Decadent

— Пора вставать, — Юки спихнул меня с себя и уже было собрался покинуть кровать, но я его удержал, обняв за талию и прижавшись со спины. — Еще совсем немного. Пожалуйста... — Ладно, — ладонь Юки накрыла мои сплетенные в замок руки. — Что с тобой? — Ничего. — Не похоже... Ох, задушишь! Полегче. Мне пришлось ослабить хватку. — Все в порядке, правда. — Я бы сказал, что ты чего-то боишься, но никак не могу понять, чего именно, — лениво растягивая слова, произнес Юки. — А думать и гадать мне лень. Сейчас откровенно лень. — Вот и не надо. Не забивай голову, — я прижался губами к его плечу и прикрыл глаза. С чего он взял, что я боюсь? — Джек, есть вещи, от которых я не смогу тебя защитить, как бы мне этого не хотелось. Более того, велика вероятность, что мы попросту окажемся по разные стороны черты, друг против друга. Мне бы этого не хотелось. Мне не принесет ни радости, ни счастья твоя смерть. Я хочу, чтобы ты это запомнил. Ты мне дорог, правда, дорог. Но не доводи ситуацию до критической точки, когда выходом будет только твоя казнь. — Ты сможешь меня убить? — Смогу. Но это не значит, что хочу это сделать, — голос ровный и спокойный. Рука, поглаживающая меня, не дрогнула и не сбилась с ритма. — А я вот не смог бы... — от его ответа я вздрогнул. — В этом отличие между нами. — В том, что ты «правый» пилот? Юки развернулся ко мне лицом. Глаза в глаза. — Нет. И без пункции я бы смог тебя убить. Система избирает изначально тех, кто может отстраниться от эмоций, своих и чужих. Кто изначально не является эмпатом. Мы молчим. Я потрясенно замолк не в силах вымолвить ни слова, Юки же молчит, чтобы дать мне осмыслить сказанное им. — Это не повод переживать. Представь, вдруг ты станешь реальной угрозой для большого количества мирного населения. Твоя смерть или смерть десятков, а то и сотен? Я бы убил тебя, правда, потом оплакивал и очень скучал по тебе, но рука бы моя не дрогнула. Понимаешь, о чем я говорю? — Вполне, но все равно... Черт! Я не ожидал. Но спасибо за откровенность. А вообще... я боялся тебя потерять, — изначально я переживал по этому поводу. После вчерашнего риск потерять Юки перестал быть гипотетическим. Теперь я несколько в шоке от его признания. — О... Неловко вышло. Хотя ты должен знать и понимать то, что я тебе сказал, — Юки погладил меня по щеке, обнял за шею, улыбнулся, глядя сквозь растрепанные пряди волос. — Тезис: ты мне очень-очень дорог, но не борзей. — Ок. Постараюсь не начать расстреливать мирное население. — Мы живем в мире жестокости и силы, несправедливости и неравенства, в мире с очень относительным правосудием, в мире запретов и замков, ограничений и наказаний. И не от всех напастей я могу тебя защитить и уберечь. — Я не предполагал, что настолько беспомощен. — Это не беспомощность. Возможно, даже в чем-то смелость и отвага. Быть не таким как все, быть откровеннее, ярче... Но таких чаще всего и хотят раздавить. — Даже не знаю, что сказать... Юки хмыкнул и потянулся за поцелуем. Это определенно самый странный роман в моей жизни. Сато сидит на столе и курит, пока я заправляю кровать и меняю простыни. Почему я? Потому что, цитирую: «Это ты виноват, что я их испачкал», конец цитаты. — Это моя футболка. — И что? — я невозмутимо продолжаю одеваться. — Достань свою. — Мне эта нравится. — Она вся тобой пропахнет! И она тебе мала. — Да ладно! Признайся, ты тащишься... — Расстрою, но от запаха твоего пота я не тащусь. Как и от того факта, что ты растянешь мне футболку. — Не будь занудой, — я подошел к Юки и встал, уперевшись руками о его колени. Сигаретный дым потянулся к вытяжке, огонек на кончике сигареты от затяжки загорелся ярче. — Мне нужно зайти в лабораторию сдать анализы. Получить витамины заодно. А ты чем займешься? — Попробую упросить выпустить нас на прогулку, — я забрал сигарету из губ Юки и затушил ее. — В ТА? — Нет, просто... Тепло оденемся и потопаем лепить снеговиков. — Ха-ха-ха! Ты это серьезно? — он обнял меня, раздвинув ноги, чтобы мне было удобнее прижаться к нему. — Разумеется. Чем еще заниматься во время ядерной зимы? — О да! Лепить снеговиков и играться в снежки. Такой дурак... — Иногда даже грустить и бояться