Сюита сумеречной чайки

      Лето оказалось пережить довольно просто: сначала сессия и ведомости, потом вечно выматывающие должники, потом отпуск в санатории, где Мироненко упорно посещал все процедуры, подолгу сиживал в библиотеке и запрещал себе думать.       Постоянные звонки от беспокоящегося Кирилла, который так и не смог оставить философа, несмотря на то, что тот всеми силами пытался оградиться от парня, мужчина старался игнорировать.       Владимир Степанович словно прозрел, решил больше не мучить парня, хотя всё равно хотелось иногда увидеть перед собой Сорокина, который будет смотреть на него всё тем же преданным взглядом, вне зависимости от того, что случилось.       О Никите мужчина не думал. Точнее, забивал свою голову чем только можно, главное, чтобы в мыслях не появлялся блондин со смешливыми глазами и в последнем воспоминании с равнодушным лицом и холодной усмешкой.       А вот с приходом осени всё намного усложнилось: нового преподавателя так и не нашли, и поэтому факультативное религиоведение на четвёртом курсе снова читал философ. Судьба как будто нарочно сводила его с тридцать четвёртой группой, не понимая, что это абсолютно неприемлемо. Но на первом занятии Котова не оказалось, как не было и в списке студентов, посещавших его лекции. Парень выбрал мировую художественную культуру сразу же, как увидел в расписании фамилию Владимира Степановича…       Никиту в первый учебный день привезли прямо к дверям университета на машине. С Александром он познакомился на дне рождения друга ещё в начале лета и теперь с успехом проводил всё свободное время с этим мужчиной, который только-только достиг тридцатилетнего рубежа. Почему-то казалось, что так будет проще забыть преподавателя философии, только вот не выходило совсем. Никита каждый раз после бурного секса смотрел в спокойное лицо спящего нынешнего любовника и ненавидел себя за то, что попросту использует его, человека, который если не влюблён в него, то хоть что-то да испытывает, в отличие от самого студента, который был просто благодарен мужчине за то… Да за всё. И в первую очередь, за то, что за лето парня не съела тоска.       — Я вечером за тобой заеду, — сказал Саша. Котов только кивнул, передёргивая плечами. Он внимательно рассматривал свою шею в зеркале заднего вида, повёрнутому к нему и морщился. Засосы выглядели чересчур красноречиво, что раздражало. Впрочем, что тут уже скрывать? И так весь университет в прошлом году косточки перемолол.       Парень вышел из машины и поплёлся ко входу, понимая, что на первую пару он всё равно безнадёжно опоздал.       К концу пары Мироненко уже думал, что так даже лучше. Сначала он всё время скользил взглядом по первой парте, пытаясь найти там Никиту, а потом отвлёкся, успокоился и вполне успешно прочитал лекцию, даже лучше, чем в прошлом году, когда всеми силами старался произвести впечатление на парня.       Прозвенел звонок, вышли студенты, а за ними и преподаватель, удовлетворённо полуулыбаясь и думая, что день начался довольно-таки неплохо.       Никита пару просидел тупо на подоконнике в туалете, игнорируя правила университета и куря прямо в помещении. Он думал, что теперь делать, когда учебный год начался? Конечно, он не будет сталкиваться с Мироненко, парень полностью просчитал всё и оградил себя от мужчины, но от случайных столкновений никто не застрахован. А они как ножом по сердцу будут.       Выходя из туалета, минут через пять после того, как прозвенел звонок, Котов случайно стукнул кого-то дверью и тут же распахнул глаза, уставившись на потерпевшего. Ну, конечно, кто это ещё мог быть, как ни сам Владимир Степанович?       — Здравствуйте, — пролепетал Никита больше рефлекторно, чем действительно хотел здороваться, и быстро ретировался, взывая к самообладанию.       Мироненко напротив остался стоять в туалете, прикрыв глаза и глубоко вдыхая и выдыхая под счёт, пытаясь припомнить все летние упражнения по йоге.       Ну, вот, что и требовалось доказать: стоит ему нечаянно натолкнуться на Котова, как вся его выдержка лопается, как мыльный пузырь, и в груди закипает кипучая ненависть, хорошо приправленная воспоминаниями того злополучного майского дня. Пусть этот подонок делает, что хочет, он ему просто омерзителен, отвратителен, и эта блядская россыпь засосов на шее... Конечно, где-то в глубине своего сознания преподаватель понимал, что уж Никиту винить можно было в последнюю очередь, но ущемлённое самолюбие требовало совсем другого. Мужчина плеснул себе холодной водой в лицо, мотнул головой и вышел, целенаправленно идя к кафедре и надеясь, что случайных встреч сегодня больше не будет.       Никита залетел в нужную ему аудиторию и упал рядом с Ромкой Шипиловым. Видок у него был что надо: растрёпанный, взбудораженный и совершенно растерянный.       — Что с тобой?— спросил одногруппнник.       Котов только головой помотал, а потом глубоко вдохнул, успокаиваясь. Ну и чего он ведёт себя как первоклассница? Не он виноват в том, что произошло. Не он спал с каким-то малолетним ублюдком. И не ему должно быть стыдно.       — Эй, Котов, — громко позвал откуда-то с верхних скамеек знакомый голос. Никита обернулся. Так и есть, сам Евгений Попов, главный заводила всех шумных тусовок в университете, снизошёл на него.       — Чего тебе?— мрачно посмотрел на парня Никита, отворачиваясь. От Жени точно ничего хорошего не дождёшься…       — Владимир Степанович, Альберт Бедросович заболел, вы не могли бы заменить МХК на четвёртом курсе?.. — Мироненко стал, как громом поражённый. Вот так всегда, он предчувствовал, что этот день не может пройти просто так.       — Марина Григорьевна, я... Я не специалист по культуре, я... не владею материалом, я не подготовлен, — стал нервно оправдываться философ, дрожащей рукой убирая прядь волос с лица и лихорадочно роясь в собственном портфеле.       — Ну, не распускать же группу, а у вас у одного окно! — Настаивала лаборант.       — Сходите, поговорите с ними о чём-нибудь тесты какие-то сделайте... Расскажите какую-то общую тему, ну, пожалуйста!       — Ну, ладно, ладно, хорошо. Только кофе выпью. — Владимир Степанович терпеть не мог, когда его упрашивали, особенно женщины, и согласился больше для того, чтобы она отстала.       Так и вышло, что всегда пунктуальный доцент опоздал на пару на двадцать минут.       — Здравствуйте, четвёртый курс, мы с вами уже знакомы, представляться я не буду, — говорил он, проходя к лекторской кафедре и упорно не глядя в зал. — Альберт Бедросович заболел, и я подменю его сегодня. Вы уже встречались с Альбертом Бедросовичем или это ваша первая пара?       Котов замер, видя кто вошёл в аудиторию и кто будет вести лекцию.       «Блять», — пронеслось в голове, перед тем, как на его плечо легла чья-то рука. Парень повернулся и встретился с нахальным взглядом Попова.       — Слушай, — громко зашептал одногруппник, — Всегда хотел спросить, ты у нас кто: актив или пассив? Или как там у вас это называется?       Никита скривился и ещё более мрачно глянул на Женьку.       — Да какой из меня актив, я вообще бревно.       — Тише, — прошипел рядом сидящий Ромка и выразительно глянул на преподавателя. В ту сторону Никита вообще предпочитал не смотреть, если выбирать, то пусть лучше будет Попов.       — А какой кайф от того, что тебе в задницу что-то засовывают?— Женя был сегодня на редкость любопытным и раздражающим.       — Попробуй и узнаешь, — передёрнул плечами Котов, отводя взгляд. Подобные вопросы его раздражали.       