дом, который любил джек

      Я шел к Райли, и вид у меня был забавный: здоровенный двухметровый паренек с котенком на руках и дурацкой улыбкой на лице.       Старый жилой дом, прокуренная лестничная клетка, дверь с номером в три четверки, невыносимо бесивший меня звонок и вот, робкие шаги, открытая дверь: в сотый раз передо мной стояла все та же Райли. Мне потребовалось сотая доля секунды, чтобы понять, что что-то не так, уловить это в замершей между нами тишине. Чистые глаза небесно-голубого цвета стали глазами бездушной куклы, в которых читалась лишь пустота и тишь.       И гробовое молчание, которое никто не хотел нарушать. Между нами стояло колкое электричество, которое взъерошило волосы и свело скулы. Что-то ломается внутри, когда обычно самый заядлый оптимист теряет хватку, набирается горечи во взгляде и теперь ждет от тебя чего-нибудь хорошего.       Становится страшно, когда помощь нужна тому человеку, который постоянно тебя утешал. - Мяу! - Заходи, Джеки. Нехорошо стоять в дверях.       Дрожащий усталый голос, кроткие движения маленького тела невысокого роста, скованные тонкие запястья. Казалось, на её шею повесили тяжелую гирю, которая тянула к земле и причиняла боль с каждым шагом. К пятнадцати годам я обрел дар читать людей, как раскрытую книгу; к двадцати довел это умение до совершенства. И теперь, даже если бы она уверяла меня, что все хорошо, то вряд ли бы я поверил.       Мне в нос ударил запах дыма. Запах дыма в доме, где никогда не курили.       Тонкие нежные ладони взяли котенка из моих рук и прижали к груди. Губы искривила улыбка и Рай побежала на кухню, на ходу рассказывая мне, чем кормить маленьких котят; все же, Рай была бы отличной матерью, а пока она была Матерью Терезой для всех, кто её знал. - Что же, рассказывай. - Мне нечего тебе рассказать, Джеки. Не смотри на меня так, пожалуйста. Будешь кушать? Вид у тебя усталый... - Рай! - прервал я её, - если ты думаешь, что я уйду, так ничего и не узнав, то ты ошибаешься. Райли наклонила голову, встряхнув копной кучерявых волос и засмеялась. Тем самым страшным смехом, который обозначает, что ничего уже не исправить.       По щекам потекли слезы и в голосе появилась хрипотца, слова из Райли потекли нещадным потоком. - А тебе когда-нибудь говорили, Джеки... Тот самый человек, которого ты любишь больше всего, что он не верит в твою любовь? С такой усмешкой, якобы делая одолжение! Ты когда-нибудь понимал, что к черту твоя любовь, да и тебя вряд ли любят! Слышишь? Ты когда-нибудь шел домой с дырой в груди, как будто бы из тебя вытащили все, разрезали на мелкие кусочки и вставили обратно? Изъяли душу, наплевали, вытерли ноги и положили обратно! И плевать, Джеки, что там будет с тобой, сдохнешь ты от этой боли или станешь сильнее, жестче, твердым как гранит или как высохший сухарь. Так вот, Джеки. Я не желаю больше никогда любить и тебе не советую. Я любила его; странно слышать это от шлюхи, но оно было так и больше не будет. Люди приходят, чтобы уйти и забрать что-нибудь с собой, так, на память... - Рай перекинула свой взгляд на комок шерсти на полу, который спокойно лакал молоко, - Знаешь, Джеки... Мы в ответе за тех, кого приручили. Я никогда не уходила. Я не знаю, какого это: бросить тех, кто нуждается в тебе. Пока я нужна кому-то, я здесь. Он ушел. Ушел, чтобы я тут ревела, как дура, на твоих глазах... Чертов сукин сын! - Райли!       