Вспомнить все

Джерард стоял, словно в оцепенении, пару минут. Я с замиранием сердца следил за каждым его движением, ожидая вердикта. Он развернулся ко мне, закрывая тетрадь, с глазами размером с блюдце, как у собак в сказке «Огниво». -Так, мне пора на работу,- он провел по моей голове, опуская руку на шею, и посмотрел с каким-то жалобным взглядом,- а ты отвлекись на что-нибудь, не знаю, но постарайся не читать больше ничего из этой тетради, ладно?- я собирался возразить, как я могу ничего не читать, когда там написано мое прошлое, МОЕ прошлое. Никто не вправе лишать нас прошлого, тем более, когда искушение слишком велико. Но его как всегда мягкие губы с крепким запахом сигаретного дыма убедили меня не бунтовать и подчиниться его воле. В крайнем случае, тетрадь все равно будет рядом и если искушение будет действительно невыносимым, я всегда смогу поддаться этому искушению. -Ладно,- я улыбнулся и еще раз поцеловал его,- собирайся, а я пока приготовлю тебе кофе что ли, а то опоздаешь. Я быстро развернулся к двери и уже даже почти вышел из спальни, когда Джерард с криком: «Вези меня в ванную, мой храбрый конь» с разбега запрыгнул мне на спину. От неожиданности и довольно немалого веса моего «наездника», ноги подкосились, и я упал на пол, больно ударившись коленками и с диким рвением бороздя носом просторы паркетного пола, а Джерард, как ни в чем не бывало, мягко приземлился мне на поясницу, обхватывая согнутыми ногами по бокам. Лицо тут же пронзила дикая боль, а из носа медленно потекла кровь. -Ой, черт, прости, я не думал, что ты упадешь,- Уэй наклонился к моему лицу, пытаясь заглянуть в глаза и поглаживая по волосам, я отчаянно завертел задницей и жалобно заныл в попытках скинуть с себя сие чудо, но «сие чудо» лишь пошло захихикало. Да, Джи, мне совсем не больно, а кровь… кровь это так, для антуража. -Знал бы я, что после того, как мы поцелуемся, ты будешь кидаться на меня сразу же, стоит мне только повернуться задом,- недовольно пробурчал я. -Да ладно тебе, тебе же понравилось. Я развернул голову к нему настолько, насколько это было возможно, лежа на животе, и постарался злобно сверкнуть глазами, но он лишь сильнее рассмеялся. Видимо, злобно сверкнуть не получилось. -Да, Джерард, как ты меня раскусил, обожаю падать и разбивать себе нос рано утром,- снова злобно и с недовольством проговорил я,- и вообще, предполагалось, что от этого взгляда ты задрожишь как осиновый лист и сделаешь все, что я скажу, а не заржешь еще больше. -О, кому-то нравится БДСМ, хочешь, чтобы я был полностью в твоей власти, мы можем попробовать, если хочешь,- прошептал Джерард на ухо, надавливая своими ладонями мне на плечи, чем еще сильнее впечатал мое бренное тело в пол. Нет, я совсем не против, что ты,- Фрэнк, да у тебя же кровь из носа идет. -Аллилуйя,- победоносно закричал я,- ты по праву заслуживаешь звание «Самый зоркий сокол года» -Эй, хватит стебаться надо мной, я просто не заметил,- обиженно проговорил Уэй, наконец-то вставая с меня и подавая руку,- подожди, я принесу аптечку,- с этими словами он улетел на кухню, а я лег на кровать, изучая потолок. Буквально через минуту послышался быстро приближающийся топот, а еще через пару секунд на меня снова свалилась туша возлюбленного. Вот нашел же в кого влюбиться… -Джерард, жизнь тебя ничему не учит,- заметил я, пока тот смачивал ватный диск перекисью водорода, - я смотрю тебе так и хочется поскакать на мне?