Королевская кровь

Она не вернулась. По истечении двух ночей, сомнений не осталось – Тауриэль сбежала, обманув доверие своего короля, бросила все, что когда-то клялась защищать. Первыми ее отсутствие заметили молодые эльфы, которых она обучала накануне побега. Робко, и слегка боязливо, они обратились к Леголасу, в надежде на то, что принц прольет свет на исчезновение командира стражи. Новость об исчезновении произвела на Леголаса совершенно ошеломляющее впечатление. В последнее время Тауриэль избегала своего друга, лишь изредка обмениваясь с ним короткими фразами, бросая на прощание легкую извиняющуюся улыбку. И хоть Леголас и беспокоился о ней, но предпочитал не вмешиваться и не навязываться. Он считал, что после болезни ей нужно время, чтобы прийти в себя, и если она избегает его, значит, на то есть весомая причина. Он доверял ей и ценил ее выбор. Он не станет надоедать с расспросами, будет держаться чуть поодаль и ждать. Но пусть она лишь позовет, и он тотчас окажется рядом. А сейчас она бесследно пропала. Никто ничего не знал. И Леголас, гонимый дурным предчувствием, опрашивал всех, кто мог рассказать хоть что-то, но ни один из эльфов так и не ответил на мучившие принца вопросы. Зарождающаяся в душе тревога сменилась накатывающей волнами паникой. Да, Тауриэль и раньше покидала королевство, но никогда прежде она не пропадала так надолго, никого не поставив в известность. Просто исчезла, словно ее никогда и не было. Леголас корил себя за то, что не уделял ей должного внимания. Он решил, что ей необходимо побыть в одиночестве, без посторонних ненужных советов. Тогда он верил, что поступает верно, но теперь мысли о том, что Тауриэль осталась один на один со своими горестями, а он даже не пытался помочь, сводили с ума. И где же она сейчас? Что приключилось с дорогой его сердцу подругой? Он гнал прочь удручающие предположения, убеждая себя, что Тауриэль сильна и благоразумна. Даже если она попала в беду, то всегда найдет способ выбраться из любой передряги. Она не из тех, кто легко сдается. Она будет бороться. Когда опрос приближенных к Тауриэль эльфов ничего не дал, Леголас решил идти к отцу. Он откладывал этот неприятный разговор, надеясь, что выяснит хоть что-нибудь, не ставя Тауриэль в невыгодное положение перед королем, но когда все попытки оказались тщетными, выбора не осталось. Трандуил должен узнать правду и, возможно, вместе им удастся отыскать Тауриэль. Когда Леголас вошел в тронный зал, с порога заявляя о серьезности разговора, его отец поднял руку, приказывая страже и прислужникам оставить их наедине. В этот момент принц понял, что отцу известно несколько больше, нежели он думал. Иначе, он бы не стал прогонять свою свиту так просто, без единого вопроса. - Отец! - Леголас замер у подножия лестницы, ведущей к величественному трону эльфийского короля. – Тауриэль пропала. Два дня и две ночи ее не видел ни один эльф в королевстве. Когда слова сорвались с губ, Леголас ощутил липкий страх, который он так старательно подавлял. Он ожидал, что отец изумится, начнет задавать вопросы, разделит с ним тревоги, и они вместе организуют поиски. Но Трандуил повел себя совсем иначе. - Я знаю, - спокойно ответил он, глядя на сына равнодушно и безучастно. - Тогда почему до сих пор не организованы поиски? Ее нет два дня! – Леголас повысил голос. Спокойный равнодушный тон отца шел вразрез с эмоциями, что испытывал сам наследник. Трандуил приложил длинные, унизанные кольцами пальцы ко лбу, и прикрыл глаза. - Не нужно ее искать. Едва ли она хочет быть найденной, - устало произнес король. - О чем ты говоришь? – шокировано заговорил Леголас, не веря, что уши не обманывают его. – Как смеешь говорить подобные вещи? Да, она и раньше уходила, но сейчас все намного серьезнее. Я боюсь, что она могла попасть в беду. - С ней все в порядке, - уверенно отрезал Трандуил, отнимая руку от лица. В его глазах застыла холодная ненависть, и он зло договорил, - эта несносная дрянь в безопасности, не сомневайся. От шока Леголас на секунду потерял дар речи. Его отец не отличался мягким нравом, но никогда прежде с его уст не слетали подобные оскорбления в адрес своих подчиненных. - Дрянь? – эхом повторил Леголас, сжимая кулаки. – Да, как ты смеешь говорить такое!? Словно речь идет о грязном орке! Трандуил резко поднялся на ноги, возвышаясь над тронным залом, лик его потемнел от гнева, и он громко и отчетливо проговорил: - Тауриэль сбежала с одним из гномов, - в его словах сквозило неприкрытое презрение. – Наплевала на тебя, на свой долг, на все королевство, поддавшись безумному порыву. Должно быть, сейчас они скачут во весь опор, в надежде, что никто не бросится за ними в погоню. Леголасу показалось, что его оглушили. Статная фигура Трандуила на фоне мрачного трона, выглядела зловеще, а слова ранили, как острые клыки варга. - Я не верю тебе, - голос принца дрогнул. – Ни одному твоему слову. - Не веришь? – Трандуил спустился на одну ступень и чуть склонил голову к плечу, усмехаясь уголком губ. – Думаешь, я лгу? - Да! – щеки Леголаса