Это как под кайфом

POV Тино Вечные больницы. Ненавижу. Меня тошнит от одного только белого цвета. К моей радости, врачи давали хорошие прогнозы насчет этой болезни, так что в скором времени я буду бывать в госпиталях гораздо реже. Надеюсь, по крайней мере. Эта гадость отбирает у меня и силы, и энергию. Как давно я не прогуливался в свое удовольствие? Целыми днями сижу, бездумно уставившись в телевизор, или медленно бреду на очередные процедуры. Как давно я не проветривался, не развлекался? Сколько я уже не брал в руки гитару, не говоря уж о композиторстве. Я опустошен. Эта опухоль съела не только несколько кусочков от моих легких, но и мой внутренний мир. Сожрала без остатка. Я безволен, апатичен. У меня нет цели в жизни. Я не живу. Я существую. Превратился в того, кого всегда презирал. В слабого, рано состарившегося человека. Я – ничтожество. К тому же я одинок. У меня нет ровным счетом никого, кто бы меня мог поддерживать каждый день, каждую минуту. Кто бы просто взял меня за руку перед очередной процедурой и сказал: «Все будет хорошо». Три этих слова могли бы сделать многое. Но никому до меня дела не было особо. У всех свои заботы. Впрочем, я и сам виноват. Оттолкнул их от себя. Ничего никому не сказал про свою болезнь. Мне казалось это проявлением слабости. Я должен был сам справиться со всем этим. Но я не смог. Переоценил себя. А вернуть уже ничего нельзя было. Я развалил группу. Коллектив, который сам же создал. Я должен был удержать его, не дать рассыпаться. Но после ухода Джессики мне стало наплевать. На музыку, на группу, на ребят. Как на коллег, и как на друзей. Тогда я не мог признаться в чувствах даже самому себе. Чувствах к Джесс. Поймешь, когда потеряешь. Эта фраза характеризует все мое состояние в последние полтора года. Я, словно трусливый идиот, до сих пор жмусь и не могу ей сказать. Тогда не смог, и сейчас тоже. Глупо, знаю, я как маленький. Но, черт возьми, неужели вы не знаете, как трудно сказать «люблю»? Джессика… Я всегда чувствовал, что испытываю к ней что-то. Я относился к ней по-другому. Но не понимал этого. Познакомил со своим другом – Питом. И, когда она рассказала мне, что он изменил ей с Анджелой, я, к своему удивлению, испытал чувство удовлетворения. И злости на Пита. Как он мог так поступить с Джесс? Она же заслуживает гораздо большего. Именно в тот момент я начал осознавать, что она для меня не просто друг и коллега. Но так и не нашел в себе сил рассказать ей. А потом она уехала. И я окончательно разочаровался в самом себе. Плюнул на все. Каждый день я засыпал и просыпался с одной мыслью: «Позвони и скажи ей». И я звонил. Пару раз. Но ее занятой голос и явная незаинтересованность в разговоре обескураживали меня. Я уже думал, что мы никогда не увидимся. Что она забыла про меня. Или, что я умру раньше. Но, представьте мое удивление, когда она пришла прямо ко мне в больницу, незадолго до операции. И я понял, что судьба посылает мне второй шанс. Я должен был им воспользоваться. Но снова медлил. Злился на себя, но тем не менее. Да еще Джессика вела себя странно: то приходила почти каждый день, то не появлялась неделями. Вот почему, когда я увидел ее на пороге своего дома, мое сердце затрепетало. Мне нравилось, что она откровенничает и делится секретами именно со мной, а не с кем-то другим. Это доказывает, что я не безразличен ей, что она мне доверяет настолько, насколько не доверяет никому. Я уже готов был признаться ей, но… Меня прервал звонок в дверь. Никогда еще Эндрю не приходил так не вовремя. Я знал, что у него трудный период: жена ушла от него, оставив с полугодовалым Майком на руках. Сказала, что еще слишком молода, чтобы тратить свою жизнь на ребенка. Что ей хочется пожить в свое удовольствие. Эндрю справедливо заметил, что это ЕЕ ребенок, а не чужой, и, что она сама настояла на том, чтобы оставить его. Они же вместе решили, что готовы и морально и