Иные Вселенные

      Первое, что поражает, когда смотришь на этого такийца – его небесные глаза. Не такие, как у Ниа или любого другого земного человека, — нет, они словно зеркало, и отображает оно само небо. Чистое, недосягаемое, переменчивое и порой даже невинное. А потом, когда пленяющие взор глаза отходят на второй план, появляется она…       Ослепительная усмешка. Когда он улыбается, кажется, будто бальзам на душу льется. Будто в этом есть что-то сокровенное и интимное, лишь между нами.       Но как бы там ни было, Майа всегда молчит. Он лишь понимающе улыбается и своими глазами передает порою то, что многие люди не могут передать словами.       И даже сейчас, когда меня волнами накрывает истерика и судороги пробирают мое уставшее тело, единственное, что все ещё не позволяет мне сдаться, – это его глаза. Он тянется ко мне и аккуратно, стараясь почти не касаться моего тела, что весьма сложно при данном контакте, обвивает меня своими руками. Моё тяжелое дыхание постепенно затихает и быстро вздымающаяся грудь успокаивается.       Я полностью измождена. У меня болит голова, расцарапанные до крови коленки пульсируют и саднят из-за долгой и изнурительной ходьбы. А уж про головные боли и тошноту как побочный эффект от постоянных инъекций и говорить не стоит. Вокруг что-то неутолимо жужжит, и постоянно надоедливые насекомые прилипают к потному телу. На оголенных участках кожи и в запутанных волосах проводят свою собственную экскурсию, при этом, конечно, не забывая кусаться. Но у меня не хватает сил на то, чтобы отогнать их. Я лишь вяло наблюдаю через плечо Майа, как по моим мокрым от пота рукам ползет ярко-зеленый паук и усиками щекочет мелкие волоски.       Донимающая жара убивает во мне хоть какие-то зачатки здравого смысла. Сейчас мне абсолютно все равно, что я погрязла в грязи. Меня не волнует то, что сейчас я сижу, обхватив руками инопланетянина, и чувствую себя так защищено рядом с ним, как чувствовала себя лишь с одним человеком в этой чертовой Вселенной. Мне все равно, что расцарапанные коленки, пострадавшие от недавнего падения, скорей всего уже одержали поражение с инфекцией, попавшей в кровь.       Струйки пота, стекающие по вискам и сползающие к шее, смешались с грязью, слезами и кровью. Футболка, полностью пропитавшаяся обильной испариной, прилипла к его балахону, но такийца вовсе не волнует это, что наталкивает меня на мысль — наверное, его родная планета имеет температуру значительно выше температуры Венеры.       Когда я ослабеваю хватку, Майа отпускает меня и, отодвигаясь, заглядывает мне в глаза, которые опухли и покраснели от продолжительного рыдания.       — Я упала, — выпаливаю я.       Он хмурится и смотрит на мои коленки, которые, к слову, выглядят так, будто я не упала, а поколотила молотком по ним. Он вздыхает, да так тяжко, что я думаю: говори он — точно бы выругался. Далее Майа встает и своей бесшумной походной скрывается где-то за кронами деревьев. Через некоторое время он возвращается с продолговатым листком в руках, свернутым в лодочку и осторожно, чтобы не пролить содержимое, опускается на колени.       Такиец боязливо кладет свою ладонь, которая удивительно приятно холодит кожу, на мой подколенный сгиб и, доверительно глядя мне в глаза, выливает содержимое листка. Желтая жидкость вязко, как сироп, окутывает коленку, которая приятно щипает и слегка зудит. Пока он проделывает ту же самую процедуру со вторым коленом, я вытираю лицо и словно маленькая девочка наблюдаю за взрослым мужчиной, занятым делом.       — Как вы говорите между собой? — спрашиваю я, особо не ожидая ответа.       