вспыхнули от гнева. – Ты знаешь, что я чувствую к ней, и стремишься опорочить ее честное имя. Хочешь запятнать ее своими лживыми недостойными речами! В считанные секунды Трандуил преодолел ступени и оказался рядом с сыном. Он с силой схватил его за отворот костюма, резко притягивая к себе. В глазах владыки Лихолесья вспыхнула неподдельная ярость, а слова сочились ядом: - Не говори так, сын мой. Ты не ведаешь и толики из того, что известно мне. Она не раз сбегала, чтобы встретиться с этим гномом, и одному Эру известно, что происходило между ними. Я прощал, закрывал глаза, думал, что она образумится, но все напрасно. Накануне своего исчезновения она пришла ко мне и сказала, что разорвет порочный круг. Сказала, что оставит гнома. И что же сейчас? Она не вернулась обратно. Они сбежали. - Нет, - выдохнул Леголас, глядя на отца изломленным, потерянным взглядом. – Это ложь. - Ложь? – брови Трандуила приподнялись в насмешливом изумлении, а пальцы сильнее сжали ткань одеяния Леголаса. – Тогда отправляйся на поиски. Но будь уверен, что стоит тебе зайти в любую таверну или торговую лавку и спросить о ней, то тебе скажут, что накануне здесь проходила прекрасная рыжеволосая дева под руку с косматым гномом. Думаю, их сложно не заметить. И когда ты найдешь их, а это не составит труда, можешь ли ты быть уверен, что она захочет вернуться с тобой? И если она откажется, что ты сделаешь? Поведешь ее силой? Трандуил замолчал и отпустил отворот костюма, отчего Леголас слегка пошатнулся. Он выглядел совсем разбитым, как если бы пережил в один миг невероятные страдания. - Но почему ты молчал? – прошептал Леголас, после чего взял себя в руки и посмотрел на отца по-новому – с сомнением и недоверием. – Если знал все это так долго, то почему не сказал мне? Трандуил не ответил. В тронном зале повисла звенящая тишина, казалось, что время застыло. Они смотрели друг другу в глаза, не двигаясь и не мигая. Первым не выдержал Леголас: - Отец, - в его голосе появились металлические нотки. – Отвечай. - А ты бы хотел знать такую правду? – Трандуил медленно обошел сына, и встав к нему спиной, замер, вглядываясь в водопад, ниспадающий с верхних ярусов. – Не лучше ли было хранить от тебя подобное знание, учитывая то, что ты к ней чувствовал? - Нет, не лучше! – в ярости выкрикнул Леголас. – Если бы я знал, то возможно… - Возможно, что? – перебил его ледяной голос. - Что бы ты сделал? Думаешь, она бы послушала тебя? Нет. Она глядела в твои глаза и лгала. Каждый ваш разговор был наполнен ложью и недомолвками. Забудь ее. Для нее закрыты ворота этого королевства. Вычеркни ее из своего сердца и из своей жизни. Она не оценила то, что ты готов был дать ей. Тауриэль сделала свой выбор. Возможно, это даже к лучшему. И вновь тишина. Лишь разгневанное дыхание Леголаса разносилось по огромному залу. Он хотел сказать что-нибудь еще, хотел закричать, заставить отца забрать свои слова обратно, но в глубине души понимал, что король не лгал. Она ушла. Оставила все ради гнома, которого узнала совсем недавно. На Леголаса накатила обжигающая волна гнева и ненависти, так несвойственная эльфам. Не говоря больше ни слова, он резко развернулся и бегом бросился прочь из дворца. Он бежал под удивленные взгляды своих подданных, которые в ужасе расступались. Миновав стены королевства, Леголас продолжал бежать в лес, в самую чащу. Ярость продолжала разъедать его душу, его разум и его сердце. Он не хотел верить в то, что Тауриэль бросила его. Не хотел знать, что она покинула королевство самовольно, не простившись, словно он был для нее пустым местом. Словно не было столетий теплой дружбы и заботы. И с кем? С гномом! Променять всех своих братьев и сестер, и ради чего? Неблагодарная, эгоистичная лгунья! Когда Леголас остановился, то понял, что ноги сами принесли его на поляну, где он и Тауриэль частенько прятались от короля. В ее центре стояло одинокое дерево, с тяжелыми ниспадающими ветвями. Терзаемый злобой, Леголас выхватил лук, достал из колчана стрелу, натянул тетиву и выпустил острие в дерево, ветви которого служили им когда-то защитой от солнца и дождя. Он выпускал стрелу одну за другой, пока не опустел колчан. Его дыхание сбилось, щеки горели огнем, глаза жгло. - Как же так… - сипло проговорил он, медленно опуская лук. Ему казалось, что его горло сжимает невидимая стальная рука, перекрывая кислород. Ствол исполинского древнего дерева был утыкан стрелами. Они вошли глубоко в кору, и Леголас устыдился своей несдержанности. Он подошел к дереву вплотную, провел дрожащими пальцами по оперению стрел, после чего сжал их в ладони и резко вырвал. - Прости, - обратился он к дереву. – Я не хотел. Пальцы разжались и стрелы упали на мягкую землю, покрытую сочной травой. Леголас ощущал невероятное опустошение, в груди ныло. Он подался вперед, прижался лбом к шероховатой коре и почувствовал, что по щеке скатилась одинокая слеза. Он поднес руку к лицу и стер слезу, после чего удивленно посмотрел на мокрый след на пальцах. Он не плакал с тех самых пор, как умерла мама.

