Раз, два, много...

Георг медленно приходил в себя. Первое, что почувствовал — нещадно саднил бок, только он не понимал, почему. Кто-то ласково гладил его по волосам, видимо отец, больше некому, и это было приятно. — Папа, — тихо позвал парень. — Все хорошо, — ласково отозвался незнакомый голос, не прекращая поглаживать его. И тут Георг узнал голос, он принадлежал тому мужчине из палаты в госпитале, которого, кажется, звали Эдди. Он сразу все вспомнил и занервничал, открыл глаза, но снова закрыл их. Затем он попытался задвигаться и прикрыть руками живот с малышом, если он еще там был, защищая его от всех. — Тихо, все хорошо. Он на месте, — снова отозвался Эдди, правильно истолковав хаотичные дерганья парня. — Они не стали ничего делать: анестезиолог не успел ввести весь наркоз, ты выбил шприц и все, что в нем осталось, разлилось, с малой дозой было опасно начинать операцию, сколько добавлять, было непонятно, могла быть передозировка. Я сам слышал, когда выскочил на шум в коридоре. Ты такой переполох устроил в нашем тихом отделении. И мужчина негромко рассмеялся. Георг облегченно вздохнул. — Ты даже в бессознательном состоянии кричал, что твой малыш живой, и закрывал руками живот. Они привезли тебя в палату, привязав к каталке, и всадили лошадиную дозу успокоительного, чтобы ты не бился в истерике. Только поэтому ты спишь, а не от наркоза. Операцию перенесли на завтра. «Не будет никакой операции. Надо уходить отсюда, пока не поздно», — решил Георг и, по-прежнему не открывая глаз, попытался подняться и сесть на кровати. Заботливые руки участливо помогали ему. Спустя какое-то время он прекратил раскачиваться из стороны в сторону в попытке удержать равновесие, и снова приоткрыл глаза. «Ведьмина» пляска и головокружение прекратилось и первое, что Георг увидел, это свою пластиковую карту с ядовито-красным штампом «cito» на прикроватной тумбе. Он потянулся и взял ее в руку. Повертев несколько секунд и разорвав пластиковую оболочку, вынул чип и тут же разломил его пополам, откуда только силы взялись. — Что ты наделал, — ахнул Эдди, забирая у парня из рук осколки и пытаясь их соединить между собой. — Вам нельзя здесь оставаться, — тут же раздался голос второго мужчины, того, что постарше. — Я не собираюсь, — усмехнулся Георг. Он напялил на себя больничную пижаму, что висела на спинке кровати, поднялся на ноги и неуверенной походкой пошел прочь. — Желаю счастья и родить здоровеньких малышей. Ему надо успеть дойти до приемного покоя, пока охрана не спохватилась, что больной Георг Ризен исчез, а там он уже спокойно объяснит старичку, который его принимал, что случилось. Тот поймет. Люди, которые долго живут, многое понимают даже без слов. Эдди кинулся следом, то ли помочь, то ли найти врача или хоть кого-то, кто бы помог парню. Георг благополучно добрался до лестницы, ведущей на первый этаж, он предусмотрительно не стал пользоваться лифтом, где могли его заблокировать. И тут он столкнулся с врачом, который должен был сделать ему аборт. — Вы куда? — поинтересовался тот и внимательно посмотрел на больного. — Я ухожу. Доктор Мейлз ошибся, — быстро проговорил парень, хватаясь за перила лестницы и собираясь сопротивляться, если его попытаются вернуть назад. — Что вы. Доктор Мейлз хоть и молод для врача его квалификации, но он никогда не ошибается в людях, как не ошибся и в вас… Пойдемте, я провожу вас, — и врач участливо протянул руку, на которую парень оперся с благодарностью. Все же его еще немного покачивало и после наркоза, и после успокоительного. Врач без лишних проволочек и формальностей помог сменить больничную пижаму на его вещи в приемном покое, карта ведь была