Звёздное небо

Утром мне всегда вставать неохота. А зимой просто беда. Светает поздно, в квартире прохладно. Папа считает, что сильное отопление вредно для кожи, а холод, наоборот, полезен. Если принять во внимание то, как он выглядит, и то, что он почти не болеет, в этом, получается, есть смысл. Поэтому я не возмущаюсь. Я тоже хочу в папины годы так выглядеть. Да все хотят. У меня зимние каникулы. И я на законном основании валяю дурака. Ещё год учёбы, и мне нужно будет чем-нибудь заниматься в «Таймлайн». Зная моего папу, пост директора сразу мне никто не даст. Ещё курьером как бы бегать не пришлось. Наследник империи должен знать все её закоулки – чтобы эффективнее управлять. Папа всегда говорит - чтобы спрашивать с персонала, нужно знать, с кого и что спрашивать, и на наёмников ни в чём полностью не полагаться. Не обокрадут, так накосячат. Нет, ну с этим-то я согласен. Я вылез из-под одеяла, сунул ноги в зимние тапочки. Комната у меня огромная. Мебель в стиле «модерн» начала века, шёлковые занавеси, паркет на полу – наша горничная, полька Эльшбет, трижды в неделю его наяривает какой-то замазкой. Окна от пола до потолка выходят на Централ-парк. Пентхаус наш занимает двадцатый и двадцать первый этажи, так что вид шикарный. И всё равно нью-йоркскую квартиру я не очень люблю, как и калифорнийскую виллу, мне вообще больше всего нравится наше бунгало в Канаде. А здесь всё как-то уж очень картиночно. У папы – у него вообще хохма: у него две спальни. Одна для фотографий в журналах - знаменитость в интерьере или интерьер от знаменитости, - а в другой он спит на самом деле. Она втрое меньше первой и намного уютнее. После душа я влез в тёплый спортивный костюм и сунул нос в столовую. Там было пусто, холодно и безжизненно, как на Марсе. В пасмурный день во всей квартире так. Я забрался на кухню, разогрел сам себе булочку с сыром, налил кофе и выбрался со всем этим в зимний сад. Где и нашёл папу. Он полулежал на кожаной софе, с кремом на лице и ноутбуком. - Привет, - пробурчал я сквозь булочку. – Ты один? - Как видишь. - А где же Дамиано? - Я просил его переночевать где-нибудь в другом месте сегодня. Дамиано – это папин любовник-альфа. Очередной. Дольше нескольких месяцев (от одного до семи) они не задерживаются. Папе надоедает. Раньше, в детстве, я всегда думал, что папа собирается выйти замуж за кого-нибудь из этих красивых молодых альф. Но годам к десяти уже понял, что к чему. Папа в этом плане вообще странный – он мне никогда ничего не объясняет, пока я сам не спрошу. И это очень стимулирует любопытство, знаете ли. - Ты собираешься его бросить? - Ещё не решил. - Так… Август, сентябрь, октябрь, ноябрь… Почти пять месяцев. Ну, он и так довольно долго протянул. - Пора с ним заканчивать. Он стал слишком капризным. Странные они вообще ребята, эти папины альфонсы. Становясь любовником Тима Гарнера, рассчитывать, что он бросит весь мир к твоим ногам, дрожа от страсти, уж наверное не стоит. Хотя бы опираясь на опыт предшественников. Всем же ясно с самого начала, кто кого будет использовать. Папа такой первый. В смысле, первый омега. Альфы в шоу-бизнесе через одного такие, да что там – трое из четырёх. А омеги, даже добившись успеха – в модной индустрии, скажем, ну или даже как актёры или певцы, всё равно оставались в привычном традиционно-моногамном амплуа, хотелось им этого или нет. Папа, может быть, тоже был бы таким, но я так думаю – если он и раньше не питал надежды встретить единственного, то уж теперь он и вовсе плюнул на это. Как теперь определить, кому нужны бабки, а кому – ты сам? А Тим Гарнер, во-первых, делает только то, что сам хочет, а во-вторых, не любит, когда его используют. - Папа, как тебе не надоест? По мне, так эти твои мальчики все одинаковые. Как ты их не путаешь? Нашёл бы себе давно медиа-магната или там финансиста какого-нибудь. - Не хочу. Эти ребята для юных безмозглых моделек и актёрчиков. Я же тебе объяснял. В этих отношениях у каждого своя выгода. Одним секс, другим – возможности. Мне-то от них что может быть нужно? - Как что? Руку и сердце. - Мальчик мой… Ты всё шутишь, и всё на те же неподходящие темы. Сердец