Тауриэль стояла у подножия королевского трона, упрямо глядя на повелителя. В ее глазах не было страха или смущения, только несокрушимая уверенность в собственных действиях. Ровная спина, расправленные плечи, гордо вздернутый подбородок. Она – командир эльфийской стражи, и она готова приступить к своим прямым обязанностям несмотря ни на что.
- Владыка, мое самочувствие улучшилось, и я готова занять свой пост, - она говорила твердо, уверенно чеканя каждое слово.
Трандуил знал, насколько ей дорога эта должность. Вся жизнь Тауриэль - попытка доказать окружающему миру, а в первую очередь самой себе, что она способна на нечто большее, чем предопределила ей судьба. Ей, как воздух, требовалась уверенность в том, что она в состоянии справиться с любыми невзгодами и любыми врагами. Единственный способ унять жажду свершать поступки, что принесут справедливость и спокойствие в мирные земли. Желание противостоять злу из последних сил.
Она очнулась только накануне ночью, и уже с первыми лучами солнца, стояла в тронном зале, с прошением занять место командира, по праву принадлежащее ей. Ей требовалось упрочить свои позиции в королевстве, как никогда прежде. Она не должна показать свою слабость, растерянность или страх. Преодолеть все это, избавиться от тревоги. Своими действиями она словно говорила королю:
«Посмотрите, я в порядке. Ничто не в состоянии сломить меня. Даже Вы».
И его восхищало это. Эту ночь он провел в тревожных раздумьях о том, что, возможно, Тауриэль будет не под силу оправиться. Нет, физически она придет в норму, но ее дух может претерпеть колоссальные изменения. Его страшила мысль, что она впадет в отчаяние, прогнется под тяжестью обстоятельств, сломается. Увидев ее сгорбленную фигуру на огромной постели, ее бледные, отчаянно сжимающие край покрывала пальцы, и то с каким ужасом она смотрела на него, король испытал гнетущее чувство вины. А вместе с ним и досады. Как же так? Неужели, поддавшись своему безумию, он лишил Тауриэль того, что выделяло ее среди всех остальных? Лишил ее права на собственное мнение, на попытки противостоять ему, на ропот и бунт. То, что раньше одновременно привлекало и злило его, в один миг исчезло. И это было поистине жестокой расплатой для короля. Не так быстро, не так просто это должно было произойти. И должно ли было?
Страхи оказались напрасны. Тауриэль вновь доказала ему, что в ней еще достаточно силы воли, твердости характера и веры в собственные идеалы.
Трандуила охватило волнение и смутное ликование, когда он завидел ее, широкими размашистыми шагами преодолевавшую расстояние до трона. А ее жесткий взгляд не оставил никаких сомнений: она справилась. Она готова сразиться с судьбой вновь.
Но король не терпел самонадеянности и никому не давал поблажек, даже особо приближенным поданным, и даже сейчас, когда сам был повинен, в сложившейся ситуации. Никто не будет нарушать дисциплину, и ставить под угрозу безопасность королевства своей уязвленной гордостью. Даже она.
- Нет, - ответил Трандуил, следя, как изменилось лицо Тауриэль. Ее губы сжались в жесткую линию, щеки чуть покраснели от гнева, и она едва сдерживала эмоции. Он знал, что ей стоит больших усилий смолчать, не обвинить его, не высказать все, что она о нем думает. В какой-то степени короля восхищала подобная выдержка. Даже если Тауриэль боится его, и не понимает его мотивов, а он знал, что все обстоит именно так, она все равно находит в себе смелость, чтобы прийти сюда и посмотреть ему в глаза. Гордо, самонадеянно, и с присущим ей упрямством. Непозволительная дерзость, и между тем весьма желанная реакция. Но владыку Лихолесья не пронять гневными взглядами и попытками воззвать к совести. Особенно, если это повлечет за собой беды. Она еще нужна ему и он не позволит ей рисковать собой. – Ты еще не оправилась. Я вижу, как дрожат твои руки. Что если твоя рука дрогнет в самый ответственный момент? Чья жизнь ляжет на алтарь твоей поспешности?
Ее щеки вспыхнули сильнее. Трандуил видел, как она сжала ладони в кулаки так сильно, что, наверное, ее ногти больно впились в кожу. Он чувствовал волны гнева, исходящие от эльфийки. Но она не отводила взгляд. Он был колючий, словно ледяной ветер, несущий в своих потоках острые крупицы снега, и преисполненный негодования. Она осуждала. Ее глаза обвиняли его. Наверное, она думала о том, какое он чудовище и как несправедлив и суров мир. Какая банальность.
Трандуил поднялся с трона, и стал медленно спускаться по лестнице, физически ощущая на себе ее гнев. Зачем она мучает себя? Ведь прекрасно знает, что он не изменит своего решения.
И она знает, что он прав.
- Тауриэль, - Трандуил замер напротив нее, сохраняя дистанцию, и продолжил. – Я вижу, что ты исцелилась, но все же недостаточно окрепла, чтобы сражаться и вести за собой. Отдохни и наберись сил. Это приказ.
