Кэрри. Двойная душа

      Страшно.       Невероятно страшно.       И...       (что что что) интересно. Хоть она и не могла сама себе в этом признаться даже в мыслях - но да, так и было. И особенно страшно было допускать мысль, что это больше, нежели чем обычный сон. Но он был.       Это не привычные кошмары про искалеченного Иисуса или Чёрного Человека. Определённо нет.       Он притягивал, не давая оторваться, словно кто-то держал за голову, упиваясь её беспомощностью, как они - те, с кем она была вынуждена ходить в школу каждый день.       Прерывистый, тяжёлый, как смертный, сон не давал сил, а, наоборот, медленно цедил их, выпивая по капле. В отличие от обычного       (колдовство это колдовство мамочка спаси меня) когда вдруг просыпаешься и вновь быстро засыпаешь, и после этого видишь уже что-то другое - этот продолжался дальше, но с другого места - как вернуться к включенному телевизору старой миссис Гаррисон из другой комнаты, ненадолго отлучившись.       Шабаш.       Какие-то хохочущие пьяными голосами гиен люди (грешники), кружащиеся вокруг очагов с адским пламенем, гложущим чёрные, как из гранита вытесанные, беззвёздные небеса. Кэрри пытается закрыть уши, в которые, выворачивая душу наизнанку, рвётся нечеловеческий крик обнажённой девушки - трое держат её, а четвёртый кувалдой размашисто забивает стальной колышек от палатки в правое запястье. Жизнь проста, жизнь свободна Сезонный билет в один конец Ничего не прошу, оставь меня Отношусь ко всему спокойно Не нужна причина, не нужен смысл Ничто, что я предпочел бы Отдыху и вечеринкам - Там будут все мои друзья.       Рок-н-ролл из переносного проигрывателя нисколько их не заглушает, из-за воплей девушки она даже не замечает музыки. Звонкие, как церковный колокол в воскресенье, удары по металлу на мгновение даже заглушают ужасающие, из самой глубины естества, крики страдания. Рок-н-ролл, смешиваясь, кажется неотделимым продолжением, не вызывает отторжения (нечестивая музыка плохая) - замолкнет он, смолкнут и крики. Я на шоссе в Ад На шоссе в Ад Шоссе в Ад Я на шоссе в Ад.       (кровь господи кровь господи дай мне уйти отсюда господи)       - И не жалко такую красотку? - распущенно кричит белокурая блудница в слишком коротком платье, едва прикрывающем трусы; она крутится вокруг палки с гнилым козлиным черепом.       - Эту сучку? С новыми силами я себе тысячу таких найду! Смотри, всё ещё брыкается!.. Надо успокоить. - Красивый, чем-то немного похожий на Бобби Пикетта, парень с нарочито растрёпанными светлыми волосами и в кожаной куртке вразвалку подошёл к девушке, и начал пинать её ногами - губы, скула, висок - выкрикивая и брызжа слюной: - Заткнись! Заткнись! Заткнись!       На этом сон, слишком сильно похожий на явь, оборвался.       Кэрри лежала на спине, приходя в себя и запаленно дыша, вперив взгляд в потолок до рези в глазах, боясь даже прикрыть их и бессвязно нашёптывая про себя молитвы пересохшими губами. Агнцы на картинах наблюдали за ней с пустым состраданием.       Но спасительного утра не дождалась: вскоре её неумолимо утянуло в сон - словно обратно провалилась в душную пучину.       ...Жертва только хрипела, конвульсивно вздрагивая на чёрной, лишённой снега, земле. Запястья и щиколотки, перетянутые верёвками, кровоточат. Безжалостно блестят колья. Она видит тёмно-красную обнажённую плоть - точь-в-точь вишнёвая начинка в пироге, ей дурно. Вокруг девушки стояли двенадцать зловещих молчаливых фигур. Пластинка больше не крутилась в проигрывателе. Тринадцатая - похожий на Бобби Пикетта парень с огромным зазубренным ножом       (жрец он поклоняется дьяволу сатанист) отдалённо похожим на тот, каким Мама режет мясо, взывал, подняв лицо к небу:       -...