у них не бывает, а прочие их части тела мне неинтересны. Они импотенты через одного, без пилюль ничего не могут. В этом плане Дамиано иже с ним куда качественнее. И самое главное - никаких проблем. Волнений у меня и без этого достаточно. - Разве тебе не хотелось, чтобы тебя любили? - Перехотелось. Слишком дорого эти хотелки обходятся. Сынок, если ты не против, сменим тему. Вот интересно, кого он сейчас вспомнил – моего брата, нашего отца или Клайда? Или всех сразу? Чёрт, что-то не наелся я одной булочкой. Зимой всегда так есть охота, особенно по утрам, пока ещё не согрелся. Пойду, ещё возьму. Пока я возился в кухне, в дверь позвонили. Из второго, ближнего к двери, кабинета выскользнул, как привидение, папин секретарь Анхель. Он у нас живёт. Чтоб всегда у папы под рукой был. Это чудо природы вообще-то альфа, но глядя на него, сроду так не подумаешь, пока запах не дойдёт. Да и тот он чаще всего перебивает какими-то совсем уж омежьими парфюмами. И весь тонкий и звонкий, ручки холёные, очочки хипстерские… Наверняка другим альфам подставляет, к гадалке не ходи. Ну, в нашей среде, правда, это вещь обычная, ничего такого. Вот найди он работу в какой-нибудь финансовой корпорации или банке – тогда да, огребал бы по самые помидоры, если бы узнал кто. А у нас никого это не удивляет, норма. Ну, нравится ему так – кого это колышет. Тут и похлеще встречаются экземпляры. Местами как есть цирк на выезде. Анхель скрылся за перегородкой в холле, и возник снова через две минуты. Его сопровождал Джефф. Оба увидели меня – Джефф улыбнулся, Анхель наклонил почтительно голову. Улыбаться он не умеет, по-моему. По крайней мере, я ни разу не видел, а он у папы уже шесть, если не семь лет работает. Ему года тридцать два, хотя на вид совсем студентик, и двадцати пяти не дашь. - Эйбел, - Джефф, он вроде крёстного моего, я рассказывал – он был с папой в ту ночь, когда я родился. – Тим у себя? - Он в зимнем саду, но он в креме весь. Я пойду, скажу, что ты пришёл. Это, кстати, лишнее. Если есть в природе люди, которым папа готов показаться в креме, в сперме, в томатном соусе – так это Анхель и Джефф. Доверенные лица. Ну, насколько можно быть доверенным у Тима Гарнера. Потому что если бы у нас был герб, то в качестве девиза была бы на нём фраза «Не верь никому, а себе – в первую очередь». Так что пошли мы в зимний сад вместе. Мы с Анхелем зашли первыми, секретарь почтительно сообщил папе, что пришёл Джефф Холлидей. Папа взял салфетку, промокнул остатки крема с лица: - Джефф, что-то ты рано. Новости? - И да, и нет. - С Трентоном я уже сам разговаривал. Он в Лос-Анджелесе. У них всё готово. Так что насчёт этого твоим сотрудникам остаётся чистая техника. Что с покупкой прав на «Небесную черепаху»? - Черновик контракта отправили Бэзилу. Теперь слово за ним. - Право вмешиваться в постановку убрали? - Как ты просил. - Отлично. Мне не интересно, как там видит автор, мне интересно, что зрители видеть хотят. Хватит с нас Боннера, который в каждую щель совал свой пятачок, тряся контрактом, как дурак погремушкой. Когда папа произнёс эту фамилию, Джефф вздёрнул брови и качнул головой. Папа с любопытством посмотрел на него, и Джефф вытащил из папки яркий журнал: - Кстати, о Боннере… - Ты о том, что какой-то ненормальный дал ему денег на постановку фильма его мечты? Я в курсе. Всяк по-своему с ума сходит. Хотя мне хотелось бы знать, кто это был. Просто для смеха. - Я имею в виду младшего Боннера, Тим. Клайда. Тут поднял брови папа: - Клайда? Он кому-то ещё интересен? - Судя по всему, он этого очень хочет. - Хотеть не вредно. - Вредно делать это за чужой счёт. Он дал «Санди» новое интервью. Почти на целую полосу. Хочешь прочесть? - Нисколечко. Если умножить журналистскую прыть на желтизну «Санди» и способность Клайда Боннера произносить двадцатиминутную речь там, где можно было ограничиться одной фразой, в итоге получится пустая трата времени. Суммируй вкратце. - Вкратце всё то же самое. Как злодей Тим Гарнер из мести зарубил карьеру выдающегося молодого актёра. А заодно и брату его подгадил. Папа пожал плечами: - Ну и что? Он твердит это уже четвёртый год, с