Я прижал её к себе и почувствовал обрывистое дыхание. Мой лучший друг плакал, а я ненавидел, когда мои друзья плачут. - В жизни всякое бывало. Такое тоже. Но это не причина хоронить себя заживо. Рай сделала глубокий вдох и продолжила. Она слегка успокоилась и вместо истерики появилась холодная расчетливость. - Ты когда-нибудь замечал, как уходит из человека жизнь?... Как ломаются однажды самые сильные, как перестают улыбаться те, кто дарил улыбку каждому прохожему. Как потом встречают тебя на улице, и спрашивают, что случилось, такое вот уж выражение лица, полное безразличия и боли. Мне жаль, что мало кто знает, кто я, я настоящая. Ты когда-нибудь видел, как у тех, кто провожает самых дорогих на перроне гаснут глаза, как только отъедет поезд? Как дети однажды понимают, что им не нравится наряжать елку, как когда первый снег - совершенно ничего не значит? Как уходит все волшебство и нет ни одной из тех магических атмосфер ожидания праздника, нового маленького чуда, которое непостижимо для взрослых? Я давно уже не ребенок, хотя хотела бы быть таковым; мне двадцать три года, Джек. И у меня ничего нет за душой. - Хорошая моя, я наблюдаю это сейчас. И поверь, мне совершенно не нравится то, что я вижу. Был бы смысл жить, если бы жизнь была сладкой ягодкой на раскрытой ладони? Если любишь - будь готова получить в спину нож. Вот и все, на этом заканчивай плакать и снова входи в колею... - на секунду я задумался и тут же продолжил, - ну и мразь же твой возлюбленный! Я обязательно узнаю его адрес и потолкую с ним.       Успокоившаяся, засыпавшая на моей груди Райли резко вздрогнула и встала. Пальцы сжали мою руку настолько сильно, насколько она могла сжать, глаза широко открылись и по губам прошла мелкая дрожь. - Не смей его трогать! Слышишь меня??? Не смей его трогать, Джек! Я знаю, что если ты надумал, ты сделаешь, но... Не смей!!! Я возненавижу тебя, Джек! - Нет, Рай, ты не понимаешь. Подонки должны получать по заслугам, и это тот самый случай. - Не трогай его, идиот! Я знаю, что ты хочешь меня защитить, но... Ненависть и месть - это самое глупое, самое низкое, что может испытать человек. Ты ведь добрый малый, но...       Резким движением я убрал руку Райли, не дав ей договорить.       Ненависть кипела во мне, как шипит и ошпаривает горячее масло в больших чанах; было плевать, если причиняли боль мне, но за своих друзей я всегда был готов стать горой. Я ненавидел, а если это чувство просыпалось во мне, то не угасало больше никогда. Я был из тех, кто помнил каждое в шутку кинутое оскорбление, каждую усмешку, каждый косой взгляд. Любого человека, кто посмел обидеть тех, кого любил я, я мысленно отправлял в Ад в своей голове без очереди. - Ты не права. Его надо проучи... - Уходи. - Эй?... - Уходи. - Уходи, Джек. Я не хочу тебя больше видеть. - Отпусти меня, мне больно.       В воздухе опять зависла немая тишина. Я потерял звуки нашего сердцебиения, дыхания, уже не слышал тихое тиканье часов, шум за окнами. Я больше не видел её лица и я не помню, как ушел.       На улице моросил мелкий дождь и источал запах чистой воды, смешанной с землей. Небо было темно-багровым, а кончики пальцев стали красными от жуткого холода. Капли стекали по волосам и горячему лицу, умеряя тыл. Эта ненависть живет во мне давно и частый гость в моей жалкой душонке; Райли была права, сказав, что ненависть - глупое чувство.       Ну и кому ты делаешь легче, когда ненавидишь, Джеки? Уничтожаешь себя кусочек за кусочком, сантиметр за сантиметром? Кому ты делаешь одолжение? Что остается в итоге, кроме жгучей пустоты? У этой девчонки с беззаботным личиком было чему поучиться, но я совершенно не поддавался жизненным урокам, наступая на те же грабли снова и снова.       Я брел по пустынной улице и меня никто не ждал, а поэтому можно считать, что мне было некуда возвращаться.       Но, все-таки в моей жизни было место, куда я шел, когда не хотелось возвращаться в свой пустой дом.