Decadent

Настал тот день, когда нас отправили на фуражировку. Вместе с ТА-6 и отрядом на двух броневиках нам предстоит перехватить торговый караван. Дроны информировали, что по пустыне Такла-Макан движется несколько тяжело груженных броневиков. — Судя по тому, насколько просели броневики, везут либо очень много провианта, либо крупнокалиберное оружие. — Учитывая количество сопровождающих наемников, везут как раз таки оружие... — Не факт. Чем ближе к африканскому материку, тем херовее с провиантом. Скорее всего везут в Дели, чтобы срубить по максимуму. Там в цене все, даже распоследняя луковая шелуха. — Что бы там ни было, это явно пригодится колонии. «Правые» пилоты экипажей и Райзберг обсуждали ход будущей операции и строили предположения о том, что же везут в таком количестве и с такой охраной через пустыню недалеко от Независимой Военизированной Колонии Урумчи, славящейся своим вооружением и агрессивностью. — И нет чтобы заехать... Поделиться. Им же спокойнее было бы. — Урумчи не нужны подачки. Нашей колонии нужно все. Все до крупицы. Почти тринадцать тысяч человек населения — это не шутки. — Мы бы в любом случае на них напали и обчистили до нитки. — Поэтому и ползут по пустыне в надежде проскочить мимо нас. — Глупцы. «Скучно! Почему мы должны тут сидеть?!» — чиркнул карандашом на чистом листе, предназначенном для пометок во время планерки, и подтолкнул Крис, сидящей рядом. Она прочла, прикусила губу, сдерживая улыбку, и написала что-то в ответ. «Типа мы же тоже пилоты и все дела. Сделай серьезное лицо, не позорь Юки». «Да я уже почти сплю... Мы ведь все равно ни хрена не решаем и вообще просто втыкаем тут!» Такого рода собрания, планерки, «посиделки» за круглым столом проводятся с целью разработать оптимальный план операции общими усилиями. Но на деле это беседа одиннадцати человек: десяти «правых» пилотов и Райзберга, а мы так, просто фон, сидим тут типа до фига важные личности, но мы скорее аппендиксы — вроде и нужны, вроде и без нас неплохо. — Опрометчивый маршрут. Неосмотрительно провозить столько товара рядом с нами, — продолжается тем временем обсуждение. — Рыночные Дни прошли. Заслон поднят. Урумчи отозвал перемирие, и теперь мы имеем полное право напасть и отобрать. — И да выживет сильнейший... — Господа, я думаю, мы несколько отвлеклись. Спустя сорок восемь минут решено было отправить два ТА, в том числе наш экипаж, и тридцать человек на двух броневиках. — Вы выступите вместе с ТА-6. Совместимость в боевых условиях самая высокая. Вы сработались, — объявил нам господин Райзберг. — Выступите через час. Через час кончатся зыбкие сумерки, которые мы называем днем, и опустится холодная непроглядная ночь. Температура за пределами заслона опустится до минус сорока. Ночь ожидается тихая, ветер не более двух метров в секунду. — Да, сэр. Пора идти собираться и готовиться к бессонной ночи. Юки достал из небольшой металлической коробочки прибор для инъекций, разорвал зубами упаковку с одноразовой иглой и вставил ее в разъем, приладил ампулу со специальным раствором энергетика и хотел было уже сделать себе укол. — Давай я, — протянул руку. Юки пожал плечами и отдал мне шприц-пистолет. Он расстегнул рубашку, повернул голову, подставляя шею... Я не удержался и провел губами по бьющейся жилке, повторил этот путь языком и чмокнул у ключицы. — Прекрати. — Не слышу уверенности в голосе, — я приставил пистолет к шее Юки, слегка надавил, но курок пока не спустил. — Коли уже. Щелчок. Игла вошла под кожу, в шприце появилась кровь, расплывчатая словно дым, я надавил на поршень. Убрал пистолет и слизнул крошечную капельку крови, выступившей из ранки. — Люблю тебя, — я ткнулся Юки в шею носом. От него пахнет табаком. — ТА полностью боеспособны. Поднять заграждение. Шагаем в ночь. Огромные прожекторы освещают путь, но через десяток километров