Смех и вздох, поцелуй и прощание – вот и вся наша жизнь. Джером Клапка Джером
Венера
Мне мерещатся знакомые лица. Хмурые, добрые, сосредоточенные, удивленные. Толкаясь руками, я протискиваюсь сквозь толпу и бегу так быстро, как только могу. Когда, наконец, нагоняю цель, я касаюсь его плеча, и пытаюсь развернуть к себе. Он оборачивается, и глаза — такие знакомые — кажутся мне пустыми. Он смотрит на меня с самым бесстрастным выражением, которое только можно представить. Мое тело пробирает дрожь, и когда я делаю шаг навстречу ему, он отступает от меня, будто от прокаженной. — Якин, — шепчу я, сглатывая комок, подступивший к горлу. Но он лишь молчит. — Скажи что-нибудь. — Люди толкают меня в спину, задевают плечи и пытаются сбить с ног. Якин опускает голову вниз, не глядя на меня, разворачивается и исчезает в толпе. Он бросает меня… Или это я не иду за ним? Впрочем, какая разница, если в итоге мы все равно не вместе. — Ева, Ева! — через пелену сна слышу высокий голос и открываю глаза. Я хватаю воздух ртом, словно после продолжительного рыдания. Мои глаза опухли и покраснели; пальцы дрожат так сильно, что я не могу стиснуть их в кулаки. Чужие ладони накрывают мои руки и сжимают их. Я облизываю пересохшие губы и смотрю на Титу, которая сидит на краю постели и осторожно наблюдает за мной. — Что с моим домом? — выпаливаю я почти без раздумий. — Я не знаю, — тихо отвечает прекрасная дева. — Ишимы отбирают всё, что только можно отобрать. Их настолько много, Ева, что они заполнили собой всю Великую Галактику. Я глубоко вдыхаю, пытаясь успокоиться. — Великая Галактика? — Это галактика, откуда Падшие. Чтобы ты понимала, Солнечная система равна размерам блохи по сравнению с Великой Галактикой. — Ещё одни Падшие, хочешь сказать? — вытираю испарину и смотрю на неё в упор. — Ещё одни Падшие… — она тихо вторит моим словам и изящно, что присуще всем уроженкам Венеры, встает с кровати. — Вы – земляни – такие ограниченные. Вы веками видели лишь свои пределы, не догадываясь, что за ними. Кричали о зеленых человечках и крутили пальцем у виска, услышав о неизвестных летающих объектах. И даже столько лет спустя, когда казалось, всему этому положен конец, вы все ещё продолжаете отвергать знания. Я не понимаю её. Или не хочу. Тита оборачивается и смотрит на меня своими огромными карими глазами: — Ты даже себе представить не можешь, сколько Падшие сделали для вас. Не уверена, что это было: нервный смех или действительно удивление, но звуки, которые я издаю, сложно назвать чем-то естественным или нормальным. — Сделали для нас?! То есть ты хочешь сказать, что я должна благодарить их за то, что в этом огромном мире, в этой чертовой галактике, нет ни единого моего кровного родственника? За это я должна быть благодарна?! Тита осекается. Выражение её лица излучает жалость и раскаяние, но мне не то чтобы плевать на это, у меня просто нет сил думать о чем-то другом. — У медали всегда есть две стороны, — говорит она и покидает меня. Я сворачиваюсь в клубочек и обнимаю подушку. Мои мысли так или иначе за эти часы возвращаются к Якину, Рэм, Сидо… Все ли хорошо с ними? Целы ли они? А цела ли я? «Я люблю тебя, Ева» — настойчиво повторял в голове знакомый голос, напоминая мне о том, что я не успела. Не успела сказать самого главного…۞
Я встаю с постели и направляюсь в сторону стеклянных автоматических дверей. Они отворяются с шумным звуком, похожим на протяжное «пшшш», и проход открывается. Передо мной слишком ярко освещенный маленький коридор, ведущий куда-то вдаль, к ещё одной тяжелой двери. Вокруг все бело и стерильно, а ещё — ужасно холодно. Ещё одна дверь открывается, и я захожу внутрь. Дух захватывает от картины, которая отрывается передо мной: бесконечное количество звезд и они кажутся такими близкими, лишь протяни руку… В кабине пилота достаточно просторно, и в отличии от холодных коридоров здесь тепло настолько, что даже мои обычно ледяные ноги не ощущают прохлады. — Ты рыжая, — слышу я голос и инстинктивно делаю шаг назад. Смотрю на прозрачные окна, едва отображающие силуэты и вижу в отражении молодого человека, сидящего ко мне спиной на месте капитана корабля и наблюдающего за мной. Высокое кресло поворачивается, и я встречаюсь с ним взглядом. Узкие глаза, в которых играют смешинки, осматривают меня с ног до головы. — Ты рыжая, — повторяет он, и в его голосе звучит явное недовольство, что можно воспринять, как оскорбление. — Удивительная наблюдательность, — говорю я. — Мне не нравятся рыжие.