сломана. И вывел на крыльцо, минуя охрану, используя свой врачебный пропуск. — Могу пожелать вам только счастья и родить здорового малыша, — врач повторил то, что совсем недавно сам Георг пожелал тем счастливым отцам в палате, мучающимся токсикозом. Парень махнул врачу рукой, прощаясь, улыбнулся и направился в сторону остановки общественного транспорта, не оборачиваясь. Спустя полчаса, он вошел в свою комнату в общежитии, упаковал в коробки вещи, взяв с собой только маленький пакетик с вещами первой необходимости. Написал заявление об отчислении по собственному желанию и отправился в деканат. Георг обрубал все концы старой жизни, теперь у него будет совсем другая, новая жизнь, в которой будет только он и малыш. А вот потом, потом, когда все наладится, он сможет даже подумать о завершении образования — ведь он сам ушел, его не отчислили, когда возвращение почти невозможно, тем более с такой формулировкой, как за аморальное поведение. Секретарь в деканате, глядя на заявление Георга Ризена, долго причитал и уговаривал его остаться. Как такое вообще возможно, чтобы лучший студент добровольно покидал стены такого престижного вуза, а на кафедре ему равных просто не было? Ну, подумаешь, получил за последнее время несколько троек, но так то же не экзамены, а всего лишь контрольные опросы. Ерунда какая! Это не повод впадать в истерику и кидаться заявлениями об отчислении. Подучит и все сможет пересдать. Георг выслушал его тираду, дождался визы на заявлении, которую тот все не мог поставить, так как его комп в этот момент постоянно зависал почему-то, ишь, хитрец выискался, ему, Георгу, лучшему программисту и электронщику на кафедре пытался вешать лапшу на уши, и, улыбнувшись, покинул стены ставшего почти вторым домом учебного заведения. А что делать дальше? Он купил несколько газет с предложениями работы и карандаш. Почти все уже было в электронном виде. Только рекламные газеты, да желтые бульварные газетенки по-прежнему печатались на бумаге на старом допотопном оборудовании. Оставались еще, так называемые, глянцевые журналы с красивыми андрогинными омегами на обложках, но Георг их никогда не покупал, стипендия не позволяла… Моросил противный мелкий дождик, уже напоминавший осенний, когда Георг вошел в очередное кафе в поисках работы, седьмое по счету, в предыдущих шести ему отказали, сославшись на отсутствие вакансий, хотя в газетках было четко прописано, что места есть. Парень уже несколько раз пожалел, что не взял зонт из общежития, оставив его упакованным в коробках с вещами. И теперь он промок и напоминал бродяжку, который ищет сухой и теплый угол. В кафе было чистенько, сухо, а главное, пахло так вкусно едой, что у Георга неприятно засосало под ложечкой, но денег все равно хватит только на стакан сока, если ему и здесь откажут. — Нищим не подаем, — отозвался из-за барной стойки громила в черной кожаной куртке и с огромной окладистой бородой, а потом добавил угрожающе. — Шел бы ты отсюда. — Я по поводу работы, — отозвался Георг твердым голосом, стягивая с головы капюшон своей промокшей «кенгурухи» и являя мужчине миловидное лицо. Тот ухмыльнулся, парень ему понравился, не испугался его грозного рыка: — А что ты умеешь делать? Георг пожал плечами: — А что надо? — Сможешь починить вон ту штуку, — и громила кивнул в угол, где стоял старый-престарый музыкальный автомат. — Моим посетителям он дорог как память. Георг такие видел только в фильмах про старые времена, но попытка не пытка. Как учили его на кафедре, поиск поломки он начал с не менее старинной вилки прибора. Инструмент, типа отвертки, у громилы нашелся, такой же старинный, как и сам аппарат. Георг ловко открутил