- спросил я, прекрасно осознавая всю двусмысленность сказанной фразы. Он улыбнулся самой пошлой и развратной улыбкой, на которую только, кажется, был способен, и эротично подмигнул, от чего вокруг его глаз собрались еле заметные морщинки, придавая лицу еще больше сексуальности. Не знаю, как можно эротично подмигивать, но он как-то умеет, можно не хило возбудиться от одной его мимики. Смотреть, как он смеется, или даже просто говорит что-нибудь, а самому тихонечко надрачивать под столом. Джерард поднес ватный диск к моему носу, но я тут же завертел головой и зажмурил глаза, опасаясь последующей боли. -Брось, Фрэнк, это совсем не больно,- многозначительная пауза, во время которой он попытался поймать мой взгляд,- ну, ладно, может, совсем чуть-чуть,- и снова обворожительно улыбнулся. -Нет, нет и еще раз нет, знаю я все эти ваши уловки,- я продолжал упираться, отталкивая его ладони от своего лица. -Фрэнк, не будь плохим мальчиком,- и снова многозначительный взгляд. Я лишь обреченно вздохнул, так как сейчас, находясь полностью подмятым под Джерарда, было явно не лучшее время для упрямства и отстаивания собственных интересов. Он легко, как можно менее ощутимо, дотронулся пропитанной ваткой до моего распухшего кровоточащего носа, но этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы я познал всю ярость перекиси водорода. Стоило ему провести этим орудием пыток по лицу, как я тут же закричал, точнее даже сказать, заверещал, словно я какая-нибудь курица, отправившаяся на разделочную доску… ощущения были теми же. Жуткие картинки стали приходить в мой мозг одна за другой, усиливая всю неприятность ситуации. Джерарду, видимо, надоело слушать мои истошные вопли, и он заткнул мой рот настойчивым поцелуем и для пущего эффекта усердно пробирался ко мне в рот языком, сплетая его с моим собственным. Честно говоря, я бы и сам себе его заткнул. Тем временем Уэй нисколечко не забыл про свои грязные делишки, и с каждым новым движением его губ я ощущал новую волну боли от ватки, безжалостно прокатывающейся по моему носу. В конце концов я не нашел ничего лучше, чем укусить моего горячо любимого Джерарда, который сегодня явно решил подработать на должности моего личного садиста и палача, за губу, заставив почувствовать хоть толику той боли, что я испытывал в данный момент. Странно, но именно в этот момент я подумал: «почему любовь всегда причиняет так много боли». Довольно интересный вывод из не менее интересной ситуации, согласитесь. Реакция Уэя не заставила себя долго ждать. Он тут же отскочил от моего лица, притронулся к своей губе и жалобно простонал. -Сучка Фрэнк, мне еще на работу сегодня,- в ответ я лишь злобно рассмеялся. Ну чем ни теплые семейные отношения, не правда ли? После последней сказанной им фразы его глаза округлились, и вскочив (наконец-то) с меня, он тут же запрыгал по дому, надевая на ходу джинсы. Не хочу говорить, что мне совсем не понравилось под ним лежать, просто, он тяжеловат. Если и лежать, то не так долго и только в определенных случаях, если вы понимаете, о чем я. Боже, Фрэнк, что сегодня с твоими мыслями!? -Ладно, в таком случае, я пока все-таки дойду до кухни и сварю тебе кофе. -И бутерброд, пожалуйста. -Только не кидайся больше на меня, хорошо? В ответ лишь сдавленный смешок. Окей, я его понял. *** -Все, Фрэнк, я убегаю. Дома буду часов в шесть, ну, как обычно, в общем. Еще раз прости за нос и не скучай,- быстро проговорил Джерард, допивая кофе.- и да, я, пожалуй, положу ее чуть выше, чтобы у тебя не было соблазна. Не думай, что я тебе не доверяю, просто я знаю человеческую натуру, так будет лучше,- он потрепал меня по щекам, словно маленького ребенка, и, взяв тетрадь, закинул ее наверх кухонного шкафа. Фу, там пыльно, я сам видел, это определенно именно то, что нужно, чтобы отпугнуть меня лезть за ней. Честно сказать, я обиделся, сам не знаю, на что. Просто он такой как бы родитель, что-то вроде курочки-наседки, дает мне разные указания, говорит, что делать и как себя вести в его отсутствие, а я