Ее мысли казались осязаемыми в этот момент. Чистая, сдерживаемая из последних сил, ярость.
- Да, повелитель, - Тауриэль коротко кивнула.
Похвальная выдержка.
Взгляд Трандуила смягчился.
- Это только ради твоего же блага. Не упрямься.
Тауриэль стремительно развернулась, и ее рыжие локоны взметнулись в воздухе, словно хвост кометы, что мчится по небосводу. Она шла быстро, но не настолько, чтобы можно было счесть это за побег.
- Отец, - стоящий неподалеку Леголас, наблюдавший за этой сценой, подошел к королю, вместе с ним глядя вслед уходящей эльфийке. – Когда ей будет позволено вернуться? Она тоскует.
- Она вернется тогда, когда ее руки перестанут дрожать, - жестко ответил Трандуил и внимательно посмотрел на сына. – Неужели ты не понимаешь? Готов пожертвовать безопасностью – ее и окружающих? Она сама знает, что так будет лучше.
Леголас кивнул.
- Я понимаю, - он грустно улыбнулся. – Но мне больно видеть ее расстроенной.
Сказав это, он направился вслед за Тауриэль, оставляя отца наедине с горестными мыслями.
Когда Трандуил поднимался обратно к трону, на его лице не дрогнул ни один мускул, и только сев, король позволил себе слабость. Он устало прикрыл веки и махнул эльфу-прислужнику рукой:
- Принеси вина.
Прислужник поклонился, и поспешил исполнить волю повелителя.
Мимолетная радость, вызванная появлением не сломленной и гордой Тауриэль, сменилась очередным приступом отчаяния. Владыка чувствовал себя скверно. Он терзался вопросом, как его размеренная жизнь, в которой не было места смуте и переживаниям, могла обернуться чем-то подобным? Как он посмел загнать себя в ловушку? Так крепко привязаться к этой несносной рыжей эльфийке, думать о ней слишком часто, и не иметь возможности игнорировать ее присутствие в своей жизни. Совершать ошибку за ошибкой, словно ступая по краю пропасти. Он чувствовал, что может сорваться в любой момент.
Он уже не помнил, с чего все началось, и где именно образовался исток поработившего его безумия. Не мог выделить тот миг, когда однажды, взглянув на нее, ощутил болезненное покалывание в груди. Но он отчетливо помнил каждое мгновение с того самого дня, когда она впервые оказалась в поле его зрения.
Сироты – немыслимое явление для эльфов, даже для лесных. Союзы эльфов необычайно прочны, а дети всегда желанны. И появление в королевстве маленькой беспризорницы не могло остаться незамеченным для короля. Совсем кроху, ее принесли стражники, и сообщили, что нашли ребенка, едва ли не новорожденного, в лесной чаще. Это было вопиюще неправильно, и по всему королевству прошла волна осуждения или же сочувствия к, возможно уже погибшим, родителям несчастной малышки. Но, несмотря на ажиотаж и пересуды, никто так и не смог ничего поведать об истинном происхождении ребенка. Это осталось неразрешенной загадкой. В тот день Трандуил велел передать ребенка дворцовым прислужникам, вскользь бросив, чтобы она ни в чем не нуждалась. Никто не стал задавать вопросов, и это была лучшая участь для осиротевшей малышки. Позже он пожалел о том, что не удосужился проявить большее стремление в поисках ее родителей. Она спрашивала о них слишком часто, а ему нечего было сказать в ответ. Ведь он и представить себе не мог, что эта сирота прочно войдет в его жизнь. Станет ее неотъемлемой частью.
Поначалу Трандуила не заботила ее жизнь, он знал, что ребенок всегда будет сыт, не испытает ни в чем нужды, а когда подрастет, то, скорее всего, станет служить во дворце. Возможно, ей посчастливиться играть на арфе во время празднеств. Ему не было до этого дела. Как правитель он выполнил свою задачу, а дальнейший путь сироты мало волновал королевское сердце. У него оставалось множество других задач в королевстве, и собственный сын, пусть уже взрослый, но все же мятежный и местами безрассудный.
Шли годы, и Трандуил совсем позабыл о найденном в лесу ребенке. Лихолесье не человеческий город, где на улицах ежегодно гибнут десятки детей. В лесном королевстве смерть ребенка не могла пройти незамеченной для короля, а значит, ему не о чем было волноваться. Все шло своим чередом, до одного судьбоносного дня.
Однажды, в середине осени, когда воздух стал холоднее, а древние, как сама земная твердь, деревья окрасились золотом, Трандуил совершал обход, желая лично убедиться в том, что границы королевства надежно охраняются. Обход подходил к концу, и владыка был доволен тем, что увидел, когда его внимание привлекла необычная и весьма занятная сцена. Она навсегда отпечаталась в его памяти, как одна из самых милых его сердцу, хоть он и не желал признаваться в этом.
