Золото Маккенны

А дальше все завертелось куда быстрее, чем предполагала Эмма. Еще полтора дня провела она в прилежных поисках: пробивала информацию, сверяла, изучала, делала выводы и постепенно все сильнее и сильнее утверждалась в решимости: к Голду в должники больше не попадать. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах. Голд все это время вел себя несносно: появлялся только для того, чтобы выяснить, что ей удалось узнать. Получив краткий отчет, без слов уходил. Все в таком духе. Где он пропадал остальное время, Эмма не знала, но подозревала, что, владей он тут магией, от Манхэттена уже мало что осталось бы, с его-то привычкой изливать эмоции, круша и ломая все вокруг. Правда, на более скромное шоу он вполне способен даже в текущем состоянии, и эта мысль, и, главное, стремление скорее вернуться в осажденный Сторибрук, подстегивали в Эмме энергию. И вот, наконец, еще одна гостиница, другое имя, и дверь, за которую шагнул Голд. Судя по тому, что обратно он не показался, Эмма решила, что цель их поездки достигнута, и, главное - долг Голду уплачен. Хотелось с облегчением вздохнуть и подумать о возвращении в Сторибрук, но тут начиналась новая цепь проблем: Несокрушимый Альянс Кора-Реджина и (теоретически) находящийся ( в данный момент) на стороне горожан Голд. На самом-то деле его появление в любой схватке означает, прежде всего, что на поле боя теперь три стороны, Эмма хорошо это поняла, но что делать, если других сторонников у них пока не предвидится. В холл не просачивалось ни звука и Эмма, оторвавшись от созерцания ближайшего будущего, беспокойно переступила с ноги на ногу. Она, конечно, не ожидала услышать хлопанье пробки от шампанского, но все же интуиция подсказывала ей, что дела за дверью идут не так, как на то надеялся Голд. А впрочем, ей-то какое дело! Она должна была отыскать Голда младшего ( или как его там), это ей удалось, до остального ей дела нет. И совершенно некстати и непонятно, почему. встает перед глазами тот миг, когда Генри сказал, что простил ее... Скрипнула дверь - Эмма подалась вперед. *** Эмма уже видела его в этой позе: прижавшимся к стене, почти вдавившимся в нее, словно в поисках опоры - в первый день в Нью-Йорке. Но тогда - тогда то было доведенное до предела напряжение, смятение, - они пульсировали, бились в нем. Сейчас Эмма, пожалуй, даже отчаянием это не назвала бы. Не хотелось думать, на что это похоже - и еще меньше хотелось вспоминать. - Эмма, думаешь, они поругались?- потянув ее за рукав, шепотом спросил сын. - Видимо, да, малыш,- вполголоса ответила Эмма. - Послушай, не задавай мистеру Голду никаких вопросов, хорошо?- нагнулась она к нему. Генри кивнул, с явной опаской оглянувшись на Голда. Эмма выпрямилась. Вдохнула поглубже и шагнула вперед. - Идемте,- проговорила она одновременно негромком и твердо. Он ничем не показал, что услышал ее, разве что по помертвевшему лицу пробежала легкая судорога. Эмма коснулась его руки, и он мгновенно среагировал, рывком сбросив, стряхнув ее с себя. Эмма сглотнула - издалека, из давнего, хорошенько забытого прошлого вновь выползло воспоминание. Ну да, конечно, когда так больно, что кажется, скоро замрет даже дыхание, любое прикосновение - кроме того, единственного, которое никогда не ощутишь - становится нестерпимой мукой. Но теперь он хотя бы оторвался от стены, стоит вполоборота к ней, по лицу, по всей фигуре пробегают волны крупной дрожи. - Идемте,- снова, еще тише, повторяет Эмма. Он отрывается от стены.