несамостоятельный ребенок, неспособный вообще ни на что. Хотя, согласен, иногда я могу делать не очень зрелые поступки, но ведь это иногда. А он все время слишком заботится обо мне, хотя, ну, не знаю, я же потерял память, но не рассудок. Да, пожалуй, один из его минусов это то, что он буквально окутывает своим «одеялом заботы» всех своих близких (не думаю, что такое только со мной, хотя я не помню его близких). Окутывает так же плотно, как раньше пеленали новорожденного, теперь говорят, вредно так пеленать детей, им нужна свобода движения. И я с ними согласен, мне, как новорожденному, подвергшемуся плотному пеленанию со стороны Джерарда, тоже необходима свобода движений и решений. Тем более что я не являюсь младенцем, хоть и выгляжу очень молодо, я просто человек без прошлого. В смысле, конечно же, его имеющий, но непомнящий. Люблю странные метафоры. Да, с моим мозгом сегодня определенно что-то не то. -Все, я пошел,- в очередной раз сказал Джерард. -Подожди,- я протянул руку к его голове,- ты не хочешь причесаться? Он еле заметно улыбнулся. -Да, время идет, а мой Фрэнки все тот же. Раньше ты тоже всегда придирался к моей прическе. -Да?- я смущенно опустил глаза и закусил губу. Его «мой Фрэнки» заставило меня сильно занервничать. Неужели можно так сильно любить человека. На самом деле, если он со своими чувствами ко мне давно определился, то я не могу сказать, что люблю его, не могу точно пока определить, любовь это или что-то иное. В такие моменты мне становится страшно, что я испытываю к нему слишком слабые чувства, не такие сильные, как он ко мне. -Да,- прошептал он мне на ухо, подходя ближе и обнимая за талию, мои легкие тут же наполнились знакомым мне запахом, запахом крепких сигарет и кофе,- и знаешь, что я на это отвечал?- спросил он и легко коснулся моего подбородка, заставляя меня поднять на него глаза. Я нервно сглотнул в ожидании следующих действий и слегка приоткрыл рот. Стоило мне это сделать, как он сексуальным голосом, едва касаясь своими губами моих, буквально выдохнул мне в рот следующие слова,- я говорил, что всего лишь пытаюсь подрожать Росомахе. -Черт, Джи,- я тут же засмеялся,- такой момент классный испортил. -У нас будет еще тысяча моментов гораздо лучше этого, обещаю,- он широко улыбнулся, демонстрируя мне свои маленькие острые зубки, и все-таки поцеловал, но не так, как хотелось бы. Слишком мало, если учесть, что я чуть ли ни кончил от этих провокационных действий. -Ладно, иди уже на работу,- с этими словами я развернул его к себе спиной и буквально вытолкнул за дверь, стервозно улыбнувшись напоследок. Нет, я не старался как можно скорее избавиться от него, просто иначе он реально опоздает и потом будет очень сильно психовать. Неприятным щелчком дверь захлопнулась, резко отсекая весь жизнерадостный шум улицы. Я бы с радостью провел с ним целый день. Джерард ушел, и вместе с ним ушло все веселье из дома и все положительные эмоции. Наше жилище сразу же как будто окутывает смертельная тишина и насквозь пропитывает каждый уголок дома это до боли знакомое чувство безысходности, такое липкое вязкое чувство, однажды окунувшись от которого потом уже тяжело избавиться. Наступает самое тяжкое время, время ожидания конца рабочего дня, а точнее тех шести часов вечера, когда Уэй обещал вернуться. Не люблю оставаться один, когда абсолютно нечем заняться. Скорее бы уже выйти на работу, чтобы больше не испытывать тоску в течение всего рабочего дня. Обстановка, погода, мерное издевательски медленное холодное тиканье часов - все это чертовски угнетает. Я даже слышу, как дышу, как бьется мое сердце. Такое чувство, что я даже слышу, как делятся клетки моего тела. Кажется, Джерард уходит и весь свет в доме выключается, воздух