Сатана! Приносим тебе в дар эту деву! Дай нам её силы и приумножь могущество!       На этих словах избитое тело вздрогнуло сильнее обычного. Что-то изменилось в самой ткани бытия, затрепетавшей, как простыня на ветру. Холодный ночной воздух зарябил, как в знойный день. Всё, что лежало на земле, начало медленно подниматься в воздух. Колышки, которыми были прибиты руки и ноги, пошли вверх.       - Что это?! - взвизгнула размалёванная дешёвая рыжая девица, само олицетворение слова "шлюха". - ААААА!       Все отпрянули с возгласами и попятились с выражением суеверного ужаса, когда колышки вышли полностью. Девушка резко, нечеловечески быстро, будто не было никаких ран, опрокинулась на четвереньки. Без перехода, одним движением - с той гибкостью, какая присуща человеку со сломанным позвоночником. Разбитое лицо завесило смоляными короткими волосами, чёлка прилипла ко лбу. Камни, сучья и прочий лесной сор стали подниматься быстрее и направились остриями на нечестивцев, не видящих этого.       (христос-спаситель кроткий и милосердный)       Все застыли. Дальше... если бы могла, она бы зажмурилась - то самое нечто не давало даже смежить веки. Впервые ей захотелось оказаться в чулане. На день. На два дня. Только не здесь.       Тихий, влажный, нутряной хруст. Побелевшая кожа натянулась, распираемая изнутри. Руки и ноги стали вытягиваться, как телескопические антенны, выворачиваясь из суставов и остро изгибаясь в нескольких местах, как лапки насекомого. С гулким треском рвалась кожа, не выдержав напора растущих костей. Ведьма завыла, захрипела горлом, когда       ХРРЕССЬ!       (боже она боже и если я умру во сне не дай боже спаси не хочу не хочу смотреть да придёт царствие твоё)       Неведомая тварь из глубин Преисподней не то зашипела, не то забулькала, сплёвывая человеческие зубы.       И подняла лицо.       Кэрри затошнило. И она отдалённо почувствовала, как обмочилась.       Не лицо - морда! По-шакальи вытянутая       (чёрный человек) но алая, мокрая, повисшая кожа шевелится как живая, развеваются короткие волосы, мечется заострённый язык меж длинных белых волчьих зубов, проклюнувшихся из дёсен. Белые нечеловеческие глаза, их взгляд обжигает. Хриплый утробный хохот вырвался из открытой кровоточащей пасти. Предметы стаей сорвавшихся с цепей псов обрушились на людей, барабаня по головам и спинам, мешая сбежать, нанося незначительные раны. Как пастушьи кнуты на овечье стадо.       Они больше не были сильными.       Парень с ножом упал навзничь, опрокинутый чем-то невидимым и распластался неподвижно, бешено вращая белками, придавленный какой-то невероятной тяжестью,       (как грешник камнем на маминых брошюрах)       Его густо оросило кровью другого - горло распахнулось, как будто кто-то оторвал у башмака подошву, вываливая наружу какую-то бугристую трубку и оголяя позвонки шеи в глубине.       (варфоломеевская ночь расправа бойня)       Ближайший, с короткой бородой и собранными в хвост волосами вдруг разошёлся на верхнюю и нижнюю половинки с хряскающим рвущимся звуком, от которого где-то там, далеко рвота подкатила к горлу. Шевелящиеся кишки жирно блестят на траве. Руки хватаются за то место, где должны быть бёдра, глаза вылезают из орбит, рот по-рыбьи хватает воздух.       В какой-то момент это показалось забавным, и она неуверенно хихикнула, как над глупой шуткой.       (это всё не настоящее)       Чёрный взгляд белёсых глаз, подобный огненному мечу, безошибочно уткнулся в грудь, прижигая калёным железом. Она ощутила себя стеклянной - чувство было такое, словно тварь видела её насквозь: постыдное ощущение оголённости и... открытости. Уголки губ вздёрнулись в брезгливой ухмылке-оскале, голова коротко дёрнулась в сторону.       (ВАЛИ ОТСЮДА)       Гигантские, как врата Ада       (оставь надежду всяк сюда входящий) пылающие буквы мигают красным чумным презрением.       (Нет.)       И чуть не зажала себе рот, хотя произнесла фатальное слово мысленно. Взявшиеся из ниоткуда упрямство и твёрдость исчезли в никуда со стремительностью метеора, оставив после себя только испуг и ожидание наказания.       (вот сейчас она)       Кэрри сама не до конца поняла, почему воспротивилась. Может быть, потому, что это было ЧУДО. Самое настоящее, посетившее её серую жизнь, и которое не хотелось отпускать. Пускай, тёмное и кровавое, но - чудо. Может быть, потому, что всё равно несмотря ни на что считала происходящее сном. Сколько их было?       Скорее всего, всё вместе.       Морда сморщилась, коротко показав мелкие передние клыки, окрашенные светло-красным. Ноздри сплющенного носа затрепетали.       (сделает плохо)       Уголки рта приподнялись в неприятной усмешке, будто у Крис Харгенсен, задумавшей новую подлость.       Демоница надвинулась грозовой тучей, не трогаясь с места. Лязгнули челюсти. Что-то тонкое взметнулось и понеслось прямиком к ней, целя в голову.       (ТЕБЕ ПОНРАВИТСЯ)       Но не пронзило, как копьё Лонгина - распятого Христа, а мягко безболезненно соединилось (вросло) и натянулось между ними, сшивая воедино их нервные системы.       Кэрри сперва задохнулась от боли. Внутри словно с ослепительной вспышкой взорвался белый огненный шар. Сердце забилось с невероятной частотой - такой, что становилось страшно, а дыхание, наоборот, поредело, со свистом выходя из вытянутой острозубой пасти. Нос не дышал, деформированный.       !!!СИЛА!!!       В теле словно был заперт ураган из ненависти, неистово рвущийся наружу - повинуясь ему, летали по воздуху предметы, бичуя грешников, чьи крики зазвучали сладкой музыкой. Несмотря на дикую боль в щиколотках, запястьях и лбу, и жжение оголившейся плоти без кожи - такое, что хотелось отгрызть себе ступни и кисти, наружу рвался счастливый смех, порождённый даруемой силой лёгкостью - впервые в жизни не нужно никого бояться! Ни мать, ни Крис Харгенсен с её подпевалами... никого!       Вот бы также покарать Их. Всех смехачей, рассказчиков шуток, всех, кто указывает на неё пальцем, хихикальщиков. Всех!       (лили лили лили лили)       Бьётся в голове напористое нечто, ревёт иерихонской трубой, похожее не саксофонную джазовую мелодию.       (я слышу её суть)       Демоница ни на миг не забывала про своих жертв, играя, как кошка с мышами - открывала в круговерти проходы, а когда все устремлялись туда, обрушивала целый рой палок, камней, ножей и прочего.       (СМОТРИ КАК Я ВЫБЬЮ ИЗ НИХ ВСЁ ДЕРЬМО)       (я смотрю)       Самый везучий добежал до деревьев - сучок вошёл в глазницу, блестящее потекло по щеке. Рядом с ним рухнул на брезент упавшей палатки другой, пронзённый в трёх местах колышками от этой же палатки, пытающийся уползти. Кто-то споткнулся, обезумевшие люди бежали прямо по нему, безжалостно топча.       Хрусть.       Мужчина остался лежать в неестественной позе, как сбитое машиной на трассе животное.       Загорелась красная куртка на уроненном толпой в костёр парне - ведьма не дала подняться, вжав в огонь одной из прозрачных рук. Запахло палёным волосом и поджариваемым мясом. Славный жертвенный костёр.       Булыжник       (камни с неба откуда камни почему не помню) проломил висок белокурой блуднице, так и не сумевшей осознать собственной смерти. Лицо болезненно-удивлённое - даже смешно. (О, пусть скоро они все станут такими же смешными.) В спине у неё прочно сидели два ножа, которые тщетно до этого старалась вытащить, лишь мучая себя.       Незрячий взгляд, подобный смертоносному лучу, нашёл рыжуху и оторвал визжащую девку от земли. Слетело платье, а затем бельё.       (ОКО ЗА ОКО СТЕРВА)       И Кэрри была полностью с ней согласна. Да, око за око.       От ложбинки ключиц до впалого живота неторопливо прошли два параллельных разреза. Визг достиг небывалой высоты, когда с той же неспешностью, наслаждаясь, срывала дюймовую полосу кожи и плоти, оголяя розовато-белую грудину.       - ААААААААААА!!!!       Громкий, ужасающе-громкий треск. Грудная клетка широко разошлась в стороны, щерясь клыками-рёбрами, как зев левиафана, обрызгав облаком капель всех вокруг. Порванные аорты плевались красным. Ещё бьющееся сердце шлёпнулось рядом сорванным плодом, истекающим соком.       Яркий отблеск костра, играющий на полированной полоске стали в руке освободившегося от чар парня.       (стой нет)       Вдруг стало всё безразлично. Её охватило безвольное смирение. Скоро это закончится. Нужно только потерпеть. Кэрри молча смотрела на ползущего к увлечённой расправой кровавой языческой богине обезумевшего человека, пускающего слюну и с блуждающим взглядом.       - Умри, гадина! - зазубренный нож точно вошёл под левые рёбра по самую рукоятку, по костисто-изломанному телу прошла судорога, тварь совсем по-человечески ахнула. Воронка из предметов сбилась, теряя плотность - половина попадала на землю, давая уцелевшим сбежать, но это уже не было важно.       Кэрри скорчилась от смертельного холода стали. Небольшая струйка крови неприятной щекоткой сбегала по животу.       (больно всё в порядке всё в порядке больно она не может умереть демоны не умирают ибо дух плоти и костей не имеет как видите у меня)       Сатанист не прожил долго после этого - одной твёрдой мысли хватило, чтобы чисто и ровно смахнуть верхнюю часть головы, будто она могла откидываться, подобно крышечке чайника, оставив мозг нетронутым. Тот оказался, вопреки представлениям, не серым, а розовым, и ещё - влажным и морщинистым. Стоя на коленях, он, блестя белками закатившихся вверх глаз и тонко повизгивая, раздирал его пальцами, проламывая защищающую корочку. Жизнь медленно уходила, несмотря на упорное сопротивление - не заживало поражённое сердце, рвано трепыхаясь, не могло поймать ритм. Болел и жёг порезанный желудок. Злоба и ненависть уступали место чёрной тоске и обречённости, голова поникла, опали волосы, став не клубком змей, а просто грязными прядями. Она показалась бесконечно усталой, как Мария Магдалина, истомлённая пустынным зноем и покаянием.       Предметы готовились упасть на землю бесполезным хламом. Джазовая мелодия больше не грохотала торжествующим гимном возмездия, она будто осеклась на полутоне, потеряла стройность, разладилась, распадаясь на отдельные фрагменты, но не теряла напора, упрямо не желая сдаваться и замолкать навсегда.       (не умирай пожалуйста оооо мамочка мамочка ооооо ОООО БОЖЕ боже)       (заткнись я что-нибудь придумаю всё не может так ещё не все)       Кэрри казалось, будто она сама умирает. Прочный поводок не давал ни малейшего шанса освободиться - он охватывал всё тело, вытягивая то, что внутри       (душу) и утаскивая за собой в глубокий, глубже всех недр земных, колодец, пахнущий стылой жутью, а не жаром и серой, как всегда представляла.       (!НЕТ!)       Демоница резко вскинула голову к безучастным небесам, будто собирающаяся завыть волчица. Предметы снова закружились по поляне, но бесцельно, не преследуя никого. Распылённая в воздухе энергия смерти и мучений потянулась к ведьме, свиваясь в жгуты, впитываясь в неё, как вода в губку.       