Мироненко несколько раз хлопнул ладонью по крышке стола, услышав шёпот, и повысил голос:       — Молодые люди, если вам срочно что-то нужно обсудить, вы вполне можете сделать это за дверью, — он сощурился, приглядываясь, кто там разговаривает, и мигом побелел как мел, отворачиваясь к доске.       — А, может, покажешь ты?— совсем уж насмешливо произнёс Женя и невольно повысил голос. — Ты же у нас парень активный, судя по твоей шейке.       — Так пойдём попробуем, в чём проблема?— Никита стал уже откровенно злиться, ведясь на провокации.       Оба парня вообще, кажется, забыли, где находятся и что вообще-то лекция уже началась.       — Да ну, — пожал плечами Попов, довольно усмехаясь — Никита действовал именно так, как хотелось его однокурснику. — Мало ли что от тебя подхватить можно, судя по слухам, ты всё лето был крайне востребован.       — А то, и день, и ночь ноги раздвигал, — прошипел Котов, вставая и беря сумку с парты. Или он сейчас ввяжется в драку с нарывающемся Женькой, или начнёт рассказывать правду. Поэтому лучше всего было просто уйти. И плевать, если поставят прогул, тем более плевать, на Мироненко.       Двери аудитории шумно хлопнули, а Роман с укором посмотрел на одногруппника. Мол, и стоило оно того? Попов только дёрнул плечами и едко заметил:       — Точно пассив, истерит, как баба.       Мироненко всё прекрасно слышал. Каждое. Чёртово. Слово. Он сжал мел к руке с такой силой, что тот раскрошился, и преподавателю понадобилось несколько минут, чтобы взять себя в руки. В конце концов, он совсем не помнил, как провёл лекцию, что говорил и что делал, но студенты постоянно вздыхали и трясли затёкшими руками, так как философ, кажется, решил заставить их переписать в тетради энциклопедию.       Котов же сидел в так полюбившемся туалете и думал, что год начался чертовски плохо. Какого хрена лекцию вёл Мироненко? Какого хрена Попову опять от него надо? Если его так интересуют геи, пусть пойдёт и почитает в интернете. Или действительно на практике попробует. Никита был уверен, что ему понравится, в конце концов по прилизанному Женечке вполне можно было сказать, что к латентным геям он всё-таки относится.       — Сука, — Никита ударил по стене кулаком и тут же едва не взвыл от боли, тряся ушибленной рукой. Он внимательно рассмотрел покрасневшие костяшки пальцев и снова поморщился. Подставив руку под холодную воду, текущую из крана раковины, Котов решил, что ему нужно пить успокоительное, иначе до конца обучения ему точно без нервных срывов не обойтись.       Следующие две недели Владимир Степанович и Никита не пересекались вовсе. Неизвестно каким образом, но Мироненко не было нигде. Хотя Котов видел его машину на стоянке и одногруппники, посещавшие религиоведение, говорили, что пары проходили в привычном ритме. Как это удавалось философу, парень не знал, но был несказанно благодарен хотя бы за это.       На самом деле, Мироненко всё тщательно просчитал. Расписание Котова, его привычки, потребности, нужды — он высчитал буквально всё. Он даже в туалет стал ходить в другом крыле и на этаж выше, где студент точно никак не мог оказаться.       Он только видел по утрам из окна кафедры, как парень приезжает на одной и той же машине, и сатанел, и проклинал весь мир и себя самого за то, что видел все события минувшей ночи как наяву. Вот Никита стонет под красивым автомобилистом, вот обнимает его талию ногами, вот требовательно просит ещё...       Чтобы скрыть нервную дрожь в руках, преподавателю пришлось начать принимать ударными дозами все успокоительные таблетки, которые он знал. И, кажется, они даже действовали. По крайне мере, философу так казалось, пока судьба не подкинула очередную встречу с недавним любовником.       Никита стоял в очереди уже десять минут как, а она совершенно не двигалась из-за того, что кассирша куда-то ушла, а остальные две кассы не работали. Нетерпеливому по натуре парню хотелось всё бросить и уйти, но другого магазина поблизости не было, а вернуться в весёлую студенческую компанию нужно было как можно быстрее, потому что… Ну, как оно бывает? Всё будет выпито и съедено без участия Котова, который держал в руках ещё алкогольную добавку.       Неожиданно зазвонил телефон и блондин, едва не уронив корзину, вытащил из кармана мобильник. На дисплее светилось имя нынешнего любовника:       — Алло, — довольно-таки холодно произнёс в трубку Никита.       — Я тебя сегодня увижу?— мягкий баритон Александра заставил сбавить обороты студента.       — Прости, — чуть виновато проговорил он, хотя вины за собой не чувствовал, — Сегодня не приеду. Давай завтра? Или, если хочешь, можешь заехать за мной утром…       Мироненко разглядывал жвачки на кассе, удивляясь, каких только вкусов не придумают, так скоро будет Орбит — сочная петрушка или Орбит — звонкий помидор. Когда у впереди стоящего парня зазвонил телефон, он только недовольно скользнул взглядом по объёму алкоголя у него в корзине, а потом глянул на собственную бутылку «Шустова» и устыдился: по крайней мере, этот парень не пьёт дома, один, с собакой, телевизором и своим разбитым сердцем.       Но когда Мироненко услышал голос, его прошиб холодный пот. Он хотел было уйти, но сзади уже выросла очередь, и он оказался в ловушке.       По мере того, как он слушал речи молодого человека, он становился всё пунцовее, всё яростнее поджимал губы и сжимал кулаки. А потом не выдержал:       — Хоть бы в публичном месте постеснялись, Котов!       Никита медленно повернулся, приходя в себя от удивления. Ну, честное слово! Это не смешно! Они же не в маленьком городке живут, почему же постоянно сталкиваются?       — Никит?— услышал Котов из телефонной мембраны и очнулся:       — Я перезвоню тебе, ладно?— не дождавшись ответа, он отключился и теперь уже спокойной взирал на Владимира Степановича, так как шок прошёл, а злость на преподавателя за то, что он ему снова указывает, снова попрекает и снова на «вы» наоборот появилась.       — А кого мне стесняться?— усмехнулся он, перехватывая удобнее корзину, — Вас, что ли? Так вас мне точно стесняться незачем, учитывая наше с вами общение в прошлом.       Никита скользнул взглядом по философу, потом посмотрел на корзину и снова усмехнулся:       — Пить в одиночестве — признак алкоголизма, а вы преподаватель. Не комильфо, Владимир Степанович.       — С кем, когда и сколько я пью — абсолютно не ваше дело, Котов! — выплюнул ему в лицо мужчина, темнея от ярости. — А в этом мире кроме вас и бесчисленных ваших ухажёров есть ещё, между прочим, другие люди, которые вовсе не жаждут знать подробности вашей интимной жизни. Да, представьте себе, есть такие люди, которым вы НЕ интересны, и даже неприятны и омерзительны, — он брезгливо скривился, окидывая парня самым уничижительным взглядом, каким только мог.       Парень театрально закатил глаза.       — Вы про себя, что ли?— он выразительно выгнул брови, — Боюсь вас огорчить, но если бы моя интимная жизнь вас не интересовала, вы бы не акцентировали внимание на каком-то телефонном звонке у какого-то парня в очереди. Может, я с матерью разговаривал?       Никита был внешне спокоен, внутри же он не знал то ли злиться, то ли ликовать от того, что преподаватель всё-таки к нему не так равнодушен, как пытается казаться.       Мироненко отстранился, показывая студенту, что за ним стоит ещё толпа людей, и одна из женщин тут же поспешно отвернулась, стараясь скрыть тот факт, что подслушивала.       — Люди, Котов. Земля не только вокруг вас вертится.       В этот момент пришла кассирша, и очередь быстро стала продвигаться.       Котов фыркнул и отвернулся, ставя на кассу свою корзину. Ему было абсолютно всё равно на людей, как и всегда. Это Мироненко вечно боялся осуждения и репрессий со стороны общественности, а Котову всегда на это было плевать.       Когда кассирша закончила с его корзиной, и Никита сложил всё в пакет, он повернулся и серьёзно сказал преподавателю:       — Именно из-за вашей боязни людей всё и произошло, Владимир Степанович, верно? Поэтому, может, стоит немного что-то изменить в себе?       После этих слов, подхватив пакет, он вышел из магазина, стараясь не слишком громко греметь бутылками.       Мироненко показалось, что у него земля вышла из-под ног. Он, словно зомби, выложил свои покупки на конвейерную ленту, забывая делать вдохи. Это уже был удар ниже пояса. Так больно Котов никогда ему не делал, даже в тот раз, хотя, казалось бы, куда больнее. Но стерпеть боль физическую философ ещё мог. В отличие от колких, метких замечаний бывшего любовника по самому больному месту.       На негнущихся ногах он прошёл к машине и также неуверенно доехал до дома, несколько раз сворачивая не на ту улицу.       Котову редко бывало в этой жизни стыдно, но когда, стоя в тени деревьев, он видел отрешённое лицо преподавателя, идущего к машине, совесть неприятно кольнула. Но опять же почему он должен страдать и мучиться? Никита сказал чистую правду, не соврал ни капли, вот только никакого удовлетворения он от этой правды не получил.       Хотел снова забыться. И не алкоголем. Его нужно отдать тем, кому он нужнее. У кого есть настроение веселиться.       Парень достал из кармана телефон и, нажав на пару кнопок, произнёс в трубку:       — Знаешь, я всё-таки приеду.       И уже у Александра, который быстро засыпал после секса, Котов долго стоял возле окна и курил, всматриваясь в ночной город, отлично видимый с высоты шестнадцатого этажа, на котором жил нынешний любовник.       — Всё в порядке?       Никита вздрогнул и обернулся. Саша не спал, он внимательно смотрел на блондина, приподнявшись на локтях.       — Да, всё отлично, — улыбнулся парень.       — Врёшь же, — усмехнулся мужчина, вставая окончательно с кровати и подходя. — В чём дело, Никита?       — Просто не спится, — передёрнул тот плечами, отворачиваясь снова к окну, чтобы начать в который раз разглядывать панораму города.       — Как и всегда, — Александр дотронулся до плеча любовника, разворачивая его к себе лицом — настойчиво, но мягко. — Может, нам лучше на какое-то время расстаться?       Котов опешил. Он никак не ожидал, что эту фразу скажет Саша, а тот в свою очередь оставался серьёзным. Ему нравился Никита, нравилась его безбашенность, говорливость, шум, который возникал с появлением парня. Он напоминал ему себя самого в том же возрасте, словно в зеркало смотрел. Но мужчину никак не отпускало чувство, что блондин не до конца открыт, что он не искренен и всё чаще в этом уверялся. Нет, Александр его не ревновал, даже зная, что он у Котова совсем не первый — он считал, что не главное какой он по счёту, главное, что сейчас единственный. Но не хотел быть заменой кому-то, а то что это так… Интуиция его редко подводила.       Никита вздохнул, посмотрел на серьёзного любовника и медленно кивнул. Он давно знал, что не стоит вот так вот кем-то пользоваться, но не мог вовремя остановиться, хотелось хоть такой способ забвения. Не слишком действенный, но единственный. И Котов был благодарен Саше, что тот сам сделал этот шаг, на который никак не мог решиться сам блондин.       — Да, ты прав, — проговорил парень. И он бы хотел почувствовать какое-то разочарование, может, боль от неожиданного расставания с человеком, который был ему симпатичен. Но… Не почувствовал совсем ничего. Абсолютно ничего.              ***              Никита пребывал в неплохом настроении. Предстояли выходные, весёлый вечер в компании Антона, старого школьного друга, и париться сейчас было не из-за чего. По крайней мере, внешне он выглядел именно так: радостный, с широченной улыбкой и постоянно похлопывающий спутника по плечу, говоря или отвечая на очередную шутку.       Сели за столик они весело смеясь. Практически сразу к ним подошёл официант и Никита, поворачивая голову к нему и продолжая улыбаться, произнёс:       — Коньяк, пожалуйста…       …— Вам как обычно, триста коньяка и яблочный сок?       — Да, — буркнул Мироненко, но вот это «как всегда» его смутило. Нет, понятное дело, он не первый раз приходил в этот бар, но когда успел стать завсегдатаем?       Усевшись за барную стойку, философ угрюмо уставился в столешницу, крутя подстаканник. Казалось, его не интересовало ничто вокруг, он хмурился и был полностью погружён в свои мысли.       Краем глаза, отворачиваясь от официанта, Никита заметил смутно знакомое лицо и снова повернулся, теперь уже разглядывая без зазрения совести действительно известное лицо. Кто бы мог подумать...       Котов раздражённо поджал губы, рассматривая бывшего любовника, а потом очнулся, поняв, что его так могут засечь, и отвернулся. Хотелось как-то досадить мужчине. Пусть это и был детский порыв, но против него парень не мог, да и не хотел идти.       План в голову пришёл внезапно. Никита потянулся к другу и, поставив на его плечо подбородок, довольно громко сказал:       — Антош, а мы потом к тебе или ко мне?       Антон удивлённо посмотрел на блондина, вскидывая брови. Они сразу договорились, что в конце вечера поедут к нему.       — Ко мне же, у тебя родители дома, — Котов не сдержал довольную улыбку. Фраза звучала именно так, как он хотел: двусмысленно для окружающих и вполне понятная для собеседника.       Владимир Степанович вздрогнул и оглянулся, пытаясь найти хозяина знакомого голоса, и, когда, наконец, нашёл, некоторое время пялился ничего не видящим взглядом в молодых людей, потом отвернулся и нахмурился ещё больше. Отлично, просто прекрасно! Только этого ему и не хватало... Он пришёл сюда, чтобы хоть на несколько часов забыть о нём, а вместо этого Никита припёрся сюда, да ещё и со своим очередным любовником! Отлично, просто прекрасно!       Мироненко залпом выпил коньяк и тут же налил себе ещё.       Никита подвинул стул ближе к другу и, почти касаясь его руки, потянулся за своим бокалом, в который Антон уже налил коньяк.       — Как у тебя с универом-то дела?— Антон повернулся к Котову. Его нисколько не смущала близость парня, ибо он знал и привык к тому, что тот любит нарушать границы личного пространства.       Никита откинулся на спинку стула, перед этим чокнувшись с бокалом друга своим, отпил одним махом почти половину и всё также нарочито громко ответил:       — Преподы, как обычно, полные мудаки, но а так просто отлично.       «Мы сегодня к тебе или ко мне?» — ах, ты грязная шлюха! Теперь ты не гнушаешься водить кого попало даже в дом?! Грязный ублюдок!» — Мироненко буквально закипал и продолжал отправлять в себя рюмку за рюмкой.       — Оу-оу, эй, пореже! — рядом с ним откуда ни возьмись возник молодой, зеленоглазый брюнет. — Если ты будешь продолжать в том же темпе, то вечер для тебя закончится довольно скоро... — Парень улыбнулся и слегка склонил голову на бок. — Я Богдан, кстати, — также призывно улыбаясь, он протянул руку, и Мироненко слегка ошалело её пожал.       Никита чуть повернул голову в бок, скося глаза, чтобы увидеть реакцию преподавателя, но сам едва удержался от того, чтобы не зашипеть от раздражения.       «Что? Прямо на глазах у всех клеим мальчиков? И где же твоя вечная осторожность?»— злость начала брать верх, впрочем, и азарт тоже. Цокнув языком, Котов снова повернулся к Антону и невинным движением потрепал его по волосам, слегка зарываясь в тёмные, чуть вьющиеся пряди.       — Тебе давно пора подстричься, — это он уже сказал негромко.       — Вл... Вова, — чуть было не назвавшись по привычке по имени-отчеству, ответно отрекомендовался Мироненко. На самом деле, он не собирался никого снимать. Он вообще не мог понять, что здесь делал этот субъект, чего он хотел и вообще. А Богдан по-свойски попросил у бармена вторую рюмку и налил себе коньяк. Заметив удивлённое лицо мужчины, брюнет громко, заливисто рассмеялся, откидывая голову назад, хлопнул его по плечу и прошептал: — Да не бойся ты! Я не маньяк и не домушник какой-то. Я психолог. А тебе явно нужна помощь.       — Да перестань, мне пока так нравится— отвёл Антон руку блондина за запястье и положил на стол, но увлечённый набиранием сообщения на телефоне, не отпустил.       Никите это было только в плюс, он не стал вытаскивать руку из-под пальцев Антона, мимоходом замечая, что у того очень длинные пальцы и что не зря он столько сил вкладывал в игру на фортепианно.       Котов достал сигарету свободной рукой и подкурил, глубоко затянулся и шумно выдохнул в сторону, снова незаметно оглядываясь. «Чёрт, надо было другой столик выбрать», — подумал парень, так как обзора практически никакого не было. Сейчас он видел вполне себе спокойное лицо Мироненко и крайне заинтересованное уже подсевшего к нему парня.       «Ах, мы даже не удивлены. Часто практикуете, Владимир Степанович?»— ехидная мысль проскользнула в голову как раз перед тем, как Антон всё-таки убрал руку и тоже закурил.       — Сомнительный комплимент, знаешь ли... — «Мы ещё и за ручки держимся! Значит, ужин при свечах наедине — это слишком сопливо, а за ручки держаться на людях — это ничего? Лжец!» — мысли Мироненко были прикованы к бывшему любовнику, хотя он старательно пытался не потерять нить беседы с Богданом. Он подпёр подбородок рукой, приближая своё лицо к лицу брюнета и улыбаясь уголками губ. — Неужели я настолько плохо выгляжу, м?.. — он облизал верхнюю губу и это была уже откровенная провокация. Но Богдан только хохотнул и доверительно сжал его запястье. — У меня глаз намётан просто.       Никита затушил сигарету резким движением, сминая недокуренную часть и едва не ломая. Антон снова удивлённо вскинул брови, заметив жест, так как прекрасно знал, что так поступает друг, когда злится.       — Что-то не так?— спросил он, понизив голос так, что Котову пришлось слегка приблизиться, чтобы расслышать.       — Нет, всё в порядке, — улыбнулся он. — Просто заметил преподавателя из университета здесь. Сзади нас сидит.       Антон, как и было ему предписано ролью, выдуманной Никитой, повернулся и посмотрел прямо в лицо Владимира Степановича, быстрым взглядом окинул картину и усмехнулся. С внешностью парня это выглядело очень насмешливо: заострённые черты лица и колкий взгляд почти чёрных глаз никак не делали из него внешне добродушного человека.       — Забавные совпадения, — сказал Антон уже Никите, — Не тушуйся. Какая разница, ты не пары прогуливаешь и уже совершеннолетний, — парень коротким движением приобнял Котова, а потом снова разлил коньяк по бокалам.       «Это было уже слишком! Не хватало, чтобы этот мерзавец обсуждал меня со своим очередным...» — философ так и не решился окрестить Антона, потому что цензурных слов в голове не нашлось.       — Вов, давай выкладывай. Ты слышал про синдром попутчика? — гнул свою линию Богдан, а выпитый алкоголь смешавшись со злостью уже ударил преподавателю в голову и он был практически готов всё рассказать этому парню.       — Туше! — развёл он руки в стороны, всё также улыбаясь и слегка склонив на бок голову. — Я... даже не знаю, с чего начать...       — Начни сначала, — подсказал Богдан, налил им по новой порции, они чокнулись и разом выпили…       — Да плевать, — Никита схватил свой бокал и под опять удивлённый взгляд друга залпом осушил его. Плевать на это. И на Владимира Степановича. И на его спутника, который слишком уж нежно и заинтересованно смотрел на преподавателя. И плевать на весь вечер в целом.       — Я вижу, — протянул Антон, потом посмотрел ещё раз на блондина и предложил, — Хочешь, пойдём в другое место?       — Я же сказал плевать, — буркнул Котов, решая для себя, что больше не обернётся и не посмотрит в сторону Мироненко. Хотя вечер и настроение всё равно были испорчены.       Мироненко глянул на Котова, на его поведение и ему на какую-то секунду стало совестно. Но он торжествовал. «Так тебе и надо, мелкий гадёныш! Думаешь, только ты один можешь у меня перед носом романы крутить? Получай теперь!..» — он посмотрел в глаза Богдану и грустно улыбнулся.       — Давай с другого конца зайдём: ты как психолог, расскажи то, что можно обо мне рассказать. А я кое-где скорректирую, если будет надо, идёт?..       — Идёт, — кивнул парень и стал рассказывать, а Мироненко подпёр щёку рукой и лениво болтал янтарную жидкость в рюмке, не очень-то внимательно слушая. Всё равно Никита больше не смотрел, и играть дальше этот спектакль не имело смысла.       — Мне не нравится, когда ты такой, — поморщился Антон, — С тобой невозможно общаться становится.       Котов перевёл на друга полный раздражения взгляд:       — Не нравится — не смотри, а я тебе в этом помогу, — тут же он подтвердил слова собеседника, вскакивая со стула, но тут же себя останавливая, заставляя вести себя спокойнее. Не хватало в порыве злости выбегать из заведения, как истеричка.       Одним движением Никита забрал со стола сигареты с зажигалкой, вторым накинул на плечи кофту, третьим засунул руки в карманы, сжимая их в кулаки.       — Удачного вечера, — кинул он на прощание и покинул бар широким размашистым шагом.       Антон только вздохнул, едва не закатывая глаза. Он слишком хорошо знал Котова, чтобы сейчас бежать за ним и говорить, что он придурок и что им просто нужно было уйти, а не разыгрывать из этого целую драму. Парень повернулся снова к преподавателю из университета друга и окинул его мрачным взглядом, кривя губы совсем так же, как обычно это делал Никита.       А сам блондин шёл по улице всё тем же шагом, снова курил и кипел от внезапного раздражения. Конечно, нельзя было рассчитывать на то, что он так просто забудет Мироненко, тем более адекватно отреагирует на его возобновившуюся личную жизнь.       Когда Мироненко через несколько минут занудных вещаний поднял взгляд на Никиту, того там уже не оказалось. Забыв о всякой бдительности, он стал шарить глазами по залу, пытаясь его найти, но безуспешно. Сначала он подумал, что парень ушёл в туалет, но на столе не было ни его вечных сигарет, ни верхней одежды, а значит, он ушёл насовсем.       — ... и поэтому ты...       — Извини, мне нужно бежать, — подскочил Владимир Степанович, обрывая нового знакомого на полуфразе, и выбежал из бара, лихорадочно оглядываясь и пытаясь найти Котова. Бар находился на набережной, на окраине города — собственно, именно поэтому Мироненко туда и ходил, не опасаясь встретить кого-то из знакомых, но места это были довольно опасные, а зная Никиту с его вечной жаждой приключений, он вполне мог влипнуть в историю. Заметив удаляющийся по направлению к мосту силуэт, Мироненко быстро нагнал его, и пошёл следом незримой тенью.       