***
Слабый треск догорающих веток и ровное дыхание Кили действовали умиротворяюще. Тауриэль всматривалась в пламя до тех пор, пока оно не погибло, оставив после себя тлеющие угли. К своду пещеры поднимались тонкие струйки сизого дыма, из-за которого слезились глаза, но не так сильно, чтобы бить тревогу. Тауриэль знала, что скоро дым рассеется, оставив после себя едва ощутимое напоминание, призрачно спутавшееся в волосах и осевшее на одежде. Тауриэль не шевелилась, она не хотела неосторожным движением побеспокоить сон Кили, ведь этот упрямец ни за что не ляжет обратно. И раньше для нее не составило бы никакого труда оставаться бездвижной так долго, как того потребуют обстоятельства, но сегодня это удавалось с трудом. Она была не совсем честной, когда сказала, что с ней все в порядке. Тауриэль чувствовала неприятный озноб и пульсирующую боль в том месте, куда вонзились ногти гадалки. Это злило. Простая царапина не должна вызывать подобной реакции. Но Тауриэль не спешила паниковать, до последнего надеясь на то, что ее организм крепче, и ей не смогут навредить жалкие царапины. Но спустя два часа после того, как Кили уснул, пришлось признать тот факт, что неестественно длинные ногти оставили на ее руке не только уродливые царапины. Возможно, ногти были отравлены, а может быть частица темной магии, которая терзала женщину, передалась Тауриэль. В голове настойчиво билась мысль о том, что подобная ситуация не случилась бы, не будь она столь беспечной. Если бы она надела наручи или же сразу сумела понять, кто находиться перед ней, то все могло сложиться совсем иначе. Надо же так глупо попасться! Тауриэль знала, что ведет себя неразумно, но она чувствовала стыд от осознания того, что попала в подобную недостойную воина ситуацию. Ведь эта рана даже не получена в бою. Да и на рану она слабо похожа. Но самочувствие не улучшалось, и Тауриэль больше не могла обманываться иллюзиями, что озноб вызван чем-то другим и все пройдет само по себе. На лбу выступила испарина, а рука продолжала ныть. Тауриэль перевела взгляд на Кили. Он совсем не выглядел безмятежным. Между бровей залегла глубокая складка. Скорее всего, ему снился дурной сон. Тауриэль осторожно отстранилась, стараясь не разбудить Кили, и поднялась на ноги. Она решила отыскать в лесу необходимые травы и надеялась, что ей удастся подлатать себя до того, как Кили проснется. Несмотря на озноб, она твердо стояла на ногах, и никаких других симптомов отравления – более серьезных, пока не наблюдалось. Отодвинув ветви, закрывавшие вход в пещеру, Тауриэль вышла под ночное небо, радуясь тому, что ночь достаточно ясная. Оглушительная тишина впитывала каждый шаг эльфийки, и она могла с уверенностью сказать, что ни одно живое существо не слышит ее. Она двигалась, как тень, легко и бесшумно. Нужные травы нашлись нескоро, но все же после длительных поисков, среди высоких побегов и местами жухлой осенней травы, мелькнули знакомые лепестки. Тауриэль быстро сорвала их и направилась обратно к пещере. Когда она вернулась, черное брюхо неба уже подернулось прожилками света. У нее осталось совсем мало времени. Промыв руку питьевой водой, Тауриэль старалась не думать о том, что она слишком много возится со столь незначительной травмой. Но рука выглядела достаточно неприглядно, кожа вокруг царапин воспалилась и опухла, посылая по телу неприятный зуд, и Тауриэль решила не рисковать. Измельчив целебные лепестки в кашицу, чтобы те дали сок, эльфийка приложила получившуюся смесь к ране и крепко перемотала больную руку лоскутом ткани. Как только сок проник в рану, Тауриэль почувствовала приятную прохладу, принесшую с собой облегчение зудящей коже. Воодушевившись этим, Тауриэль подошла к Кили, присела напротив него и ее губы тронула нежная улыбка. Плохие сны перестали терзать его. Лицо гнома разгладилось, он выглядел умиротворенным и спокойным, и Тауриэль стало немного совестно от того, что вскоре она нарушит его покой. Но солнце неумолимо поднималось над горизонтом, побеждая ночную тьму, вступая в свои законные права. Тауриэль легко коснулась щеки Кили ладонью. - Просыпайся, Кили, - мягко сказала она. Его веки дрогнули, реагируя на прикосновение и голос. - Солнце почти взошло. Спустя мгновение он открыл глаза, встречаясь с Тауриэль слегка расфокусированным после сна взглядом, отчего на сердце эльфийки потеплело. Ужасы ночи все еще терзали ее душу, но то, что Кили был рядом, успокаивало и придавало сил. Казалось, что пока они вместе, все будет хорошо.***