надоедает. Мы молчим, прислушиваясь к звукам в комнате. Гул вытяжки, тихий шум напряжения в лампах, едва пробивающиеся через толстый металл двери голоса. — Навестим Майкла? — Да... Райзберг говорил, что через неделю распорядится отключить систему жизнеобеспечения. — Я еще ни разу не был в крематории. На похоронах имею в виду. — Уверен, что хочешь пойти? — Юки гладит меня по голове, как маленького. — Абсолютно. Но вдруг он вернется к нам? Но я понимаю по взгляду Юки, что надеяться глупо. Через неделю мы проводим друга в последний путь. Стало настолько грустно, что даже дышать больно. И все же мы продолжаем жить. Если бы я мог рисовать, перенес бы яркое синее небо на картину. Я бы нарисовал Юки с раскрасневшимися от мороза щеками и инеем на ресницах. Но небо низкое и черно-фиолетовое, снег серый и грязный, потемки, разгоняемые прожекторами на ангаре и крематории. И мы в неповоротливой теплой форме и кислородных масках. — Офигеть как весело. — Не будь пессимистом. Все лучше, чем сидеть взаперти, — я полон энтузиазма. Юки наклонился и набрал снег перчаткой. Попробовал слепить снежок, но тот рассыпался в руке в мелкое крошево. И он засветил в меня просто горстью снега, который явно ужасно токсичен. Но, черт возьми, мы никогда не увидим лета, но все еще живы, а значит, можем хотя бы попытаться улыбнуться хоть чему-нибудь. — Мы похожи на глюк укурка. Ядерная зима и два придурка, кидающиеся снегом на фоне разрушенного войной города. — И что? Юки! Хватит нудеть, — я толкнул напарника в сугроб. Сато провалился аж по пояс, но, попытавшись вылезти, просто завалился назад и начал делать «ангелочка», двигая руками и ногами. Я полез в соседний сугроб следом и принялся рисовать домик, гигантские цветы размером с этот дом и улыбающееся солнце. — Очень живописно, — Юки взял на себя смелость оценить мое художество. — Ну хоть где-то должно быть солнце. — Джек? — Чего тебе? — я отвлекся от рисования и повернулся к Юки. Тот внезапно прыгнул на меня и повалил в снег, упав сверху. — Ну вот... весь рисунок испортил. — Еще нарисуем, — и он ткнулся маской ко мне, послал воздушный поцелуй. — Чмок! — Целоваться в кислородных масках невозможно. Мы только что доказали это эмпирическим путем, — странно мы, наверное, выглядим со стороны: лежим в снегу в обнимку и о чем-то треплемся. — А если увидят? — Скажем, что я упал. Никто не увидит... Ну увидят, так и черт с ними! — А кто мне втирал, что «правым» надо избегать компрометирующих ситуаций? — Спасибо. — За что? — За все. Я крепче стискиваю его. Если бы можно было так замереть и забить на все... — Весь наш двор теперь в ваших рисунках, — смеется Майя, помогая нам снять тяжелую теплую форму. — Райзберг не ворчал? — Юки принялся растирать озябшие руки. — Нет. «Судьи» вообще сегодня вами не интересовались, — она забрала маски и кислородные баллоны и вышла. Я притянул Юки к себе и накрыл его руки своими. — Замерз? — Есть немного. Гулять так гулять! Пошли пить молоко? — Странный мир, где напиться вусмерть спиртягой дешевле кружечки горячего молока, — я позволил себе прижаться губами к все еще холодным пальцам Юки. Мы стоим в пустой раздевалке. Здесь тоже камеры... Но как-то совсем не хочется запариваться по этому поводу. — Декаданс. Но у нас праздник, — Юки улыбнулся, отстранившись. — Пошли? Нам даже удалось упросить дать нам горячего молока с собой. Бармен ворчал, но все же раздобыл из сокровенного запаса термос. Так что вместо шумного бара мы уютно устроились в своем блоке с кружками, сидя в обнимку на расстеленному на полу одеяле. — Ты все-таки футболку мне растянул и провонял. — Выкинешь, в чем проблема? — Нет. — Почему? — Я в ней буду ходить. Будет общей. Это... мило, — помолчав добавил Юки, тут же уткнувшись в кружку, чтобы на меня не смотреть. — Но ты постирай все же, а то спать с тобой не буду, — ну не мог я не подстебать, когда он само очарование! — Цыц! Я едва не пролил молоко, начав смеяться и тыкать Юки под ребра локтем. В конце концов, угомонились. — Согрелся? — Хм-м-м, — Юки отставил кружку и повернулся ко мне, встав на четвереньки. — Я не против, если ты меня погреешь... — Иди ко мне. Мир и его проблемы пусть подождут.