My Little Baby Boo

Музыка гремела так сильно и резко, что казалось, она душит, подходя близко-близко и лишая даже мысли о личном пространстве. Она давила на уши, воздействовала на сознание и притупляла восприятие происходящего. Сразу после выставки кто-то, к огромнейшему огорчению мистера Лето, предложил продолжить вечер в клубе. Отказ мог быть принят за дурной тон. Поэтому, как бы не хотелось оставить всё это ядовитое и всепоглощающее веселье, пришлось остаться и притворно наслаждаться происходящим. Весь вечер его мысли то и дело возвращались к юной особе, сразившей мужчину ещё там, на банкете. Она была достаточно хороша собой чтобы вести себя куда более смело, дерзко идти вперёд, ловя восхищённые мужские взгляды. Но девушка предпочла остаться незамеченной и вежливо улыбаться. С другой стороны было ещё и противоречие между личной скромностью и смелой речью. Джаред уже и сам стал забывать, когда к нему относились совершенно нейтрально: без почитающего фанатического страха, без наигранной любезности. Быть может, это и зацепило Лето или, что скорее, его самооценку. То и дело сознание подкидывало образ зеленоглазой девушки, а разные варианты того, как добиться с ней ещё одной встречи один за другим, всё запутаннее и отчаяннее сменяли друг друга, разбавленные горьковатым пониманием того, что устойчивое безразличие перестало быть таким надёжным и дало трещину. Долгие годы Джаред возводил стену в своей душе, не решаясь оставить хоть крохотную лазейку, стену, которая, как казалось, не могла быть разрушена. Она холодела, забирая тепло из самого сердца, и стойко скрывала всё, что причиняло боль. Нельзя открывать раны. Нельзя показывать, что ты уязвим. Но как не старайся, найдётся тот, кто сможет сломать твой мир, каким бы непроницаемым и нерушимым он тебе не казался. Стена упадёт, метко попадая сколами в язвящиеся раны. Джаред, возможно даже в тайне от себя, опасался, что Малика может стать именно той, кто покачнёт уже не такую крепкую стену. Нельзя сказать, что он не хотел этого, но и бесполезно отрицать, что безболезненно это не могло бы пройти. Самое ужасное в этом вечере было даже не бездарно и безвозвратно потраченное время, а именно атака мыслей, от которых он так тщательно бежал, спасался долгое время. Но от себя не убежишь и не спрячешься. Они непременно догонят тебя и заставят хотеть чувствовать себя покорённым, уязвимым. Жутко хотелось выпить, стать частью толпы и засунуть куда подальше даже саму способность здраво мыслить. Рюмка, вторая, третья... np: ENRIque iglesias - Dirty Dancer Она кружилась в танце, словно гравитация, старая кляча, совсем забыла о ней. Каждый Её изгиб, каждое медленное, отточенное до неприличия движение заставляло окружающих терять по крупице рассудка. От каждого меткого и неряшливого взгляда со сцены прокуренного клуба в сторону заведённых зрителей воздух становился нелепо вязким, неузнаваемо острым, как что-то из меню жутко дорогого ресторана южной кухни, где Ей ни разу не доводилось бывать. Её наигранно-детская якобы привычка, еле дотрагиваясь, проводить по бархату слегка тонковатых, но от этого не менее манящих губ накаляла и так пышущую жаром обстановку. Бросив последний томный взгляд, Она заканчивает свой номер и, мерно покачивая бёдрами, грациозно уходит со сцены-островка. Публика, покорённая, как и в любой другой день во время её выступлений, еле слышно вздыхает и продолжает беззаботно кутить, пока не истекло их время отрыва без последствий и обязательств. Джаред заметил Её, парящую по сцене, обвивающую змеёй блестящий шест, только в самом конце выступления, но, тем не менее, Она произвела на него впечатление. Разум мужчины, безнадёжно затуманенный алкоголем и чем-то ещё, что подсунул ему паренёк возле бара, хотел продолжения. А если мистер Лето хочет продолжения, то он его получает. Тяжёлая металлическая дверь чёрного входа со скрипом открылась, выпуская облачко ватного на вид то ли пара, то ли сигаретного дыма. Послышался низкий и мощный, но довольно вежливый и, если хотите, дружелюбный, голос парня (насколько можно было бы представить, слыша только голос). Он попрощался с девушкой, которая тенью выскользнула из здания, и гулко захлопнул дверь, отчего лаковые блондинистые кудри её тут же запрыгали, как пружинки, а она сама от этого лишь сильнее закуталась в короткую чёрную шубку из чего-то неестественно ворсистого. Из заднего кармана донельзя облегающих джинсов танцовщица вытащила пачку сигарет и незамедлительно закурила, резко затягиваясь после долгого вечера. За толстым слоем тонального крема и под пышностью накладных ресниц невозможно было разобрать, есть ли у особы, напоминающей скорее извращённую версию куклы Барби, чем девушку, какие-либо эмоции. А ведь эмоции были. Её распирало от какого-то садистского счастья и тщеславия за те умалишённые взгляды, которые она ловила около получаса назад, отдавая частичку себя каждому из посетителей, и от холодного, скользкого отвращения к самой себе. Недаром у каждого человека есть своя история. Вместе они складывают жизнь, судьбу, историю. Разве можно хоть предположить, что вот она, курящая у чёрного входа элитного клуба-притона танцовщица-стриптизёрша, была когда-то одной из самых талантливых и подающих большие надежды молодых выпускниц престижного университета? Или прочитать по голым, отточенным изнурительными тренировками ножкам, что на сцене дочь влиятельных родителей? Что она пыталась зажать поток крови из ужасающих ран тех, кто воспитал её, тех, кто умирал на её наивных глазах? Она ещё глубже затянулась, постучала каблучками по ступенькам, пытаясь расслабиться, и наконец унять дрожь от холода. Возможно, если бы не этот её неосознанный манёвр, она и услышала бы леденяще-размеренное дыхание, лёгкие шаги и настораживающе-тихий шёпот опавших листьев. Ледяная рука стальной хваткой перехватила ладошку девушки. Мгновение - и она уже была прижата к оледеневшей стене. Одного взгляда в мужские, пугающие своей синевой глаза стало достаточно, чтобы понять: просто так ей не уйти. Руки были крепко-накрепко зажаты сверху, и как не сопротивлялась жертва, все её попытки ударить или оттолкнуть мужчину были бесполезны. Страх даже не пытался сковать смердящую отвращением к себе душу. Безропотное чувство беззащитности стало единственной ниточкой, связывающей её с реальностью.