Маленькая эльфийка, с рыжими, как пламя, волосами, держала в руке слишком большой для ее возраста деревянный меч, и нападала на одного из стражников. Тот шутливо отбивался, заливаясь смехом. Эльфийка злилась, делала резкие выпады, стараясь изо всех сил дотянуться мечом до «врага».
- Тауриэль! – окликнул ее смеющийся страж, подстегивая еще сильнее. – Попробуй, дотянись!
Трандуил замер, внимательно следя за движениями эльфийки. Рваные, слишком резкие, лишенные хитрости. Но в то же время, для ребенка они были весьма похвальными. Из-за того, что меч был велик, и удерживать его стоило больших усилий, ладонь ребенка стерлась в нескольких местах, и под рукоятью проглядывались покрасневшие, травмированные участки кожи. Но эльфийка продолжала держать меч, не смотря ни на что, игнорируя боль и неудобство. И это имя… Тауриэль. Странным образом оно всколыхнуло в нем какие-то воспоминания.
Едва он подумал об этом, как стражник заметил короля, и встал по стойке «смирно», приветствуя его величество.
Деревянный меч маленькой эльфийки ткнулся в бедро рослого эльфа, и она победно воскликнула:
- Получи!
Но ответа не последовало, и она в удивлении замерла, заметив, что ее «соперник» не двигается, собственно, как и все остальные стражники. Она медленно обернулась в ту сторону, куда были обращены глаза всех воинов. Меч, с глухим стуком, выпал из маленькой ладошки, и эльфийка застыла на месте, с благоговейным ужасом, глядя на Трандуила. Она не могла не узнать его, ведь спутать владыку Лихолесья с кем-то другим было невозможно.
- Твоя дочь? – обратился Трандуил к стражнику.
- Нет, повелитель, - быстро ответил он, и грустно улыбнувшись, потрепал ребенка по спутавшимся волосам. – У Тауриэль нет родителей.
Все встало на свои места. Сирота. Та самая сирота из лесной чащи. Тауриэль – Дочь Леса. Лучшего имени и не придумать. Трандуил шагнул вперед, с еще большим интересом разглядывая эльфийку. Она стояла ровно, и хоть глаза ее были полны робости перед королем, но все же она старалась казаться бесстрашной. Тогда он впервые увидел в ней необычайную волю и стойкость. Такая маленькая и уже такая сильная и упрямая. Трандуил чуть улыбнулся и обратился к Тауриэль:
- Почему ты, подобно остальным эльфийкам твоего возраста, не играешь в саду или не упражняешься в игре на каком-нибудь музыкальном инструменте?
Тауриэль насупилась, и уставилась себе под ноги, не зная, что ответить.
- Не бойся, - спокойно сказал владыка. – Прости королю его любопытство.
- Я…, - она запнулась, но вскоре подняла голову и уверенно посмотрела в глаза Трандуила. – Мне больше по душе сражения. Хочу защищать королевство от врагов.
Трандуил усмехнулся, подивившись бесхитростным речам.
- Владыка, - с улыбкой сказал стражник, почувствовав, что настроение короля благое, и он может говорить с ним. – Тауриэль не просто хочет сражаться, она говорит, что станет командиром эльфийской стражи и поведет нас в бой против полчищ орков.
- Неужели? - Трандуил склонил голову, пристально всматриваясь в эльфийку.
Сама Тауриэль покраснела до корней волос, и вновь уставилась на носы своих потрепанных сапог. Ей было стыдно, она боялась, что король поднимет ее на смех.
Но он даже не подумал об этом, наоборот, слова Тауриэль и ее израненная детская рука, подарили ей шанс исполнить свои смелые желания.
- Ну что же, - произнес Трандуил. – Если сумеешь доказать, что достойна этого, и нет никого лучше тебя, то, так и быть, будешь командиром.
С тех пор их судьбы переплелись. Он стал приглядывать за храброй эльфийкой, и постепенно взял ее под свое покровительство. Он всегда старался сохранить между ними дистанцию и не пытался быть заботливым отцом. Скорее он стал ее наставником: строгим, требовательным, но все же чутким к ее желаниям и мечтам. Она обладала всеми задатками для того, чтобы стать славным воином, это было видно невооруженным глазом. Под руководством короля Тауриэль обрела настоящую силу и ловкость, сумела стать искуснейшей лучницей, меткости которой мог позавидовать любой солдат, а клинки в ее руках, казалось, оживали и становились уже не просто оружием, а неотъемлемой частью своей хозяйки.
Трандуил гордился. И пусть он был скуп на похвалу, но Тауриэль всегда знала, что ее успехи радуют короля.
Она выросла, стала прекрасным воином, и в один день, произошло то, о чем мечтала впервые взявшая в руки деревянный меч сирота. Она заняла место командира королевской стражи, к удивлению всех тех, кто иронично кривил губы, услышав подобные речи из детских уст.
Тогда, в день ее назначения, Трандуил единожды произнес чрезвычайно важные для них обоих слова.
«Ты заслужила это. Я полностью доверяю тебе».
В этом мире он доверял лишь самому себе, Леголасу, а теперь еще и ей.