***

Гулкие шаги Леголаса, спешно покидающего тронный зал, еще долго отдавались эхом под высокими сводами. Трандуил продолжал упрямо стоять, отрешенно глядя на водопад. Он был измучен. Гнев, что обуревал его с того момента, как он понял, что Тауриэль не вернется, постепенно угасал, словно отчаяние и скорбь, неумолимым сокрушительным потоком затушили пламя неистовой злобы. Он вновь и вновь терялся в вопросах, на которые не мог дать однозначный ответ. Он утаил от Леголаса истину, не рассказав самого главного. Умолчал о том, какую роль он сыграл в решении Тауриэль покинуть королевство. Но он не мог решиться, ведь если Леголас узнает подлинную историю исчезновения Тауриэль, то тотчас покинет Лихолесье. Какую страшную боль испытает молодой принц, когда поймет, что все это время его обманывали два самых дорогих для него эльфа. Незачем усугублять и без того скверное положение. Но Трандуил, несмотря на попытки успокоить совесть, все же признавал, что повинен в страданиях сына сильнее, нежели Тауриэль. Леголас – его гордость, огромная часть его жизни, его наследник. Трандуил всегда хотел только лучшего для своего сына. И Леголас не заслужил подобной подлости, которая словно вражеская стрела вонзилась ему в спину. Минуты тянулись мучительно медленно, они складывались в часы, завершая день, а Трандуил все продолжал неподвижно стоять, словно обратился в камень. Изредка он слышал чьи-то шаги, которые вскоре растворялись в тишине. Никто не осмеливался беспокоить покой короля, и это было к лучшему. Когда солнце скрылось за горизонтом, и мир потонул в чернильных сумерках, Трандуил заставил себя пошевелиться. Он медленно поднял правую руку и приложил ладонь к тому месту, где, как ему казалось, чувствовал нестерпимую ноющую боль. Его глупое сердце, пленившее разум, причинившее столько страданий его сыну. В который раз уже король подумал о том, что хочет вырвать его из груди – трепещущее и отравленное, сжать его, уничтожить. Избавиться от этих мучительных чувств, что так глубоко впитались в кровь, разнося по всему телу жестокую дурманящую отраву. Поступку Тауриэль не было прощения, но Трандуил знал, что сыграл далеко не последнюю роль в сложившейся ситуации. Разумом он понимал это, но принять… Нет, принять и простить ее он не мог. Ее предательство, случившееся в тот момент, когда он уже задумался о том, чтобы впустить ее в свое сердце, оказалось сокрушительным ударом для королевского самолюбия. Трандуила одновременно и убивало, и забавляло осознание того, что юная эльфийка без сомнений отвергла его, избрав путь изгнанницы. Насколько же она противилась его чувствам, что предпочла покинуть свой дом и кануть в неизвестность, лишь бы избавить себя от его разрушающей любви. Но прощения не будет. Они оба сделали достаточно, оба запутались, и Тауриэль сделала свой выбор. Она не вернется, путь в королевство отныне для нее закрыт. Трандуил больше не желал видеть ее, чувствовать ее, знать, что она вообще существует. Ее наказание будет страшным. Жизнь гномов скоротечна. Даже если они будут счастливы, все это завершится в один миг. Гном умрет, оставив ее безутешной и одинокой. Трандуил не мог поверить, что кто-то может по собственной воле обречь себя на подобное. Он, как никто другой, знал, что значит в один миг потерять все. Неужели, она столь недальновидна? Или же, лишь в этом она видит свое спасение? Пойдет на все, что угодно, чтобы оказаться вдали от Лихолесья, вдали от своего жестокого повелителя. И если бы Трандуил позволил себе быть более чутким, попробовал встать на ее место, почувствовать ее боль, то он бы взглянул на все иначе. Но он не стремился к этому, считая, что Тауриэль совершила недопустимое. Она оставила свой народ, а этому не было оправданий. Если бы только она была чуть мудрее, и если бы ему быть чуть мягче… Кто знает, возможно, все могло сложиться совсем иначе.

