Сюита сумеречной чайки

      Кирилл долго щёлкал зажигалкой, не решаясь подкурить сигарету. Он никогда не пробовал курить, никогда не хотел начинать, но сейчас почему-то казалось, что ему это надо. Словно курением он решит все свои проблемы. Конечно, глупо так было думать, но от безысходности и тоски, которая съедала его уже не те пару месяцев, которые прошли с окончательного расставания с Мироненко, а гораздо больший период (наверное, ещё с того самого момента, когда только понял, что с Котовым ему точно не сравниться) деваться было некуда и найти выход самостоятельно он не мог. Рассказать и посоветоваться с кем-то не мог. Да и с кем? Сорокин вообще не был любителем рассказывать каждому, что он чувствует.       Даже не так, он признавал свои чувства и выказывал их тому, кому эти чувства принадлежали, но при посторонних старался быть сдержанным. И получалось у него весьма успешно, к слову.       А вот сейчас, зайдя в тупик, Кирилл стоял в туалете университета, игнорируя правила о курении, и старался действительно закурить.       Два месяца он провёл в глубочайшей депрессии и апатии. Ему казалось, что его мир рухнул куда-то вниз, в бездну, и пусть он уверял себя, что это совсем не конец, просто маленький финал отдельной части жизни, самовнушение не помогало.       Банально хотелось лезть на стену, покричать, потопать ногами, чтобы его хоть кто-то услышал. Но в то же время Сорокин понимал, что никому это неинтересно. Даже уже ему самому.       Дверь хлопнула, Кирилл вздрогнул, едва не выронив так и не подожжённую сигарету, и стремительно обернулся, тут же застывая, встречаясь взглядом с не менее удивлённым Котовым. Никита пришёл в себя быстрее, он мотнул головой, отгоняя ступор и ушёл в кабинку.       Сорокин так и остался стоять с выгнутой рукой, где между пальцев белела сигарета. Ему всё ещё казалось, что Котов его ненавидит и при первой возможности просто убьёт, пусть тот никаких знаков агрессии и не выказывал. Но Кирилл просто не мог взять в толк, почему старшекурсник после всего относится к нему не негативно, а даже больше равнодушно. Он бы его точно ненавидел, он и сейчас его ненавидел за то, что так и не смог избавить Владимира Степановича от себя, даже после расставания.       Никита тем временем вышел из кабинки и прошёл к раковинам, намеренно игнорируя бывшего соперника. Правда, руки он мыл непозволительно медленно. А потом не выдержал и всем корпусом развернулся к Сорокину и кинул на него чуть насмешливый взгляд. Парень выглядел напуганным, растерянным и явно не знающим, что делать в сложившейся ситуации.       — Курить в здании университета запрещено, — пропел Котов, облокачиваясь бедром на раковину и складывая руки на груди.       Кирилл вздрогнул, сделал шаг назад, а потом всё же взял себя в руки, глубоко вздохнув. В конце концов, хватит вести себя, словно нашкодивший щенок. У всех бывали свои слабости и глупости, так почему же он должен отвечать за всех троих: и себя, и Мироненко, и самого Никиту. Пусть каждый сам отвечает за свои поступки и слова. Сказанные и не высказанные.       — Я знаю, — Сорокин порадовался, что его голос звучит достаточно ровно и прохладно.       — То есть, раз на второй курс перешёл, то теперь и наглым побыть можно?— Котов не отставал. У него было довольно мирное настроение, его эмоциональная шкала уже выстрадала своё в новогоднюю ночь, и теперь парень был на редкость спокойным, загоняя все чувства и эмоции глубоко внутрь себя, дабы не прослыть первой истеричкой на факультете. Но задеть Кирилла всё же хотелось. Было такое маленькое и подлое желание, в котором отказать себе было невозможно.       Сорокин молчал. Отвечать на провокации, на слишком явные провокации, не хотелось, но и уходить он считал малодушием, поэтому продолжал стоять возле подоконника, отведя взгляд в сторону, всем своим видом показывая, что чтобы там ни было — Котова это касается в последнюю очередь.       — Ладно, — Никита сделал несколько широких шагов и сам оказался у окна, запрыгивая на подоконник. Он достал из лежащей на нём пачки одну сигарету, покрутил её в руках и подкурил, предварительно открыв форточку. — Что у тебя случилось-то, что ты стал за сигареты хвататься?       Не то чтобы ему действительно было интересно, просто... Котов не знал, какое объяснение можно найти своему поведению. У него всегда так было: захотелось — спросил, захотелось — сделал. Сейчас ему захотелось поговорить с Сорокиным. И хоть мир напополам тресни, а он желаемое сделает.       