Опасения, что орки продолжат свой кровавый путь не оправдались. Тауриэль должна была радоваться этому, но все же ее беспокоила мысль, что это лишь затишье перед бурей. Слух о прошедшей бойне быстро распространился по поселениям, но люди, вместо того, чтобы организовать оборону, лишь разводили руками, да причитали во время вечерних застолий. Они отказывались верить в то, что орки осмелятся совершать массовые набеги на мирные земли. Люди привыкли думать, что они надежно защищены, что зло находиться где-то там, далеко: за высокими хребтами Пепельных гор, за топкими непроходимыми болотами или же за бескрайней гладью моря. Тауриэль не хотела винить их в этом и даже могла понять, но их беспечность и отказ видеть истину обескураживали. Вскоре слухи о кровавом побоище улеглись, гарь над разрушенным поселением уже не витала в воздухе, напоминая о произошедшем, и люди окончательно расслабились. Ведь это намного проще, отрицать покуда отрицается, чтобы не жить в постоянном страхе. Никто больше не видел орков, и это было достаточным основанием для того, чтобы считать пылкие речи Тауриэль лишь сеющими смуту россказнями. - Они не слушают нас! – воскликнула Тауриэль, нервно меряя шагами уютную комнату в таверне, где они с Кили решили остаться на ночь. – Предпочитают закрывать глаза. Думают, что с ними ничего подобного никогда не произойдет! Кили отложил каменный брусок, которым точил меч и ласково посмотрел на разгневанную эльфийку. - Им так проще, - он неопределенно пожал плечами. – Я могу понять их. Они не знают, что такое война и им сложно поверить в то, что их мирному существованию может прийти конец. Особенно сейчас, когда никто не видел ни одного орка, ни в окрестностях, ни дальше от них. - Знаю, - резко ответила Тауриэль, но опомнившись, сменила гнев на милость. – Разумеется, я понимаю это. Но все же мне сложно смириться. Что-то грядет, Кили. Я чувствую. Тревожные думы посещают меня все чаще, - она замерла у окна, вглядываясь в узкие улочки, заполненные людьми. Ее тонкие пальцы сжалась на перевязанной руке, которая все еще беспокоила ее. – В воздухе витает страх. Тауриэль сглотнула горький ком в горле, крепче сжимая раненную руку, когда услышала рядом с собой встревоженный голос Кили. - Это рана давно должна зажить, но все еще тревожит тебя. Он обеспокоенно указал на перевязанную руку. - Это простая царапина, - отмахнулась Тауриэль, разжимая пальцы, и в следующий момент Кили перехватил ее запястье. Тауриэль хотела выдернуть руку, но не стала. - Да, неужели? - ловкие пальцы Кили размотали повязку, и взору открылись не затягивающиеся раны, покрытые кашицей целебной травы. Из-за сока кожа приобрела зеленоватый оттенок. – Травы не помогают, и ты не можешь полностью исцелиться. Я вижу это. Ты слишком часто сжимаешь руку. Тебе больно? - Немного, - призналась Тауриэль, понимая, что лгать бессмысленно. – Не понимаю, почему они до сих пор в таком состоянии. - Тебя нужно показать лекарю. - Лекарю? – усмехнулась Тауриэль. – Поверь, Кили, я сведуща в медицине лучше, чем любой здешний лекарь. Все пройдет. - Нет, - упрямо проговорил Кили. – Ты стала вести себя иначе. - Я так веду себя, потому что стала свидетельницей того, как вырезали целое поселение, а людям, которых я предупреждаю об опасности, проще счесть меня сумасшедшей смутьянкой, чем на секунду задуматься, - отчеканила она. Кили покачал головой и закусил губу. Он молча рассматривал руку Тауриэль. - Дело не только в этом, - он поднял голову, заглядывая в любимые глаза. – Твоя кожа бледна, вокруг глаз залегли тени, а сами глаза потускнели. Ты нервничаешь. Что-то гложет тебя изнутри. Это похоже на болезнь. Тауриэль отстранилась, прошла вглубь комнаты и села на кровать. - Я никогда не болела, - сказала она, откидываясь на подушки. – Мой организм крепче, чем ты можешь себе представить. Он справится со столь незначительным повреждением. Наверное, нужно просто поспать. После сна мне станет легче. - Я хочу помочь тебе, - со всей искренностью ответил Кили. - Я знаю, - взгляд Тауриэль потеплел. – Извини, что заставляю тебя нервничать, но мне, правда, не так плохо, как ты думаешь. Я сильная, мой организм справится. Не волнуйся. Тауриэль устроилась поудобней, а потом с лукавой улыбкой сказала: - Но если так хочешь позаботиться обо мне, то я бы не отказалась выпить горячего вина с апельсинами. В этих краях его готовят на удивление вкусно. Потом я посплю, а завтра буду чувствовать себя лучше всех, и тебе не придется вести себя так, словно ты моя матушка. Кили улыбнулся в ответ, но в его глазах застыло неподдельное беспокойство.***
Тауриэль не могла проснуться. Тьма сгущалась вокруг нее – вязкая, обволакивающая, удушающая. Она клубилась под ногами, поднималась вверх, проникала в поры, заполняя собой все ее существо. Тауриэль казалось, что ничего другого в ней уже не осталось. Она сама – тьма. Безымянная и всепоглощающая. Она силилась дышать ровно, но из горла вырывались лишь хрипы. Ей казалось, что она задыхается. Руки и ноги стали тяжелыми, неподъемными. Как бы Тауриэль не старалась, она не могла шевельнуть и пальцем. В голове нарастал шум, похожий на рев бушующей стихии. Первобытный страх сжимал грудь и мешал связно мыслить. Она знала, что спит, знала, что Кили где-то рядом, в комнате, что на самом деле всего этого нет, но не могла вырваться из ужасного плена собственного подсознания. Отрава достигла своей цели. Тауриэль больше не могла противиться ей. Тьма держала крепко, собственнически. Тауриэль хотела кричать, но лишь беззвучно