Только один раз она услышала от него эти слова. Трандуил не считал, что необходимо повторять нечто подобное дважды. Одного раза вполне достаточно для вечности. Если что-то изменится, он непременно даст знать.
Тауриэль оставила позади годы упорных тренировок и мечтаний. Она была своенравной, упрямой, позволяла себе, поборов страх, перечить правителю, когда считала его политику слишком жестокой. Он не мог винить ее в этом, прекрасно осознавая, что она слишком молода, чтобы понять его. Она грезит об идеальном мире, отчаянно верит в победу добра, мечтает спасти всех и вся. Импульсивность, противоречия, слепая жажда справедливости. Такой уж она уродилась, возможно, переняв эти черты характера от своих безымянных родителей. И сам Трандуил позволял ей несколько больше, чем следовало, стараясь не подавлять ее.
Смиренный ход времени нарушился тогда, когда совершенно незаметно, подобно мастерски обученному лазутчику, образ Тауриэль стал завладевать мыслями короля. Вероломно, шаг за шагом, она проникла в сердце своего повелителя. Она и помыслить не могла ни о чем подобном, и Трандуил знал, что Тауриэль не сделала ничего из того, что могло лишить владыку покоя. Она вела себя естественно, с присущей ей наивностью и своеволием. А он попал в собственную ловушку, лично воспитав ту, что в итоге похитила его сердце. Стоило быть с ней строже, не позволять стать той, кем она стала - уверенной, сильной, независимой. Той, что сумела привязать к себе короля слишком крепко, словно самыми прочными из существующих веревок. Но это произошло. Пробралось под кожу, разрывая плоть, впиталось в кровь, отравляя ее любовным ядом, въелось в кости, превращая их в прах. Глубоко и неумолимо.
Не в силах совладать с обуявшей его страстью, Трандуил испытывал темную злость, разрушающую тщательно сотканный образ равнодушного правителя. В первую очередь он злился на самого себя. Но и злости направленной в сторону Тауриэль хватало с лихвой. Он бы хотел вырвать все свои чувства, избавиться от них. Сжечь, уничтожить, освободиться. Боль от утраты любимой жены, все еще терзала его сердце, а теперь к ней добавились непотребные чувства к огненноволосой эльфийке. Это могло стать успокоением, но стало проклятием. Могло излечить его, но только вскрыло так и не зажившие раны. Он не мог позволить себе любить ее, не мог пасть так низко. Между ними лежала огромная пропасть, тысячелетия пройденного жизненного пути, колоссальная разница в происхождении.
И его сын.
Болезнь по имени «Тауриэль» сразила не только повелителя, но и его дорогого сына. Как насмешка, злая и чрезмерно жестокая.
Леголас пока еще пребывал в блаженном неведении. Он с такой неподдельной радостью сообщил отцу, что Тауриэль очнулась, так хотел порадовать его. Ах, если бы ему стала известна истинная причина ее недуга! Как исказилось бы его благородное лицо. Он бы не поверил, он бы отрицал это так долго, как только смог. Но реальность непременно накрыла бы его темной пеленой печали. Какие муки он испытал бы, узнав, что любимый отец, которому он доверял, поступил подобным образом.
Но отдать Тауриэль Леголасу? Осчастливить их обоих, предав все свои устои и принципы? Нет, он не мог позволить единственному сыну связаться с обычной эльфийкой. Трандуил убеждал себя, что делает это не из ревности, а потому что так будет лучше. Лучше для всех. Король не смел запретить сыну любить, и скажи он о своем нежелании видеть его рядом с начальницей стражи, Леголас бы не послушал его. Несмотря на старания Трандуила внушить сыну мысль о том, что подобные им не могут равнять себя с остальными, Леголас все же поступал по своему. Особенно если дело касалось Тауриэль.
Но Трандуил не позволил свершиться подобной глупости. Чувства Леголаса должны были угаснуть. Владыка знал, что помыслы сына чисты, они не принимали тех уродливых форм, что рождались в сердце самого владыки. Принц всего лишь привязан к Тауриэль чуть больше, чем следовало. Возможно, он путает привязанность с любовью, вступив в тот возраст, когда вполне естественно искать себе спутника жизни. И его выбор пал на Тауриэль всего лишь от того, что она всегда была рядом. Еще одно упущение короля. Но сейчас Трандуил был в силах уничтожить это едва зародившееся чувство. Главное не дать ему разрастись, пустить корни, и окрепнуть в сердце принца.
Для Тауриэль, несмотря на весь ее протест и разногласия с королем, его слово всегда было решающим. Она не могла ослушаться. Он надавил на нее, настоятельно порекомендовав не давать Леголасу ложных надежд. Отказаться от его любви. Он надавил на больную точку, напомнил Тауриэль о ее происхождении, указал на ее место. Унизил и лишил иллюзий. Жестоко, эгоистично и подло. Это ранило его, но иного выхода не было. Она послушает, она не станет перечить. Она заставит Леголаса отказаться от этой сумасбродной идеи.