замирает, жизнь останавливается. И только этот уже до тошноты противный успевший сильно надоесть звук идущей секундной стрелки такой оглушительно громкий, проникающий во все в этом доме, этот угнетающий звук напоминает о том, что воздух на самом деле не замер, а жизнь не остановилась. А тебе, Фрэнк, пора выбить всю эту меланхоличную дурь из головы и пойти что-нибудь уже делать вместо того, чтобы изводить самого себя этим звуком одиночества. Недолго думая я включил музыку, дабы разбавить тишину, но этого показалось мало, звук часов все рано оглушительным треском ежесекундно раздавался в голове. Я поставил громкость на максимум, до тех пор, пока каждая пылинка в доме не начала подрагивать, подхватываемая мощной звуковой волной. Одна песня сменяет другую, заряжая настроением и энтузиазмом в этот пасмурный безыдейный день. Улыбка медленно, но надежно поселяется на моем лице. Вот теперь я спокоен. Но это чувство вскоре рассеялось, словно утренний туман, после которого наступил жаркий летний день. Теперь можно только мечтать о том благодатном чувстве, когда рано утром ты вышел на улицу, вдыхая эту влажную свежесть тумана. Сейчас же на тебя палит жаркое изнуряющее солнце, во рту пересохло, а тело лишено всякой способности к передвижению. Просто лежишь под этим солнцем, не зная куда деться, лежишь и изнемогаешь. Солнце, призванное для того, чтобы давать начло жизни, теперь забирает эту жизнь у тебя. Сейчас именно тоже самое делает со мной музыка. Еще недавно она помогала, но теперь лишь мешает. Резко вскакиваю, всего парой шагов преодолеваю расстояние между диваном, на котором я лежу, и колонками, и со злостью выдергиваю из розетки шнур. Выйдя на середину комнаты, осматриваюсь по сторонам, судорожно закусывая губу и думая, что же делать. Фрэнк, ты же всегда находил способ развлечься. Что сегодня с тобой такое? Начиная с самого утра, ты не знаешь, что за хрень происходит с тобой, как себя вести и как реагировать, словно чужой в этом доме. Да ты даже в гостях себя так потерянно никогда не ведешь. Эй, встряхнись, это же ты, твой дом, что не так? С этими мыслями я нерешительно подхожу к телевизору, прихватив по пути немного еды. Надо поискать что-нибудь стоящее по телеку. Может, отвлекусь. Рьяно начинаю переключать каналы в попытках найти хоть что-нибудь. Везде какие-то тупые ситкомы. Но, о, кажется, мне повезло. По одному из каналов шла передача про животных. И именно в этот момент рассказывалось про брачный период павлинов. Почему бы и нет. У самого секса не было давно, так хоть посмотрю, как другие этим занимаются. Чертов зоофил. Кстати, а почему у меня давно не было секса? Ах, ну да, точно, куда уж там говорить про секс, когда я буквально вчера только поцеловался первый раз после операции. А почему бы нам как раз вчера было бы им не заняться? Первый поцелуй и следом за этим первый секс. Боже, Фрэнк, озабоченный придурок, что сегодня с твоими мозгами? Неужели это тот первый поцелуй так на них повлиял. Нет, просто у кого-то явный недотрах. Установив причину своего странного поведения, я все-таки решил посмотреть на этих забавных животных во время брачного периода, стараясь внимательно запомнить каждую деталь. Не знаю, зачем. Возможно, когда Джерард захочет со мной поговорить и спросит, что я делал без него, я расскажу ему все про спаривание павлинов. Надо же хоть в какой-то области быть более осведомленным, чем он. Но этот монотонный закадровый голос вскоре начал здорово меня усыплять. Отодвинув еду подальше от себя, я улегся на диван, со сладостным чувством успокоения закрывая глаза. В голове пронеслось тихое «наконец-то я нашел, чем заняться», но стоило этой мысли посетить мою голову, как глаза, словно на пружине, раскрылись, а мне как