Майа со всем усердием обработав поврежденные участки, складывает липкий листок пополам и откладывает его в сторону. Сложив два пальца, он преподносит их к губам и, поцеловав, дотрагивается ими до лба. Я знаю, что это. Апполин рассказывала мне. Такийцы верят, что каждая вещь, растение, животное, а тем более мыслящее существо имеет душу. А значит, её есть за что благодарить.       После своего ритуала благодарения природы Венеры Майа садится возле меня и скромно улыбаясь, откидывает голову назад.       — Жестами? — не унимаюсь я.       Он отрицательно машет головой.       — А как тогда?       Он направляет два пальца к виску и смотрит на меня.       — Мыслями?       Он кивает и подносит ладонь к области, где у людей расположено сердце.       — Чувствами?       На что он тоже кивает.       Знаете, в молчании больше красоты, нежели в словах. Слова могут лгать, а молчание нет. Я лишь с одним человеком могу чувствовать себя комфортно в тишине, но сейчас, в данный момент, я впервые за долгое время чувствую себя уютно.       — Я хотела прогуляться, — говорю я шепотом.       Он кивает.       — Но заблудилась, — так же тихо продолжаю я, но не упоминаю, что на какое-то время хотела остаться одна. Хотела, чтобы меня не окружали инопланетяне и в голову не лезли противные мысли, что в данном положении — это я инопланетянка, пользующаяся чужим домом.       Майа смотрит на меня со всем вниманием, которое бессознательно вынуждает меня говорить.       — У меня есть человек, — тихо говорю я, будто боясь, что меня способен услышать кто-то кроме этого молчуна. Будто после этого мои обнаженные чувства сможет созерцать весь мир. — Он остался там, на Земле. Понимаешь?       Эти большие голубые глаза, вмещающие в себя все слова, которые когда-либо были произнесены, в данный момент изучают мое лицо, и лишь после того, как увидев в нем что-то, Майа кивает головой.       — Он остался на Земле, чтобы спасти свою сестру. Он такой, знаешь, словно, ничего не боится и никто ему не нужен. Но это не так. Правда, не так. На какое-то время я закрываю глаза и забываю, что такиец сидит возле меня. Я не слышу ни его дыхания, ни навязчивое пение птиц, даже мой голос, который мчится быстрее мыслей, погружается в какую-то пелену самозабвения. И все, что я ощущаю, – это легкое прикосновение пальцев, обвивающих мою ладонь, запах сандалового дерева и табака.       — Я скучаю по нему, — тише шепота говорю я.       Я открываю глаза и глубоко вдохнув, смотрю вверх. Высокие деревья переплелись между собой, сливаясь в одно сплошное разноцветное полотно чего-то спутанного и величественного. Все девственные окрестности напоминали, что там, где находится место, которое я называю домом, нет ничего подобного. А тут, где за каждый кусок земли приходится сражаться с привередливостью природы, есть нечто подобное.       Если закрыть глаза и погрузиться в себя, то можно ощутить жаркий, чуть ли не парообразный воздух, от которого мое тело назойливо изводится испаринами. А прислушавшись, услышишь дивное пение птиц, которое никак несравнимо с земными птицами.       — Как думаешь, ишимы уничтожат мою планету?       Майа ничего не ответив, прикладывает палец к губам. И тогда я понимаю, что это залог нашей будущей дружбы.       — Да, я тоже не люблю много разговаривать.       Молчун, повернув голову ко мне, выгибает широкую бровь и слегка ухмыляется. Выражение его лица так и говорит: «Да неужели?».       — Просто с такими, как ты, либо молчи, либо говори за двоих.       На что он улыбается, и я на какую-то секунду, забыв обо всем, сама расплываюсь в честной, искренней улыбке.

