Синий айпод

      Я не до конца понимал, что он задумал. И уж тем более не понимал, каким образом он собирался осуществить свою затею. Но мне было все равно — как и ему. Я заметил, что он последнее время вел себя странно. Причину я знал, и очень хорошо. Изменить я ничего не мог, хоть и пытался. На что способны слова? На многое. Но в нашем случае они оказались бесполезными.       И вот я нахожусь на его постели, держу его, бледного, на своих руках, и меня поглощает паника. Он попытался покончить жизнь самоубийством — безуспешно. Пока. Я не чувствую и половины того, что чувствует он. Я не пережил того же, я не думал так же, я не мог понять его до конца, хотя он этого хотел. Его черты слишком тонкие, фигура слишком хрупкая, а свет падает так, что он кажется мертвым. Меня пугает его неподвижность. Меня пугает… он.       Какое-то время мы молчим. Я просто держу его, а он просто лежит. Это он попросил — подержать его. Ему так больше нравилось. А я не мог ему отказать. Что будет после того, как я уйду? Не попытается ли он сделать это снова? Ему плевать на меня, на семью, на всех остальных, кто когда-либо его знал. Я для него ровным счетом ничего не значу, он просто использует меня, как и других. Разница в том, что я об этом знаю и совсем не против. А они… они — нет. И никогда не узнают, потому что ни я, ни он им никогда об этом не скажем.       Он, наконец, пошевелился. На самом деле, давно пришел в себя, но ему нравилось видеть испуг на моем лице, нравилось видеть мои страдания. Он хотел подержать меня в этом состоянии подольше — а я опять поддался. Он и сам не осознает, как влияет на меня. Его голова забита другим, а самое главное, он не играет, хотя именно так и кажется. Просто он верит во все это.       Его голос тихий, хриплый и срывающийся. Он просит пододвинуться к нему ближе, чтобы он мог видеть мое лицо. Его рука, оказавшаяся довольно-таки сильной для ослабшего человека, обхватила мою и направила к своей щеке. Только когда я коснулся его кожи, он отпустил меня. Я наклонился еще ниже, мой нос оказался в его волосах. Я с наслаждением вдохнул его запах. Я часто это делал, а на меня косились, как на умалишенного. Рукой же я автоматически поглаживал его щеку. Он впервые позволил мне это сделать.       Осознав, насколько близко мы друг к другу находимся, и что он делает это намеренно, я ровно произнес:       — Шлюха.       И отстранился. Что ему, конечно, не понравилось. Он сверлил меня взглядом — уставшим, потухшим, но не злым. Его глаза были омерзительно пусты. Я знаю, чего он добивался.       — Со мной тебе не забыться. Прости. Выбери себе другого.       — Я выбрал тебя, — сказал он так, будто это все объясняло. — Я никому так не доверял, как тебе. Ты ведь и сам этого хочешь.       Я отодвинулся и отвернулся. Не хотел, чтобы он мог увидеть меня, не хотел доставить еще одно удовольствие. Ведь он был прав. Я хотел этого.       — Но не так.       Шлюха не он, а я. Очередная игрушка. Сам я ему не нужен, но он хочет воспользоваться тем, что я ему могу дать. Понимание. Поддержку. Повиновение. И… это. Я могу удовлетворить его потребность. Он хочет, чтобы я заменил ему своего друга, в которого он так по-глупому влюбился. Но не выйдет. Я не похож на того, кто ему нужен. Ни характером, ни внешностью, ничем. И если я дам ему сделать то, что он хочет, это не принесет ему покоя, а мне — счастья.       — Помнишь, что я сказал тебе?       — «Возьми мою душу. Я доверяю ее тебе», — обреченно сказал я.       — Теперь она у тебя. И я не возьму ее обратно.       Он приподнялся. Его руки оказались на моих плечах. Он потянул меня назад, и теперь я оказался в его объятьях, как когда-то он в моих. Он нюхал мои волосы, а я едва дышал. Мне было жутко приятно, но еще больше — страшно. Ненависть к самому себе запылала с новой силой.       — Сохрани ее… — прошептали мне в самое ухо.       — А он мне говорил, что свою душу ты уже давно пообещал ему.       Замер. Ошарашенно; вспоминая, говорил ли такое. А потом явно вспомнил — говорил.       — Он для меня на первом месте… — еле-еле. — Хочу показать тебе кое-что. Он не сможет этого увидеть.       Холодные руки ложатся мне на лоб. Его голова — на моем плече, его мысли — где-то далеко. И я ощущаю, как он тянет меня, вытягивает из этого мира, из этой реальности, чтобы показать мне то, что находится в его голове. Образы проносятся стремительно, я едва успеваю их понимать. Все вокруг черное, разрушенное, умирающее. Хочется сказать: гниющее, но я сомневаюсь, что это так. Гнилью тут не пахнет. Пахнет… обреченностью. Все закончилось так же быстро, как и началось.       Я не спрашивал, как он это сделал. Процесс меня не волновал. Мне хотелось углубиться в то, что я увидел, разложить все по полочкам, разжевать то, что и так давным-давно разжевано. Но потом бросил эту затею. Пустая трата времени.       Сколько мы сидели так — как два изваяния? Сколько размышляли о том, что произошло? «Ты забудешь все, — хотелось сказать мне. — У тебя очень короткая память». Но сделав так, я бы оскорбил его. Ведь он только что открылся мне.       Он ждал, пока я приму решение. Не давил. Может быть, ему даже было все равно. Поняв, что я вернулся в реальность, он поднял голову с моего плеча. Воспользовавшись случаем, я уперся носом ему в шею. Всегда хотел так сделать. Его руки крепче обвили меня. Находиться в таком положении было не очень удобно, но я не жаловался.       — Так что ты решил?       — Ладно, — буркнул я. И, задумавшись, добавил: — Один раз.       Он отпустил меня и снова лег, похлопав на место рядом с собой. Ему пришлось немного потесниться. Он обнял меня и заснул.       Оказалось, я так и не понял, чего именно он от меня хотел.       А наутро он уже ничего не помнил.

3 марта 2015