самого развода. Это уже никому не интересно. Тем более, что ещё немного – и даже самая низкопробная медиашушера и смотреть в его сторону перестанет. Через пару лет о нём даже вспоминать не будут. Работать надо, чтобы на слуху быть, а не борзописцам из бульварных листков инвертю раздавать. - Так не дают ему работать, - ухмыльнулся Джефф. – Не предлагает ему ролей никто. И если раньше он только намекал на то, что это твоя страшная месть, то вот тут он говорит об этом прямым текстом. Вот, и подзаголовок статьи: «Потрясающие откровения бывшего супруга известнейшего в американском шоу-бизнесе омеги». Тим, по-моему, пора его засудить. Это наносит ущерб твоей репутации. - «Потрясающие откровения», – слабо улыбнулся папа одними губами. – Если на нашем портале станут публиковать такие заголовки, я уволю всю команду. Джефф… Ты такой альфа… - В смысле?.. - В прямом. Ты ведь говоришь о моей репутации как омеги, а не как игрока рынка шоу-бизнеса. Ну так вот. Вторую подобные вещи только укрепляют, а первая меня уже давно не интересует. Скорее я бы принялся судиться с этой туалетной газеткой за формулировки вроде «омега – глава медийной империи». Статусный шовинизм как он есть. Ну какая им разница, омега я, бета или альфа?.. Но я и этого делать не буду. Нет смысла, достоинство важнее. - Как скажешь. Но я всё-таки думаю, что этого сукина сына стоит поставить на место. - Давай так, - папа снял халат, набросил поверх домашней рубашки джемпер. – Если Клайд, в своих отчаянных попытках напомнить о себе обществу, перейдёт на личности, начнёт сочинять какие-нибудь небылицы о моих, скажем, интимных предпочтениях… Тогда мы ему устроим настоящее веселье. А пока мне не интересно. Морального удовлетворения мне это не принесёт, я не бью лежачих, финансовый интерес отсутствует – с него уже давно нечего взять. Не отбирать же у него коллекцию подержанных мотоциклов. Это просто низко. Джефф время от времени поднимает эту тему. Не знаю, зачем, даже я понимаю, что папе бывший неудачный муж ничем повредить не может. Иногда мне кажется, что Холлидей таким образом убеждается, что у папы больше нет никаких чувств к Клайду Боннеру. Чего там убеждаться. Папа не прощает измен. Никому. Никогда. И он мог бы раз и навсегда закрыть эту тему, она, по-моему, ему до сих пор не особенно приятна, но всякий раз он поддерживает её в разговорах с Джеффом. Он, как мне кажется, с какой-то нежностью относится к этой дружеской ревности, и не упускает случая успокоить Джеффа. Теми, кто ему верен, папа умеет дорожить. Джефф пробыл у нас ещё минут пять, отказался от чая и ушёл – а журнальчик оставил. Папа, усмехнувшись, сунул его Анхелю и спросил у него: - Ты звонил директору «Райских Врат»? Что с Уилли? - Сегодня утром лёг в клинику репродуктологии. И ему рекомендован курс психотерапии. - Ясно. У него неделя. Точнее, восемь дней. Что у нас на сегодня? - Только встреча с мистером Кираном по поводу налоговой декларации. В восемь-тридцать поступил звонок от редактора «Омеги», мисс Бельфор, она просила о встрече. - Зачем? - Она сказала, что это неправильно – что вы до сих пор не дали интервью её журналу. Ведь, по её словам, никто так радикально не говорит о проблемах статусной дискриминации. - И не дам. Сэм Дарси и его совет очень ошиблись, назначая редактором этого журнала женщину-бету, да ещё с таким анамнезом. Жаклин Бельфор приволокла в публицистику худшие традиции феминизма, а её активная гражданская позиция граничит с невменяемостью. Я не хочу участвовать в балагане. Статусная дискриминация – безусловное зло, такое же, как и расизм, но решать эту проблему нужно разумными серьёзными действиями, а не истерическими визгами. - Мне так и передать мисс Бельфор? - Смягчи немного. Впрочем, ей моя позиция известна, как ты знаешь. Сообщи этой пламенной мадемуазель, что с тех пор ничего не изменилось. Да, и если эта тема интересна, скажем, «Таймс», пусть позвонят. С их Фредом Саттером я бы поговорил, он умеет подавать такие вещи грамотно. Это всё? - Да, сэр. - Тогда можешь идти. Перед визитом мистера Кирана напомни мне, пожалуйста, о нём. - Да, сэр. Анхель исчез, как голограмма. Папа взял