***

Они шли все дальше на юго-восток вдоль реки или же углублялись в долины, пересекали поля и луга, иногда забредали в небольшие леса или деревни. В одной из таких деревень удалось разжиться картой, которая, как уверял торговец, была нарисована совсем недавно и не имела слишком уж больших различий с реальным положением вещей. Кили достаточно хорошо ориентировался по ней, чего нельзя было сказать о Тауриэль. В Лихолесье и его окраинах ей не было равных в знании тайных троп и коротких безопасных путей. Здесь же, вдали от Лихолесья, прежний изолированный от внешнего мира уклад жизни дал о себе знать. Тауриэль неплохо ориентировалась в незнакомой местности, но все еще часто ошибалась в своих догадках. К счастью, знаний Кили хватало на двоих. Он без проблем переводил их через крутые нагорья или топкие болота, умудряясь найти самый безопасный маршрут. Долгие годы скитаний с братом и дядей не прошли даром. А еще Кили мог мастерски вести беседы. Не только чтобы развлечь Тауриэль, но и для того, чтобы договорится с любым торговцем или держателем таверны о какой-нибудь выгодной сделке. Он никогда не унывал и не сомневался. И если поначалу Тауриэль испытывала смутное тревожное чувство, боясь оказаться далеко от дома, в чужой враждебной стране, то теперь все ее опасения исчезли. Кили был рядом. Он окружил ее такой заботой, которой она никогда прежде не видывала. Она чувствовала себя с ним очень надежно, словно Кили был прочной гранитной стеной, способной защитить ее от всех невзгод. Она с улыбкой думала, что должно быть это в крови у всех гномов – быть стеной для тех, кто им дорог. После того, как первый страх от побега отступил, они решили идти спокойно, наслаждаться каждым мгновением. Они прошли так мало, в сравнении с тем, что им предстояло, но в то же время Тауриэль уже успела увидеть столько, сколько не видывали ее глаза за всю прошлую жизнь. Самое большое впечатление на нее произвело море Рун. Теперь Тауриэль воочию увидела, куда именно мчится Быстротечная река и кому дарит свои воды. Она часто читала о море, видела его на картах, но даже представить себе не могла насколько оно прекрасное и волнующее. Вспенивающиеся белые шапки волн, бьющиеся о причалы и камни, запах водорослей, столь непривычный ей, огромные корабли, тянущие сети полные рыбы, чья чешуя блестела на солнце подобно самоцветам. Да, она видела рыбацкие лодки в Эсгароте и видела корабли, что приплывали из Дорвиниона, но они не шли в сравнение с теми исполинскими махинами, что предстали перед ней в порту. Но любой даже самый красивый и статный корабль мерк перед ослепительной красотой самого моря. Его глубокие прозрачные воды показались Тауриэль нереальными, словно она видит все это в прекрасном сне. Настолько дивно смотрелись бесчисленные оттенки лазурного, зеленого и голубого. А диковинные создания, населяющие воду! Яркие морские звезды, изогнутые прекрасные раковины, прозрачные перламутровые медузы, разноцветные быстрые рыбки. Это был иной мир, совершенно отличный от всего остального. А каково было удивление Тауриэль, когда она вошла в теплую воду, позволяя волнам подхватить ее, и поняла, что вода соленая. Это настолько изумило эльфийку, что Кили потом долго смеялся, вспоминая ее лицо, когда море, словно играючи, плеснуло в нее пригоршню своих вод, и Тауриэль ощутила его вкус. Тогда она сказала смеющемуся Кили, что она, разумеется, знала, что море соленое, как слеза, но даже представить себе не могла, что это действительно правда. После купания, они лежали на песке, под раскидистыми ветвями незнакомого Тауриэль дерева. Густые волосы эльфийки спутались от соли, в них застряли частички водорослей, но это совсем не беспокоило ее. Солнце уже клонилось к закату, и по водной глади, которая уходила далеко вперед, сливалась на горизонте с небом, тянулась золотая дорога, отбрасываемая солнцем. Тауриэль не могла отвести от нее глаз, полностью растворяясь в совершенстве момента. А потом ее губ коснулись мягкие соленые от морской воды губы Кили. Она прикрыла глаза, отвечая на поцелуй, чувствуя его горячие ладони на своих плечах. Она была уверена, что запомнит это мгновение на всю жизнь. На берегу моря они провели несколько волшебных дней. Тауриэль даже подумала, что не прочь бы остаться здесь насовсем, на что Кили ответил согласием. Он сказал, что однажды, когда они изведают все Средиземье и им надоест скитаться, они смогут вернуться сюда. Купить или построить дом и жить здесь столько, сколько захотят. Тауриэль рассмеялась, но в глубине души ее одолел страх. Кили говорил о будущем, так беспечно и свободно, а ее мучили мрачные мысли о том, что век гнома несравнимо короче ее собственного. Вся его жизнь, лишь краткий миг для нее. Он говорил об их совместном счастливом будущем, а она слышала совсем иное. Она начинала думать о неизбежном расставании и собственном безутешном горе. Она гнала эти мысли как можно дальше, загоняла их в самые потаенные уголки своего сознания, и иногда ей удавалось побороть свои страхи. Она хотела жить настоящим, оставив прошлое в прошлом, а будущее… Что ж, то, что будет дальше доподлинно неизвестно никому, даже мудрейшим. Так зачем ей глядеть так далеко? Заглядывать через толщу времен вдаль, минуя целую жизнь Кили, причиняя себе и ему совершенно бесполезные и напрасные муки.