открывала рот. Горло сжимал спазм, будто чья-то широкая беспощадная ладонь сомкнулась на ее шее. Казалось, что она онемела навечно. Словно хищный оскал древнего исполинского чудовища обнажились все ее страхи. То, что она так отчаянно прятала в глубинах своего я, хлынуло наружу. Не осталось ничего, только неподдающийся контролю страх. Она боялась самой себя, боялась всего, что натворила, боялась того, что будет дальше. Но самое главное, она боялась воспоминаний. Подстегиваемая тайными страхами тьма обретала формы, выплескивая всю неприглядную правду, от которой Тауриэль старалась сбежать. В ее уродливых тенях Тауриэль видела то, о чем боялась подумать. Картины прошлого проносились перед ней, пока не обрели ясные очертания. Тауриэль видела молодого белокурого принца, словно он был настоящим. Но в нем не осталось привычной теплоты и заботы. В глазах Леголаса застыла ледяная ненависть, смешанная с презрением. Он ненавидел ее, обвинял в предательстве, в том, что она, Тауриэль, заставила его испытать страшные муки. А она ничего не могла ответить. Казалось, его ненависть убьет ее. - Эгоистка, - сорвалось с губ принца. – Думаешь только о себе. Всегда пользовалась моей благосклонностью, чтобы получить желаемое. Манипулировала мной. И в итоге бросила, словно я для тебя никто. Убежала с гномом. Наверное, тебя забавляли мои чувства, раз ты так легко растоптала их. «Что? Забавляли? Нет, никогда! Леголас, мой добрый друг, я всегда любила тебя и не хотела причинить боли. Я ушла, потому что не могла иначе, если бы я осталось, все было бы только хуже». Лицо Леголаса потемнело, ее жалкие оправдания не могли найти отклика в его душе. Облик принца растворился во тьме, и на его месте возникли образы привычного с детства дворца. Множество эльфов, с которыми она прожила всю свою жизнь, смотрели с осуждением и неприкрытой неприязнью. Они перешептывались между собой и их взгляды были колючими, как пики далеких гор, что разрывают в клочья серые облака. - Предательница, - раздался стройный гул голосов. – Посмотрите, ей плевать на всех нас. Она должна была вести нас в бой, защищая свой народ, а вместо этого сбежала. И это далеко не все. Слышали ведь, она смутила покой принца и самого владыки, внесла разлад, принесла столько боли. А в итоге бросила всех, кто был к ней добр. Променяла всех нас на гнома. Мы для нее пустое место. Наши жизни ничего для нее не значат. «Нет же! – пронеслось в воспаленном сознании. - Я люблю вас всех. Ценю. Но вы многого не знаете, вы не должны судить меня так строго!» Но они не слышали. Их сочувственно-презрительные лица пошли темной рябью и вскоре утонули в черноте. Тауриэль казалось, что ее глаза горят от непролитых слез. А потом тьма начала клубиться сильнее и вскоре обрела величественные формы того, кого Тауриэль так боялась увидеть. Она старалась не думать о нем с момента своего побега. Боялась, что если посмеет возродить в мыслях облик владыки, то он тотчас найдет ее. А она знала, что ей не заслужить королевской милости. Она нанесла ему слишком сильные раны. Смутный образ владыки постепенно набирал силу. Вскоре он шагнул из тьмы, и в его красивых глазах Тауриэль увидела неподдельную жестокость. Желание причинить боль. - Неблагодарная, - сказал он и его благородное лицо искривилось от отвращения. – Я столько дал тебе, столько простил. И для чего же? Что бы ты насмехалась надо мной? Лгала мне? Играла мной и моей привязанностью? И в итоге выставила на посмешище перед всем королевством. Он сделал шаг вперед, и Тауриэль хотела зажмуриться. Она чувствовала исходящую от короля опасность, от которой не спрятаться. - Теперь я желаю лишь одного – чтобы ты сгинула и никогда не возвращалась. Ты все портишь. Тебе нигде не будет места. Куда бы ты не бежала, ты навсегда останешься собой. Ты – одиночка, которая собственноручно разрушила все, чем тебя одарила судьба. Ты не сумела сохранить этот дар. Тауриэль ощутила физическую боль в области сердца, словно грудь пронзило острой стрелой. «Я ценила… Я благодарна вам за все и никогда не хотела ранить. Но вы несправедливы ко мне, неужели вы не видите, что сами подтолкнули меня к краю пропасти? Я не предательница…нет…» Но ответа не последовало. Разочарованный голос владыки растворился во мраке, оставляя Тауриэль захлебываться безмолвными рыданиями. А потом вязкая тьма набрала силу вновь и перед взором Тауриэль предстал величественный Эребор, в залах которого играла счастливая семья высокородных гномов. Король, его преемник, две молодые гномьи девушки и розовощекие малыши, с которыми возилась, по всей видимости, бабушка Дис, о которой так часто говорил Кили. - Лгунья, - прошипел Фили, поднимая на Тауриэль осуждающий взгляд. – Ты обманула моего младшего брата искренностью своих чувств и заставила его бросить все, лишила его счастливой жизни рядом со своей семьей. Сделала его своим подобием, без корней и привязанностей. Ты худшее из того, что могло случиться с нашей семьей. Остальные гномы согласно закивали и с ненавистью