Никита не сразу услышал шаги за собой, а когда услышал, резко обернулся и даже опешил на мгновение. Потому что меньше всего сейчас он ожидал увидеть Владимира Степановича.       — И какого хрена ты идёшь за мной?— пришёл в себя парень быстро, — Твой красавчик остался в одиночестве, не боишься что променяет такого брюзгу на кого-нибудь посимпатичнее? В баре почти все такие.       Все, по мнению Котова, были гораздо симпатичнее и привлекательнее Мироненко. «Тогда какого чёрта я реагирую таким образом? Пошло оно всё.» Да, он психовал и даже не пытался этого скрыть.       И он был действительно зол, больше на себя, чем на преподавателя. Никита бросил ещё один яростный взгляд на философа и стремительно развернулся, продолжая свой путь.       Мироненко, по уже сложившейся традиции ничего не ответил. А что он мог ответить? Он и сам не знал, почему идёт за ним. В нём боролось столько противоречивых чувств, что вычленить какое-то одно было практически невозможно. Он был страшно зол на Никиту за то, что он припёрся с этим парнем. За то, как вёл себя. Он был всё ещё зол на него за тот последний раз, после которого, казалось бы, прошла целая вечность. Он опасался за него, потому что прекрасно знал, что когда Никита впадал в ярость, он мог натворить таких дел, что никогда бы потом сам не расхлебал. И.. он так давно его не видел, что просто не мог позволить этому вечеру закончиться.       Так что единственное, что ему оставалось — также идти за парнем дальше, чуть в стороне и левее.       Никита сжал руки в карманах ещё сильнее и стиснул зубы. Может, Мироненко тоже идёт домой, а он только надумал себе чёрт знает что? Тогда почему тот брюнет не с ним? Почему преподаватель ничего не ответил, почему, чтоб его, он постоянно молчит и не позволяет выплеснуться накопившейся в парне ярости?! Не слишком приятно орать на никак не реагирующего человека. Совершенно не вдохновляюще.       Котов резко остановился, прямо посреди моста, по которому шёл, и свернул к перилам.       — Чтобы через пять минут тебя не было в поле моего зрения, — прошипел он, зная, что Владимир Степанович расслышит.       Мироненко стал, как вкопанный, напряжение звенело в каждой мышце, но он не знал, что делать. Но уйти просто так тоже не мог. Кто знает, что взбрело этому взбалмошному пацану в голову?       — Что ты собрался сделать? — то, что Никита стоял возле перил моста, сильно напрягало. Нет, конечно, этот самовлюблённый мудак любил свою жизнь слишком сильно, чтобы что-то с собой сделать, но кто его знает, на что он способен в порыве гнева.       Никита злобно усмехнулся:       — Прыгну сейчас от того, что потрахаться сегодня не удастся. Как дальше жить с этим?— пропел он, совершенно не пряча ехидства. — Или ты спасёшь меня от бесполезности вечера и трахнешь прямо тут? Ты же любишь у нас необычные места.       Котов отвернулся и сложил руки на груди, показывая откровенно независимый вид, но его аж трясло от злобы. Понимая, что он, возможно, переборщил, и что отвечать не стоило, парень только передёрнул плечами. Он никогда не умел вовремя останавливаться.       Мироненко сделал несколько порывистых шагов в сторону Никиты, но вовремя остановился. Как же ему хотелось сейчас избить этого смазливого мерзавца до полусмерти, чтобы ближайшие несколько месяцев самым энергичным движением для него стало пережёвывание пищи.       — Ты ещё можешь вернуться к своему очередному трахарю, — буркнул философ в сторону, отворачиваясь и засовывая руки в карманы. Он пристально смотрел куда-то вдаль, стоя боком к Никите, но не выпуская его из поля зрения.       — Спасибо, что разрешил, — ухмыльнулся Никита, видя реакцию. — Может, третьим будешь? Антошка всегда хотел попробовать. Можешь выбрать себе роль. Как тебе больше нравится? Когда ты кого-то имеешь? В рот или в задницу? Или же понравилось побывать снизу? Расскажешь об ощущениях?       Котов намеренно выводил преподавателя из себя. Ему хотелось хоть так его поддеть. Хоть таким образом досадить, раз уж он такой непробиваемый.       Вот тут Мироненко не выдержал. Он налетел на Никиту сзади, вдавливая в поручни и сжимая сильно за загривок, зашипел на ухо:       — Ты отвратительная, ядовитая мразь, каких свет не видывал. Я несказанно рад, что ты сам исчез из моей жизни, потому что возиться с таким мелким и тупым сопляком хуже смерти. Когда я захочу детей, я заведу себе своих, ты понял меня? Не смей ко мне и на миллиметр приближаться, шлюха, мало ли чем ты заразился во время очередной своей оргии!..       — Эй, что это вы там делаете? — с другой стороны моста к ним бежал какой-то мужчина, и Мироненко поспешно толкнул Никиту и отскочил сам.       — Не твоё дело, иди куда шёл, — не слишком-то дружелюбно пророкотал доцент.       Никита опешил. Он и не подозревал, что в голосе преподавателя может скользить такая неприкрытая злоба, такое омерзение к нему и... Неужели он действительно его настолько не переносит? Считает шлюхой? Ладно. Пусть так. Пусть и неправда, никого переубеждать парень не собирался.       Котов понимал, что нужно что-то ответить. Ехидное. В своём духе. Но в голову ничего не приходило и от этого он терялся ещё больше.       — Да нужен ты мне, — отворачиваясь от перил, которые больно упирались в тело минуту назад, — Меня старики не интересуют, — неожиданно снова и теперь очень вовремя проснулся сарказм. — Ты и удовлетворить меня не мог нормально, потому, наверное, мне и захотелось сверху побывать.       Никита понял, что он не может больше сдерживаться и прикрываться ехидством. Сейчас больше всего хотелось действительно прыгнуть с моста, просто для того, чтобы сбежать. Кинувшись вперёд и едва не сбив с ног подошедшего мужчину, Котов окинул его взглядом и злобно воскликнул:       — Смотри куда идёшь, идиот!       После этого он чуть ли не бегом удалился с проклятого моста.       Мироненко клял себя на чём свет стоит. Ну, зачем, зачем стоило опускаться до уровня этого неуравновешенного подростка?! Ну, ведь ни черта он не рад!.. Каждая минута без Котова казалась вечностью, и каждый его новый бойфренд словно ножом по сердцу. И все его едкие выкрики... Ведь философ знал (или надеялся?), что на самом деле Никита только прикрывается, как всегда, своим ехидством, а на самом деле...       Преподаватель медленно осел прямо до холодный бетон мостовой, упираясь спиной в ограду и закрывая лицо руками. Жить не хотелось чуть более, чем полностью, и к нему медленно приходило осознание того, что теперь он испортил всё окончательно…       А следующие месяцы потянулись крайне медленно, пронизанные насквозь обыденностью. Только редкие встречи с Кириллом, которые Мироненко себе всё же позволял, пользуясь тем, что парень-то совсем не против, разбавляли эту серую череду дней.       Сорокин не сказал бы, что его всё устраивало. Всё было ещё хуже, чем раньше. Он-то думал, что с исчезновением Котова из жизни философа, тот направит все чувства и эмоции на него, Кирилла, но Владимир Степанович всё больше и больше замыкался в себе и парень чувствовал, что растормошить его просто не в его силах. Зато Никита наверняка бы смог. Но об этом парень предпочитал не думать. Только когда случайно пересекался с блондином в коридорах университета, быстро ретировался, кидая на него взгляд с затаённой завистью. Потому что его до сих пор любили, не смотря на расставание. И Кириллу это не нравилось, более того — его это бесило до того, что он непроизвольно начинал грубить, не успевая вовремя себя одёргивать.       