***

Огромное желто-красное солнце медленно, но неумолимо катилось за горизонт, заливая окрестности теплым светом, окрашивая вечер множеством оттенков. Жаркое, невероятно урожайное лето подошло к концу. Наступала осень, но в этих южных краях не знали настоящих холодов - зима была короткой и мягкой. Но, несмотря на мягкий климат, зелень деревьев чуть подернулась золотом, готовясь к снижению температур. Дни постепенно становились короче, а воздух благоухал запахами скошенной пшеницы и ячменя, свежеиспеченных хлебов, спелого, размятого в широких чанах, винограда и забродившего молодого вина. Амбары ломились от зерна, бочки от вин, а погреба от солений и заготовок. Завершился сезон посевов, сбора урожая и виноделия, наступала пора последних жарких дней, осенних ярмарок и празднеств. Жители достаточно большой деревни близ Дорвиниона, грозившейся в скором времени разрастись до полноценного города, завершили дневные хлопоты и устроили грандиозный, по их меркам, праздник. На широкой поляне разместилось множество длинных столов, заставленных различными угощениями. Поодаль возвышались пузатые бочки с хмельным пивом или терпким вином, где каждый желающий мог наполнить свою кружку. По периметру растянулись яркие шатры с ярморочными поделками и сувенирами. Играла веселая музыка, кто-то танцевал, кто-то пил, а кто-то пытался выиграть подарок в различных состязаниях. В пестрой шумной толпе легко было затеряться, чем и воспользовались Кили и Тауриэль. Прошло шесть месяцев с того момента, как они покинули Эсгарот, и обычно они избегали столь массовых скоплений людей, предпочитая уединение наедине с природой. Они могли часами разговаривать, сидя на берегу реки, или лежать на траве под звездным небом, любуясь калейдоскопом созвездий, крепко держась за руки. В города и деревни они наведывались нечасто, в среднем раз в месяц, когда заканчивались припасы или же, когда следовало отправить и получить почту. Кили, несмотря на свой побег, поддерживал связь с братом и матерью. Никаких трудностей с этим не возникало, почтовая сеть раскинулась по всему Средиземью, и практически в каждом населенном пункте находился насест со скорыми птицами. Из полученных писем стало ясно, что Фили женился спустя три месяца после ухода Кили, и был счастлив в браке. Он просил брата вернуться в каждом письме, на что Кили неизменно отвечал, что вернется только в том случае, если дядя смирится с его выбором. Вероятность подобного исхода обнадеживала. Фили не стал лгать и честно поведал о том, что Торин никогда не примет эльфийку. Дядя твердо дал понять всему Эребору, что Кили обязан жениться на той, кого король выбрал для него, в противном же случае, он может даже не думать о возвращении под гору. Он пребывал в сильнейшей ярости, ежедневно проклиная нерадивого племянника. Он часто говорил о том, что Кили страшно разочаровал его своим ребяческим поведением, недостойным наследника, и Торин никогда не сможет простить ему это. Для Кили откровения брата не стали неожиданностью. Предлагая Тауриэль сбежать, он прекрасно знал, чем это грозит. Гнев Торина был оправдан и вовсе не удивителен. Но все же Кили скучал по матери, Фили и остальным гномам, скучал по красотам Эребора. Но это была приятная тоска, легкая и чистая, ведь сейчас он мог с уверенностью сказать, что еще никогда прежде не был столь счастлив и доволен судьбой. Тауриэль была рядом. Бок о бок они преодолевали сотни лиг, посещали различные города, видели бескрайние луга цветов и громыхающие высокие водопады. Он жил по-настоящему, без оглядки на традиции, в полном единении с собственными желаниями и чувствами. Он с трепетом и радостью встречал каждый новый день, что сулил невероятные открытия. Но далеко не сразу в его сердце поселился мир и покой. Поначалу все казалось слишком мрачным. В первые дни побега он и Тауриэль мчались во весь опор, не разбирая дороги, словно им вслед гнались полчища орков. Кровь бурлила в венах от осознания того, что они осмелились на побег. Но потом, когда голова немного прояснилась, а лошади не могли продолжать путь, беглецы успокоились, остановились, перевели дух и привели в порядок растрепанные мысли. Назад дороги не было. Выбор был сделан, впереди открывалось нечто неизведанное и новое для них обоих. Сначала было совсем непросто, ведь груз вины не давал им расслабиться и позволить себе наслаждаться жизнью. Мысли о брате и матери, которые, безусловно, страдали от его исчезновения, были подобны занесенному над головой топору. Кили полностью принял свою новую судьбу лишь тогда, когда получил первое письмо от матери и Фили в ответ на свое, написанное впопыхах в таверне Карла в первый день побега. Письмо пестрило ругательствами, но общий посыл заключался в том, что Кили, несмотря ни на что, по-прежнему любим ими. Они никак не могли понять его и смириться с подобным решением, но проклясть и забыть сына и брата были не в силах. С Тауриэль с самого начала все обстояло иначе. Она отказалась писать письма, даже чтобы сообщить, что с ней все в порядке. Она говорила, что оставляет прошлое в прошлом, без какого-либо шанса на возвращение, и переубедить ее не представлялось возможным. Едва тема заходила об этом, Тауриэль резко обрывала Кили на полуслове, и постепенно он смирился с ее решением. Он больше не спорил, но все же чувствовал себя ужасно виноватым в том, что из-за него Тауриэль лишилась дома. Но стоило эльфийке заметить его удрученный взгляд, она тут же обнимала Кили ласковыми руками и шептала ему на ухо, что еще никогда прежде не чувствовала себя такой свободной, словно она вольная птица. Ведь теперь для нее открыт весь мир, и мечтать о чем-то ином она не смела. Он верил. Млел от ее объятий и ласково гладил медные шелковистые волосы. А когда он смотрел в глаза Тауриэль, то готов был забыть обо всем. Она не выглядела удрученной или расстроенной. Она весело смеялась, была любопытна и жаждала увидеть все, что готов был предложить им мир. Но получая очередное письмо из дома, Кили замечал, как на лицо Тауриэль ложилась тень. Она тщательно скрывала это, но Кили знал, что иногда на его возлюбленную накатывает тоска. Дерзость их поступка навсегда отпечаталась на их судьбах и судьбах тех, кого они покинули.

