дом, который любил джек

Я лежал и смотрел в потолок. Голова раскалывалась, тело местами украшали синяки и ссадины, местами кровоподтеки и раны. Обычно я не мог вспомнить "что было вчера", но сейчас это отлично закрепилось в моей кратковременной памяти. Боль разливалась по телу, как разливается в бокале дорогое вино, чувствовалась от кончиков пальцев до кончиков ушей. В какой-то момент, когда твое тело будто бы пронзают сотни тонких игл ты понимаешь, что физическая боль бывает хуже моральной. Но между ними есть весомая разница - физическая боль проходит, затухает, как свеча, а моральная - нет. Когда-то я понял, что самый лучший способ терпеть боль - игнорировать её. Ты снова облажался, Джек. Я судорожно вспоминал слова Коди. Стоило признать, что я действительно был щенком, который еще не наигрался, но уже хорошо получил от судьбы; Коди же был матерым волком, нашедшим смысл в семье и маленьком ребенке. Я же был одинок, как Белый Бим и видел утешение в молоденьких девочках и дешевой выпивке. Нам было поровну лет и половину пути мы прошли вместе, но совершенно были не похожи. Коди просил передать привет Амбер. Когда мне было шестнадцать, я встретил Амбер. Со стороны это выглядело так же, как и в дешевом сериале для подростков. Амбер слишком торопилась, чтобы смотреть под ноги, а я шел слишком быстро и был погружен в свои мысли. В итоге, конечно же, в узком проходе, я столкнул Амбер с ног; в сторону полетела стопка учебников, куча конспектов, тетрадей, отдельных листочков в клеточку. Я долго извинялся, собирал её вещи, которые ветер уже разносил куда захочется и дико краснел, пересекаясь с ней взглядом. Аккуратный почерк, буква к буковке, красота каждого слова. Столько тяжелых книг, закладок и записей... Девочка маленького роста с темно-русыми волосами звонко рассмеялась, глядя на меня. Я улыбнулся. Амбер не отличалась особой красотой, но была обладательницей прекраснейших глаз на свете: почти янтарные, с черной каемкой зрачка, обрамленные ворохом темно-угольных ресниц. Кошачьи, волшебные, излучающие какую-то особенную энергию, так, что можно было подумать - эта хрупкая девочка - ведьма! Эти глаза сотни раз заводили меня в тупик и сотни раз уносили куда-то далеко. Золотая осень, что сейчас была в наших краях, ежесекундно напоминала об Амбер. Вспоминая об Амбер по прошествии стольких лет, я понимаю, что у неё был негласный дар, который для других становился тяжелой ношей, тянущей ко дну. Эта девочка с янтарными глазами мастерски умела влюблять в себя других людей, и в этом заключалось её главное колдовство. Амбер была любима в любой компании, каждый был очарован ею и, конечно же, не получал взаимности. Я был влюблен по уши, как и все, кому выпало с ней познакомиться. Я погряз в своих чувствах тогда, когда для неё я был не больше, чем друг. Было бы легче, если бы этой паршивке было бы плевать на меня. Чертова дружба, в которой один - друг, а другой в него без памяти влюблен. Вроде бы, с первого взгляда, все было в порядке; популярность в школе, любимица учителей, прилежная отличница, которой жизнь дала все, о чем может мечтать любой подросток её лет. Один лишь я знал, какой мрак творится в её голове. Почти не начав жить, она хотела покончить с собой. Амбер с детства была слабым ребенком и постоянным посетителем больниц и всех санаториев в округе. Она якобы уезжала отдыхать, но вряд ли можно назвать отдыхом то время, когда ты прикована к неудобной койке с кучей капельниц, уголок в руке. Дрянное чувство, когда половина твоего привычного рациона составляют таблетки и успокоительные. Амбер сидела перед врачами, смотря в пол, теребя в маленьких ручках подол платья. Нет сил жить. Каждый шаг дается с трудом и частенько настигает такая усталость, что перейти из кабинета в кабинет оказывается большим испытанием. Врачи разводили руками и отправляли в очередной раз сдавать анализы, анализы оказывались хорошими, только чуть понижен гемоглобин и давление. Разве этим людям в белых халатах объяснишь, что это даже не физическая боль?... Это то, что чувствовала её душа. Чуть позже все это вытекло в панические атаки и колкую боль между ребер. Дома она заваливалась