Так и случилось, но легче от этого не стало. Теперь все катилось по наклонной, неумолимо и разрушительно. Он терял контроль. Он гнал прочь от себя приносящие страдания чувства, но раз за разом ловил себя на мыслях о ней.
А Тауриэль, словно издевалась над ним, словно мечтала окончательно уничтожить, растерзать и сломить. Наперекор всему миру она связалась с гномом. И Трандуил знал, что безвозвратно теряет ее. Теряет ту, которую отчаянно отталкивал. Злость вновь захлестнула его, лишая рассудка. Он готов был собственными руками упрятать Тауриэль и ее гнома в темницы на пару сотен лет. Пусть она посмотрит, как он умирает от старости, а после, возможно, Трандуил даст ей свободу. Да, он мог бы поступить так. Мог бы, но не стал.
Он учил Тауриэль сдерживать свои эмоции, не идти на поводу у глупых чувств, а сам поступал с точностью до наоборот.
Он должен был держать себя под контролем, хоть с каждым днем это становилось все труднее. Он уже едва различал ту грань, которая сдерживала его. И он раз за разом совершал ошибки, когда шел на поводу у своих низменных желаний. Он ревновал, и винил себя в несносном поведении Тауриэль. Эгоистичность собственных поступков порой возвращала ему контроль над собой, но вновь и вновь он терпел поражение. Это сводило с ума. Он не мог отпустить ее, при этом категорически отказываясь сделать своей, словно она недостойна этого.
Иногда он мучился вопросом: если бы он решился признать свои чувства и не бежать от них, ответила бы Тауриэль взаимностью? Разве она посмела бы отказать ему?
Он всегда давал ей чуть больше свободы, чем следовало, хотя должен был подрезать ее крылья давным-давно. Но он не мог так поступить с ней. Он не мог лишить ее смысла жизни. Ей не место в клетке, это погубит ее. Но и отпустить ее на волю… Нет, он не сумеет. Она необходима ему.
Ему необходимо чувствовать ее. Он нуждался в этом.
Прикосновения.
Нежная кожа. Шелковистые волосы. Ее сладкий запах. Вкус ее губ. Ее сердце, с зарождающейся любовью к гному, бьющееся так сильно под ладонью Трандуила. Он мечтал вырвать его, а следом вырвать и свое. Пусть бьются на земле, в грязи, под палящим солнцем, иссыхают, обращаясь в пыль. Тогда, возможно, он сможет унять эту боль. Тогда он сможет избавиться от этого мрачного, сводящего с ума, желания.
Привязанность, влечение, неприятие. Все это смешалось в душе короля, заставляя совершать поступки, которые не поддавались разумному объяснению.
Он привел ее в место, которое было закрыто даже для него, после смерти возлюбленной. Он вел Тауриэль туда, зная, что это принесет ей страдания. Это место отвергало новую любовь короля, также как и сам король старался отвергнуть ее. Старался, но не мог.
Трандуил нарушал все границы. Он касался Тауриэль слишком часто. Он разжигал в ней страсть, и чувствовал, что она готова сдаться. Пасть в его объятия, одурманенная своим повелителем. Как же он хотел этого. Всего лишь дать себе волю, сделать чуть больше, заставить ее изнывать от желания. Сделать ее своей.
Она была еще совсем юна, чтобы суметь побороть зов плоти. Она бы позволила ему это, ведь все еще доверяла и не верила, что он может плохо обойтись с ней, сделать нечто непростительное. В чем-то она ошибалась, он уже испортил все, что только можно. Ломал ее жизнь своей ревностью и нежеланием признаться самому себе в крепнущих чувствах. Он отталкивал ее от себя, но при этом загонял в клетку, не позволяя Тауриэль быть счастливой. Да, он поступал чрезвычайно скверно, но он слишком привязался к ней и слишком дорожил ею. И это было действительно плохо. Плохо для всех.
***
Алмаз. Как звезды, о которых он говорил с ней так часто. Казалось бы очевидный выбор. Но нет, слишком просто, лежит на поверхности, не несет нужной окраски.
Изумруд. Как листва деревьев, что так милы ее сердцу. Сочная зелень идеально подойдет к цвету ее волос. Это будет действительно прекрасным зрелищем. Но все же нет, это не то, что нужно.
Сапфир. Синий, как высокое небо над головой. Ясный и волшебный. Но все же слишком холодный. От него веет стужей.
Рубин. Красный, как кровь, бегущая по венам. Яркий, как любовь, что опалила его душу. Жгучий, как пламя страсти, что заставляла его кровь вскипать. Да, это определенно будет рубин.
Кили перебирал лучшие камни предоставленные мастером. Великолепная огранка, незамутненная чистота, истинное совершенство. Как она.
- Я думаю, что подойдет рубин, - сказал Кили, указывая на переливающийся сотнями оттенков красного камень.
Один из именитых гномов-ювелиров поклонился и убрал за прилавок остальные камни, оставив на стойке лишь рубин, покоящийся на бархатной подушечке.