нужно будет переключиться на ночное видение. «Синапс изменился». «Да». Синапс изменился. Ты не укрощаешь тьму в себе, в напарнике, ты вытягиваешь свет из вас двоих, открываешь глаза шире и дышишь глубже. Это не партнерство или сотрудничество двоих. Вы неделимы. Разные половинки одного целого. Синапс изменился. Кто был добрым и приличным, Будет ангелом отличным. Но глядя в небо, спросишь ты, Где их присутствия следы? — Контрольная точка через сто двадцать метров. Сброс скорости до восьмидесяти километров в час. — ТА-6, вас понял. Сброс скорости до восьмидесяти километров в час. Пустое небо. Пустая земля. — Окружаем, — ТА-6 вместе с одним броневиком поехал в обход широким крюком к северо-западу. — Через восемь минут начнем захват. Перешли в режим ночного видения и максимально сбросили обороты, чтобы не выдать себя шумом двигателей. Мы посреди небесных круч И видны, когда нет туч Мы в одиночестве дрожим... Восемь минут — четыреста восемьдесят секунд. Сколько это ударов сердца? — Занять позиции. «Готов?» «Нет». Ровный фон идеальных показателей, четкий ритм кардиограммы и мое рваное дыхание в купе с бешеным выбросом адреналина в кровь. «Правый» и «левый» пилоты ТА-3, боевой экипаж Урумчи. Абсолютно разные. «Ты не одинок. Я с тобой». «Да... Вместе мы справимся». «Разумеется». Абсолютно разные, но мы одно целое. — На изготовку. — Цель захвачена. — Пли! Первый снаряд пошел. Залп пришелся по первой машине в колонне. Следом второй ударил в замыкающую. Колонна, зажатая между двумя полыхающими броневиками, похожа на всполошившихся муравьев. — Вперед! Грохот и вспышки винтовок в ночи. Алое зарево пожара и хлопки горящего двигателя. Пулеметы ТА косят противников, пока пешие солдаты прорываются к товару. Лязг пуль о ферроволокно. Черные реки крови и топлива из пробитых баков броневиков. Огнеметы окрасили ночь в пылающие оттенки красного, снопы искр, когда стреляют из гранатометов, стрекот зенитных пулеметов. Черные реки крови, стынущие на промерзшей земле. — В нас попали! Разгерметизация и отказ левого блока. Пилот ранен! — ТА-6, мы идем к вам. «Чем их так?» «Если бить кучнее, то пробьет даже ферроволокно». «Крис...» «Их не выкинуло из системы, значит, она жива и может поддерживать синапс». — Отряд «Эхо», прикрыть ТА-6. Часть солдат начала стягиваться вокруг отчаянно отстреливающегося из последних сил Tactical Armor. Шестого поставили на колени в буквальном смысле. Левая верхняя конечность безвольно повисла, огромные куски ферроволокна из корпуса отвалились, обнажив все переплетения контактов и миомерные мышцы, будто трепетную плоть освежеванного человека... — Катапультируйтесь. — Нельзя по протоколу. «Плевать на протокол! Они умрут, если не покинут машину!» «Решение катапультироваться принимает «правый» пилот». «Юки, скажи ему! Тебя он послушает». «Это его экипаж. Его ответственность. Его решения». — Мы вас прикроем. Покиньте ТА и следуйте с отрядом «Эхо» к броневику. — Слишком поздно. Контакты замкнуло... — и ненавидимая мной тишина эфира. «У них обрыв связи. Синапс нарушен». «НЕТ!» Шестой накренился и начал неуклюже заваливаться на бок. Мы поймали его и опустили на землю. Корпус поврежден, пробиты баллоны с кислородом, пилот-капсула застряла. «Будем выламывать. Приготовься». — Отряд «Эхо», отступайте к остальным. Внимание всем командирам отрядов, говорит «правый» пилот ТА-3, человек 32, мы потеряли шестого. Огонь из всех орудий, — теперь мы возглавляем операцию. Плюющаяся свинцовым ядом стальная смерть развернула свое царство над пустыней. — Мы захватили три из пяти машин. — Продолжайте операцию. Отряд «Лима», пустить зажигательные бомбы. Сохранить два транспортных средства, остальное уничтожить, пленных не брать, убить всех. С трудом выломали пилот-капсулу, но слишком поздно. Крис практически раздавлена покореженным металлом корпуса. Майкл без