Кирилл к такому мнению совсем не склонялся и на контакт не хотел идти, хотя где-то в глубине души зашевелилась спасительная мысль, что, возможно, вот он его шанс выговориться. Но парень тут же вспомнил, кто перед ним. А вот зачем блондин задаёт такие вопросы, второкурсник не понимал совсем.       — Зачёт какой-то не поставили? Хотя нет, ты же умник, тут я мимо попал, — начал перечислять Никита, упорно делая вид, что не замечает несколько удивлённых взглядом собеседника в свою сторону. — С родителями поругался? Тут тоже, наверное, мимо. Ты слишком правильный. С Мироненко поссорился?— этот вопрос Котов держал до последнего, а потом обрушил лавиной на бедного мальчишку, который разом вздрогнул и испуганно глянул на Никиту.       Но успокоился Кирилл, на удивление, быстро. Он снова глубоко вздохнул и повернулся к блондину уже лицом:       — Мы расстались. Давно ещё, два месяца назад, — просто сказал он.       Котов молчал, переваривая информацию. Потом подумал, что ему следовало догадаться. С другой стороны, откуда он мог знать? Ни за философом, ни за Сорокиным он не следил и их личную жизнь не отслеживал, как и отношения.       А следом пришло понимание, почему Кирилл настолько тоскливо выглядит и в то же время достаточно собранно. Никита видел его пару раз уже в этом семестре на переменах. Ни следа угрюмости и мрачности на лице парня не было в такие моменты.       «Значит, предаёшься горю в одиночестве?»— хмыкнул мысленно блондин, затягиваясь. — «Кого-то напоминает...»— он снова усмехнулся про себя.       — Хочешь, угадаю?— нарочито весёлым голосом спросил Котов. — Ты сам предложил расстаться, верно?       — Что? К чему ты это?— непонимающе приподнял тёмные брови Сорокин.       — К тому, что у Мироненко духу никогда не хватило бы с кем-то расстаться, — невесело улыбнулся блондин, выбрасывая сигарету в форточку. — Он слишком цепляется за людей и боится остаться один.       — Я не знаю, — медленно покачал головой Кирилл. Он так не считал. И думал, что Никита просто преувеличивает, но понимал почему. В конце концов, имел право, наверное. Сорокину не хотелось разбираться в отношениях Владимира Степановича и Котова, и вряд ли когда-нибудь захотелось.       И было очень странно сидеть в туалете университета с бывшем любовником мужчины, которого он до сих пор любил, но которого сам же и бросил, и обсуждать этого самого мужчину. Это было вообще за пределами разума Кирилла, но ему не сбегалось. Он продолжал оставаться на месте, как и Никита, который, видимо, вообще никуда не спешил, а просто сидел и смотрел в окно.       Котов не думал о том, что когда-нибудь сможет нормально относиться к парню, с которым ему изменяли. И не хотел он нормально к нему относиться. Но... Ему не злилось, не дралось, не кричалось. Просто как-то стало всё равно. Потому что слишком уж несчастным выглядел Сорокин, словно, он больше всех пострадал в этой истории. Хотя, возможно, так оно и было, но все мыслят слишком эгоистично, чтобы задумываться о ком-то другом, кто менее опытен в жизни и более наивен и влюбчив. А ещё полностью искренен.       Никита так не мог, не умел просто-напросто. И не знал, хотел бы научиться или нет. Слишком уж сильно била жизнь тех, кто слепо доверяет. Кирилл лучший пример этого, как из уверенного подростка он превратился в слегка зажатого, немного утомлённого паренька с тоскливыми глазами, ещё более печальными, чем у многоупомянутого уже Бэмби.       — Хочешь пойти на день рождения Костиной?— вырвалось у Никиты прежде, чем он успел вообще осмыслить фразу и осознать кому он её говорит.       — Что?— глаза Кирилла совсем неприлично округлились.       — Ну, Костина Анька, с нашего курса. Блондинка, большая грудь и делает ещё так, — Котов вытянул руку, запрокинул голову и очень похоже изобразил однокурсницу, искажая свой голос. — У кого есть пилочка? А лак для ногтей? А мыло с верёвкой, а то Жанна Игнатьевна просто достаааала.       Сорокин не сдержал улыбки. Костину он, конечно, знал. Она была слишком популярна в университете, чтобы её не знать, и то, что Никита смог так похоже изобразить свою закадычную подружку, что в его интерпретации смотрелось куда более смешно и эффектно, чем с уст самой Анечки.       — Я не про то спрашивал, — пришёл в себя Кирилл. — Зачем ты меня куда-то зовёшь?       