۞

      — Хорошо, может быть, это какой-то код? — говорю я.       Мако отрицательно машет головой, от чего сигарета, зажатая между его зубами, слегка трясется. Он потирает свою руку, покрытую татуировки, и, выкручивая тряпку, продолжает вытирать крыло Пантикапеи.       — Дата? — не унимаюсь я.       Сидя на траве, я вытягиваю ноги и приятно потягиваюсь. Коленки, начиная заживать, нестерпимо чешутся. Отчего я, конечно, поддеваю бинты и расцарапываю раны, уже взявшиеся коркой.       — Он не ответит. Не трать время даром. — Ким, греясь на лучах солнца, время от времени глядит на меня и, сворачивая листочки какого-то розового куста, засовывает их себе в рот. Довольно улыбаясь, он жует их. Поднеся один к моим губам, он спрашивает: — Хочешь?       — Пожалуй, откажусь. Не хочу нечем отравиться. И тебе не советую.       Скорчив гримасу, Кимбэлл высовывает язык, который, оказывается ярко-розовым.       — Миленько. — Обхватываю его подбородок ладонью и медленно отворачиваю от себя. — Изыди.       Мако докуривает свою уже четвертую по счету сигарету и, засунув окурок в задний карман штанов, опирается об Пантикапею и смотрит на меня:       — Я вижу, ты сдружилась с Майа.       — Да, если это так можно назвать.       — Такийцы отчужденная раса. — Он достает из пачки очередную сигарету и прикуривает её. — Ты особенная девочка.       Я пожимаю плечами.       — Как он… Как он оказался на Пантикапеи?       Мако втягивает в себя белый дым, и красный огонек на кончике моментально добегает до середины сигареты, оставляя после себя лишь пепел. Он выдыхает дым, через нос и рот, а потом смотрит на Кима, который исподлобья наблюдает за ним.       — Да расскажи ей, старик. — Он косится на меня. — Она ж своя.       Мако, запускает руки в свои чуть поседевшие волосы и как-то тяжко выдыхает.       — Как-то мы делали остановку на Станции Инфинити, ну, знаешь, все эти черные рынки, браконьеры, контрабандисты, барахолки. Забавные места, эти дыры в округах Марса, тотализаторы, к примеру, бойцовские клубы или… Или привилегированные клубы. Один из таких есть на Инфинити. — Мако хмурится, видать что-то вспоминая. — Запамятовал… Подскажи мне, малыш.       — «Шатс», — тихо говорит Ким.       — Точно! «Шатс» — это место сбродное… поганое. Полагаю, ты знаешь о Стартовых гонках. Играх, спонсорами которых выступают марсиане, да? Так вот, малышка, на Инфинити есть игры куда менее гуманные, нежели Старты. Понимаешь, есть поистине гадкие существа. Если ты считаешь Падших проблемой, то ты не встречала ишимов, если ты считаешь марсиан законченными ублюдками, то ты не встречала контингент «Шатса».       Мако делает ещё одну глубокую затяжку и, изучая полости рта языком, делает плевок себе под ноги.       — Что же они там делают? — спрашиваю я.       — Они называют это играми. Мы встретили Майа на этих играх, когда были вынуждены сделать остановку на Инфинити. Такийци — безобидная раса, их планета так мала, что, пожалуй, не сможет даже со Старином потягаться. И к тому же, они не самая болтливая раса… Но, Ева, это вовсе не значит, что они не способны говорить. Они могут. И любопытство некоторых существ порой берет верх над всем гуманизмом, который ты только может себе профантазировать в своей рыжей головушке. — Мако втягивает воздух со свистом. – Когда я увидел, что они делают, я не смог его оставить там. Они пытали его, да так, что я до сих пор не смог понять, какая сила держала его рот на замке. Он не промолвил и словечка. Даже не кричал. Хотя его глаза, клянусь, они буквально кричали им прекратить, перестать.       Наверное, мое тело настолько покрылось мурашками, и я так задрожала, что это не ускользнуло от глаз Кима, и он осторожно обвил мою руку своей.       — Да… — протягивает Мако. — В конечном итоге, я отвоевал его у марсианского ублюдка и забрал к себе на Пантикапею.       — Он с нами уже год, - говорит Ким. — И более неловкого собеседника, клянусь, не найдешь ни в одной галактике. Болтая с ним, просто невозможно остановиться, ты смотришь в эти огромные глаза и говоришь-говоришь, пока не поймешь, что он своим партизанским молчанием выпытывает у тебя все… Без чертовых слов! Мако, клянусь, нет, даже не так, я чертовски уверен, что ты рассказал ему про татуировки!       — Да, — Мако смеется, — он знает.       — Но почему не я? А этот парень с глазами, как у пса, которого хочется пожалеть.       — Потому что он никому не расскажет. — Мако пожимает плечами и, щурясь от солнца, смотрит куда-то позади нас. А потом расплывается в улыбке и торжественно говорит: — Только гляньте, это же сама Адна.       — Для вас я просто Тита. — Прекрасная дева останавливается возле меня, и по её виду я могу сказать, что именно меня ожидают какие-то новости.       — Что случилось, Натита? — спрашивает Ким.       — К нам поступила информация с Земли.       Я моментально поднимаюсь на ноги.       — Они… Ишимы официально объявили войну Солнечной системе. Думаю, это начало противостояния наших галактик. — И как-то сухо добавляет: — Мне жаль.       И тогда, почему-то именно в тот момент, я поняла, что втянулась во что-то опасное, что, пожалуй, разрушит многое на моем пути. Но вот вопрос: достаточно ли во мне стойкости для преодоления этого пути, смогу ли я нагнать конечную цель?