказать, но его перебивает оглушающий звон колокола. — Нам пора, — говорит он, когда звон прекращается. На ходу Якин переодевает рубашку, затем хватает ключи и тащит меня за собой. Мы выходим из здания незамеченными — во время «первого колокола» заступают на смену пекари, уборщики и вторая смена охраны. То же происходит и с первой. — У каждого здесь свои обязанности, — поясняет он. — А что насчет тебя? — Я лекарь, — гордо заявляет Якин, и поистине радостная улыбка играет на его лице. К выходу из сектора мы двигаемся не спеша. Мои волосы все еще влажные, поэтому я немного поеживаюсь от прохлады. Якин накрывает мои плечи своей рукой, и все было бы хорошо, если бы не нервозность, излучаемая им. — Пару месяцев назад я заступил в отряд лекарей для охраны, — говорит он, — много с кем познакомился, но на слуху было одно имя, а потом до меня дошли слухи о нем. Я думал: вот так совпадение! — Я не понимаю тебя… Мы останавливаемся у стены, которая разделяет сектор и Варну, и ждем чего-то, сами не зная чего. Какое-то время ничего не происходит, а потом слышится сдавленный писк открывающейся двери, и из нее выходят с десяток мужчин в форме. Все они вооружены. Кто-то переговаривается, смеясь, кто-то с уставшим видом бредет в нашу сторону, к жилым домам. К некоторым пришли друзья или родственники, чтобы передать еду, как объясняет Якин, кое-кто из них работает по несколько смен за раз. Я стою несколько минут в полнейшем смятении, совершенно не понимая, что мы здесь делаем, но потом мой взгляд цепляется за мужчину, который подходит к женщине и целует её в щеку. К нему на руки просится мальчишка, и он с улыбкой раскрывает свои объятия. С женщиной мужчина переговаривается, а с сослуживцами общается на жестовом языке. Больше одиннадцати лет. Слезы начинают застилать глаза, и мир вокруг накрывает пелена. Это высокий мужчина, крепкий, в его волосы пробралась седина, а лицо покрылось морщинами, но… Это все же он. Я задыхаюсь. В груди так сильно саднит, что я непроизвольно издаю громкий гортанный звук. Слезы ручьями текут по щекам. Обида накрывает меня с головой. — Ева, — с сожалением произносит Якин, но я отбиваюсь от его рук и решительно ступаю навстречу этому мужчине для того чтобы разрушить свой мираж, уничтожить эту ошибку моего воображения. Останавливаюсь в метрах пяти от него и наблюдаю эту идеальную картину. Он обнимает за плечи другую женщину и держит на руках мальчика лет шести. Больше одиннадцати лет прошло с момента его смерти. Я останавливаюсь перед ним и жестами спрашиваю: — Вы мой отец? На какое-то мгновение его лицо озаряет смятение, удивление и осознание. Он передаёт мальчика в руки не менее изумленной женщины и одними губами произносит: — Ева? Если это все еще было возможно, мой мир разрушился повторно.