будто внутривенно ввели двухдневную дозу кофеина. Что за несправедливость. Мысленно я тут же разразился самыми грязными ругательствами, а вслух произнес лишь тихое, полное боли и отчаяния: «Блять» Итак, с этих пор я не могу слушать музыку, не могу спать и не могу смотреть телевизор. За что мне такое наказание. Со стоном грусти и печали я развернулся к спинке дивана, уткнувшись в нее лицом и думая, что я еще могу делать. Боги. Тетрадь. Я помню, да, Джерард запретил мне ее брать, но, блять, я сейчас у умру со скуки. Тем более, не думаю, что случится что-то страшное, если я прочитаю еще пару страниц. Я ведь обещал сам себе, что буду читать в день по одной - две странички. Так что, все в порядке, думаю. Хотя, конечно, учитывая, что у моей совести какое-то обострение бессонницы, не думаю, что чтение дневника пройдет так бесследно. Ведь Джерард действительно доверяет мне, а я, получается, подведу его. Но я ведь не скажу ему ничего, правильно? Значит, он ничего не узнает. Таким образом, всячески оправдывая свой поступок, дабы свести муки совести к минимуму, я, сам того не намечая, пододвинул стул к кухонному шкафу и очнулся от своей внутренней беседы только когда моя рука в поисках тетради окунулась в толстый слой пыли образовавшийся наверху навесного шкафа. И даже это меня не останавливает. Чудненько. Прислушиваясь к каждому шороху, встав на носочки и чуть приоткрыв рот, я, словно преступник в поиске потайных мест, рыскаю по верхней крышке шкафа, пытаясь зацепить хоть одним пальчиком тетрадь. Чертов Уэй, не мог поближе ее положить. Я же сейчас упаду. Проклиная все на свете, и свой рост в том числе, начинаю осторожно подпрыгивать на стуле, но тот опасно качается, вследствие чего падает набок, и я неудачно приземляюсь копчиком прямо на твердую боковину спинки стула. Ощущения не из приятных. Позвоночник тут же пронзает боль, а из глаз вытекают слезы. Но это лишь сильнее раззадоривает меня. Просто, я живу по принципу «запретный плод сладок». Фрэнк, оно тебе надо? Надо. Быстро и теперь ни в чем не сомневаясь, я подставляю стул к шкафу, хватаю вилку, вскакиваю на стул и задеваю вилкой тетрадь. Да-а. Чувство бесконечного удовлетворения насквозь пронзает мое тело, из-за чего я снова падаю со стула, но уже с дневником в руках и счастливой улыбкой на лице. Злобно хихикая, будто сумел пройти самое сложное препятствие в своей жизни, я направляюсь к дивану, на ходу выискивая нужную страницу. «С каждым днем моего здесь пребывания я начинаю понимать, почему никто из этих странных людей даже не пытается выбраться отсюда. Отсюда просто нет выхода. Это как огромная черная дыра. Стоит сюда попасть, как ты уже не сможешь выбраться. Это бесполезно. Просто бесполезно. У меня нет шансов. Все свои заработанные деньги я потратил еще недели две назад на нормальную еду, а теперь мне снова приходится питаться этими остатками роскошной жизни богачей. Ненавижу свою жизнь. Я не знаю, что с ней делать. Стою на перепутье. Вроде бы много дорог открыты, но это только кажется. На самом деле, открыта только одна дорога, остальные загорожены стальными воротами, которые открываются, стоит к ним поднести несколько сотен стодолларовых купюр. Но ни у кого из этих помоев общества нет таких денег. Не на кого рассчитывать. Потому что именно сейчас я вхожу в число этих помоев. Ничего нестоящий кусок дерьма. Никто. Существо, доживающее свои дни в грязной яме. Всю жизнь призирал таких людей, а теперь сам к ним отношусь. Кусок ничего нестоящего дерьма. Представляю, каково этим людям видеть нас тут, проходя каждый раз мимо нашего ночлега, если я даже сейчас испытываю к этим отбросам такое отвращения, что хочется умереть от осознания того, что я теперь в их числе. Точно такое же