Звёздное небо

У меня нет друзей. В том смысле – нет рядом со мной такого человека, которого я мог бы назвать своим другом. Есть приятели, есть однокурсники. А друзей нет. После показа на Неделе моды – честно говоря, не помню, чей это был показ, - как водится, образовалась вечеринка. По одному на такие вещи не ходят, приглашение у меня было на две персоны. Я уже давно завёл обыкновение всякий раз звать с собой кого-то нового. На эту тусовку со мной отправлялся Джош Хиндл, мой однокурсник из универа, обладатель говорящего прозвища Кэнди и мастер минета. Кэнди забавляет меня тем, что за возможность попасть на крутую тусню он продаст отца, папу, всех дедов и братьев, только бы покупатель нашёлся. У него мечта – выйти замуж за миллионера. Нет, не просто за денежного мешка, это скучно. За такого, кто вывел бы его на модные показы, на светские рауты, на звёздные тусовки после театральных и киношных премий. И Кэнди, следуя мечте, усиленно набивается мне в друзья, потому что среди моих, точнее, папиных знакомых навалом возможностей мечту осуществить. Противно немного, но в общем, мне его жаль. Вообще все мои знакомые и приятели подразделяются на два типа. Одни – это такие же, как я сам. Дети папиных коллег по шоу-бизнесу, тут градация в зависимости от влиятельности и богатства родителей. Популярность предков, как ни странно, имеет гораздо меньшее значение, потому, что людям вроде папы погасить самую яркую звезду – как нехрен делать. Популярность штука весьма неустойчивая и эфемерная. Собственно, мой папа этим и славится – он ведь гений пиара, а пиар может быть и отрицательным. Очень отрицательным. На этом деле Тим Гарнер собаку съел. Ну, а вторая категория в моём окружении – это те, кто к нашей среде касательства не имеет. Но очень-очень хочет. Вот, вроде Кэнди. Правда, представление о медиатусовке у него довольно смутные, и ему достаточно представиться каким-нибудь менеджером телекомпании или сотрудником какого-нибудь известного кастинг-бюро (они, эти бюро, у него все в блокнотик записаны) – и он сделает для тебя всё, что сможет. Бедняга уже не одну милю членов отсосал, да всё не у тех. Показ был как показ – модели из ларца, одинаковые с торца, в вырвиглазной раскраске, немыслимых расцветок шмотки, вип-гости с каменными рожами, бодренький музончик, коллекция-то летняя. Я сидел в первом ряду вместе с папой, Анхелем и забывшим, как дышать, Кэнди. Последний, когда немного пообвыкся, начал было вести себя, как тринадцатилетний мальчишка в кино на эротическом фильме – хихикать, хватать меня за руку и комментировать всё, что видел: гостей, моделей, вещи, интерьер, фотографов. Я улучил момент и треснул его кулаком по коленке: - Да сиди ты смирно, - прошипел я. – Дикий. Деревенская Красная шапочка. Кэнди притих, но всё равно так же жадно озирался по сторонам. Я спросил папу, собирается ли он оставаться на вечеринку. - Нет, сынок, - покачал головой папа. – У меня встреча, а потом я хочу немного отдохнуть. Завтра лечу в Лос-Анджелес. Веди себя прилично. - Ладно. – Это ритуал. Когда папа уезжает (а это происходит часто), он всегда напутствует меня этой фразой. А я всегда ему это обещаю. Можно подумать, я хоть раз себя неприлично повёл. Я вообще образцовый сын. Ни тебе загулов по клубам, ни наркоты, ни скачек по альфам, ни дурацких браков… Именно последнее и послужило основанием для изгнания моего брата. Лет шесть назад Кейн, которому тогда было, как мне сейчас – двадцать три года, познакомился с одним омегой, Диланом Маркусом. Дилан этот даже мне, малолетку, сразу показался мерзким типчиком, самым поганым вариантом охотника за деньгами. Якобы актёр, якобы модель, вроде бы где-то