Котов передёрнул плечами, отвёл взгляд и на пару мгновений задумался. Он не знал зачем предложил Сорокину пойти к Костиной, не знал вообще зачем сидит в этом туалете и болтает с ним. Одно он понял — на самого парня он не злится. Вот хоть тресни, но не злится. Мироненко Никита ненавидел, а к Кириллу питал что-то вроде сочувствия. Это было больше похоже на то, как обманутые парнем девчонки объединяются в дружную команду и начинают мстить. Правда, мстить Котов не хотел. Но сегодняшней ситуации это не меняло.       — Я не знаю. Мне просто хочется, — честно ответил Никита, возвращаясь взглядом к собеседнику. Тот, в который раз, удивлённо на него уставился.       — Ты всегда делаешь то, что тебе хочется?       — Да, почти всегда, — улыбнулся Котов. — Пойдём. Это лучше, чем начинать курить и киснуть в университетском туалете. Хоть студенческую жизнь увидишь, а то так и умрёшь со скуки за своими книгами.       Кирилл согласился. Чёрт его дёрнул, наверное, но факт оставался фактом — он согласился пойти на день рождения к девушке, с которой перебросился всего только парой слов во время подготовки к концерту в прошлом году. И с кем? С Котовым.       Если есть судьба на свете, то она, должно быть, сильно сейчас смеётся, забавляясь ситуацией.              ***              — Только не говори мне, что это твой парень, — протянул Лёшка, критически оглядывая Котова и его спутника.       — Это мой парень, — из вредности сказал Никита, протискиваясь между одногруппником и стеной и протаскивая за собой щуплого Кирилла, который буквально ошалел от атмосферы в просторной квартире Костиных — толпа разнокалиберного народа, запах табака, сигаретный дым, от которого слезились глаза и оглушительная музыка. Если так веселятся студенты, то Сорокин, пожалуй, пас. Не для него подобные развлечения.       И он бы сбежал сразу же, вот только Котов крепко держал его за запястье, таща за собой вглубь квартиры.       — Что? Серьёзно?— Леха не отставал, пробираясь вслед за ними.       — Блин, отвали. Нет, конечно, — раздражённо отмахнулся блондин. — Просто решил разбавить наше гнездо разврата хотя бы налётом невинности и праведности.       — Свежая кровь?— Костина появилась почти сразу, изящно выплыв из толпы с бокалом с каким-то ядерно зелёным напитком.       — Что-то вроде того, — усмехнулся Никита. — С днём рождения, — он чмокнул подругу в щёку и сунул ей подарочный пакет. Аня тут же нырнула в него и, довольно улыбнувшись, отставила в сторону, обращая всё своё внимание на Кирилла.       От внимательного взгляда девушки тот даже невольно съёжился, но стоически выдержал.       — Ладно, Сорокин, — Костина тоже помнила грозного «командира» с концерта. — А где твой подарок?       — Это был от нас двоих, — сразу же вывернулся Котов.       — Не катит, — усмехнулась Анечка. — Возьму натурой.       — Не возьмёшь, — точно так же в ответ ей усмехнулся однокурсник и сделал круглые глаза. Костина намёк вроде как поняла, улыбнулась и скрылась в толпе, бросив:       — Ладно, мальчики, не шалите.       — Дура, — беззлобно заметил Никита, замечая, что намёк Аня поняла совершенно неверно.       Веселье началось для Котова практически сразу. Его тут же уволокли в сторону, где разливался алкоголь, и Никита не появлялся добрых полчаса. Кирилл старался привыкнуть к атмосфере такого необычного способа празднования для него. Сам он практически не пил и в подобной компании был впервые, неудивительно, что чувствовал себя парень очень не комфортно. Он скромно сидел на диване, сложив руки на коленях с идеально ровной спиной, словно прилежный первоклассник, и смотрел по сторонам. На парня внимания почти не обращали. Один раз только подошла Аня и поинтересовалась, всё ли в порядке, да Никита пару раз бросал в сторону дивана взгляд.       Сорокин заметил эту черту и у Котова, и у Костиной — оба были безалаберны и легкомысленны, но оба также чувствовали свою ответственность в данном случае за него. Никита, как тот, кто привёл его в это безумие, Аня, как организатор сего. И это было приятным открытием для Кирилла, хоть и очень субъективным.       Но всё равно подобный праздник жизни был совершенно не в его вкусе, и он уже собрался уходить, чтобы сбросить с себя дискомфорт от давившей вокруг толпы, как на диван внезапно приземлился Котов.       — Держи, — он протянул ему стакан.       — Я не пью, — покачал головой Кирилл.       Котов чуть повернул голову, чтобы посмотреть на внезапного спутника на эту студенческую вечеринку и хмыкнул:       — Я догадался. Это просто сок.       Сорокин благодарно взглянул на старшекурсника и взял стакан в руки, осушив почти одним махом.       — Спасибо...       Едва он успел это произнести, как к ним снова пришла Костина, только более хмурая и взволнованная.       — Никита, — она села максимально близко к другу, но Кирилл всё равно мог расслышать каждое слово. — Саша здесь.       — Саша? Откуда? Ты звала его?       — Я и Сорокина твоего тоже не звала, — Аня чуть наклонилась вперёд, чтобы глянуть на незваного гостя и улыбнулась ему. — Не в обиду, — она снова вернулась к Котову. — Его Марк привёл.       — Ну, привёл, так привёл. Тем более мы нормально расстались, — блондин неожиданно расслабился и откинулся на диван. — Драться не будем, день рождения не испортим. Не переживай.       Он не держал зла на Александра, как и тот на него. Им было неплохо вместе какое-то время, просто ничто не вечно, да и отношения их нельзя было никак назвать любовью всей жизни. Просто «страстный перепих», как называла это Костина.       Кирилл же напротив чуть напрягся. Он глянул искоса на Котова и невольно задумался над тем, кто такой этот Саша. Впрочем, долго думать не пришлось, и так было прекрасно ясно, что у некого Саши и Никиты были какие-то отношения.       И почему-то Сорокину стало обидно за Мироненко. Тот до сих пор так любит Котова, что ни на кого другого переключиться не может. Парень прекрасно чувствовал мужчину и даже в какой-то степени понимал, ибо сам до сих пор не мог его забыть. А Никита вместо хоть каких-то угрызений совести уже успел повстречаться с Сашей...       Так было рассуждать несправедливо, Кирилл это прекрасно понимал, но его всепоглощающая любовь, которая никак не желала проходить, к философу требовала своё и отстаивала права вместо самого преподавателя. По крайне мере в голове у Сорокина.       — Я не за день рождения переживаю, идиот, — тихо вздохнула Костина.       Она слишком хорошо понимала Котова, чтобы не понять, что с тем творится. И хоть друг с ней никогда не делился личными переживаниями, четыре года близкого общения даром не прошли. Аня не знала с кем в ту летнюю сессию расстался Никита, но знала точно, что это было так. А ещё она знала, что парень до сих пор не может освободиться от этих прошлых отношений, потому что видела, что вся его жизнерадостность, бившая ещё в прошлом году ключом, поблекла и стала будто бы навязанной самому обладателю. Но заводить разговор об этом Костина никогда бы не стала — слишком уж хорошо она знала однокурсника, который никогда в жизни никому не расскажет о том, что чувствует. Да более того, девушка была уверена, что Котов сам себе никогда бы не признался в каких-то остаточных чувствах к призрачному бывшему.       — Привет, — раздалось над их головами и все синхронно их подняли. Над ними стоял молодой мужчина с чёрными гладкими волосами и серьёзными карими глазами. И он походил на кого угодно, но только не на гостя студенческой вечеринки.       — Привет, — улыбнулся Никита, поднимаясь и отходя чуть в сторону, так как его позвал Марк для приветствия новых гостей, то бишь выпить ещё по рюмке чего-то-там.       — С днём рождения, — Саша наклонился к Ане и поцеловал её в щёку, и точно также как и Котов отдал ей подарочный пакет. — А с тобой я не знаком, — обратился он к Сорокину.       — Кирилл, — представила Костина, отвлекаясь от разглядывания подарка. — Он с Никитой. И нет, — хохотнула Аня, подскакивая с дивана, отвлекаясь на очередной зов из толпы, но всё равно заметив чуть приподнятые брови Александра вверх в вопросительном жесте. — Он просто с Никитой.       — Да хоть не просто, — улыбнулся Саша Сорокину. — Приятно познакомиться. Александр.       — И мне, — Кирилл тоже несмело улыбнулся и пожал протянутую ладонь. Всё равно этот мужчина у него никак не вязался с тем, что происходило в данный момент в квартире. Ну, зачем, скажите на милость, подобному человеку, явно серьёзному и не предрасположенному к подобным гуляниям, находиться в компании подвыпивших студентов, пусть и уже почти выпускников? Сорокин не понимал.       А Саше просто нравилось общаться с подобными людьми. Да, у него было много знакомых и друзей его возраста, но иногда хотелось снова почувствовать себя двадцатилетним, а в подобной среде это ощущалось лучше всего, поэтому он время от времени появлялся в разгульной компании молодёжи. Так, собственно, и познакомился с самим Никитой, пару раз с ним появлялся ещё, но не злоупотреблял, ибо на постоянные гульки у него времени особо не было — работа отбирала всё же довольно много времени.       