— Он встает, что дает мне возможность разглядеть парня. Худощавый, но не костлявый — даже на расстояние я могу заметить выпуклые синие вены на его бледной, как у мертвеца, коже. Интересно, как давно он не ощущал на своем теле лучи согревающего солнца? — Ты человек? — спрашиваю я с опасением. Он долго не отвечает, лишь в упор глядит на меня. А потом его лицо озаряет ухмылка, и он едва кивает головой. — Меня зовут Ким, — он протягивает мне свою руку, и я пожимаю ее, удивляясь тому, насколько же она холодная. — Ева, — представляюсь я, на что получаю недоумевающий взгляд. — Прости? — Ким издает смешок. — Это мое имя… Он прерывает меня жестом. Мол, спасибо, сам знаю. — Ева... Ева, — произносит он так, будто пробует моё имя на вкус. — Что оно значит? Твое имя? — Жизнь, — отвечаю я. — Это имя носила… — …первая земная женщина, — заканчивает Ким, улыбаясь и обнажая свои ямочки. — Что ж, на борту этого корабля ты действительно первая земная женщина. Он засовывает руки в карманы своих удивительно узких брюк и делает шаг назад. Автоматическая дверь открывается и парень, не сводя с меня своих темных прищуренных глаз, исчезает за ней, на прощание, разведя руки по сторонам, сказав: — Добро пожаловать на Пантикапею, Ева. — Спасибо, — выжимаю я из себя, едва не прыснув со смеху. — Кимбэлл человек, но он никогда не был на Земле. — Слышу голос Апполин и поворачиваюсь к ней. Она, скрестив руки на груди, стоит у штурвала и своими длинными бледными пальцами касается разных кнопок, о предназначении которых, скорей всего, знает столько же, сколько и я. — Странно, наверное, не знать, как выглядит твой дом. — Дом – это не планета, дом – это люди, обитающие на ней. — Я прикусываю себя за внутреннюю сторону щеки и едва ли ощущаю ненавязчивый металлический привкус крови, этим самым заставляя себя сосредоточиться на физической боли. Мой дом сейчас разрушен. Во всех смыслах. Апполин, заметив мой секундный ступор, выпрямляется и, глубоко вдохнув, говорит: — Он позаботится о твоих близких. — Откуда тебе знать? — Он позаботился о тебе, Ева. — А кто позаботится о нем? Я сама лично всегда считала Якина непоколебимым и сильным, но ведь на самом деле… Он тоже человек. И на Земле, от чего он меня уберег, происходит то, что способно уничтожить его непоколебимость. Я смотрю в глаза Апполин и понимаю, что она не даст мне ответ на мой вопрос. — Вот и я о том же. Через некоторое время Ким возвращается в кабинку пилота. В руках он держит перевернутой кверху жестяную кастрюлю и бьет по ней черпаком. Противный звук эхом разносится по всему кораблю. — Обед, — объясняет Падшая, прищурив глаза. Она выходит из кабины и жестом руки заставляет меня следовать за ней. Не успеваем мы и дойти до кухни, как я слышу шепотки и разговоры: — На Землю больше не вернешься, — говорит незнакомый грубый бас. — Стоило предположить это. Эту планету никто не охранял. Она к чертям никому не сдалась. — Вступает уже на этот раз знакомый голос Ниа. — Кроме ишимов. Лакомый кусочек для них. Как только мы с Апполин заходим на кухню, они сразу же замолкают. Чувство неловкости наполняет меня с ног до головы. Апполин обводит присутствующих недовольным взглядом, почти осуждающим, и садится возле Ниа. Она поворачивает голову ко мне и дружелюбно улыбается, указывая рукой на свободное место напротив неё. — Моего брата ты знаешь, — говорит она, кивая головой на Ниа. Падший едва улыбается мне, приветствуя. — Брата? Апполин кивает мне. — Кто же не знает Ниа, — я узнаю недавно услышанный бас. В дальнем краю стола сидит жилистый мужчина и, орудуя ножиком, обрезает корку с