Один раз Котов столкнулся с парнем почти в лоб. Сорокин не успел шарахнуться от уже четверокурсника, как тот схватил его за руку чуть повыше локтя и оттащил к дальней стене.       — Прекрати, — негромко сказал он.       — Что прекратить?— удивлённый действиями Никиты, второкурсник смотрел на него непонимающе.       — Смотреть на меня так, словно я тебя из избушки твоей лубяной выгнал. Всё ведь совсем наоборот, — усмехнулся блондин.       Его порядком раздражали эти взгляды испуганного оленёнка, которые Кирилл бросал в его сторону при каждой встрече, и Котов решил разобраться с этим раз и навсегда.       — Мне жаль, — проговорил Сорокин. — Жаль, что так вышло.       — О, только не извиняйся. Всё равно ведь не прощу, — Котов продолжал усмехаться, нависая над парнем. — Я прошу только об одном — не смотри на меня так. Мироненко с тобой ведь? Вот и радуйся.       Блондин отстранился от Кирилла, а потом всё же не удержался от мелкой подлости и, повернувшись, сказал:       — Только вот, видимо, не удовлетворяешь ты его, раз он по барам парней снимает по вечерам.       — Что?— Сорокин распахнул глаза, но Никита уже скрылся за углом, не пряча довольной улыбки. Ему хотелось отомстить хоть как-то мальчишке, который так внезапно встал между ним и философом. Но… Котов не мог его винить. В конце концов, он бы сам добивался всеми способами человека, который ему нравится. И тут, в первую очередь, был виноват сам Владимир Степанович, позволивший в себя влюбиться. Хотя, не факт, что Никита был прав. В конце концов, об объективности он не слышал, а Мироненко сейчас не переносил на дух, поэтому его винить было легче всего.       Кирилл же долго думал над, словно, случайно брошенными словами Котова, а потом пришёл к выводу, что это неправда — философ до сих пор любил Никиту, это было заметно в каждом его действии, взгляде, слове, поэтому он никак не мог пойти кого-то «снимать». Не вязалось это с образом мужчины, который сам себе построил и выкроил Сорокин. Но сам он уже устал метаться туда-сюда, стараясь угодить мужчине во всём, и в безуспешных попытках обратить на себя его внимание всё чаще терпел провал.       — Владимир Степанович, — Кирилл спустя несколько дней после короткого разговора с Котовым зашёл в кабинет к преподавателю и прошёл к его столу, где он и сидел, подняв голову и удивлено посмотрев на своего студента. — Мне надо с вами поговорить.       Мироненко коротко кивнул, снова погружаясь в проверку контрольных. Он с трудом мог смотреть на Сорокина, чувствуя свою глубокую вину перед этим парнем, который был предан и терпел всё уже много месяцев, практически ничего не говоря против.       — Я больше не могу, — Сорокин не стал садиться. Он просто стоял напротив мужчины с опущенной головой. Все слова ему сейчас давались гораздо сложнее, чем что либо до этого. Но каждая фраза, каждое слово было продуманно, прочувствованно и искренне. — Я устал бороться за вас с человеком, которого вы любите даже после расставания.       — Кирилл…— Владимир Степанович хотел было что-то сказать, но не знал что. Сорокин говорил правду, но так не хотелось признавать её. Прежде всего, самому себе.       — Я не могу соперничать с Котовым, не смотря ни на что, — продолжал парень, сминая пальцами края своей не заправленной, кажется, впервые в жизни, рубашки в брюки. — Я не знаю, что в нём такого необычного, до сих пор считаю, что он не создан для вас, как и вы для него. Но… Возможно, и я создан не для вас. Я вас люблю, правда, люблю. Но я так устал уже от этих отношений. Я так больше не могу.       Мироненко только кивнул, Кирилл успел это увидеть, когда поднял искажённое от сдерживаемых рыданий лицо. Он впервые в жизни делал настолько страшный для него самого поступок, что коленки тряслись, даже больше, чем во время своего первого раза с философом. И сейчас, вопреки всей ситуации, где он бросал человека, которого любил больше всего на свете, но не мог смириться с его чувствами, он не считал себя виноватым. Он был уверен, что, возможно, впервые за многие месяцы поступает действительно правильно и что так надо было поступить с самого начала. Отпустить и пожелать счастья, и тогда, может, Мироненко действительно был бы счастлив с Котовым. А он, Кирилл… Он бы влюбился, наверное, ещё раз. Когда-нибудь. И действительно влюбится. Только потом. Когда сможет перебороть в себе эту невероятную боль от разбитой первой любви. И разбитой только по его собственной вине, не начни он всю эту заварушку прошлой весной, всё могло быть совсем по-другому.       Но вместе с этим Сорокин нисколько не жалел. Потому что у него было столько замечательных часов вместе с любимым человеком, что теперь и можно было пострадать за них. За всё ведь надо платить? Душевные страдания были самой высокой платой, но справедливой.       А философ, чувствуя, как где-то в глубине его разжимается неуместный сейчас комок облегчения, внезапно понял, что во всём этом треугольнике из двух студентов и преподавателя он оказался единственным, кто вёл себя совершенно по-детски, когда оба парня, у которых, казалось, должен ветер в голове играть, показывали только взрослые качества, лишь иногда позволяя своему эгоизму нарушать рамки дозволенного.       — Всё в порядке, Кирилл, — проговорил Мироненко, снимая очки и потирая переносицу. — Ты абсолютно прав.       — Да, я знаю, — кивнул Сорокин, чуть морщась от того, что слёзы сдержать всё-таки не получалось.              ***       И снова учебные дни закрутились кутерьмой, окрасившейся в праздничные краски только в конце семестра. Шумные студенты только и обсуждали то, как будут отмечать Новый Год, совершенно не беспокоясь о сессии. Разве это когда-то их волновало в преддверие праздника? Тем более, когда до него оставались считанные часы.       Мироненко разбил красивый, огромный, звучно-красный шар ручной работы, потому что сломя голову кинулся к телефону, но это оказалась всего лишь одноклассница, решившая поздравить раньше времени, так как потом не дозвониться. Философ несколько раз набирал сообщение: «С наступающим. Пусть Новый год принесёт тебе больше удовольствия, чем прошедший!» или «Никита, с Новым Годом! Давай всё забудем и...», или «В Новом году, Котов, я требую от вас более усердных стараний...» — все эти недопослания оседали в черновиках, так и не увидев номер адресата.       Мироненко маялся так до одиннадцати, а потом просто взял бутылку шампанского, сел и поехал, куда глаза глядят. Когда он остановился в каком-то дворе, то даже не сразу понял, где находится. А когда понял, чуть было не газанул со всех, опасаясь, что его тут могут увидеть... Но потом аккуратно выглянул в лобовое стекло, пытаясь найти заветные окна и балкон. И когда увидел там Никиту, только чертыхнулся и спряталася обратно, кусая губы и не зная, что теперь делать...       …Котов съел очередную ложку хитроумного салата, приготовленного матерью и зевнул. От скуки хотелось спать, да Никита этого не скрывал.       — Эй, — его ткнули в бок и блондин посмотрел на отца, удивлённо вскидывая брови, — Если тебе настолько уныло здесь, то можешь идти к друзьям. Наблюдать за твоей физиономией, с которой на похороны даже не пустят, никакого удовольствия не приносит.       — Всё нормально, — передёрнул плечами Никита, вставая из-за стола.-Я сейчас.       