Кирилл Александру понравился, в нём было что-то такое неуловимое, что заставляло цепляться взглядом за, казалось бы, обычного паренька. Правда, смущало две вещи — Саша совершенно был не уверен, что мальчишка совершеннолетний, а во-вторых, что Кирилл гей. Он был слишком скован, чтобы выяснить это по повадкам. Впрочем, всегда можно было уточнить…       Котова Александр нашёл на кухне. Парень курил, болтал с Аней и Марком.       — Эй, Никит, — негромко позвал Александр. — А что там с этим Кириллом?       — Сорокиным?— блондин обернулся и сразу же округлил глаза, понимая о чём говорит бывший любовник. — Нет.       — Нет в смысле «нет»?— чуть поменял интонацию Саша, выразительно приподнимая брови.       — Да нет, гей-то он гей…       — Сорокин гей?— тут же очнулась Костина, до этого не слишком увлечённая разговором. С Александром она была не слишком близка, поэтому его личная жизнь не особо её интересовала. Сплетнями она давно уже не увлекалась, правда, не упускала с закадычной подружкой Береговой кого-нибудь обсудить, но только между собой. Никита замечал на это, что девочки повзрослели и поколение мельчает. На лавочке некому будет сидеть лет через пятьдесят. Девчонки огрызались в ответ, но воспринимали больше как комплимент.       — Костина, расскажешь кому-то — в асфальт закатаю, — отреагировал на реплику однокурсницы Котов. Он не был уверен, что Кирилл хочет, чтобы все вокруг знали о его ориентации и это был его выбор. Да и сам Никита помнил, что не все лояльно отнеслись к его заявлению на летней сессии, сказанному только из принципа, что его не колышет мнение публики.       — Поняла, — кивнула Анечка, но горящий взгляд спрятать не могла.       — Так что?— вернулся к теме Саша. — Что «нет»?       — У него неразделённая любовь…— выдавил через силу Никита.       — К кому?— тут же последовал вопрос от Ани. Три пары глаз уставились на Котова, и тот закатил уже свои глаза, вспоминая, что в этой компании слушать интересные и неинтересные истории о гомосексуальной любви любят все, считая чем-то экзотичным и необычным.       С другой стороны, Никита сам любил чуть подогревать интерес публики, поэтому ответил совершенно честно:       — К моему бывшему… — заметив, что Костина перевела взгляд на Сашу, Котов качнул головой и добавил. — До Саши. Так вышло, что мне изменяли именно с Сорокиным.       — Охренеть, — пробормотал Марк.       — И ты ещё с ним нормально общаешься?— голос у Ани невольно понизился.       — Сегодня начал, — пожал плечами Никита. — Не знаю почему. Просто жалко его стало. Он и сам запутался, как мне кажется.       — Ты идиот, Котов, — поморщилась девушка. — Сорокин тебя помнишь, как перед концертом гонял?       — Может быть, -не стал начинать бессмысленный спор, облокачиваясь на подоконник. Он задумчиво глянул на Александра. — А, знаешь, может…       — Нет, Никита, я больше не хочу никого лечить. Я не Айболит, — покачал тот головой. — Но, если он отойдёт от вашего объекта страсти, то пусть мне позвонит. Номером снабдишь, надеюсь?— Саша вернул чуть озорной взгляд бывшему любовнику.       — Не переживай, — усмехнулся Котов. — Я не жадный.              ***       — Ты Сашке понравился, — как бы между прочим заметил Никита, когда они вместе с Сорокиным шли по ночной улице.       — А?— Кирилл удивлённо глянул на собеседника.       Он вообще был немного обалделый после сегодняшнего вечера, который был насыщен столь непривычным времяпровождением.       — Саше, говорю, ты понравился.       Вообще-то, как это было ни подло, Котов преследовал собственные мотивы. Ему абсолютно не нравилось то, что Сорокин ещё так страдает по уже бывшему любовнику, как Никитиному, так и его собственному. Но всё равно было бы совсем неплохо, влюбись Кирилл в кого-нибудь другого, никак не связанного с преподавателем.       — Он же твой… мм…— второкурсник замялся, не зная, как правильно выразиться.       — Да. Мы встречались летом и осенью, но не срослось у нас, — кивнул Никита, останавливаясь и чуть ёжась от холода. На улице был февраль и с неба валил снег, к которому прибавлялся ещё и неприятный ветер, что комфортнее ночные прогулки никак не делал.       — Слушай, давай ко мне? Мои родители уже спят, наверное, — предложил Котов. Не сказать, что он был сильно в восторге от идеи, что Кирилл будет ночевать у него, но и в то же время было такое чувство, что им нужно поговорить. Обязательно поговорить и решить всё, расставить точки над «ё» и больше никогда не возвращаться к этой теме, чтобы никого не смущать.       