ничтожество, которое никогда ничего не добьется» Дальше текст становится довольно размытым и трудно читаемым. Либо пошел дождь, либо я плакал из-за того самого состояния отчаяния. Честно сказать, у меня у самого комок к горлу подступил, но такое ощущение, что это все писал не я. Слишком много ненависти и отчаяния. Хотя, да, Фрэнк, тупица, я бы посмотрел на тебя, если бы все твои деньги кончились еще две недели назад. Но все-таки теперь я надеюсь, что это писал не я. Жутко не хочется, чтобы это был я. Взгляд упал на строчки следующего дня. «Сегодня ко мне подошел один очень странный богач, дал какую-то бумажку и ушел. Тупая скотина, зачем мне какая-то бумажка, неужели он думает, что мне нечем задницу подтереть, сука, чтоб тебе так же плохо было, как мне сейчас. Я развернул этот самый клочок, на нем красивым подчерком было написано имя и пять цифр. Кажется, я знаю, что с этим делать» О нет, только не это. Это точно не мое, ни в коем случае. Отчаяние не может из человека сделать убийцу. Страх за самого себя, за все свои прошлые ошибки, за то, что, может, те сны были правдой и на самом деле я убил не один десяток человек, окутывает меня с ног до головы, связывая по рукам и ногам и заставляя все тело дрожать, а кровь буквально застыть в венах и артериях. У вас когда-нибудь было такое, что еще утром вы могли лишь наслаждаться жизнью, забыв обо всех проблемах и полностью расслабившись, откинув все мысли на задний план, а потом, пару часов спустя, вы вдруг узнаете, что еще буквально год назад вы собственноручно убивали людей. Не думаю, что такое случается с вами каждый день. Я кидаю дневник на диван, быстро надеваю кеды, легкую куртку и выбегаю из дома, пытаясь подальше убежать из этого дома и выбить из головы все, что я только что прочитал. Джерард был прав, когда говорил не читать мне ничего. А я ему не поверил, не доверился. Доволен, Фрэнк? Теперь можешь быть спокоен, упрямый идиот, ты добился то, чего хотел. Бежать, бежать куда-нибудь, бежать не оборачиваясь, бежать как можно дальше от этого дома. В голове вертится лишь одна мысль: «Бежать». Как в том мое сне, где моя копия убивает Джерарда. Теперь все становится на свои места. Сон – проекция потаенных мыслей нашего мозга. Теперь все понятно… Убежать от самого себя, от своего прошлого. Не жалея сил, не жалея жизни. Мне теперь незачем жить, лишив этого драгоценного дара множество людей, кто теперь дал мне право жить самому? Никто не в праве распоряжаться чужими жизнями, только своей. Я добежал до самой окраины, где бродили только одинокие собаки. Грязные и до смерти худые. Мне место тут, даже став кормом для собак, я теперь смогу принести гораздо больше пользы, нежели понапрасну коптя небо в попытках забыть свое прошлое. -Кем ты себя возомнил!?- из моей груди вырвался истошный крик,- Богом!? Бога нет!- я кричал в пустоту, кричал на самого себя, обессилено падая на землю и хватаясь за колени дрожащими руками. Звуки тяжелого рыдания разносились по всему этому безжизненному кварталу, собаки удивленно обходили меня стороной не в силах понять моих мучений. Никто не может их понять. Слезы стремительно полились из глаз, обильно смачивая все лицо и плотно прижатые к нему колени. Я упал на спину, задыхаясь в собственных рыданиях, хватая траву руками. Полное отчаяние. Сам загнал себя в угол. Теперь ты должен быть горд за себя, Фрэнк, ты же так этого хотел. Так долго и упорно я искал ответы на все вопросы, пытался узнать, кем я был в прошлом, но мог ли я предположить, что в прошлом был не каким-нибудь жизнерадостным разносчиком пиццы? Мог ли знать, что таит в себе мое прошлое? Мог. И все рано преследовал самого себя в попытках во всем удостовериться. Получил что, что хотел. Именно. Долго