учится, и всё очень мутно. Папа, увидев его, сначала было не придал значения этому роману – Кейн таких перетаскал миллион две тыщи в дом. Однако потом, отметив хитрость и цепкость Дилана, его способность в глаза говорить одно, за глаза – другое, думать третье, а делать четвёртое, папа насторожился – и велел Кейну держать ухо востро, а лучше и вовсе делать ноги. Но мой брат – уж не знаю, что за помутнение на него нашло, - тайно вступил в брак с этим Маркусом. Произошло это в Калифорнии, когда мой брат был замом главы тамошнего офиса «Таймлайн», и в Нью-Йорк Кейн приехал уже с мужем, который торжествующе демонстрировал всем желающим и не желающим свой прилично торчащий живот. Папа, узрев эту парочку, не сказал ни слова за всё время, собственно, он и затратил его на них не особенно много. Разговор состоялся тем же вечером, и я при нём присутствовал. Кейн говорил мало, в основном речь держал Дилан – самодовольно уперев руки в бока, он указывал на своё пузо, и повторял: «Благодаря вот этому, мистер Гарнер, вы будете мне должны всю оставшуюся жизнь. Кейн выбрал меня, и вам теперь некуда деваться!». Брат мой заговаривал только тогда, когда супруг обращался к нему за поддержкой. Папа не обращался к нему вообще, а новоиспечённому зятьку сообщил спокойно: «Лично я, мистер Маркус, вам ничего не должен. Вы замужем за моим сыном, с него теперь и спрашивайте». И на следующий же день заморозил все счета моего брата, передал управление его фондами Джеффу Холлидею, а самого Кейна даже с должности уволил. И невозмутимо сообщил об этом сыну, вызвав его к себе в кабинет. Я в этот момент сидел с журналом в соседней с папиным кабинетом библиотеке и слышал всё от слова до слова. - Папа, - растерянно ухмыляясь, спросил мой брат. – Ты это, я надеюсь, не серьёзно? Дилан вчера был немного несдержан, но он ведь беременный, у него немного нервы шалят. Ну какая тебе разница, кто мой муж? Мы любим друг друга, папа… - На здоровье, - пожал плечами наш родитель. – Тем более, раз у вас есть главное, зачем вам деньги? С милым и в шалаше рай. Я предупреждал тебя, Кейн, но ты меня не послушал. - Папа… Это глупо, обижаться на беременного омегу. - Тебе показалось, что я обижен? Ты решил, что я оставил тебя без содержания и наследства потому, что расстроен твоим браком с не понравившимся мне человеком? Я не предполагал, что ты настолько глуп. Что ж, если причина тебе не ясна, мне не трудно объяснить. Я не допущу, чтобы моим состоянием, отнюдь не с небес на меня упавшим, пользовались паразиты. И уж вовсе не потерплю, чтобы им позволяли это мои собственные дети. Если ты не поверил моему утверждению, что мистер Маркус – ярчайший представитель паразитических субстанций, что ж, предлагаю тебе убедиться в этом самому. Как только он узнает, что ты – нищий, ваш брак не продержится и года. Ему не нужен любимый нищий. Ему нужны деньги, Кейн. А они не твои. И теперь уже твоими не будут. Мне с тобой всё ясно. - Папа… - С вами всё. Разбуди своего мужа, закажи такси… А лучше, ступайте на остановку автобуса, сейчас раскатывать на такси вам будет не по карману… И к вечеру я не должен видеть в своём доме ни мистера Маркуса, ни его супруга. И передай мистеру Маркусу, что если он пренебрежёт моим требованием, я попрошу охрану помочь ему покинуть чужое частное владение. И к тебе самому это тоже относится. - Папа! – очевидно, до Кейна начала доходить наконец крайняя серьёзность ситуации. При всём своём легкомыслии он прекрасно знал, что папа такими вещами шутить не склонен. – Папа, да ты что – с ума сошёл?! Ты прогонишь своего сына? - Именно так. Я ещё мог бы снизойти до твоих просьб, ты мой сын, но содержать тех