***

- Это не совсем честно, - Кили лукаво улыбнулся, натягивая тетиву до предела и выпуская стрелу в центр мишени. - Все это рассчитано на людей с не самыми лучшими навыками стрельбы. Они стояли возле одного из множества шатров, что растянулись в честь праздника. За определенную плату предлагалось пронзить центр мишени и выиграть приз. Кили еще ни разу не промахнулся, отчего хозяин шатра удрученно закусывал губу. Стрела со светом рассекла воздух и впилась рядом с остальными. - Десятое попадание, - вздохнул хозяин шатра. – Выбирайте, - он тоскливо указал на стеллаж с особенными подарками. - Вот это, - Тауриэль выбрала браслет из горной породы, похожей на лунный камень. - Ну, разве это украшение, - Кили с сомнением посмотрел на грубый и, по его мнению, безыскусный браслет. – Я сделаю намного лучше для тебя. Сколько пожелаешь! - Знаю, - улыбнулась Тауриэль в ответ, надевая браслет на изящное запястье. – Но мне достаточно и этого. Кили тепло улыбнулся. Он не знал, за какие заслуги ему посчастливилось встретить ее. Такую простую и обычную, и в то же время невероятно прекрасную и загадочную. Раньше он считал, что все эльфы заносчивые и высокомерные, но встретив Тауриэль понял, что глубоко заблуждался. Она была настоящей и открытой, но не лишенной эльфийской стати и благородства, которые так восхищали Кили. Они углубились в толпу, прошли мимо танцующих людей и заняли свободный стол, поодаль от остальных. Солнце совсем скрылось за горизонтом, и на поляне зажгли огни. Кили взял Тауриэль за руку, но прежде чем успел заговорить, рядом с ними появилась группа уличных музыкантов. Они были достаточно захмелевшими, громко переговаривались и смеялись. Один из музыкантов отделился от толпы и шагнул к их столу. - Не желаете ли послушать дивную песню, - его язык заплетался, но глаза смотрели по-доброму, без толики неприязни. Он был молод, его пухлые щеки раскраснелись от выпивки, а глаза блестели азартом и жаждой заработать. - И на чем сыграешь? – спросил Кили. Он любил помогать разного рода уличным работникам, памятую о годах своих странствий, когда сам готов был взяться за любую халтуру. - Скрипка, - музыкант поклонился и резво достал из потрепанного чехла, что болтался у него за спиной, старый испещренный царапинами инструмент. - Скрипка? Занятно, - Кили чуть подался вперед, с интересом разглядывая инструмент. – А что если я предложу тебе сделку. Я куплю у тебя скрипку, дам за нее значительно больше, чем она того стоит, и сам сыграю для прекрасной дамы. Тауриэль удивленно посмотрела на своего спутника. Сыграет? Она и не знала, что он умеет. Подобное открытие доказало ей, что несмотря на полгода, что они провели вместе, она все еще знает о Кили слишком мало. Эльфийка решила, что впредь будет любопытнее. - Серьезно? – лицо музыканта вытянулось. – Заманчивое предложение. А вы сумеете? - Сумею, - кивнул Кили. - Это будет недешево. - Я очень хочу сыграть. Музыкант задумался. Он почесал затылок, а потом тоскливо покачал головой. - Нет, извините, - протянул музыкант. - Я конечно и рад бы разжиться деньгами, но моя скрипка столько лет кормила меня. Она мне как подруга. Нет, она не продается. Кили улыбнулся, прекрасно понимая музыканта. - Ладно, не продавай. Одолжи мне ее ненадолго, а через пару часов встретимся здесь, и я верну ее тебе, - Кили достал из кожаного мешочка несколько тяжелых монет. - Точно вернете? - недоверчиво сузил глаза музыкант. - Я за него ручаюсь, - вмешалась в разговор Тауриэль, одаривая человека ясной улыбкой. Как и большинство мужчин, музыкант сдался, плененный ее очарованием. - А, пес с ним! - махнул он рукой. – Держи. – Он забрал монеты и протянул скрипку гному. - Но через два часа я буду ждать на этом самом месте, - он пытался говорить угрожающе, что только позабавило Кили и Тауриэль, но они не подали вида.