С трудом отрешиваясь от боли, и будто настроившись, торопливо, но разборчиво, зашептала - шёпотом, более сильным, чем любой слышимый ей прежде крик: Per tempus et spatium Ades mihi spiritus vindictae Luminare immensae crudelitatem Ostende inimicis Tetragrammaton Tetragrammaton Tetragrammaton       Слова понеслись куда-то далеко-далеко, прокалывая пространство, как игла швейной машинки ткань. Кэрри чувствовала, как её (что-то из неё) - густое и жидкое, тёмное и затаённо-алое, - зачерпывает горстями и вбрасывает в эти слова, вплетая в горящую бело-серебряным огнём, слепящую внутренний взор нить.       Паутинка заклятия затвердела, натянулась       (помоги мне) и с натугой пошла, подчиняясь двойному усилию. Кэрри это напомнило соревнование по перетягиванию каната.       Темп взывания поменялся, замедлившись и обретя вес:       Дух, приди...       Тяжело. Как протаскивать верблюда сквозь игольное ушко. Холодное безжизненное пространство сопротивлялось, будто живое, не желая пропускать. К тому же кто-то отчаянно бился на другом конце, как пойманная на крючок форель - с таким остервенением, что в одиночку никто из них не справился бы. Несмотря на противодействие, подтаскивали всё ближе и ближе.       Но Кэрри никого не видела. И в ужасе ожидала момента, когда увидит. Кого как не ещё более ужасного демона, она может призвать на помощь?       (самого дьявола)       Дух, приди...       Легко. Серебристая нить на мгновение провисла, но тут же натянулась, в одно ускользающе малое мгновение заставив ведьму облиться холодным потом и возликовать. Цепь пошла ровно - только по тяжести угадывалось, что нечто не сорвалось, а только позволило себя вести. Верблюд всё-таки прошёл через игольное ушко.       Стало видно белое пятно над деревьями.       Дух, приди...       Близко. Кэрри испытала что-то вроде разочарования. Ни рогов, ни копыт, ни чёрной или алой косматой шкуры, ни языков пламени и потоков кипящей серы. Страшное нечто выглядело, как вытянутый клуб густого молочно-белого чуть светящегося пара.       Демоница держалась из последних сил. Уайт чувствовала, что то рубиновое, из чего состоит нить заклятия, плещется на самом дне. Голос в сознании звучит всё глуше, с помехами, словно игла "виктролы" съезжает со старой запиленной пластинки. Плотные слизистые бельма медленно отъехали вглубь, открывая большие ярко-голубые глаза.       Тело моё возьми...       Фигуру, изменчивую, как туман, вставшую перед умирающей тварью, не получалось объять одним взглядом, как статичную человеческую, только фрагменты - локоть, кисть, скула, слепые впадины глазниц, колено, плечо, длинные волосы - то появляются, то скрываются, сглаживаясь и выступая. Внешность ускользала, не задерживалась в памяти. Более всего это напомнило попытки угадать, на что похоже облако.       В детстве она любила смотреть на облака, пытаясь рассмотреть сидящих на них ангелов. Ангелов с огненными мечами, которые спустятся и покарают еретиков и грешников, не угодных маминому Богу. Но хороших, соблюдающих заветы, девочек они не трогают.       Ведьма опрокинулась на спину, выгибаясь до хруста - словно голова притянулась к ступням, но помешала земля, руки извивались, точно змеиные хвосты. Кэрри ощущала её агонию как собственную - затруднённо хрипела острозубой пастью, сползала в темноту, цепляясь за остатки ясного сознания, чувствовала, как из вновь появившегося зрения уходят цвета и отдаляется треск пламени, как необратимо замирает разрезанное надвое сердце...       За меня... отомсти...       Уайт не слышала, что ответил дух, но почувствовала согласие.       Последняя, самая последняя мысль была       (как я их всех)       И трепещущий огонёк потух, вложив всего себя в распадающуюся нить. Дух накрыл собой опустевшее тело, словно лёгкой белой тканью и впитался.       