- Я беру его, - улыбнулся Кили, протягивая ювелиру кожаный мешочек с монетами.
Пожилой гном посмотрел блеклыми глазами сначала на мешочек, затем на молодого покупателя, без сомнений узнавая его.
- Позвольте задать вам вопрос, принц.
- Задавайте.
- Вы уже подыскали мастера, который позволит столь прекрасному камню стать сердцем дивного украшения?
Кили почесал затылок и смущенно ответил:
- Ну, я собирался сам сделать это. Я достаточно неплох в ювелирном деле.
- Я прошу прощения, но я должен сказать вам это. Камень настолько хорош, что даже мне будет непросто работать с ним, дабы не испортить и толику его совершенства.
- Понимаете, - Кили замялся, но посмотрев в выцветшие, некогда ярко-голубые глаза старца, и ощутив к нему прилив доверия , продолжил. – Я хотел сделать украшение своими руками. Это подарок.
- Понимаю, - кивнул ювелир.
- У меня даже есть заготовка, - Кили быстро сунул руку в карман и вынул оттуда небольшую резную шкатулку. Он поставил ее на прилавок, и, помедлив пару секунд, все же откинул крышку.
Старческие узловатые пальцы, однако лишенные любой, даже самой незначительной дрожи, осторожно выудили из шкатулки заготовку небольшой броши выполненную из золота. Изящные плавные линии расходились в стороны, образуя красивый узор, и вновь сходились у центра, где было припасено место для завершающего штриха – камня.
- Оригинальный узор, - похвалил гном. – И выполнено вполне добротно. И все же я настаиваю на том, чтобы вы позволили мне закончить вашу работу. Она очень хороша, и я обещаю сделать ее только лучше. Та, кому уготован этот подарок, останется довольна.
Кили мечтательно улыбнулся и быстро кивнул.
- Так и быть. Вы правы, я бываю неосторожен и тороплив. Могу ненароком все испортить.
- Прекрасное решение, мой принц. Сразу видно, что ваша избранница чрезвычайно важна для вас.
- Важнее всего на свете, - тихо согласился Кили, с приятной тоской вспоминая улыбку Тауриэль.
Спустя два дня и три ночи Кили получил шкатулку обратно. Его немного расстраивало то, что подарок для Тауриэль не является творением только его рук, но все же он понимал, что сам бы не смог так изящно и надежно установить столь прекрасный камень. К тому же ювелир позволил себе некоторую вольность, придав броши более изысканный вид. Старый мастер выполнил свою работу так, что превзошел самые смелые ожидания.
Едва вернувшись в Эребор после волшебной встречи с Тауриэль в «Драконьем склепе», Кили задумал в следующий раз порадовать ее подарком. Он долго решал, что же это будет. Подвеска, кольцо, браслет…Но остановился все-таки на броши. Он хотел сделать нечто такое, что Тауриэль всегда сможет носить с собой, как память о нем и символ его любви. И он знал, что она будет вынуждена прятать украшение от посторонних, слишком любопытных глаз. Именно поэтому брошь казалась идеальным решением. Ее можно прикрепить под одним слоем ткани, и сокрыть вторым. Например, под плащом или жилетом. А еще Кили думал о том, что Тауриэль прикрепит брошь с левой стороны, там, где бьется ее сердце. Эта мысль заставляла гнома смущенно краснеть, словно он мальчишка.
По меркам гномов он и был неразумным мальчишкой, который еще ничего толком не видывал, не понимал, да и вообще, не познал жизнь. Он был молод, горяч, храбр. Весь мир лежал перед ним, полный удивительных открытий. Да, старшие гномы, могли сколько угодно учить его премудростям жизни, считая, что он пока еще не способен на серьезные взвешенные действия. Но он так не думал. Да, его можно было счесть сумасбродным, но одно он знал точно: Тауриэль необходима ему. Ради нее он готов на все. Кто-то мог сказать, что он слишком спешит, несется сломя голову, и даже не думает пораскинуть мозгами, ослепленный внезапно вспыхнувшим чувством. Пусть говорят. Но он не позволит себе так просто отказаться от задуманного. Не сдастся и не отступит. Ведь в его жизни случилось невиданное чудо. Прекрасная и сильная эльфийка ответила ему взаимностью. Она сказала, что у него есть шанс. И от осознания этого Кили казалось, будто за его спиной расправляются крылья, и сейчас он взмоет ввысь – счастливый и безмятежный. И он готов был сделать все что угодно, сразиться с любым врагом, свернуть горы, лишь бы сделать ее счастливой. Ее улыбка была лучшей наградой для гнома.
Когда Кили закончил рассматривать готовую брошь и положил ее обратно в шкатулку, в дверь постучали. Не дожидаясь приглашения войти, тяжелая створка отворилась, и Кили в сотый раз проклял себя за то, что постоянно забывал запереть дверь.
Если его границы нарушались так вероломно, то это значило лишь одно – к нему пришел либо дядя, либо брат. Только они позволяли себе так бесцеремонно врываться к нему. Иногда Кили гадал, зачем вообще они стучатся, если открывают дверь в следующий же миг? Мнимая учтивость?