Парень вышел на балкон, плотно прикрывая двери и закурил. Может, отец прав? Может, действительно рвануть куда-нибудь, а то глупые мысли в голову приходят, с которыми вообще надо было попрощаться уже давно. Полгода назад как.       Никита открыл окно лоджии, чтобы выкинуть бычок и совершенно случайно натолкнулся взглядом на знакомую машину. Вряд ли в их двор заезжали другие «Чайки». Парень был готов брать телефон, звонить и выяснять, какого чёрта Мироненко здесь забыл? Но в мыслях было также и то, что он всё-таки приехал. Значит… скучает?       Котов вернулся в квартиру, прокричал родителям про то, что скоро вернётся, до полуночи точно, и вылетел на лестничную клетку, прихватив куртку. Спускался он бегом по лестнице, игнорируя лифт, и притормозил лишь только у самых дверей подъезда, думая о том, что он вообще делает? Ну, выскочит сейчас, ну подойдёт. А дальше что?       Мироненко выбрался из машины и быстро выкурил сигарету, держа её большим и указательным пальцем. Да, за последние полгода такое с ним случалось всё чаще и чаще. Он лихорадочно пытался придумать повод, по которому мог заехать к Никите, но все вещи он давно ему вернул, долго ещё после разрыва находя их болючими осколками по собственной квартире.       Он снова нырнул в машину, забирая бутылку шампанского, последний раз затянулся и щелчком отправил сигарету в сугроб, быстро направляясь к подъезду и зябко ёжась, так как выскочил из квартиры в одном только белом свитере под горло и серых джинсах. Заскочив в подъезд он буквально налетел на стоящего там Котова и весь вздрогнул.       — Никита!.. А я вот... К тебе... — он неуверенно поднял бутылку, уже понимая, что предлог никчёмный!       Никита молча смотрел на преподавателя, борясь с чувствами. Хотелось подскочить к мужчине, прижаться, как в старые добрые времена и забыть всё то, что между ними было плохого. И эту дурацкую сцену на мосту, и свою истерическую реакцию на всё, связанное с Мироненко и вообще, хотелось всё забыть и на всё забить. Но было нельзя. Котов не прощал так просто никого, а если и прощал, то в упрямстве ему не было равных.       — Зачем ты пришёл?— спросил парень, складывая руки на груди и хмуро смотря на Владимира Степановича. Он должен был знать, что вообще происходит сейчас между ними, потому что сам окончательно запутался.       «Потому что спать без тебя не могу» — чуть было не выпалил правду философ, но вовремя осёкся, засовывая руку в задний карман.       — Я хотел поздравить тебя с праздниками и попросить прощения, негоже входить в Новый Год со старыми обидами... — Он виновато улыбнулся, глядя как-то потерянно куда-то в бок Никиты и только изредка вскользь проходясь по его лицу взглядом. Конечно, он и не ждал, что Никита тут же кинется ему на шею со слезами на глазах, на самом деле, он вообще не думал, что парень станет с ним разговаривать, но теперь почему-то так заныло сердце, что хотелось какой-то положительной реакции.       — Отлично. Попросил? Можешь идти. И шампанское с собой забери, выпьешь с каким-нибудь из своих наивных мальчиков, — голос Котова был крайне резким. Это было больше похоже на защитную реакцию, потому что парень чувствовал, что ещё чуть-чуть и его самообладание лопнет по швам и он действительно бросится к философу, уже сам прося прощения за свои выходки и рассказывая правду, что никого, в принципе, у него не было и не будет. И что не нужен ему никто, кроме Мироненко.       А потом в свои права снова вступали склочность и упрямство, говорившие что Никита после всех этих признаний просто пойдёт и сбросится откуда-нибудь, потому что будет стыдно. Потому что непозволительно в таких ситуациях давать слабину.       Мироненко вздохнул глубоко, прикрывая глаза и чувствуя, как каждое слово отравленной стрелой попадает ему прямо под дых.       — Ну, зачем ты так... — хрипло пробормотал преподаватель, болезненно морщась. Он посмотрел Никите в глаза, желая найти там либо подтверждение его словам, и тогда действительно уйти, либо опровержение, и тогда... А что тогда? От одной только мысли у Владимира Степановича голова закружилась...       — А как ещё?— Никита был холоден и пытался ни за что сейчас не сдаться своим настоящим чувствам, — Ты хочешь, чтобы я бросился к тебе в объятия от того, что ты спустя полгода решил меня осчастливить тем, что, наконец, попросил прощения? — парень выразительно выгнул бровь и неприятно усмехнулся, — Я польщён.       — Я не хочу, чтобы ты мне кидался на шею, Никита... — безбожно врал преподаватель. Он по привычке забрался пальцами под очки, потирая переносицу. — Ладно, я понял. — Он протянул бутылку Никите, но тот и не подумал её взять, а потом поставил на пол. — Забери шампанское, родителей угостишь. Или друзей... С праздником, Котов, — он ещё раз пронизывающе заглянул ему в глаза и уже развернулся, чтобы уходить.       Никита на секунду зажмурился, а потом что есть силы пнул бутылку. Та попала аккурат в стену и тотчас разбилась, заполняя подъезд запахом шампанского,       — Не нужно мне ничего от тебя, ясно?!— голос почти срывался на крик. Котов тяжело дышал, будто бы от долгого бега, а потом в момент оказался подле преподавателя, разворачивая его к себе и выдохнул ему в лицо, — Трахни меня, а?       Он сам не верил, что сказал это, но так хотелось снова почувствовать близость с Мироненко, что он просто терялся и не знал, что делать. И ему казалось просто быстро переспать с бывшим любовником, а потом действительно забыть было лучшим вариантом.       Мироненко тут же пригвоздил его к стене, прижимая всем телом и впиваясь губами в губы, задирая на нём одежду до треска ниток. Казалось, он только этого и ждал — словно команды, словно волшебного слова, которое вмиг его расколдовало, развязывая руки и позволяя переходить к решительным действиям.       Он резко подхватил его под бёдра, приподнимая, забрасывая ноги парня себе на талию и со стоном вжимаясь в него пахом.       Никита судорожно вцепился в плечи мужчины, наугад ища его рот, потому что он почти сразу после своей просьбы зажмурился и открывать глаза не спешил. Целуя преподавателя, яростно вылизывая ему рот своим языком, он двигался, поддаваясь рукам Владимира Степановича и стаскивая с себя верхнюю одежду, оставаясь голым по пояс и тут же чувствуя холод подъезда, но забывая об этом моментально, вжимаясь в тело Мироненко что есть силы.       Философ отпустил парня и стал лихорадочно расстёгивать его джинсы, как всегда, не справляясь, и грубо приказывая:       — Сними, — сам поспешно стащил через голову тугой свитер, отшвыривая неизвестно куда и тут же снова прижимая парня, грубо целуя в шею, впиваясь требовательными пальцами в его лопатки, кусая ключицы и снова возвращаясь к его рту, запуская пальцы в волосы и заламывая, сильно наклоняя и заставляя парня выдохнуть с болезненным стоном ему прямо в жадные губы, упиваясь им, ощущениями, адреналином.       Котов поспешно избавился от лишней одежды, срывая и джинсы, и бельё, и тонкую рубашку, которая в общем-то не мешала, но хотелось быть полностью обнажённым. Вещи пропадали в темноте подъезда, но это Никиту не слишком-то беспокоило сейчас, когда его неестественным образом нагибают так, что позвоночник скоро переломится, но он никак не сопротивлялся, понимая, что такой страсти ему, наверное, и не хватало.       Руки сами уже шарили по поясу брюк преподавателя, расстёгивая ширинку и опуская бельё, чтобы достать его член и сжать в руках.       — Ну же, — едва слышно прошептал Котов, лаская плоть Владимира Степановича. И, казалось, что никакая подготовка не нужна. О чём вы говорите? Он собирается трахнуться в подъезде с человеком, который считает его шлюхой и которого он сам изнасиловал не так уж и давно.       Философ резко развернул его лицом к стене с грубым, звонким шлепком припечатывая щекой к крашеной в уродливо-синей поверхности.       Всё было не так, всё шло совсем не так, как он хотел, как планировал, и сейчас при всём желании Владимир Степанович не смог бы сказать, в какой момент он облажался. Он резко дёрнул Котова за бедро, надавливая второй рукой на копчик и заставляя прогнуться, повозился какое-то время, пристраиваясь, и резко вошёл в него, до самого основания, с болезненным стоном, так как совершенно не подготовленные мышцы инстинктивно сжались, заключая в болезненный капкан твёрдый член преподавателя.       Котов болезненно застонал, впиваясь пальцами в твёрдую поверхность стены, и закусил нижнюю губу, чтобы не шуметь сильно. Всё-таки они находились в подъезде многоэтажного дома.       — Чёрт, — только и прошептал он. Было намного больнее, чем в первый раз и казалось, что Мироненко его просто разорвёт. Но парень заставил себя успокоиться и расслабить мышцы, чтобы философ мог начать двигаться.       В голове билось только то, что так надо. Пусть будет больно, пусть будет смертельно больно, но только так он сможет избавиться от навязчивой идеи в виде Владимира Степановича.       — Продолжай, не стесняйся, — проговорил он, совсем уже привыкая, и двинул бёдрами навстречу мужчине.       — Прости и заткнись, — машинально прошептал на ухо и прижался грудью к его спине преподаватель, перехватывая за талию поудобнее, упираясь в ту же стену свободной рукой, рядом с рукой Котова. Он стал медленно, поступательно двигаться, всё ещё морщась при каждом движении и жалея о том, что с собой нет баночки с их смазкой.       Переместив руку ниже, философ обхватил член парня у основания и стал быстро, методично надрачивать, заставляя переключиться на более приятные ощущения. Уткнулся лбом ему в плечо, ритмично вбиваясь в такое желанное, одновременно любимое и ненавидимое тело и тяжело дыша.       Котов не плавился от ощущений, не плавал в неге наслаждения, он просто был возбуждён и хотел кончить, казалось именно этим всё и должно закончиться. Он вбил себе в голову эту мысль и не собирался с ней прощаться, себе же во благо. Подаваясь бёдрами назад, навстречу движениям Владимира Степановича, парень шире расставил ноги и удобнее упёрся рукам в стену, прогибаясь ещё сильнее и опуская голову совсем низко, чтобы не видеть мерзкой стены перед глазами, чтобы не видеть несколько прядей волос преподавателя, чтобы сосредоточиться только на ощущениях, на вбивающийся в него член такими привычными и одновременно слишком грубыми толчками, на ласкающую его знакомую руку, только на этом. И не думать об их обладателе.       Сначала Мироненко показалось, что стучит у него в голове — гулкие, тягучие удары, один раз в несколько быстрых, жёстких фрикций, и только потом, ударе на третьем до него дошло, что это куранты. Он сдавленно простонал, морщась и чувствуя, что вот-вот кончит, меняя положение своего любовника, ставя его практически вертикально и жёстко сжимая яйца, выгибая в таком положении, что теперь каждое хлёсткое движение попадало метко по простате, до боли приятно, как знал Мироненко, как любил Котов, жёстко и невыносимо приятно.       Котов приглушённо застонал, в висках стучали удары курантов Кремля, доносящиеся из какой-то квартиры на первом этаже, где был слишком громко включён телевизор, перед глазами теперь отдавал белизной потолок и неяркая лампочка, всё равно слепившая как нельзя сильно.       — Чтоб тебя, — прохрипел Никита, по привычке запрокидывая голову, зная что перед тем, как кончить его обязательно должны поцеловать. Так всегда было. Было. Блондин очнулся и снова опустил лицо так, чтобы его вообще не видно было и ещё раз застонал, теперь уже от нахлынувшего оргазма. Цепляться было не за что и поэтому он, затрепыхавшись в руках Мироненко, через мгновение в них же и обвис, приходя в себя.       Натужно застонав, Мироненко слепо потянулся к губам парня, забывая обо всём, по привычке желая найти губы своего любовника и кончить вместе, чувствуя, как он содрогается от оргазма и выдыхает ему в рот, словно замыкая цепочку, чтобы быть везде — в нём, вокруг него, только для него... Но Котов опустил голову, и Мироненко только болезненно закусил губу, кончая и чувствуя, что Никита тоже кончил, тяжело дыша и слушая, как приглушённо взрываются салюты на улице.       — Ненавижу тебя, — прорычал со всей злостью, не в силах больше сдерживать эмоции и силясь не разрыдаться.       Котов очнулся довольно быстро, он быстро отстранился от бывшего любовника и, осторожно переставляя ноги, стал собирать свою одежду.       Какого чёрта он вообще это затеял? Стало только хуже.       — Доволен?— накинув уже рубашку и натянув джинсы, Никита повернулся к Владимиру Степановичу. — Надеюсь, ты больше не почтишь своим присутствием мою жизнь, раз так сильно ненавидишь и всё равно трахаешь, стоит тебе только предложить. Всё равно кого?       Парень сглотнул комок в горле, стоящий ещё с самого начала, как он увидел во дворе машину философа и, сжимая ладони в кулаки, отрезвляя себя, так как немного отросшие ногти впились в кожу.       — Уходи. И больше не приходи. Никогда не появляйся в моей жизни, слышишь меня?!— голос стал выше, грозя сорваться, но Котов продолжал говорить, понимая, что ни черта ему ничего не помогает.       Мироненко молниеносно оделся и вылетел, ни разу не обернувшись и практически бегом направляясь к машине, яростно дёргая ручку двери, почти срывая её с петель и с оглушительным грохотом закрывая. Только тут, оказавшись в спасительной темноте и звукоизоляции кабины, преподаватель несколько раз прицельно саданул кулаком по рулю, не чувствуя боли, сатанея от ярости и срываясь, наконец на крик, истошный и страшный, заглушаемый воем тысячи сигнализаций потревоженных машин и разрывающимися феерверками.       Котов молча смотрел в металлическую дверь подъезда, а потом развернулся и пошёл к лифту. Кабина и так была на первом этаже и он спустя несколько минут уже стоял перед дверью своей квартиры. Открыть её не было сил, поэтому просто привалившись к ней, он продолжал стоять и смотреть перед собой, но ничего не видя.       Зачем он всё это затеял сейчас?       Зачем он всё это затеял тогда, когда у них только появился странный предмет логика?       Зачем он всё это затеял на той зимней сессии?       Зачем он…       Зачем он вообще затеял всё в этой жизни, если ничего хорошего не выходит никогда. Кому он сделал лучше? Себе? Нет. Мироненко? Нет. Кому вообще хорошо в этот чёртов Новый Год? Пусть сдохнут от счастья.       Парень поднёс ладонь ко рту и зажал его с силой, чтобы не издать ни звука. Лишь широко раскрыв глаза, он медленно сползал по гладкой поверхности двери в ужасе от того, что действительно не знает, что сейчас ему, сидящему на пороге собственной квартиры, не имея никакого желания туда заходить, делать. И, может быть, он бы и заплакал от бессилия, от полной потери контроля над ситуацией, но слёзы не шли.       Котов притянул к груди колени и упёрся в них лбом, закусывая до крови нижнюю губу и, не выдержав, почувствовал, как внутри него что-то ломается и он, издав глухой стон, разразился рыданиями, впиваясь пальцами в собственные волосы.       Зачем вообще придумали эти никому ненужные отношения и чувства?