винтик и обнаружил… отпавший проводок. Он прикрутил его на место, воткнул вилку в розетку и нажал кнопку «вкл». Аппарат заскрежетал, видимо, это когда-то было музыкой, и включился, засияв разноцветными огоньками. — Ну, ты талантище, — пробасил мужик, выбираясь из-за барной стойки и подходя к Георгу. Вблизи с невысоким парнем он казался еще огромнее, к тому же у него на ногах оказались берцы на платформе, которые добавляли сантиметров семь роста. Он опустил в аппарат кругляш, который когда-то был монеткой, выбрал песню из списка, и помещение заполнили звуки приятной легкой музыки. — Я твой должник, — пробасил довольный громила и добавил с добродушной улыбкой, которая так не вязалась с его устрашающим видом, — проси, чего хочешь. — Работу мне надо и есть я хочу. — Работу, говоришь, но мне нужен только официант… — Я могу и официантом, — перебил его Георг, он не уйдет отсюда, почувствовал, что вот сейчас, вот здесь у него может получиться. — Видишь ли, дорогой друг, — громила усадил парня за столик и сам ему принес тарелку с овощами и огромным куском мяса, — мои посетители довольно странные люди, тяжело с ними. Справишься — будешь работать, не справишься — не обессудь. Георг радостно закивал головой, наворачивая овощи за обе щеки. Хоть не отказали и то хорошо, а он постарается, справится. Громила присел рядом, с трудом уместившись на лавке и наблюдая, как парень ел с аппетитом, любил он людей, которые охочи до еды. — Зовут-то тебя как? — Георг, — отозвался тот с набитым ртом, — Георг Ризен. Громила, поднявшись с лавки, снова сходил на кухню и принес парню огромный бокал с глинтвейном, видел, что тот промок и замерз, а теплый напиток с малой толикой алкоголя помог бы ему согреться. И вправду, поев и выпив напиток, Георг почувствовал себя комфортно — ему стало тепло и уютно. Он стащил с себя мокрую «кенгуруху» и довольный откинулся на спинку лавки, на которой сидел. — Так ты, как я посмотрю, слегка беременный, — пробасил громила, окинув его фигуру взглядом, снова усевшись на лавке напротив. — Есть немного, — тот инстинктивно прикрыл живот руками. Ну вот, все, ему снова откажут. Что ж, хоть накормили и на том спасибо. Он поднялся, взял свою так и невысохшую курточку, снова натянул ее на себя и, опустив голову, побрел к двери, буркнув на ходу «спасибо». — Ты куда? — раздалось вслед. — Вы же мне отказываете? — отозвался, не оборачиваясь, Георг. — Вот этого я как раз и не говорил. Громила в одно движение оказался рядом с парнем и взял его рукой за плечо, Георг даже как-то сжался, ему стало страшно. Что может он против этого просто огромного мужчины? А тот развернул его к себе и спросил, глядя прямо в глаза: — Где отец ребенка? Парень, не отводя взгляда, как кролик от удава, тихо прошептал: — Не знаю. — Ты шлюха? Георг отчаянно помотал головой. — Впрочем, и так вижу, что нет, зря спросил, только обидел. Бросил, что ли, подонок? — Нет, мы расстались, — ответил парень, по-прежнему глядя в глаза громиле. — Жить-то есть где? — продолжал допытываться тот. — Нет. Ничего у меня нет, ни жилья, ни денег, ни работы, — честно признался Георг и, наконец, смог опустить взгляд. — Значит, так. Ты никуда не пойдешь. Зовут меня Джеральд. Имя прошу не сокращать, не люблю я этого. Я хозяин этого заведения. В нем собираются байкеры. На вид они мужички суровые, но добрые в душе. Слабого не обидят, однозначно. Жить будешь здесь же, в заведении есть меленькая неиспользуемая каморка, тюфяк я тебе туда кину, как разбогатеешь, кровать себе купишь. Парень радостно закивал головой, он был готов кинуться Джеральду на шею и расцеловать его, и только природная скромность не позволила этого сделать.