на кровать и ревела до потери сознания. Ком в горле и слишком мало воздуха, чтобы успокоиться. Я боялся однажды заглянуть в её огромные глаза и увидеть, что они потухли и больше не излучают свет. - Джеки, я чувствую, будто бы из моего тела вытащили все кости, раздробили в мелкую сухую пыль и вставили обратно. Будто бы что-то живет внутри и питается мною, становясь сильнее каждый раз, отбирая у меня все силы и оставляя лишь усталость. Понимаешь? Каждую ночь мне становится хуже, вот только от чего хуже, Джеки? Что я сделала не так? Мне ничего больше не нужно: ни друзей, ни школьных вечеринок, ни ночных прогулок за ручку. Я всего лишь хочу запереться в своей комнате и спать. Я медленно схожу с ума. Удушающее чувство собственной жалости. Беспомощности. Тщетности бытия. Чем дальше - тем хуже. Наступила зима и панические атаки обострились, а я перестал отходить от неё. Мы были рядом в школе, я провожал её до дома и частенько оставался еще на пару часов, пока родители были на работе. От моего присутствия Амбер немножко становилось легче. В то утро выпало много снега и улица наполнилась звонким смехом маленьких детей. Спустя пару часов белое полотно было украшено большими и маленькими следами, снег блестел, будто гора драгоценных камней; алмазная пыль прилипала к сапогам и пальто, украшала волосы и дарила одно большое чудо. Это то состояние, когда тебе становится безразличен холод, настолько хорошо и красиво вокруг. Мы с Амбер сидели в саду. Засохшие, увядшие цветы стали ледяными фигурами. Лед пропускал лучики солнца и превращал маленький садик в еще одну зимнюю сказку. Амбер была закутана с ног до головы и напоминала пингвина; из дома она принесла имбирного печенья и термос с горячим шоколадом. Амбер сделала маленький глоток и посмотрела на меня. - Слушай, Джеки, а у тебя есть мечта? Я натянул улыбку; на секунду во мне загорелась надежда, что ей лучше. Эта надежда рухнула даже быстрее, чем появилась. - Джеки, я хочу рассказать свою мечту, только ты никому, хорошо? Я долго думала. Я хочу покончить с собой, спрыгнув с крыши. Меня словно скинули на землю, и не на мягкий снег, а на грязный асфальт. В горле встал ком. Я было хотел что-то сказать, но, видимо, разучился говорить: передо мной больше не было милой девочки, передо мной была уже взрослая девушка, которая говорила о смерти так легко и свободно, будто бы это ничего не значит. - Не злись, пожалуйста, Джеки. Я не просто уйду, я оставлю за собой след. Я решила собрать подростков моего возраста, которые больше не хотят жить, в определенный день собраться на крыше небоскреба, взяться за руки и вместе спрыгнуть! Ты хоть представляешь, Джеки? О нас напишут во всех газетах. Нас покажут во всех новостях. Про это когда-нибудь снимут фильм, я уверена! Ты хоть понимаешь, какая шумиха поднимется вокруг этого? Мы станем знаменитыми, но жаль, что посмертно... - Амбер! Все мои слова уходили в никуда: душевная яма становилась все глубже, темнее, разрасталась в овраг, огромную черную дыру в нутре. Она совсем не слышала меня. Очень хотелось схватить её за плечи и трясти, в надежде выбить всю дурь. Все последующие диалоги были похожи на разговоры с самим собой. Амбер построила вокруг себя бетонную стену, которая не пропускала солнечного света, ни моих нотаций. Все проходило мимо, все проходило мимо нее. Это очень страшно, если вы когда-нибудь поймете, что это такое - знать, что любимый человек когда-нибудь умрет. И еще хуже знать, что он наложит на себя руки сам, а вы не успеете его остановить. Я старался быть рядом постоянно, но это не всегда было возможно. Я любил её. А потом она исчезла. Уехала куда-то на запад с родителями, никого не предупредив, не оставив ни единой записки или нового адреса. Она просто исчезла и все старые номера оказались навсегда недействительными. Попытки найти её оказались бессмысленными; они уехали резко, ночью, в большой суматохе. В красивом сиреневом доме поселилась добродушная старушка, подкармливающая всех бездомных бродячих животных, но частенько забывающая свое имя. Спрашивать было бесполезно; миссис Харви, вдова покойного мистера Харви почти ничего не знала о предыдущей семье.