паразитов, которым ты позволяешь присасываться к семейному кошельку, я отнюдь не намерен. Этим средствам я могу найти гораздо лучшее применение. Будет ли это вложение, или благотворительный взнос – решать буду только я. - Я же твой единственный сын! - С каких это пор? – невозмутимо сказал папа, и на этом моменте я вообще забыл про журнал, у меня уши, наверное, увеличились вдвое. – Если мне не изменяет память, я рожал дважды. - Эйбел? Пап, не смеши, он же омега. - Хм… А я, по-твоему, кто? Кейн, я много внимания уделял твоему финансовому образованию… - Я это ненавижу, - попытался вставить брат, но папа и не собирался его слушать: - Тем более. Так вот – в стремлении сделать тебя передовым, широко мыслящим бизнесменом я, кажется, упустил некоторые другие стороны воспитания альфы. Мне такие вещи казались само собой разумеющимися, но сам факт наличия папы-омеги, без какой-либо поддержки со стороны альф входящего в тройку крупнейших деятелей шоу-бизнеса на Северо-Востоке, тебе, похоже, ни о чём не говорит. Ты мнишь себя художником, творцом?.. Ну что ж, я не намерен более ограничивать твоей свободы. Живя в моём доме и пользуясь моим состоянием, ты обязан был играть по тем правилам, которые здесь установлены. Весьма либеральным правилам. Однако же и они показались тебе слишком тесными. Я не деспот, Кейн. Ты абсолютно свободен. - Да… - ошарашено протянул мой брат. – Я не ожидал такого, мистер Гарнер… - Почему? – За всё время разговора папа ни разу не повысил голоса. – Любой, кто знает меня, обязан был предвидеть именно такое развитие событий. И уж тем более тот, кого я вырастил. Тебе отлично известно, что я не выношу содержанцев и золотоискателей. Это для меня не личности, а просто биомасса. Я всего в своей жизни достиг каторжным трудом, и я преклоняюсь перед любым человеком, кто сам обеспечивает существование себе и своей семье. Я приглашу к чаю своего садовника – потому, что это труженик, честный человек, но я руки не подам тому смазливому убожеству, что взял за себя мой сосед по вилле в Бельвью, кем бы он себя ни мнил. А уж рядом со мной, в моей семье таких существ не будет никогда. - Ты… Ты ставишь меня перед выбором, папа? Ты и деньги – или муж и ребёнок? – Кейн часто дышал. – И после этого говоришь, что ты не деспот? - Деспоты не ставят перед выбором, Кейн. А что касается тебя, я больше повторять не буду. Это твоя жизнь, и управляйся с ней так, как считаешь нужным, если не желаешь идти той дорогой, что предлагаю тебе я. На этом разговор можно закончить. Мистера Маркуса, его запросы и потребности тебе придётся обеспечивать самостоятельно. Я на это не дам ни цента. - И на внука?.. - Внук у меня будет тогда, когда мой сын создаст хорошую, основанную если не на истинных чувствах, то хотя бы на взаимном уважении семью, в которой ребёнок будет желанным, любимым своими родителями милым крошкой, будущим продолжателем семейного дела, а не просто средством для выкачивания денег. Я не обычный омега, Кейн. Меня детишками не растрогаешь. Всему своё время и место. Больше папа брата не слушал. Он вышел из кабинета, я не видел его, но голову даю – он даже не взглянул больше на Кейна. Я осторожно выбрался из библиотеки: брат сидел в кабинете на диване, закрыв лицо руками. Я шмыгнул носом, и Кейн медленно, нехотя поднял голову: - А-а… Братец-омега, папочкина надежда. Я так понимаю, что ты всё слышал? Я кивнул. Что тут скажешь, когда папа уже всё сказал? Он заднюю передачу не включит, не в его это правилах. Но я всё же произнёс негромко: - Знаешь, ты тоже… Головой думать надо. На тебе такая ответственность, а ты тащишь за себя какого-то… Иногда мне кажется, что папа прав – вы, альфы, горазды