- Эх, братец, как жаль, что ты не пошел с нами.
На этот раз в покои ворвался Фили. Он прошел вглубь просторного помещения и упал на широкую кровать, закинув руки за голову и прикрыв глаза.
- Мы отлично повеселились, - мечтательно сказал Фили и, открыв один глаз, посмотрел на брата. – А ты почему не пошел? Не похоже на тебя.
Кили, отставил шкатулку в сторону, прошел к кровати с другой стороны, и, так же как и брат, упал на мягкую перину.
- Были более важные дела.
- В последнее время у тебя стало слишком много более важных дел, - с подозрением протянул Фили. – Не хочешь рассказать мне, что происходит?
Кили, подобно брату, закинул руки за голову и посмотрел на резной свод потолка. Он не был уверен, что стоит говорить правду, но и скрывать истину было выше его сил. Они с братом были очень близки, с самого детства, всегда вместе, всегда рядом. У них не было секретов друг от друга. Их просто не могло быть.
- Фили, а ты когда-нибудь влюблялся? Или хотя бы интересовался кем-то так сильно, что все мысли были только о ней?
- Ты прекрасно знаешь, что нет, - хмыкнул Фили. – Я полюблю в тот момент, когда женюсь. Я уверен, что меня-то кто-нибудь да выберет, - он усмехнулся. – Так уж заведено.
- Я знаю. Но бывает ведь такое, что ты сначала влюбляешься, а потом только женишься?
Фили пожал плечами.
- Да, наверное, бывает. Только зачем все это? Лишние заботы. У нас все просто, тебе подбирают подходящую жену, и ежели она не против, и от вида твоей физиономии ее не тошнит, то вы сходитесь, чтобы зачать потомство. Нет ничего более разумного, - он чуть повернул голову и внимательно посмотрел на младшего брата. – Только не говори мне, что ты вздумал влюбиться. Ты знаешь, дядя не одобрит. Мы - наследники, и нам уготовано взять в жены тех, кто сможет достойно продолжить наш великий род. Я считаю, что это верное решение. Брак создан для продолжения рода, а зов плоти вполне можно утолить в специальных местах, что имеются почти везде.
- Да уж, - фыркнул Кили. – Ты завсегдатай подобных мест.
- Просто я старше. Тебе не понять, - отмахнулся Фили.
- Старше? – засмеялся Кили. – Совсем немного.
- И, тем не менее, старше, - упрямо продолжал Фили. – И не вздумай отойти от темы. Отвечай, кто она. Только честно.
И Кили ответил. Честно, как и просил старший брат.
- Это Тауриэль.
В покоях повисло гнетущее молчание. Фили несколько раз моргнул, после чего сел, опустив ноги на пол, и качнул косматой головой, в попытке отмахнуться от прозвучавшего имени.
- Эльфийка? – шокировано спросил он. – В здравом ли ты рассудке, брат?
Кили продолжал упрямо смотреть в потолок. Реакция была предсказуемой, он и не предполагал ничего иного.
Тем временем Фили подскочил с кровати, и, скрестив на широкой груди руки, в упор посмотрел на младшего брата.
- Кили, - строго сказал он. – Скажи мне, что это твоя очередная шутка.
Младший отрицательно качнул головой.
- Ты просил честного ответа, и ты его получил.
Фили глухо застонал, и стал расхаживать по покоям, словно загнанный в клетку зверь, попутно разразившись гневной тирадой, в попытке образумить Кили.
- Ты спятил! Совершенно точно сошел с ума! Давно уже замечал, что с тобой что-то не так. Ты какой-то неправильный гном. Серьезно. Нет, не обижайся на это, но твои поступки, раз за разом, ставят меня в тупик. Чем ты сражаешься? Мечом да стрелами! Где это видано! Ты не отращиваешь бороды, не любишь тяжелых доспехов. Любишь поболтать о красотах мира, пока мы идем через какой-нибудь самый заурядный тракт.
- Значит и до этого момента, у тебя было множество претензий ко мне, - с усмешкой перебил его Кили. – Так что же тебя так удивляет теперь?
Фили замер, не мигая глядя на брата, и вновь быстро заговорил:
- Это все мелочи. Все это незначительно. Стреляй себе из лука, восхищайся видами, брей бороду. Делай, что хочешь! Ты все равно мой брат. Но эльфийка, - он развел руками и почти шепотом закончил. – Полюбить эльфийку... Это самое глупое, что я когда-либо слышал в своей жизни!
Кили резко поднялся с кровати и подошел к брату, пристально вглядываясь в его глаза.
- Неужели из-за случившегося ты больше не назовешь меня братом? – с вызовом спросил он. – Отречешься от меня? Проклянешь?
Фили устало покачал головой.
- Нет, конечно же, нет. Я всегда был на твоей стороне, но сейчас… Ты запутался, брат, ты не ведаешь, что говоришь. Эльфийские чары опутали твой разум, поработив волю. Да, она спасла тебя, но видимо в этот момент произошло что-то ужасное. Она приворожила тебя. Мы должны избавиться от этого.