Сорокин тоже чувствовал это, но ему было гораздо более неуютно — Котов сам по себе был сорви-голова, и не слишком заморачивался, а он, Кирилл, был совсем другим и ему было странно от того, что человек, который должен его ненавидеть, приглашает его на день рождения к лучшей подруге, а потом к себе домой. Это было просто противоестественно.       Но домой, в прокуренной одежде, за полночь и осипшим горлом из-за того, что наглотался сигаретного дыма, идти совершенно не хотелось. Его мать была бы просто в шоке, тем более, что Сорокин сказал ей, что останется ночевать у друга. Никиту другом назвать было нельзя, но это было лучше, чем бродить всю ночь по февральской улице.       — Хорошо, — кивнул Кирилл, аккуратно поправляя чёрный шарф, чтобы ветер не задувал сильно и не пробирал до костей.       Котов только хмыкнул, заметив движение парня, но промолчал. До его дома идти было не так уж и далеко, всего пару кварталов. Правда, когда они зашли в прихожую, стараясь действовать бесшумно, свет всё равно зажёгся и в коридоре показалась никто иной, как мать Никиты. Она мельком оглядела Сорокина и незаметно вздохнула:       — Когда ты уже будешь приводить девушек в дом?       — Хочешь Аню позову прям сейчас?— тут же отреагировал Никита, широко улыбнувшись, с трудом балансируя на одной ноге., пытаясь снять ботинок.       — Только Костиной твоей тут и не хватало, — закатила глаза Наталья Сергеевна. — Как друга-то твоего зовут?       — Кирилл, — коротко бросил Котов. — А что на ужин?       — Посмотри в холодильнике. И тише, отец уже спит.       — Ага, — махнул рукой Никита, цепляя Кирилла и протаскивая его за собой в кухню. Тут же он открыл холодильник, заглянул в него и стал вытаскивать целую кучу продуктов. — Что хочешь? Мама хорошо готовит, — и не дал даже ответить, продолжил. -А Аньку мама терпеть не может после того, как она случайно уронила одну из статуэток из её коллекции. И представь, чем уронила? Грудью! Блин, я тогда так смеялся, что мама на меня обиделась. И Анька. Дулась три дня и говорила, что я специально её возле полки той поставил. Тут есть какая-то итальянская фигня, название забыл, и ещё какая-то итальянская фигня. Будешь?       Сорокин улыбнулся. Непосредственность Котова просто поражала и била наповал, что невольно приходилось проникаться симпатией к нему, несмотря ни на что. Даже постоянная болтовня не утомляла, как обычно.       — Буду, — Кирилл ещё раз улыбнулся, глядя на то, как Никита прыгает по кухне, потому что разлил внезапно подливку и наступил в неё одной ногой.       Через пять минут, с горем пополам, Котов всё же поставил на стол тарелки с едой, которая, несмотря на развороченный вид, вполне аппетитно пахла. Сорокин, почувствовав запах, сразу понял, что безумно голоден, а Никита уже подавал пример, что надо делать с ужином. Кирилл вообще удивлялся тому, как просто ведёт себя блондин. В конце концов, он довольно много выпил, но будто бы ни в одном глазу.       На самом деле парень был просто не в курсе, что пьянел Котов именно так — незаметно для окружающих, но весьма ощутимо для работы мозга. Собственно, именно из-за этого и разлилась подливка, а лазанья превратилась в «итальянскую фигню».       Поели парни довольно быстро и в молчании, потому что оба были действительно голодны. Разговорились парни уже когда улеглись в комнате Никиты и выключили свет. Сначала Кирилл долго ворочался, потому что диван был довольно тесный и парень постоянно чувствовал тепло от тела Котова, что заставляло его несколько смущённо краснеть и радоваться тому, что в комнате темно. И пусть ситуация была совсем не двусмысленной, всё равно Сорокин нервничал. Спал так близко он только с Мироненко, всего несколько раз, но это факта не отменяло. Воспоминание о преподавателе повлекло за собой и остальные. Сорокину совсем немного надо было, чтобы снова расклеиться и снова вогнать себя в тоску.       Он повернулся на другой бок и посмотрел на спокойное лицо Никиты. Тот или уже спал, или точно засыпал.       — А знаешь, он тебя любит.       Котов сразу же распахнул глаза. Кирилл и сам не знал, зачем сказал, просто посчитал, что надо. Надо сказать и это, надо поговорить вообще о Мироненко. Если не с Никитой, то с кем?       — Откуда ты-то знаешь? — в голосе Никиты явно слышалась усмешка. Только совсем невесёлая.       