посмотрели в ее сторону. - Ты украла у меня сына, - жестко сказала Дис. - Моего племянника, одного из великих наследников, - вторил ей Торин. - Моего мужа, отца моего ребенка, - раздался звонкий девичий голос. Одна из молодых гномок шагнула вперед, держа за ручку темноволосую девочку. – Это могла быть его дочь, которую ты никогда ему не подаришь. Ты украла у нее отца. «Нет, нет, нет! Все не так! Я не хотела никого обидеть. Я желаю ему лишь счастья… И я никогда не желала зла вашей семье. Поймите же меня!» Слезы наконец-то полились из глаз, стекая солеными дорожками по щекам. Ей казалось, что они оставляют ожоги на коже, разъедают плоть. Она отчаянно старалась не думать о том, сколько боли причиняли ее поступки, а сейчас ужасная реальность хлынула из тьмы, уничтожая все, что когда-то радовало Тауриэль. Не осталось ничего кроме саднящего чувства вины и страшного опустошения. Чужая ненависть гнездилась в душе эльфийки, подобно жутким черным птицам, чьи острые когти и клювы растерзают ее на мелкие кусочки. Она силилась найти себе оправдание, ухватиться за него, как за спасительный плот в ревущем океане отчаяния. Но безуспешно. Все зря. Все они правы на ее счет.***
- Тауриэль, прошу тебя, очнись. До измученного сознания донесся умоляющий родной голос. Тауриэль дернула головой, ее мокрые от слез ресницы затрепетали. Она медленно открыла глаза, чувствуя резь от падающих лучей света. - Кили, - прошептала она пересохшими губами. Ужасная слабость распространилась по телу, словно каждая мышца налилась свинцом. Кожа пылала, ее лихорадило. Разгоряченного лба коснулась смоченная прохладной водой ткань, принося мимолетное облегчение. Словно сквозь толщу воды, Тауриэль услышала незнакомый женский голос. - Очень сильная лихорадка. Здесь не поможет ни один человеческий знахарь, ей нужна помощь ее народа. - До Ривенделла или Лориэна она не дотянет, - отвечал мужской голос. Старческий и скрипучий. - Но если отправитесь в Лихолесье, то есть шанс сохранить ей жизнь. Тауриэль слабо застонала. Они говорят о ней? Последнее, что она помнила, как они с Кили пили сладкое цитрусовое вино, после она уснула, а дальше наступил кошмар. Тауриэль с содроганием вспоминала видения, что терзали ее в глубинах собственного сознания. Но пробуждение принесло новые беды. Сейчас ей казалось, что ее кровь буквально кипит в венах. - Тогда у меня нет выбора, - твердо сказал Кили. – Я отвезу ее в Лихолесье. Это единственное место, где она сможет получить нужную помощь. Что он говорит? В Лихолесье? Нет, только не это. Он не понимает, что там ей не будет спасения. Он погубит их, если посмеет совершить задуманное. - Нет! – из последних сил выкрикнула Тауриэль, но ее крик скорее походил на хриплый кашель. Мысль о том, что Кили пойдет на поклон к Трандуилу приводила в ужас. Король не простит измены, и если на себя ей было плевать, то на Кили – нет. Трандуил заключит его под стражу и одному Эру ведомо, что еще может прийти в голову эльфийскому владыке. - Тише, тише, - ласково заговорил Кили, вновь обтирая пылающее лицо влажной тканью. Он слегка улыбнулся, видя, что она пришла в сознание, но эта улыбка была совсем безрадостной. – Тауриэль, я пойду на все, чтобы помочь тебе оправиться. Даже на поклон к твоему королю. И я приму любую участь, что уготована мне. Тауриэль сделала глубокий вдох и заговорила. Ее голос был тихим, едва уловимым, и Кили наклонился ниже, чтобы услышать ее. - Кили, прошу тебя, не отвози меня в Лихолесье. Только не туда. Он не станет помогать. Я знаю это. Будет только хуже. Верь мне… Она в изнеможении прикрыла глаза. Казалось, что эта фраза отняла все ее силы. Она вновь провалилась в забытье, из которого ее выдернул громкий голос Кили, который, по всей видимости, спорил с кем-то. - Гномья медицина не так искусна, как эльфийская, но и у нас ставили на ноги множество больных и раненных воинов. Снарядите самых быстрых коней и удобную повозку. - Лучше бы отвезти ее к эльфам, - стоял на своем старик. - Ты ее слышал, - резко оборвал Кили. – У меня нет ни единой причины не доверять ее словам, и если она говорит, что король эльфов не станет помогать, значит это правда. Я не буду терять время, которого у нас и без того мало. Мы отправимся в Эребор. Ты поедешь с нами и применишь все свои знания, чтобы Тауриэль справилась с долгой поездкой. Я щедро заплачу. Главное добраться до Эребора. В цитадели есть лекари, достаточно сведущие в медицине или знающие, где отыскать нужную помощь. Это единственный шанс.***
