Decadent

В шестнадцать во мне проснулся интерес к постапокалиптике и гемофилии. Как ребенок беспокойного и вечно суетящегося мегаполиса, я хотел посмотреть на город с высоты и увидеть пустые тротуары, пустое небо, пустые здания. И никто тебе не указ. А кровь... В серых джунглях из бетона и стекла алые брызги вписались бы идеально. Выбитые стекла и пустые глазницы окон, кровь будто от рассечения, и, как выбитые зубы, кругом раскиданы остатки техники. Избитый город. Покорный город. Прав был мудрец, предостерегая человечество быть осторожнее в своих мечтах. Моя мечта сбылась. Вот твой мир из грез, мир тишины и покоя, статичный мир из мрака и стали, а вот и твое оружие — иди, убивай направо и налево каждого, здесь нет запретов. Ты ведь так хотел раскрасить стены черной пустоты граффити всеми оттенками красного. Красиво, не так ли? «Сканеры не засекли ничего подозрительного. Но стоит осмотреться». ТА-3 поднял руку и указал на здание впереди. «Хороший обзор». «Выдержит?» «Если выдержал сейсмический удар и взрывную волну, выдержит и нас». ТА не любят лестницы. Не приспособлены к спуску и подъему по ступенькам. Наш третий может прыгать, так что мы в более выгодном положении, чем остальные. «Вскочить не получится. Развалим все... Надо попробовать влезть по ступеням». «Если они еще там есть». ТА-3 осторожно вошел в здание. Двадцать шесть этажей, примерно сто метров высоты. «Воспользуемся лифтом?» «Он нас не выдержит». «Это была шутка». «А... Прости, не заметил иронии». «Мой безэмоциональный друг!» Подъем занял целую вечность. — Прыжковые ускорители включены. «Только бы не перевернуться... Застрянем, как черепаха на панцире». Это было как покорение Эвереста. «Перегрева нет?» «Радиаторы в норме. Майя и Бокин — молодцы!» «Не хотелось бы, чтобы нас закоротило прямо здесь». И вот под тобой город, как больной со злокачественной опухолью. Смирившийся со своей смертью. Все, что оставила после себя наша цивилизация сейчас внизу: мусор, развалины, остовы автомобилей, покореженные фонари, побелевшие кости и черные трупы, изрытый асфальт, пыль и грязный снег. Видишь красоту? «Джек? Твой адреналин подскочил. Что-то не так с меланином. Частота пульса выше нормы». Видишь красоту?! Ты — тот, у кого оружие, — готов раскрасить агонизирующий мир алым и багровым? Вот перед тобой Пустошь без звуков, красок, солнца и любви. Она ждет. Она шепчет: «Убей их всех, уничтожь, сожги все». Царь Земли, ты покорил всех, поставил все кругом на колени и обезглавил. А что осталось в итоге? Мрак и тишина. Красиво, не так ли? «Джек?» Скажи мне, Джек, нравится ли тебе новый мир? Красив ли он? Нет пробок, нет толкучки в метро, нет очередей в кассах супермаркетов. Нет цвета, и солнце ушло. Давись тишиной и серым небом, пока не потянет блевать. «Джек, твои показатели зашкаливают. Что не так?» «Ничего... Это... грусть. Мне грустно, Юки. Просто грустно...» «Больше похоже на страх. Пошли отсюда. Все чисто». «Еще немного постоим». «Нет. Твое состояние близко к деструктивному. Пора уходить». Третий приготовился к прыжку и встрече с твердой поверхностью. — Амортизаторы готовы. Включаю прыжковые ускорители. Приготовиться к столкновению. Ближе и ближе к самому краю. Как самоубийцы, тянущиеся взлететь вниз. И шаг в пустоту. ТА-3 приземлился грузно, но ничего не отвалилось. С характерным скрипом машина выпрямилась. Нас с Юки тряхануло, ремни впились в тело. — Запускаю диагностику... Повреждений не обнаружено. «В соседнем квартале странное сооружение. Надо проверить». «Пошли». Это оказались наваленные в нише посреди обломков машинные сидения, мебель, покрышки, а в самой глубине всего этого куча тряпья и остатки деревянной мебели — жгли, чтобы согреться. Урумчи удивил снова. «Он жив?» «Тепловизор видит его. Значит, жив. Или умер