Он не хотел ничего слушать, слышать и понимать на эту тему. Никита запутался в собственных чувствах ещё, когда бился в истерике на Новый год, не в силах вообще разобраться, что происходит в его жизни и как ему попытаться всё разрулить без собственных потерь. О философе он старался думать, как можно реже. Не получалось, да. Но парень всё равно упорно старался.       — Я знаю, — просто сказал Сорокин с лёгким нажимом. Ему не очень хотелось объяснять, почему он так считает, потому что было до сих пор больно думать о том, что любят не его.       — А мне зачем говоришь? Тебе же не на руку.       — Мне сейчас всё не на руку, — Кирилл на мгновение прикрыл глаза. — И от того, что я тебе сказал, ничего не изменится. Просто ты тоже должен знать.       — Я и так знаю, — вздохнул Котов. — Но от этого тоже ничего не изменится. В таких случаях говорят — не судьба.       — Ты же не веришь в судьбу.       — С чего ты взял?— чуть насмешливо спросил Никита.       — Такие люди, как ты не верят в судьбу, — объяснил Сорокин.       — А во что верят?       — Не знаю. Может быть, в себя? В собственные силы и желания.       — А кто тогда верит в судьбу?       — Наверное, такие, как я. У которых недостаточно уверенности в том, что они смогут всё сделать сами.       Говорить в темноте было намного легче, не было видно глаз и выражений лиц, поэтому и слова давались гораздо легче. Да и казалось, что всё это не по-настоящему, что всё сон, а завтра они оба сделают вид, что не было этого разговора.       — Зато уводить чужих любовников у таких, как ты уверенности достаточно, — снова издал смешок Никита.       — Прости, — а что ещё можно было сказать? Правда, и это звучало глупо.       Никита, судя по звукам, тоже перевернулся на бок и теперь парни лежали лицом к лицу, настолько близко, что чувствовали дыхание друг друга.       — Я всё думал, что в тебе зацепило так его…       — Придумал?— голос у Кирилла почему-то охрип, но казалось, что прочисти он горло, то нарушится всё это волшебное мгновение откровений.       — Нет. Никак не могу понять.       — Я его заставил.       — Заставил? Ты? Мироненко?— едва ли не со смехом переспросил Котов. — Не смеши. Если бы он не захотел, то не стал бы.       Сорокин промолчал, не зная как объяснить ту ситуацию, чтобы его правильно поняли.       — А ты его действительно так любишь?— спросил Никита, пользуясь паузой.       — Да.       Такой простой ответ. Уверенный. Котов поражался тому, как можно быть настолько преданным человеку, которого оставил, в котором, возможно, разочаровался и с которым никогда не будешь. Никита не понимал. Даже не так, он не хотел признаться себе, что сам практически в той же ситуации, только вот сознаваться в этом не хотел. Для него это вообще было очень сложно. Не относился он к тем людям, кто принимает свои чувства, несмотря ни на что, такими, какие они есть.       Никита привстал, упираясь локтем в диван и посмотрел в будто бы размытое в темноте лицо Сорокина. А потом, не оставляя свою порывистую натуру, наклонился к нему и, быстро найдя на ощупь губы парня, прикоснулся к ним своими. Просто прикоснулся, даже не поцеловал.       И если бы утром Котова попросили объяснить его поведение, он бы списал всё на алкоголь. Но, конечно же, это было не совсем так. Алкоголь придавал уверенности, которой и так было хоть отбавляй, а вот желание узнать, почему же Владимир Степанович увлёкся этим мальчишкой, который только выдохнул ему в губы и замер, было почти осязаемым. Такому противиться было нельзя.       Кирилл не двигался и даже дышать боялся. Он не знал, сколько времени прошло, сколько они были вот так вот без движения, губы в губы, но для него это было практически вечностью. Мысли в голове путались, никак не хотели логично связываться друг с другом, а взрывались ещё на подходе к мозгу.       Губы у Сорокина были мягкие, гораздо более мягкие, чем у Мироненко или Александра. Если бы Никита сейчас мог думать, он бы сравнил их разве что с губами младенца, хотя никогда не знал, какие у детей губы. Но был бы уверен, что именно такие: мягкие, чуть припухшие и невозможно нежные. Особенно, когда неуверенно дрогнули в ответ и снова застыли в неподвижности. У Котова словно крышу снесло, когда он почувствовал это движение, но он не стал наседать и силой воли отстранил себя от парня:       — Ты уверен?       — Нет, — едва слышно ответил Сорокин.       — Ты же понимаешь, что это ничего не значит?