Царство гномов встретило своего мятежного принца недоверием, смешанным с любопытством и легкой ноткой осуждения, но Кили было плевать. Долгий путь лежал позади, и теперь он хотел одного – помочь Тауриэль. Он потом примет свое наказание и все злые слова, что уготованы ему, но сейчас у него совсем другая задача. Повозка замерла у подножия горы и Кили, отдав извозчику приказ ждать, направился в сторону стражи, игнорируя любопытные взгляды горожан. Стражники неуверенно переглянулись, узнавая его. - Я хочу видеть Торина, - никогда прежде его голос не звучал так сурово. - Король приказал не впускать вас, принц Кили. Стражи скрестили у входа топоры, но все же в голосе говорившего не было достаточной твердости. Они сомневались, памятуя о том, что принц всегда был славным гномом. - А вы не впускайте, просто доложите Торину, что его племянник у ворот. О большем я не прошу. Стражники вновь переглянулись, и один из них неуверенно пожал плечами, словно говорил «Почему бы и нет?». Кили благодарно кивнул им, убедившись, что Торина оповестят, и вернулся к повозке. Она была крытой и достаточно удобной, но Кили казалось, что нет ничего хуже, чем эта жуткая коробка, обтянутая плотной тканью, в которой Тауриэль была вынуждена перенести дорогу. Иногда лихорадка отступала, Тауриэль даже могла поесть или поговорить с ним. Иногда и вовсе казалось, что она пошла на поправку. Но лихорадка неизменно возвращалась вновь. Лекарь, которого Кили взял с собой, стал давать Тауриэль сонный отвар и чаще всего она просто спала. Ее щеки впали, волосы потускнели, а кожа приобрела нездоровый сероватый оттенок. Кили не находил себе места. Он знал, что если ему не удастся спасти ее, то его ничего не будет держать в этом мире. Спустя полчаса главные ворота открылись, и в высоком проеме показалась статная фигура Короля-под-Горой. В закатных лучах ноябрьского солнца мерцала корона и широкий, украшенный камнями, ремень. Подбитый мехом плащ волочился по ступеням вслед за королем. Кили глубоко вдохнул и пошел навстречу дяде по покрытой легкой изморозью лестнице. Он замер, когда между ним и Торином осталось не больше двух метров. - Я знал, что ты вернешься, но не думал, что так скоро, - холодно заговорил Торин. – Я даже немного разочарован. Дядя не мог скрыть самодовольства, но глаза его оставались колкими и холодными. - Дядя, - Кили слегка склонил голову в приветствии. Густая борода Торина скрывала усмешку, но Кили все равно чувствовал злорадство, что волнами расходилось от него. - Где она? – Торин сощурил глаза. – Твоя эльфийка. Кили указал на повозку. - Она больна. Ей нужна помощь наших лекарей. Торин мгновение молчал, после чего разразился громким хохотом. - И ты решил, что я стану помогать ей? Никогда! Она сделала свой выбор, как и ты. Она не войдет в цитадель. Ей тут не место. Кили был готов к этому, поэтому спокойно выслушал дядю и вновь заговорил: - Дядя, не будь столь жесток. Я виноват перед тобой. Я, а не она. Это я заставил ее бежать, а теперь повинен в том, что с ней случилось. Весь твой гнев должен быть направлен на меня, и я готов к любому наказанию. Если ты не впустишь нас, она погибнет. Торин цокнул языком, посматривая на повозку, а потом вернул свой взор к беглому племяннику. - Мне нет дела до ее жизни и ее смерти, но для тебя это будет уроком. Считай это своим наказанием, о котором отчаянно просишь. Пусть эльфийка умрет, а после я разрешу тебе войти и даже прощу тебя. Ты возомнил, будто бы можешь распоряжаться своей судьбой самостоятельно? Что ж, распоряжайся! Ты считал, что я не прав, считал, что я перекрываю тебе воздух. Ну и что же? Вкусил манящей свободы? Теперь меня нет в твоей жизни, так что решай свои проблемы самостоятельно, как взрослый мужчина. Ведь ты решил, что тебе не нужен ни я, ни твой народ. Так почему теперь, столкнувшись с бедой, ты приходишь сюда? Щеки Кили вспыхнули. Дядя прав. Кили возомнил себя тем, кто сможет сделать Тауриэль счастливой, тем, кто сможет защитить ее… Он не сумел. Теперь он просит помощи у старшего родственника, не в силах решить проблему. Мальчишка. Глупый, слабый, самонадеянный. - Дядя, - Кили умоляюще посмотрел на него. – Ты прав. Но сейчас я прошу у тебя только одного, помоги ей, и я сделаю все, что угодно. Торин резко поднял голову и сложил руки на могучей груди. - Ты уже достаточно сделал, - его тон был непреклонен. – Это твой выбор, мальчишка. Теперь пожинай плоды собственной глупости. Эльфийка не войдет в Эребор. Ее жизнь – не моя забота. Солнечный диск затянуло дымчатыми хмурыми облаками, и на лицо правителя гномов легла тень. Кили понял, что Торин не отступит. - Но жизнь твоего племянника явно в твоих интересах, - раздался высокий женский голос. Кили не поверил своим ушам. В душе забрезжил свет надежды. За спиной дяди появилась женская фигура, облаченная в пышные королевские одежды. - Матушка, - потрясенно выдохнул Кили. Он хотел броситься к ней и заключить в объятия, и едва удержался от этого порыва. Как же он скучал по ней. - Дис, - недовольно проскрежетал Торин, оборачиваясь к сестре. – Вернись во дворец. Это не твое дело. - Не мое? – она насмешливо изогнула бровь. – А чье же это дело? Разве беды моего сына - не мои беды? - Нет, - рявкнул Торин. – Его беды - плоды его же поступков. Не потакай ему. Это не вопрос материнской нежности, это вопрос воспитания. Он фактически совершил измену, а ты хочешь простить его, словно ничего не случилось. Дис снисходительно улыбнулась и положила на плечо Торина ладонь. - И ты был молод, Торин. Вспомни свои