про нас трепать, что мы дыркой думаем… А сами-то, у самих-то мозги в узле. Повелители мира. - Ага, повелители, - язвительно сказал Кейн. – Сто… Да даже пятьдесят лет назад папаша сидел бы закрыв рот и восьмого ребёнка нянчил. А тут смотрите-ка, крутой, альфы перед ним на брюхе ползают… И ты, видно по словечкам - такой же. - Кейн, - поднял я руки ладонями вверх. – Кейн! Да причём тут – альфы, омеги… Я тебе и пытаюсь растолковать, что не в этом дело. Ты ещё в каменный век вернуться предложи. Ну, накосячил, так признай. - Я не накосячил, - зло сказал брат. – Я влюбился, ясно? Хотя, разве папаша знает, что это такое… - Думаю, да. Он ведь тоже влюблялся в людей, которые не были этого достойны. Наш отец хотя бы. - Мой муж достойный! И не надо его с нашим отцом сравнивать! - Вот и посмотришь, - примирительно сказал я. – Друг познаётся в беде, а муж – тем более. Кейн взглянул на меня – со смешанным выражением презрения и жалости, он часто на меня так смотрел. - Ну что ж, братец-омега, отныне и навсегда эта ответственность на тебе. Не подведи папочку, наследник империи. А я сам справлюсь. Я люблю своего мужа, люблю своего сына, и мне пофиг, что папаша меня вышвыривает. Его право. Вечером он уехал. Я не знаю, сказал ли он Дилану, что его план наложить лапу на состояние медийного магната провалился, но омега вёл себя спокойно. И больше я брата своего не видел – а было это пять лет назад. Понятия не имею, как у него вообще дела, как зовут моего племянника, на кого он похож, и какова судьба Дилана Маркуса. И папа больше ни слова не сказал о Кейне, как будто его и не было никогда. Это одно из самых пугающих его свойств – он вычёркивает людей из своей жизни, как тряпкой с классной доски стирает. У него это называется – сбрасывать балласт. Что будет при этом с балластом, его, как и следует ожидать, совершенно не интересует. …На тусовке после показа всё было тоже как всегда. Бар, танцульки, чёрный, как гудрон, диджей в шляпе и очках с белой оправой. Далия Хендерсон, дочка Барта Хендерсона, владельца «Имаджин Рекордз», с двумя какими-то подружками надралась в мусор и облевала бармена, после чего величественно заметила, что он теперь её крестник. Кэнди исчез в отдельном кабинете, и я успел заметить, что компанию ему в этом составляет какой-то чернокожий красавчик, кажется, манекенщик из агентства Дуайта Сойера. Интересно, какую лапшу он навешал Кэнди?.. Наверное, самим Сойером представился. А ко мне привязался модный шоумен с папиного канала, Шейн Патрик. Этот недоумок был хорошо под дурью, и попытался было тоже утащить меня – уединиться. Я его очень нелюбезно отпихнул, и Шейн принялся гнусавить: - Да чё ты думаешь-то о себе, чё ты выпендриваешься, да ты такая же дырка тупая, как все омеги, чё, если папаша босс, так всё можно… Да я тебя ваще… Да чё мне твой папаша, меня на любом канале… Он схватил меня за задницу. Господь свидетель, как же мне это надоело. Я треснул ему промеж ног, чтоб в чувство привести, и сказал громко, перекрикивая бумцающее музло: - Мистер Патрик, завтра ты, если будешь в состоянии вспомнить, конечно, хоть что-нибудь, позвонишь мне и будешь в десятый раз униженно канючить не обижаться на тебя… Я не обижусь, Шейн. Ты мне похрену. Но послушай доброго совета – завязывай с герычем. Если дальше так будет продолжаться, ты долго в этом бизнесе не протянешь. Можешь мне поверить, я таких сотни перевидал. Альфа только хватал ртом воздух – кажется, я его треснул слишком сильно. Да и хрен с ним, хоть не будет пару-тройку часов приставать ни к кому, а там протрезвеет. Тут меня отвлёк чей-то визг – из женской уборной вылетела с безумными глазами, дико светящимися из