финансово к появлению малыша. Мелисса, жена Эндрю, было довольно успешной художницей, ее работы продавались на ура, поэтому прибавление в семье никак не стеснило бы их. Но Мел повела себя в высшей степени странно, бросив крошечного сына и безработного мужа. Эндрю перебивался случайными заработками, когда играл в группе, но теперь, с появлением малыша, требующего внимания двадцать четыре часа в сутки, и это стало невозможным. К счастью, родители со стороны Мел взялись ему помогать. Поведение дочери они совсем не одобрили и все еще надеются, что она одумается и вернется в семью. Правда Эндрю сказал, что об этом и речи не может быть. Они подали заявление на развод и, вроде, Мелисса отказывается от всяческих прав на ребенка, так что он останется с отцом. Но сердце мне подсказывает, что так просто это не кончится. Кстати, завтра у Майкла День Рождения. И у Джесс тоже. Забавное совпадение. Свой собственный последний День Рождения, я справлял месяцев девять назад. Тогда мне было, что праздновать: я был жив. Думаю, свое двадцати трёхлетие я буду справлять с той же мыслью. И кто знает сколько еще раз. Надеюсь, ни одного. Но никто не застрахован. Сегодня – отличный денек. Жара, державшаяся несколько недель, спала, и теперь небо в Нью-Йорке затянуто облаками. Моя самая любимая погода. Дождя нет, но солнце не слепит глаза, и дует довольно холодный ветер. Он словно выдувает из меня все плохие мысли, проветривает, и я хоть немного начинаю чувствовать, что живу. В такую погоду просто необходимо прогуляться. Я накинул капюшон на голову, поплотнее укутался в толстовку и довольно быстрым шагом шел по знакомым улицам и переулкам. Ноги сами несли меня. Я чувствовал, что приближаюсь к какому-то важному месту. Особенному. Так и есть. Тот самый пустырь. Идти дальше или не идти? Решение пришло само собой, накатила необъяснимая ностальгия, и я двинулся по давно знакомой тропе, ведущей к гаражу, где провел столько времени. Вот и он. Вот то самое место, где я поцеловал Джесс. Надо же. Поцеловать я ее осмелился, а вот сказать, что люблю – нет. Хотя на тот момент я еще не до конца осознавал это. Я был другим. Может даже лучше, чем сейчас. Неожиданно я услышал громкие голоса, доносящиеся из гаража. Неужели там еще кто-то собирается? Я думал, все забыли про него, забросили. Я решительно распахнул дверь и вошел. Головы присутствующих повернулись ко мне. - Тино! – я не успел ничего осознать, как на меня кинулись с объятиями. Не было времени заметить кто это, но… Я знал. Не мог поверить, что встречу ее здесь. Сегодня я скажу ей. Совершенно точно. - Привет, дружище! – сияющий Джеймс. Стриженный сияющий Джеймс. - Привет, привет. – я улыбался, как идиот. Впервые за несколько недель. – А что вы тут делаете? Не думал, что данное место еще актуально для встреч. - Ну, мы тут репетируем… - Джим кивнул на двух парнишек, сидящих на софе. - Собрал группу? – неудивительно, он ведь больше всех из нас ратовал за сохранение коллектива. - Что-то вроде того. – кивнул басист. - Но… Разве ты больше не выступаешь с Марсами? – я повернулся к Джесс. - Выступаю. Но я и не играю с Джимом. - Кто же тебя туда отпустит. – я только сейчас заметил пятого персонажа в помещении, который с насмешливым видом подошел к Джесс и… Приобнял ее. Персонаж, которого я очень хорошо знал, но искренне недоумевал, что он тут делает. - Захочу – сама уйду. – она забавно нахмурилась. - Бросишь меня? – ехидно улыбнулся Шеннон, подхватил ее на руки и поцеловал. Так и сделал. Я ничего не понимаю. Они же не могут… - Шенн, ну хватит. – Джесс казалась смущенной. И от этого мне было еще больше не по себе. - Вы… - я с трудом узнаю свой голос. Он словно чужой. – Вы, что же… Вместе? - Да. – мне показалось это самым отвратительным словом, которое я когда-либо слышал. Еще страшнее, чем мой диагноз. Я чувствовал, что земля уходит у меня из-под ног. Ты идиот, Тино. Ты все просрал.