деяния. Все мы иногда ошибаемся. Это неизбежно, – ее пальцы сжались на плече брата. - Ты впустишь Кили и его подругу и окажешь ей надлежащую помощь. Где это видано, чтобы мы отказывались помогать нашим сородичам? - Она – не наш сородич, - едко отметил Торин, угрюмо глядя на сестру. - Но Кили – наш, - твердо сказала Дис, напоминая брату о его долге. Торин буравил ее суровым взглядом, но она совершенно не боялась его. В такие моменты Кили всегда казалось, что мать говорит с дядей без слов. На лице Торина дернулся мускул и Кили понял, что он сдается. Торин, несмотря на суровый нрав, прислушивался к сестре, зная о ее врожденной мудрости, которой так не хватало ему самому. - Ты не будешь жалеть о том, что принял своего племянника, когда он нуждался в тебе больше, чем в ком-либо, - Дис улыбнулась и потрепала Торина по щеке, словно они дети. Он недовольно отстранился и процедил сквозь зубы: - Но не рассчитывай на то, что я смирюсь с этим противоестественным союзом. К тому же, ей уже не помочь. Если уж он был вынужден вернуться сюда, значит дело плохо. Эльфийка все равно умрет. Мы лишь сумеем облегчить ей путь, не более. Кили благодарно посмотрел на мать, и она ответила ему теплой улыбкой.***
Сознание вернулось стремительно, словно ее резко выдернули из темного вязкого омута. Тауриэль распахнула глаза и увидела перед собой незнакомый узорчатый свод. Она несколько раз моргнула, сбрасывая с себя остатки забытья. Ей понадобилось время, чтобы осознать, что она уже не в повозке, которая трясется на неровной дороге тракта. Она лежит на большой удобной кровати, накрытая мягким покрывалом. Впервые за долгое время ее разум был относительно ясным, но она все равно ощущала в теле неприятную дрожь и слабость. Болезнь не ушла, она лишь отступила ненадолго, давая своей жертве короткую передышку. Тауриэль откинула покрывало и с удивлением обнаружила, что на ней просторная ночная сорочка, украшенная искусной вышивкой, которая была слишком короткой и едва прикрывала бедра. - Ты очнулась, дитя. Тауриэль вздрогнула, услышав незнакомый женский голос и резко села на кровати. От этого порывистого движения у нее потемнело в глазах. - Тише, не надо резких движений, ты еще не окрепла. Широкоплечая гномья женщина, с копной густых темных волос, собранных в высокую прическу, поправила покрывало и с улыбкой посмотрела на голые ноги эльфийки. - Извини, но мы не сумели подыскать ничего другого. Видишь ли, вся наша одежда немного тебе коротка. - Вы – Дис? – прошептала Тауриэль, заранее зная ответ. Кили унаследовал черты лица и глаза матери. - Верно, - последовал незамедлительный ответ. Она пододвинула к кровати стул с высокой спинкой и взяла с тумбы расписные кувшин и чашу. Наполнив ее, Дис протянула чашу с ароматным настоем Тауриэль. - Выпей, оно придаст тебе сил. Дрожащими руками Тауриэль взяла чашу и осторожно отпила подслащенный медом отвар, после чего неуверенно посмотрела на женщину. - Я думала, вы ненавидите меня, - не выдержала Тауриэль и стыдливо отвела глаза. Она не могла поверить, что эта женщина так заботлива по отношению к ней. Дис покачала головой. Она сидела ровно – величественная и благородная. Ее унизанные браслетами и кольцами руки покоились на темно-синей ткани пышной юбки, и весь облик излучал спокойствие и понимание. - Ты ошибаешься, дитя. - Но разве… - Тауриэль запнулась, но все продолжила. – Я причинила вам много горя. - Возможно. В какой-то степени, - уклончиво ответила Дис. – Но это не твоя вина. Разве могу я винить тебя в том, что мой сын полюбил? Тауриэль опустила взгляд в чашу, не решаясь посмотреть в лицо матери Кили. - Все винят, - глухо ответила она. - Ну и глупо, - пухлая рука мягко коснулась рыжей макушки, поправляя растрепанные волосы. – В тебе нет ничего дурного, Тауриэль. - Нет, - эльфийка отрицательно мотнула головой, с силой сжимая в пальцах чашу. – Это не так. Почему Дис не винит, не осуждает? Ведь Тауриэль сбежала с Кили, именно из-за нее он бросил свою семью, свой народ, пренебрег долгом. Тауриэль заслужила ее ненависть, так почему Дис ведет себя совсем иначе? - Не надо так говорить, - Дис ласково провела ладонью по волосам Тауриэль. – Ты не желала никому зла. Это самое главное. Не кори себя. А теперь выпей отвар до конца. Тауриэль быстро осушила чашу, чувствуя, что на глаза навернулись слезы. Глубокий завораживающий голос этой женщины, тепло ее руки, ее забота и понимание были так непривычны. Тауриэль боялась этой встречи, боялась обвинений, угроз, и самое главное, она искренне считала, что заслужила все это, но вместо ненависти получила доброту и понимание. Но ведь все должно быть иначе. Дис должна отвергать ее, а вместо этого… Должно быть, это и есть материнская любовь, которой Тауриэль никогда не знала. Эта любовь иррациональна, всепоглощающа и неприхотлива. Дис настолько любит своих сыновей, что даже Тауриэль получила частицу ее любви. Эльфийка всхлипнула, не в силах держать эмоции в себе. Рядом с этой женщиной, которая прожила лишь четверть жизни самой Тауриэль, она чувствовала себя маленькой девочкой, которую утешает любящая мать. Дис осторожно забрала пустую чашу из дрожащих рук, после чего обняла содрогающуюся в рыданиях эльфийку. - Ну-ну, милая, полно. Тауриэль уткнулась носом в ее мягкое плечо и неуверенно обняла Дис в ответ, позволяя ей хоть немного успокоить свою измученную совесть.***