***

Они спустились по склону к реке. Вдали раздавались приглушенные звуки праздника, но Тауриэль вмиг перестала обращать на них внимание, когда смычок, ведомый рукою Кили, коснулся струн. Воздух прорезала чистая, незнакомая ей мелодия. Она взмыла вверх, растворяясь первыми аккордами, чтобы в следующую секунду продолжиться еще более чарующим звуком. Переливчатая и глубокая, она заставляла кожу Тауриэль покрываться мурашками, хоть на улице не было и намека на холод. Высоко в небе взошла растущая луна, которая через пару ночей должна была обрести полную форму. Ее свет упал на Кили, который прикрыл глаза, сжимая скрипку, заставляя ее петь свою упоительную песню. Тауриэль сидела на большом камне, очарованно следя за каждым движением Кили. Это было поистине прекрасное зрелище. Мелодия, что он умело наигрывал, казалось, затронула струны души самой эльфийки. Она слышала разную музыку. В замке Трандуила часто играли и пели. Она и сама умела играть на арфе. Музыка, исполненная искусными эльфами, что звучала из ее прошлого, была прекрасна. Но то, что играл Кили резко отличалось от всего, что она слышала прежде. Его музыка заставляла ее сердце одновременно сжиматься от горько-сладкой истомы и трепетать от нахлынувших чувств. До дрожи и исступления. Кили ускорился. Мелодия, из волнительной и плавной, стала надрывной и выразительной, вышибающей из легких воздух. На особенно пронзительной ноте Кили открыл глаза. Его взгляд встретился с взглядом Тауриэль, и ей показалось, что он говорит с ней без слов. Так искренне и так пылко. Смычок порхал по струнам, заставляя скрипку в неистовстве рыдать, выражая те чувства, что не обличить в слова. Их могла поведать только музыка. Последние волнующиезвуки унеслись к звездному небу, и Кили замер. Тауриэль чувствовала дрожь в руках и не могла отвести от него взгляд. Волосы гнома растрепались, а глаза горели ворохом чувств. - Кили… - прошептала она, восторженно глядя в его глаза. – Я не слышала ничего подобного… Ей было трудно подобрать слова, и Кили, заметив это, шагнул в ее направлении. - Это была не мелодия, - прошептал он в ответ. Он взял скрипку и смычок в одну руку, а пальцами второй коснулся щеки Тауриэль, оглаживая нежную кожу. – Это - признание. Ее сердце забилось быстрее, когда она поняла, о чем он говорит. Признание… Без лишних ненужных объяснений, самым верным способом он рассказал ей о своих чувствах. В музыке, что он играл, было больше смысла и эмоций, чем во всех словах мира, произнесенных на всех языках одновременно.

***

Когда настала пора возвращать скрипку, они разминулись. Музыкант еще не пришел к условленному месту, и Кили отправился на его поиски. Тауриэль осталась сидеть за столом, который располагался чуть поодаль от всеобщего веселья. Она все еще не могла прийти в себя, бездумно покачивая в руке простой стакан с вином. На ее губах застыла улыбка, а все внутри сладко пело от пережитых впечатлений. Искренность Кили подкупала. Все шло к этому уже очень давно, и Тауриэль прекрасно знала, что рано или поздно услышит от него подобные признания. Теперь ей оставалось лишь понять, готова ли она ответить тем же. - Надо же, нечасто встретишь в здешних краях эльфа. Задумчивый покой Тауриэль нарушил чей-то хриплый голос. Она вздрогнула и посмотрела на говорившего. Перед ней стояла худая, как скелет, женщина, с копной растрепанных черных волос, которые небрежными вьющимися локонами спадали на лоб. Ее кожа была серой, испещренной глубокими морщинами, под глазами залегли темные круги, но сами глаза – черные и бездонные, смотрели цепко и с какой-то насмешкой. Костлявые плечи женщины были обмотаны разноцветной, местами проеденной молью, шалью, а длинная юбка, спускающаяся до земли, больше напоминала лохмотья. - Могу вам чем-то помочь? – Тауриэль смерила странную женщину внимательным взглядом. - Можешь, - беспечно ответила та, и села напротив напрягшейся эльфийки. – Я вижу скорбь на твоем славном эльфийском личике, которую ты прячешь от самой себя за этой миленькой улыбкой. Тауриэль знала, что в каждом людском городе есть подобные личности. Проходимцы, мошенники, гадалки и наемники, готовые за пару монет сделать все, что угодно. Солгать, обокрасть или даже убить. В этой женщине Тауриэль углядела некий злой помысел, и захотела, как можно скорее закончить беседу. - Боюсь, что не смогу вам помочь, - твердо сказала Тауриэль. Она резко поставила стакан на стол и хотела подняться, когда почувствовала цепкую хватку. С удивительной для своей комплекции силой, женщина держала ее за руку, развернув к себе ладонью. - Погоди, милая, - проворковала она, вглядываясь в раскрытую ладонь эльфийки. – Надо же, - протянула она, некрасиво скривив губы. - Сколько горечи. Сколько боли в этих изломанных линиях. - Сейчас же отпусти! – воскликнула Тауриэль, дернув рукой, но хватка не ослабла. - Три линии сошлись в одну. Такие разные, и все соединились в одной точке, - продолжила нести свой бессвязный бред женщина. Тауриэль уже задумалась о том, чтобы применить к ней силу, но пока держалась. Не в ее правилах было вредить безоружному, даже если он ведет себя неподобающим образом. Сначала она предупредит. - Отпусти мою руку, - холодно процедила