размазанной подводки, одна из подружек-шавок Далии Хендерсон. Споткнулась в этих идиотских сапожках на десятисантиметровой платформе с присобаченной шпилькой (кто их только придумал, это ж натуральное орудие пытки, отец Томас Торквемада плакал бы от умиления), грохнулась, и с колен заорала: - Помогите, помогите! Да-алия-а-а! Ей плохо, она умира-а-ает… Суета поднялась, но вялая – на каждой вечеринке, куда приходит мисс Хендерсон, дело заканчивается передозняком или у неё самой, или у кого-то из её эскорта. А поскольку тусня здесь собирается всегда примерно одна и та же, то все уже к этому привыкли. Насчёт эскорта не скажу, а Далия до сих пор жива. Откачивают зачем-то. Зачем - неизвестно, очевидно, просто следуя клятве Гиппократа. Она никому не нужна и ни на что не годится, на неё даже отец давно рукой махнул. Меня это всё утомило. Я не стал дожидаться выяснения того, отбросила на этот раз коньки Далия или нет. Нашёл Кэнди – тот танцевал со своим кавалером, спросил: - Выберешься сам? - Да конечно! – Кэнди пребывал в полной эйфории, повиснув на молодом, крайне мускулистом афро, лоснящемся от блёсток. – А ты что – уходишь? - Ухожу. Устал, да и с папой хочу поговорить, прежде чем он уедет в Калифорнию. - Ну пока, душка. Спасибо, что привёл меня сюда, здесь так классно, просто я на небесах!!! - Да не за что, развлекайся. Я перецепил ему на руку браслет, дающий право на доступ в вип-зону и бесплатный бар, чем вызвал новую волну слезливо-пьяного восторга, получил поцелуй в щёчку и вышел из «Галереи». После прокуренно-парфюмированной духоты клуба даже загазованный воздух Манхэттена показался мне восхитительно свежим. На водителе нашем уехал домой папа, и я забрался в одну из жёлтых машин нью-йоркского такси, дежуривших неподалёку. Их там всегда штуки три стоит. Я раньше всегда думал, что здесь хорошее место считается. Но как-то разговорился с парнем-бетой, водителем, когда ехал домой из соседнего с «Галереей» «Маверика», и тот мне сообщил по секрету, что это не совсем так. Можно, конечно, неплохой куш сорвать, если по пьяным понтам какой-нибудь идиот сотенной расплатится и протянет вальяжно «Сдачи не надо»… Но гораздо чаще бывает прямо противоположное явление. У многих из здешних завсегдатаев после вечеринок денег не то, что на такси – на почтовую марку не наберётся. Ладно ещё, если только не расплатятся или наблюют в салоне, а то бывали случаи – подъедет таксист к адресу, попросит клиента на выход, а на заднем сиденье – труп. Откинулся клиент от передоза, сердечко не сдюжило. И езжай, шеф, в больницу, потом в участок, отчитывайся, теряй время и деньги, огребай в чужом пиру похмелье. Нынешнему водителю повезло – я буду приличным клиентом. И уплачу, как положено, и на чай оставлю. Да и ехать не особенно далеко. - Централ-парк, - сказал я таксисту. – Угол Пятой авеню и Восточной девяносто третьей. - Хороший райончик, - отозвался тот. Судя по запаху, не заглушённому парфюмом – альфа. Хриплый, простуженный голос, но обладатель его не старый, вряд ли больше сорока. На правой руке не хватает одной фаланги у мизинца. Не новая кожаная куртка, и не стригся давно – видно, дела у мужика так себе. Оставлю-ка я на чай побольше. Такси свернуло на Парк-авеню, музыки не было, и мы с водителем молчали. Бубнил что-то диспетчер по радио, и мой возница отрапортовал, что везёт пассажира в район Пятой – Восточной девяносто третьей. Отключил связь и сказал: - Минут через десять приедем. Пробок уже нет. Прав оказался – приехали даже быстрее. Я достал двадцатку, протянул ему: - Спасибо, сэр. - Не стоит, - он повернулся в пол-оборота, чтобы взять деньги, но у меня купюра выскользнула из рук… - Кейн?..