- Ты понимаешь, что я сделал ради тебя? – голос Торина прогремел раскатом грома. Кили стоял ровно, как изваяние, и смотрел в одну точку, совершенно не реагируя на гнев дяди, чем вызывал немалое беспокойство старшего брата, который сидел на стуле неподалеку и наблюдал за разговором Торина и Кили. - Да, дядя, - апатично ответил он. Кулак Торина опустился на стол, отчего лежащие на нем предметы слегка вздрогнули. Вся выдержка Короля-под-Горой сошла на нет. Он слишком долго сдерживал себя, проявляя чудеса терпения, но то, что происходило сейчас, было за гранью его самообладания. Убедившись в том, что искуснейшие из лекарей Эребора не в состоянии помочь эльфийке, Торин поддался уговорам сестры и, скрепя сердцем, отправил к лесному владыке послов с просьбой принять Тауриэль, но получил жесткий отказ. Тауриэль изгнана, ей нет места среди эльфов. Торин пожал плечами и решил, что раз уж от нее отвернулся ее народ во главе с королем, то ей суждено умереть в этих стенах. Впрочем, он не сомневался в этом ни секунды с тех пор, как принял ее в своем королевстве. Торин догадывался, что Трандуил едва ли проявит милосердие по отношению к поданной, которая сбежала с гномом. И он разделял его чувства. Ведь если бы Торин не был связан с Кили кровным родством, то повел бы себя точно так же. Сам Торин сделал для эльфийки в разы больше, чем она заслужила и его мало заботила ее жизнь. Но Кили думал совсем иначе. Он словно обезумел. Он тут же решил отправиться в Ривенделл, хоть и знал, что дороги Тауриэль не пережить. Тогда Торин совершенно ясно понял, что если эльфийка умрет, Кили не вернется в Эребор, и он окончательно потеряет племянника. От живой эльфийки пользы было больше, чем от мертвой, и Торин решился на немыслимую сделку, которая хоть и была крайне унизительна, но сулила неплохой выигрыш при удачном исходе. Он решил убедить Трандуила забрать свою поданную, а взамен Кили должен будет вступить в брак с выбранной для него невестой, как и планировал Торин до его побега. Кили принял условия дяди. Ничего другого не оставалось. Жизнь Тауриэль висела на волоске. Торин не бросал слов на ветер и даже такая, казалось бы, невыполнимая задача была успешно реализована. Но цена оказалась велика, в буквальном смысле этого слова. Трандуил тоже умел вести дела с выгодой для себя. - Я – король гномов, лично пошел на поклон к этому жеманному невежде, чтобы умолять его забрать свою девку, да еще и сделал ему поистине королевское подношение! - в голосе Торина клокотала ярость, а гнев казался осязаемым. – Немыслимо! Отдать наши сокровища за эльфийскую потаскушку! Кили, услышав оскорбление, которым Торин наградил Тауриэль, сжал кулаки, но промолчал. Выбора не было, он находился не в том положении, чтобы перечить дяде. Торин был зол, но он помог. - Знаешь, что он сказал, когда я предложил ему камни? – Торин уже побагровел от гнева. – Он сказал, что этого мало, и мне пришлось предложить больше! И за что? Я вернул ему одного из его эльфов и еще заплатил за это! Проклятый остроухий, должно быть, упивается чувством превосходства надо мной! - Спасибо, дядя, - спокойно ответил Кили. – Я никогда этого не забуду. - Надеюсь, - зло выплюнул Торин. – Прежде я не испытывал подобного унижения. Даже, когда выполнял черную работу за пригоршню монет. Мне дорого обошлись твои ребяческие забавы, Кили. Не забывай об этом. Теперь ты выполнишь свою часть сделки, а после мы забудем обо всех разногласиях и будем жить, как и прежде. - Да, дядя. - Я могу доверять тебе? - Да. - Прекрасно. Торин кивнул. Несмотря на очевидное раздражение, король все же остался доволен. Ему было все равно, вылечит Трандуил эльфийку или позволит ей умереть. Его это не касалось. Он просто хотел избавиться от нее, спихнуть на кого-то другого. Пусть Трандуил решает сам, стоят ли вырученные за эльфийку сокровища ее жизни.***
Однажды Кили слышал, как неистово завывает ветер в глубоком каньоне, словно внизу не было ничего, лишь бесконечная бездна. Сейчас ему казалось, что внутри него образовался схожий излом. Он ощущал себе тем самым каньоном - опустошенным и безжизненным. Всепоглощающая боль сковала его сердце и душу, и он не знал, как справиться с этим. Единственная мысль поддерживала его на плаву реальности - Тауриэль будет жить. Плевать на цену, которую им всем придется заплатить, главное – она не умрет. И пусть она посчитает его предателем, когда поймет, что он вернул ее в Лихолесье, туда, куда она так отчаянно не желала возвращаться. Но это все, что ему оставалось. Как же он ошибался, думая, что любовь способна преодолеть все преграды. Из-за его чувств Тауриэль испытала невероятные муки. А что будет с