гнавшись за воспоминаниями, пытаясь всеми силами их восстановить, я не заметил, когда давно уже обогнал их. Теперь эти воспоминания настигли меня, словно молния, словно вор в темном переулке и ударили со всей своей неожиданностью по голове, забирая все надежды на то, чтобы пройти через этот темный переулок, в эту пасмурную погоду абсолютно невредимым. Только это не вор и не молния, конечно же, это я сам. Наткнулся на самого себя. На свой же ранее с жадностью отставленный в сторону кинжал. Кто бы мог подумать. Слезы постепенно проходят, давая свободно вздохнуть. Теперь я снова вижу этих голодных собак, кучкой столпившихся около меня, вижу этот безлюдный квартал, это затянутое тучами небо. Я снова себя загнал, как в прошлый раз. Люди не меняются, а привычки и пристрастия остаются теми же. Стоит убить однажды и в твоем мозгу плотно закрепится мысль о том, как приятно бывает иногда убивать людей, срывая на них свою злость. За то, как лицемерно они смотрели, когда я был в той грязной яме, за то, что чувствовали свою безусловную власть. Откуда такие жестокие мысли? Я ведь ничего не помню, значит, не могу знать, какие чувства я испытывал в тот момент. Я ведь… о нет, я не буду это вспоминать, не хочу. Снова мой мозг работает против меня, заставляя смотреть на эти картинки, то и дело всплывающие в подсознании. Поднимаюсь на ноги и бегу в центр города. Там шумно, там не будет слышно собственных мыслей. Там многолюдно и можно отвлечься. Вытирая пыльным рукавом толстовки заплаканное лицо, я снова начинаю свой бег в попытках скрыться от самого себя. Но порой бывает так сложно это сделать. Ведь ты не можешь отстать от самого себя, не можешь приказать заткнуться. Не можешь убить самого себя. Можешь. Это единственное, что ты можешь, если наверняка хочешь убежать от себя. Ведь в остальных случаях ты бежишь, и прошлое тоже бежит, догоняя тебя, оно в тебе, сидит, прочно зацепившись за стенки твоего сознания, и злобно хихикает, заставляя тебя дрожать от этого холодного металлического звука, как те часы, висящие у нас дома. Единственно действенный способ убежать от самого себя это самоубийство. Вылетаю на дорогу, машин почти нет. Красивый до блеска начищенный черный опель стремительно вылетает из-за угла, ослепляя светом своих фар, словно ее водитель тоже совершает свой бег от самого себя так же, как и я. В голову приходит неожиданная мысль, судьба сама подкинула мне шанс избавиться от этого тяжкого груза под названием «жизнь». Успею проскочить мимо или нет, это уже не важно, будет даже лучше, если я умру. Всем. В основном многочисленным родственникам тех, кого я убил. Решив поиграть со смертью, отворачиваюсь в сторону противоположную от машины и продолжаю свой сумасшедший бег по дороге, прямо по траектории движения этой машины, теперь моя судьба зависит от того водителя. Бешеная доза адреналина выделяется в кровь, заставляя бежать еще быстрее, а мышцы буквально жаждут этого столкновения. Оглушительный скрежет тормозов, истерические вопли прохожих, удар, весть о котором тут же разнеслась по телу враждебной болью, подкосившиеся ноги и странное чувство пустоты, осознание всей бессмысленности действий, понимание того, что жизнь не имеет никакого смысла по сравнению со смертью. Жизнь – это всего лишь яркая вспышка в вечном движении вселенной, вспышка, не приносящая в конечном итоге ничего, кроме яркого света и короткой памяти в умах людей, ставших ее случайными свидетелями. Голова ударяется об асфальт, а тело окунается в сквозящую холодом и одиночеством темноту. Меня тут никто не ждет и это не может не радовать. Это именно тот исход событий, на который я втайне надеялся. Наверно, это и есть конец. Не могу поверить, что мои страдания на этом окончены.