сознания, видимых повреждений нет. Оба еще живы. «Что делать?!» «Надень кислородную маску». — Мы забираем «правого» пилота ТА-6 в пилот-капсулу третьего. «Только его?! А как же Крис?! Она ведь жива!» «Нам придется разгерметизировать корпус, чтобы прицепить еще одного пилота. Кислорода на всех не хватит». «Но...» «Человек 33, это приказ. Запустить разгерметизацию». «Надеть маски. Разгерметизация через три... две... Корпус открыт». Мы выжгли здесь все. Убили всех, кто был в караване. Потеряли ТА-6, пятерых солдат. Восемь человек с ранениями разной степени тяжести. Четыре доверху нагруженных броневика. Колонна везла зерно, ткани, зенитные пулеметы и медикаменты. Теперь это собственность Урумчи. Майкл в себя так и не пришел. Крис... Крис осталась в этой отвратительной братской могиле посреди пустыни. Она еще дышала. Мы могли ее спасти. Хотя бы попытаться были обязаны. «Ты мог хотя бы попытаться». «Мы ничем не могли ей помочь». «Откуда ты знаешь? Почему ты вправе решать кому жить, а кому умирать?!» «Потому что кто-то должен брать на себя ответственность за это». «Ты не Бог, чтобы такое решать!». «Я не Бог. Я человек». «Я уже и в этом сомневаюсь». Бог устал нас любить. Мы брошены, затеряны, и мы дрожим в одиночестве. Майкл в коме. Разрыв синапса и сотрясение мозга привели к такому исходу. Из восьми раненных двое умерли от потери крови и тяжелейших повреждений в госпитале. Шестой потерян в пустыне. За ним посылать не стали. Наш ТА-3 встал в ангар для ремонта и перезарядки орудий. Райзберг похвалил нас за хорошо проведенную операцию. — Потери могли быть значительнее. Большая часть солдат вернулись и встанут снова в строй. Вы спасли «правого» пилота и смогли избежать серьезных повреждений своего ТА. Благодарю за службу. Мне хочется набить им всем их напыщенные рожи. Кто был добрым и приличным, Станет ангелом отличным. Но глядя в небо, спросишь ты, Где их присутствия следы? Мы посреди небесных круч И видны, когда нет туч Мы в одиночестве дрожим. Исковерканные забытые игрушки богов, брошенные и ненужные, мы грыземся и рисуем кровавыми красками в мрачной безнадежности. Тихо жужжат лампы. Я лежу на кровати, Юки присел рядом. — Я не мог иначе. — Крис была нашим другом. Ты понимаешь, что практически собственными руками убил ее? — я хватаю Юки за руку, впиваясь пальцами в тонкое запястье. — Понимаю. Это был осознанный выбор. Я спас того, у кого есть шанс выжить. Кто более важный для колонии... — Да что ты говоришь?! Да как ты вообще можешь... — эти слова Юки просто заставили меня потерять дар речи. — Я должен был принять решение, и я его принял. Ты можешь осуждать меня или ненавидеть, но это не изменит моего поведения. Я буду и дальше принимать подобные решения. Я буду приводить в исполнения приговоры. Буду проводить зачистки и казни. И если ты меня действительно любишь, то разделишь со мной этот груз, — Юки отнял руку, встал с кровати и подошел к столу. Щелкнула зажигалка. Загудела вытяжка. Сигаретный дым вверх. — Потому что мне тоже тяжело. Потому что мне тоже больно. Потому что я все еще человек... Он сказал мне сегодня: «Ты не одинок. Я с тобой». И Юки действительно был со мной там, в этом свинцово-стальном аду. А что сделал я? Я его бросил. Оставил одного в красно-черном ужасе. — Прости... — судорожно хватая руками, целуя невпопад, обнимая, прижимая к себе. — Прости. Я дурак. — Ты дурак. Но ты меня любишь. Правда? — у Юки глаза огромные. Ни у кого не видел таких невозможно глубоких и темных глаз. Утонуть. Утонуть навсегда. Обрести в них покой. — Люблю. И сколько раз придется оступаться, ошибаться, ранить друг друга? Бесконечное количество раз, потому что только так мы можем любить. Потому что в одиночестве мы дрожим. И все же у меня есть Юки. Далеко не ангел, но настоящий человек. Мой любимый человек. __________________________ Rammstein — Engel