ней, когда она поймет, что путь, который должен простираться только вперед, обернулся петлей. Кили обещал ей свободу, а вместо этого возвращает обратно в клетку, еще более тесную, чем прежде. И он возьмет в жены другую. И эта вина также неподъемным грузом ляжет на его плечи до конца дней. Он не сумел уберечь Тауриэль. Не сумел спасти ее. Он не справился. Его поступку нет оправдания. Он обольстил Тауриэль сладкими речами о свободе и не сумел оправдать ожиданий. Жизнь все расставила по своим местам, щелкнула по носу, словно зарвавшегося щенка. Кили остановился перед дверью в покои Тауриэль, и его сердце пронзило болью. Неужели это конец? Когда он отворил дверь, то увидел сидящую у постели матушку. - Она уснула, - шепотом сказала Дис, обернувшись к сыну. – Лихорадка вернулась. Липкая горечь растеклась на языке, словно яд. - Я хочу объяснить ей все, - Кили подошел к постели, на которой лежала исхудавшая фигурка эльфийки. – Хочу, чтобы она знала… - Она знает, - грустно улыбнулась Дис. Она крепко сжала ладонь сына, подбадривая его. - Спасибо, - сорвалось с искусанных губ Кили. – Спасибо тебе за все. - Я всегда буду на твоей стороне, сын. Кили кивнул. Если бы не мать, едва ли он сумел бы справиться. - Мне доложили, что Трандуил согласился принять ее обратно, хоть Тауриэль и говорила, что король не позволит ей вернуться. Правда, она считает, что он ни за что не станет ее исцелять, - честно поведала Дис. – Но я думаю, она ошибается, как ошибалась в том, что король не примет ее. Насколько я знаю, эльфы, даже такие, как Трандуил, не дадут погибнуть невинной душе, если есть возможность помочь. А ее душа невинна. - Он согласился принять ее, только после того, как Торин предложил ему недоступные прежде камни, - процедил Кили. – Я совсем не доверяю ему. Сказав это, Кили ощутил жгучий стыд. Он может сколько угодно презрительно отзываться о лесном владыке, но это ничего не изменит. Трандуил обладает могуществом и в его силах помочь Тауриэль, в отличие от Кили, который не сумел уберечь самое дорогое, что у него было. - И все же он согласился. Дело не в камнях, - размеренно сказала Дис, но столкнувшись с холодным взглядом сына, поправила себя. – Ну хорошо, дело не только в камнях. Где-то в глубине души, он понимает ее. В любом случае, сдаться на его милость – единственное, что мы можем сделать сейчас.Я уверена, что король достаточно мудр. Не стоит опасаться того, что он позволит своей подданной погибнуть. - Только вера в это поддерживает меня. Именно поэтому я вынужден пойти на столь омерзительное предательство. - Это не предательство, - жестко оборвала его Дис. – Это вынужденная мера. Ты поступаешь мудро, сын мой. Ты выбираешь жизнь. В этом мире нет ничего ценнее. Кили кивнул. - Я хочу побыть с ней наедине, - сказал он, и Дис тотчас поднялась со стула. - Конечно, милый, - она обняла сына, а потом внимательно посмотрела в его глаза. – Теперь я вижу, что ты повзрослел.***
Ближе к ночи небеса разразились первым в этом году снегом. Крупные хлопья опускались на землю, укрывая окрестности серебристым полотном. Кили сидел возле кровати Тауриэль, сжимая ее ладонь в своих руках. Сегодня она так и не очнулась, но Кили все равно говорил с ней. Шептал все, о чем думал так долго и безутешно, просил прощения и обещал, что это не конец, в надежде, что Тауриэль слышит его, а когда очнется, то непременно все вспомнит. Он отказывался верить, что они прощаются. Ее вещи уже собрали и Кили старался не смотреть на них. Это причиняло боль. Он все еще надеялся, что ее не отнимут, что случится чудо, она откроет глаза, улыбнется и скажет ему, что с ней все в порядке. Но чуда не произошло. Глубокой ночью, когда весь замок погрузился в сон, пришли эльфы. Две безмолвные высокие фигуры забрали Тауриэль с собой. Они не сказали ни слова, даже не смотрели в сторону Кили. После их ухода он продолжал сидеть у опустевшей постели, которая еще хранила тепло его возлюбленной. Ему казалось, что никогда больше он не сумеет радоваться жизни. Все потеряло смысл. Он не слышал, как открылась дверь, и в покои кто-то вошел, словно пребывал в ином мире. Тяжелая рука, опустившаяся на плечо в подбадривающем жесте, не вызвала никакой реакции. - Ты примиришься, брат, - раздался голос Фили. – Ты поступил верно. Кили закусил изнутри щеку. Верно? А было ли что-то верное в его поступках? Предлагая Тауриэль бежать, он был уверен, что поступает верно. Сейчас, отдавая Тауриэль на милость ее короля, все твердят, что он тоже поступает верно. Так что значит - верно? Что-то сиюминутное и совсем недолговечное. Сегодня это верно, а завтра уже нет. Никто не может знать наверняка, чем обернется то или иное решение, даже если считает, что предусмотрел каждую деталь. Все переменчиво. Радость, которая возносит до небес, в один миг может смениться беспросветным горем. Один лишь разговор сквозь решетки темницы переворачивает с ног на голову привычный мир, а незначительная с виду царапина рушит все до основания, беспощадно повергая искусного воина.