только что...» Холод и голод, кислородное голодание убивают точнее выстрелов. Сморщенные, крошечные тела, свернувшиеся клубком. Следов каннибализма и огнестрельных ран нет. «Умерли примерно восемнадцать часов назад». «Возьмем с собой?» «Он не жилец». «Если выживет, будет радость в лаборатории». Посреди сбитых в кучу тел лежит щенок. Облезлый и тощий, тем не менее именно от него исходит тепло. Третий собрал несколько тряпок, посадил на них щенка и бережно поднял. «Не раздави». «Я стараюсь!» «Если выпустишь ему кишки, машину будешь сам мыть». Щенок тявкает и копошится, протестуя. «Норовистый какой! Едва живой, а рычит как грозно!» «Это кобель. Возраст — чуть больше месяца. Породу не разобрать». «Мы не сдадим его на опыты, Юки. Я не позволю». «Но привить нужно. И подлечить. Кожа да кости, в чем только душа держится?» — Время обхода вышло. На территории живых людей не найдено. Обнаружены четыре трупа. Признаков насильственной смерти нет. Мы несем с собой щенка, кобель, примерно месяц, как родился. Живой и, судя по всему, адаптировался к местному воздуху. Как поняли? — Вас понял. Экипаж ТА-3, можете возвращаться. Щенка прихватите, — Майя, кажется, улыбнулась в конце разговора. Я боялся, что щенка замучают опытами или просто застрелят, но нет. Забрали в ветеринарку с обещанием затем выделить ему вольер. — Держать у себя не сможете. Таковы правила. — Жаль... — У нас нет кинологов, не было подобных прецедентов, да и в собаках не нуждаемся. Но если выживет, его никто не обидит. Пусть живет, а занятие ему найдется, — Райзберг смотрит вслед ветеринару, в толстых варежках уносящего щенка, пытающегося оттяпать ему пальцы. Этот паршивец оказался чертовски агрессивным. Ну или просто слишком напуганным, чтобы излучать дружелюбие. — Щенку от силы два месяца. В этом возрасте они крайне восприимчивы. Можно научить многому... Он принесет пользу колонии, — Юки устало вздохнул и потер шею. — Не сомневаюсь, — господин Райзберг пристально уставился на Сато. — Сколько продлятся Рыночные Дни? — мне не нравится этот взгляд. Я как бы невзначай встал между Юки и Райзбергом. — Неделю. Вы патрулируете рынок через три дня. Послезавтра еще один патруль внешних территорий. Пока нет необходимости отправлять вас на фуражировку. Послезавтра я вновь увижу этот страшный старый город. — Ты как? — Юки кинул в меня шоколадным батончиком из собственного пайка. — Нормально. — Значит, тебе было грустно? Я пожал плечами: не хочется вспоминать. — Это были зашкаливающие показатели ненормальные для не боевой обстановки. Райзберг уже справлялся о твоем психоэмоциональном состоянии во время патруля, — Юки щелкнул зажигалкой — еще одна роскошь, доступная только пилотам. — И что ты ему сказал? — Что тебе стало грустно. Так и сказал. Ведь затем фон выровнялся. — А чего он у меня не мог спросить? — Он видел протокол операции, все твои данные... Зачем ему у тебя спрашивать? — Юки выдохнул дым, включил вытяжку. — А зачем у тебя? — Чтобы узнать, насколько успешно мы взаимодействуем. Могу ли я на тебя влиять. Могу ли успокаивать и предупреждать деструктивное поведение, — Юки ткнул сигаретой в мою сторону. — Кушай шоколадку. — А ты? — Не люблю сладкое. — А я подниму уровень эндорфинов? — Возможно. — А почему он у меня о тебе ничего не спрашивает? И почему именно нашему экипажу столько внимания? — Мы новички. Это нормальная практика — пристально контролировать новеньких. А вот почему обо мне ничего не спрашивает... Я не даю поводов усомниться в своей компетенции. — А я, значит, даю? — яростно впился зубами в несчастный батончик. — К сожалению, да. Юки докурил, а я доел шоколадку. Вот съел две шоколадки, а радости не прибавилось. Какое-то странное чувство... Тянущее, ноющее, похоже на что-то, но никак не вспомню, на что именно.