- Нет, - твердо сказал Кили. – Это не чары и не колдовство. Это началось раньше, как только я увидел ее. Я сам искал встреч с ней, и не мог поверить, что она ответит мне взаимностью.
- Теперь и я не могу поверить, - выдохнул Фили, отступая на шаг, и глядя на брата так, словно впервые увидел его. – Ты втайне встречался с ней?
- Да, и сделаю это вновь. Но это уже не будет тайной, раз ее знают двое. Фили, я не ждал одобрения, но я надеюсь на твое понимание. Только тебе я могу поведать это, и я не хотел лгать. Прости.
Фили в отчаянии закрыл глаза.
- Ты подумал о ней? – после долгой паузы спросил он. – О том, что ее король не одобрит этого? Эта любовь обречена со всех сторон. Это невозможно. И неправильно. Так не бывает.
- Возможно, ты прав, - согласился Кили. – Но я знаю только одно: я люблю ее. Люблю всем сердцем.
- А она? Она любит тебя с такой же пылкостью и отдачей?
- Она сможет полюбить, - прошептал Кили, вызвав у старшего брата приступ нервного смеха.
- Это она сказала тебе? Абсурд! Эльфы никогда не посчитают гнома за равного себе. Ты видел, как они смотрели на нас, когда мы попали к ним в плен? Они презирают нас. И дядя сколько угодно может играть в игры с их королем, устраивая званые ужины, и раздаривая наши богатства, но все мы знаем, что это игра. Никакой дружбе не бывать. Эльфы и гномы никогда не смогут понять друг друга. А ты говоришь о любви! Право слово, Кили, неужели ты веришь в подобную чепуху?
Слова брата причиняли Кили нестерпимую боль. Резкие, злые…правдивые. Да, Фили был прав. Он говорил истину, а Кили все это время витал в облаках. Но он был готов к этому. И он должен был выстоять.
Так ли это просто, пойти против всего мира, против своего народа, против своей семьи? Бросить все, ради призрачной надежды и возможного счастья с возлюбленной. Кили готов был попробовать. Как бы больно ему не было в итоге.
- Я верю, - отчеканил он. – И я готов рискнуть.
Фили запрокинул голову вверх, взывая к небесам, дабы они послали его глупому младшему брату благоразумия.
- Ты со мной или ты против меня? – Кили задал последний и самый важный вопрос.
Единственный гном, который может принять его выбор стоял напротив, и если он откажется, то Кили останется совсем один, без поддержки. И это будут темные времена. По-настоящему темные. Он не мог потерять брата. Их связывало слишком многое. Кили отчаянно нуждался в нем.
- Я скажу тебе так, - каждое слово давалось Фили с трудом. – Я не одобряю твоего выбора. Более того, я считаю это блажью и помешательством. Но я никогда не пойду против тебя. И именно поэтому я сохраню твою тайну, но только в надежде на то, что ты сам вскоре прозреешь. Пелена ложной влюбленности спадет с твоих глаз, и ты увидишь все это так, как вижу сейчас я. Кили, - он подошел к брату и положил тяжелую ладонь на его плечо, крепко сжимая пальцы. – Не ошибись в выборе.
***
Ближе к закату Трандуил приказал пригласить Тауриэль отужинать с ним. Долго размышляя о природе своих чувств, и мотивах собственных поступков, король пришел к выводу, что совершил недопустимое. Проявил чрезмерную жестокость и был несправедлив. Нет, он не собирался объясняться перед Тауриэль или выворачивать свою душу наизнанку. Он лишь хотел убедить ее в том, что не мстит ей и не задавался целью испортить ей жизнь. Произошла ужасная ошибка, и он попросит Тауриэль постараться забыть обо всем. Она должна понять, что ей ничего не угрожает в этом королевстве, и когда она окончательно оправится, то все станет, как раньше. По крайней мере, король очень надеялся на это.
Но его благородный порыв оказался неоправданным. Никто, включая Леголаса, не знал, куда пропала Тауриэль.
Король понял, что она вновь убежала в лес или даже за его границы. Ничего особенного, она часто проворачивала нечто подобное, наивно полагая, что остается незамеченной. Но сейчас Трандуил чувствовал тревогу. Он не был до конца уверен в собственных подозрениях, но все же решил проверить.
Трандуил поднялся в свои покои, открыл нараспашку окно и призвал одного из своих маленьких шпионов.
Небольшая, быстрая птица, с невзрачным серым оперением, опустилась на подставленную руку короля, впиваясь острыми когтями в дорогую ткань его одеяния.
- Следи за ней, - шепнул Трандуил. - И доложи мне обо всем, что с ней происходит.
Он слегка взмахнул рукой, и птица устремилась прочь.
Слежка, не самое честное занятие, зато действенное. Трандуил отказывался бездействовать в тот момент, когда Тауриэль может совершить роковую ошибку. Он остановит ее. Не позволит улететь.