яблока. Его руки такие огромные, что не такое уж и маленькое яблока кажется в его ладонях крошечным. Все его руки, от пальцев до плечей, покрыты татуировками: надписями, изображениями животных, узорами, а на левой руке, у основания локтя с внутренней стороны до начала ладони, выбиты цифры: шестерка, восьмерка и десятка. — Не хватает только двадцатки, — заметив мой устремленный и заинтересованный взгляд, говорит он, славно улыбаясь. — Это Мако, — Апполин протягивает руку к мужчине и забирает с кончика ножа дольку яблока. — Он хозяин этого корабля. Все присутствующие, включая Мако, смеются. — Что значат эти числа? Все присутствующие, включая Мако, смеются. — Если он даст тебе ответ – дашь знать и нам, рыжая, — Ким подходит ко мне сзади и черпаком, которым лишь недавно отбивал ритмы по кастрюле, насыпает в тарелку жижу чего-то непонятного на вид. — Он никому не говорит. — Скорей всего Мако и сам не знает, что это значит, — вставляет Ниа. — Предположим. В чем тогда смысл? — Ким продолжает доливать мне свое кулинарное произведение. Я отрицательно мотаю головой, когда в ход идет четвертый черпак. На что получаю убийственный взгляд, так и говорящий: я сам знаю, сколько ты ешь. — Не стесняйся, Кимбелл, скорми ей всю кастрюлю.— Апполин отодвигает от него посуду и забирает черпак.— Даже если ты скормишь ей всё, что у тебя есть, она не полюбит твою стряпню. Я ожидаю резких туше или даже бранных словечек от юноши, но он, потупив взгляд в мою тарелку, лишь произносит: — Но почему? — Потому что, — Апполин опускает ложку в жидкость, и та с хлюпающим звуком вязко покрывается жижей. — Смысла нет, — печально поглядев на суп, говорит Ниа. Ким, не отводя взгляда от моей тарелки, отвечает: — Нельзя делать татуировку не вкладывая при этом в неё какой-то смысл. — Не старайтесь, сопляки, — Мако пододвигает к себе кастрюлю и, не смущаясь, черпаком начинает есть суп. — Вполне себе съедобно. — Легче, Мако. Сейчас ромашками запахнет от передозировки счастья Кимбелла. Дверь отворяется и я, ожидая увидеть Титу, поворачиваю голову, но на пороге стоит вовсе не она. — Майа.— Улыбка сразу же исчезает с лица Мако. Таких, как он, я видела всего дважды в своей жизни. И оба раза в баре у Сидо. Там кого только не встретишь. Раса эта называется такийской, но на Земле их прозвали молчунами. Они ходят исключительно группами, всегда молчат, носят балахоны с капюшоном и не выносят когда к ним притрагиваются. Передо мной прямо сейчас стоит настоящий такиец. И все, что я вижу, это яркие голубые глаза — такие огромные и грустные, будто они вмещают в себя знание всей Вселенной. Он садится возле меня, складывая свои руки в замок и, наклонившись над тарелкой, переданной ему Кимом, закрывает глаза. Повисшая тишина становится буквально гробовой, но через пару секунд такиец открывает глаза и поворачивается ко мне. Он улыбается так искренне, что это заставляет меня улыбнуться в ответ. Такиец берет солонку на столе и высыпает её содержимое. Разгладив ладонью соль по поверхности, он пальцем что-то вырисовывает. Когда молчун заканчивает, то убирает руку и показывает мне: «Майа». Я улыбаюсь ему и, стерев его имя, вырисовываю свое. Он внимательно наблюдает за мной. Прочитав, Майа кивает головой и быстрым движением рук засыпает соль обратно в солонку. — Да, неболтливый он, — говорит Апполин. Продолжая есть, я интересуюсь у Падшего, где Тита, на что в ответ получаю: — Натита плохо себя чувствует.— От холода, веющего от него, мне хочется накрыться одеялом с головой и свернуться в гусеницу. Вдруг весь корабль озаряется красным светом, и звук, травмирующий слуховой аппарат, трезвонит, будто изо всех дыр. — Что происходит? — спрашиваю я. Кимбелл, безмятежно продолжая похлебывать суп, указывает в сторону окна. Я встаю со своего места и направляюсь туда. — Мы зашли на территорию прекрасных дев, — говорит Мако.— Думаю, Ева, это твое первое путешествие на другую планету? Я киваю головой и смотрю на огромный шар, окруженную ореолом маленьких космических кораблей. — Венера, — заворожено шепчу я.