Связующая с демоницей пуповина, оплётшая Кэрри, как ползучее растение дом, рванулась - на долгую секунду ей показалось, что она освежёвана живьём - что скелет со всеми мускулами и внутренностями вырвали из кожи, оставив пустую оболочку - и лопнула с хрустальным визжащим звоном. На долгие, как сотворение мира, секунды, казалось, что она тоже мертва и пуста. Изорванное противоестественным превращением тело опало на землю, раскинув тощие, лишённые мускулов конечности далеко за пределы круга пентаграммы, расслабляясь и будто оплывая. Как снег под весенним солнцем. Морда втягивалась, уплощалась, покрывалась кожей. Становилась лицом. Укорачивались руки и ноги; в грязи оставались полосы. Железо вышло само, будто его выталкивал кто-то изнутри. Бессмысленно распахнулись злые невидящие глаза...       На память словно упала завеса, отсекая всё увиденное, мягко скрывая спасительной пеленой незнания.       Кроме них.       Кэрри закричала, даже после просыпания преследуемая жутким жёлто-зелёным светящимся взглядом. Но из пересохшего горла вырывались только сипы, она часто-часто дышала, как после долгого бега, тупая игла колола сердце. Она тихо заплакала, чувствуя, какую-то потерю, словно умер кто-то близкий, с кем знакома всю свою жизнь       (мама умерла) и не зная, чего боится - того, что это правда, или наоборот.       Овладев голосом, она позвала:       (я не боюсь не боюсь)       - Мама! Мамочка!       И звала до тех пор, наращивая громкость, пока всклокоченная от сна мама, ворвавшись к ней, не смерила её долгим отрешенным взглядом, от которого зловещие глаза отдалились и померкли, будто испугавшись:       - Иди в чулан. Иди и молись за свою слабую грешную душу. - В тихом голосе Маргарет Уайт звучала непреклонная воля, не подчиниться которой было невозможно.       Она не ответила, комкая одеяло и судорожно ища, чего именно испугалась, забыв про стоящую рядом мать. Как будто забыла что-то важное. Мокрые простыни пахли мочой, волосы липли к щекам. Пот и... слёзы?       (отчего не помню)       Непонимающе посмотрела на влажные солёные пальцы, как будто в первый раз увидела.       - Оу-у?       Жёсткая мамина рука схватила за волосы и стащила с кровати. Кэрри упала на пол, как тюк с бельём, всё ещё пребывая в каком-то ступоре. Она почти болталась в сильной руке, молча снося толчки и пинки на протяжении всего пути.       - Дьяволово искушение... он искушает тебя... Дьявол пришёл за тобой... грешница... проклятая потаскуха... отвратительная плотская греховность... - бормотала Мама, почти волоча её по комнате с алтарём. Ноги не слушались, подгибаясь и дрожа, как у новорождённого ягнёнка.       Она ощущала себя в каком-то отупляющем оцепенении, смазывающем мир - непреодолимая сонливость и       (усталость?) одеревенение всех членов сковывала, не оставляя места даже привычному страху перед приближающейся тёмной пещерой, в которой гасла любая надежда, растаптывались любые ростки непокорности. Ощущения были такие, словно потеряла какую-то часть себя, и не могла вспомнить, какую. В голове будто образовалось чёрное пятно.       - Молись! Только Господь наш тебя спасёт!..       Втолкнутая, практически вброшенная в чулан, под мертвенный синий свет, она просто подтянула колени к груди, устраиваясь поудобнее. Сегодня ей не было страшно - не обещал ждать её грешную душу в самом пекле Чёрный Человек, не тянул руки, чтобы бросить в огненную пучину, колоссальный Иегова.       Всего лишь тесная комнатка, пропахшая душным потом, лампа и раскрашенный холст.       Существуют вещи и пострашнее.       Потом она снова будет бояться, но - не сейчас. Сейчас всё казалось уютным и таким привычным... безопасным по сравнению с чем-то, что потихоньку забывалось, скрадывалось чёрным пятном.       Больше ей в эту ночь ничего не снилось.       Глухо, как в колодце, закрытом крышкой.