Тауриэль. – Или поплатишься. - Удели мне минуту, послушай, - не разжимая пальцев, сказала женщина и посмотрела на Тауриэль. – Я вижу многое. - А я думаю, что ты обычная шарлатанка, коих здесь не счесть, - отрезала Тауриэль. - Эльфы, эльфы, - усмехнулась женщина, обнажив ряд неровных зубов. – Всегда такие важные. Не видите ничего дальше своего носа. Не ведаете о человеческих возможностях. - Возможностях? – повторила вслед за ней Тауриэль. - Да, - утвердительно кивнула она. – И среди нас есть те, кто видит и знает больше, нежели остальные, - она подняла руку и провела ногтем по ладони Тауриэль, и та с ужасом отметила, что ногти неестественно длинные и острые. - Ты не самый лучший эльф, верно? Зашла так далеко. Запуталась сама и запутала остальных. Тауриэль сжала губы. Она знала, что ярмарочные гадалки, как их называли люди, всегда говорят то, что люди хотят услышать. Но эта, по всей видимости, была исключением, и говорила Тауриэль крайне неприятные вещи. - Ты оставила за спиной многое, но оно преследует тебя, не отпускает, – между тем продолжала женщина. – Предательство. Непостоянство. Ошибки. Скажи мне, легко ли бежать по кругу, без надежды вырваться из него? - С меня хватит, - спокойно, но жестко произнесла Тауриэль. Свободной рукой она обхватила рукоять клинка, что был закреплен на бедре. Она совсем не хотела делать это, но выбора, похоже, не оставалось. Хватка женщины была поистине железной. - Мне жаль тебя, ты запуталась, - покачала всклокоченной головой она. – Твои страхи однажды погубят тебя. Тауриэль не успела ответить. Ее руку, что покоилась на столе, пронзила резкая боль. Острые, как бритвы, ногти вошли глубоко в кожу, и Тауриэль едва удержала вскрик. Немедля ни секунды, эльфийка выхватила из ножен кинжал и приставила его острием к шее женщины. - Режь, - просипела та, глубже вдавливая ногти в плоть эльфийки. Тауриэль чувствовала, как по ее запястью побежала кровь, стекая ручейками на поверхность стола. – Мне уже не спастись. Тауриэль надавила на ее шею, позволяя стали отведать крови. Пока совсем чуть-чуть, только обозначая намерения. - Убери руку, иначе, клянусь, ты пожалеешь, - прошипела эльфийка. - Мне жаль, - на миг лицо женщины прояснилось, и Тауриэль показалось, что она видит страшную злобную маску на некогда добром и молодом лице. – Ты просто попалась под руку. Это мог быть любой другой эльф, тебе просто не повезло. Сказав это, она разжала руку, выдернув ногти из плоти эльфийки, и встала из-за стола. В один миг ее глаза помутнели, она бросила на Тауриэль жалобный скорбный взгляд, и в следующую секунду стала медленно оседать на землю. Ее ладонь взметнулась к горлу, словно она задыхалась, и Тауриэль увидела на ее ногтях багровые подтеки собственной крови. - Уходи, - просипела женщина из последних сил. – Тьма наступает, она не пощадит никого. Беги, пока не поздно. Она издала последний страшный хрип и замертво упала на землю. В небе вспыхнули залпы фейерверка, озаряя чернеющий небосвод разноцветными огнями. Праздник продолжался, и никто не обратил внимания на сцену, развернувшуюся неподалеку. Тауриэль похолодела от ужаса. Ее пальцы все еще сжимали клинок, а раненая рука страшно ныла. Произошедшее никак не укладывалось у нее в голове. Она бросилась к упавшей женщине, но та совершенно точно была мертва. Она смотрела на Тауриэль застывшими пустыми глазами, и эльфийка с ужасом увидела, что на шее несчастной остались синеющие отметины, словно чьи-то огромные руки действительно сомкнулись на ее шее. Без сомнения, это была темная магия. Настолько омерзительная, что Тауриэль стало дурно. Кто-то управлял этой женщиной, словно марионеткой, а когда она перестала быть нужной, беспощадно избавился. Тауриэль вспомнила о последних словах, сорвавшихся с бледных губ: «Тьма наступает… Беги». Она быстро спрятала клинок в ножны и спешно покинула зловещее место. Она отыскала Кили и, не вдаваясь в подробности, сказала, что грядет нечто страшное. Кили, увидев ее бледные лицо и лихорадочный взгляд, не усомнился ни на миг в правдивости слов. Тауриэль не могла ничего толком объяснить, но знала, что нужно предупредить главу деревни, даже если тот не станет слушать ее. Но они не успели совершить задуманное. В одно мгновение некогда веселый гогот толпы сменился криками ужаса. С востока наступали орки. Они вероломно ворвались в деревню, без промедлений убивая каждого, кто попадался им на пути. Они жгли дома, переворачивали все вверх дном и вскоре окружили деревню плотным кольцом. Ловушка захлопнулась. Захмелевшие горожане, которые в основной своей массе состояли из виноделов и пахарей, не могли бы дать отпор, даже будучи в абсолютно трезвом состоянии. Это была самая настоящая бойня. Тауриэль и Кили пытались дать отпор и защитить людей, но тщетно. Их усилий было недостаточно против толпы кровожадных орков. Когда стало ясно, что людям не помочь, Кили крепко схватил Тауриэль за руку и бросился прочь от деревни. В осаде орков была брешь, в которую Кили и провел их. Они бежали вперед, а сзади них полыхала деревня. Крики горожан еще долго звенели в ушах Тауриэль, а разум отказывался принять то, что сказочный вечер, за считанные минуты обратился ужасом и безумием.