со стеклянной полочки влажную губку и принялся задумчиво протирать листья фикуса. Я улёгся на его софу и поедал орешки из миски. - Слушай, пап, но ведь не может же быть совпадением то, что карьера бедняжки Клайда провалилась ко всем чертям, стоило вам развестись? - Ты прав, сынок, - невозмутимо сказал он. - Это и не совпадение. - Значит, Клайд не ошибается? - Ошибается. Он больше ничего не умеет, только ошибаться. Потому что для того, чтобы делать что-то правильно, надо думать головой. Стараться. Учиться. - Но ты же сам сказал… - Я лишь сказал, что ты прав – это не совпадение. Ошибка Клайда в том, что он думает, будто я делаю это специально – врежу ему, наговариваю, даю ему отрицательные рекомендации. Это не так. Делать мне больше нечего. - Пап, - сказал я, помолчав минуту. – Я бы поверил тебе, что ты не мстишь Клайду, если бы собственными ушами не слышал, как ты отговаривал мистера Эндрюса брать Клайда на роль в «Дозорном». Папа, не поворачиваясь ко мне, безразлично пожал плечами: - Сынок, это не месть. Я всего лишь сказал правду. Джим Эндрюс мой хороший приятель, обратился за советом. А я совершенно искренне считаю, что Клайд Боннер не подходит на эту роль. - Почему? Самый его типаж, альфа-супермен со сверхъестественными способностями и неодолимым зудом спасать мир. Этой фразой мне даже удалось заставить папу усмехнуться: - Да, мальчик мой, ты прав. Но это телевидение. Сериал выходит по графику, съемки тоже ведутся по графику, из которого нельзя выбиваться. Клайда если ещё можно было пинками и угрозами заставить работать на площадке в кино, то для жёсткого временного регламента телесериала он слишком ненадёжен. Как я мог рекомендовать его своему хорошему приятелю? Да, логично звучит, ничего не скажешь. - Ну, а тогда в чём же дело? - Всё просто, Эйбел. Пока альфа Клайд Боннер был моим мужем, я помогал ему с карьерой, да и многие знакомые мне люди – продюсеры, режиссёры, - считали за удовольствие пригласить его в проект, польстить мне таким образом. Потом смотри сам - я узнаю, что мой муж вот уже несколько месяцев спит со своим партнёром по съёмкам – звездулькой-моделькой, тот сам заявляется ко мне, демонстрирует подарки от Клайда, весьма недешёвые, и по запаху ясно, что он беременный. Я без всяких объяснений и разговоров прогоняю мистера Боннера ко всем чертям. Моей помощи он лишается, для всех моих деловых партнёров, а их очень много, он тоже отныне персона нон грата. Таких талантов, чтобы ради них кому-то зарабатывать мою гипотетическую неприязнь, у него тоже нет. Как следствие – он совершенно естественным образом становится никому не нужен и не интересен. Около года ещё жёлтая пресса и Интернет трясёт грязным бельём, следит за судьбой его самого и его любовника, а потом всё это затмевается более свежими и интересными событиями. И всё. Карьера мистера Боннера завершена. По крайней мере, в качестве актёра, а не вечно скандального медийного шута на потребу сплетникам. В этом качестве он ещё пару лет продержится. Я отставил в сторону миску с орешками, отломил кусочек шоколадной плитки с папиного столика. Бельгийский шоколад – одна из немногочисленных папиных слабостей, и кажется, я её унаследовал. Запил сладость папиным кофе и заметил между делом: - Они же с этим его любовником тоже расстались. И он вроде тоже больше не снимается. Так, мелькает на показах иногда. И на всяких сайтах со сплетнями - с ребёнком. - Вот уж до кого мне нет и не было дела. Этот Райан… Как там его… И так бы долго не продержался. Таким цена тридцать долларов за дюжину, их что здесь, что в Эл-Эй в каждом «Бургер-Кинге» за любым прилавком по пять штук стоит. Единственное, что они могут – выгодно продать беременность от звезды. Девять месяцев славы. Слушаю я папу, слушаю, вникаю. Смысл ясен, и правда правильно всё. Но с каждой правильной, убедительной, логичной фразой я почему-то всё больше убеждаюсь про себя – это папа уничтожил Клайда. Целенаправленно и безжалостно. И скорее всего, и любовничка его прихватил. Для компании. Ведь Тим Гарнер может простить ошибку, бестактность, грубость, даже глупость, но предательства не простит. Никому. Никогда.