— Никита счёл своим долгом предупредить его, потому что он не хотел никаких отношений и обязанностей, только из-за того, что они совершенно случайно переспят. Только из-за того, что каждому, а Котов был уверен, что и Кириллу тоже, будет интересно «почему не он» и «что в нём такого особенного?». И если оба уже задумывались по поводу характера друг друга, но не могли найти того «особенного», то оставался только один, самый отчаянный способ.       — Понимаю, — также тихо ответил Сорокин, не в силах выдавить что-то громче и яснее.       Блондин не стал больше медлить, он снова наклонился к Кириллу и теперь поцеловал его, по-настоящему, скользнув в его рот языком и убирая мешающееся одеяло в сторону. Сорокин тут же вытянул руки и обнял неожиданного партнёра за шею, зарываясь пальцами в его волосы, притягивая к себе ещё ближе, углубляя лично поцелуй, но вместе с этим делая его не страстным, а нежным, что Котов даже опешил на мгновение, потому что сам не был на подобное способен. Одежду снять не составило труда, потому что оба были только в штанах.       — Только тихо, — шепнул Никита, помня о родителях, а ещё о том быстром сексе в этой же комнате с Мироненко. Чтобы вышвырнуть ненужные сейчас воспоминания, он перешёл поцелуями на шею Сорокина, чуть захватывая зубами кожу и скользя по ней языком, заглаживая укусы. Руки сами уже тянулись вниз и заставили Кирилла раздвинуть ноги. Тот послушно расставил их в стороны, согнув в коленях и тихо выдыхал на каждое движение Никиты, кусая губы и впиваясь пальцами сильнее в его волосы и запрокидывая голову, подставляя шею под очередные поцелуи.       Всё это напоминало что-то совершенно абсурдное. Нет, оба получали удовольствие и совершенно ни о чём не думали. Но у каждого было чувство, что они делают совершенно не то, что надо. Не так, не с тем, но угрызений совести не было. Они оба этого хотели. Никита всегда делал то, что хотел, а Кирилл хотел впервые попробовать. И ни один из них даже подумать не мог, чем закончится этот день, когда просыпался утром.       Котов уже скользил пальцами у ануса парня, но пока ещё не пытаясь проникнуть внутрь. Бёдрами он медленно потирался о пах Кирилла, поднимаясь чуть вверх и снова целуя того в губы, теперь уже не поддаваясь на нежность и трепетность, а словно забирая весь воздух, придерживая одной рукой его за лицо, оглаживая щёку. И от этой нежности пополам со страстью, от которой разум просто брал долгосрочный отпуск, у Кирилла натурально ехала крыша. У него никогда не было такого необычного секса с Мироненко, который его только обхаживал, заставлял ждать, таять в возбуждении и стесняться просить ещё.       Никита не спрашивал, он делал всё сам, он не ждал каких-то ответных действий, его устраивали тихие вздохи вперемешку с едва слышимыми стонами и подрагивания тела под ним, выдавая реакцию Сорокина с головой. А он и не пытался скрывать свою реакцию, ответно скользя пальцами по спине Котова, иногда случайно чуть царапая кожу короткими ногтями, пока не спустился к бёдрам и замер.       — Давай, — снова шепнул Никита, сам не удерживаясь от судорожного вздоха в чужие губы.       Кирилл сглотнул и протянул руку к члену Котова, несмело его обхватывая. Он даже философу ничего подобного не делал. Обычно просто принимал все его ласки, боясь подарить свои и сделать что-то неправильно.       Пальцы почти незаметно дрожали, когда он медленно вёл ими по всей длине члена Никиты, тот шумно дышал ему в ухо, подаваясь в его руку и цепляясь свободной рукой, которой не поглаживал пах Сорокина, в простыню, надеясь на то, что не кончит позорно прямо сейчас из-за отсутствия секса продолжительное время. В конце концов, организм привык к нему ещё за жизнь с Мироненко, да и с Сашей они не в прятки играли.       В конце концов, он не выдержал и отвёл руку Кирилла в сторону, своей уже более настойчиво скользнул к анусу, проникая внутрь сначала одним пальцем, прислушиваясь к реакции парня. Он сам прекрасно помнил про не самые приятные ощущения, которые бывают, когда действуешь без смазки, отсутствующей у Никиты вообще всегда — и у Владимира Степановича, и у Александра она всегда была, поэтому парень не волновался.       — Нормально?— спросил он, присоединяя к первому пальцу второй.       Сорокин только кивнул, прикрывая глаза и привыкая к такому забытому ощущению. Но через пару мгновений он также несмело двинул навстречу размеренным движениям Котова бёдрами. Тот сразу же понял, что действует верно и стал двигать рукой более активно, раздвигая пальцы ножницами, чтобы через несколько мгновений вытащить их и, поцеловав вскользь парня, приставить член к его анусу и войти несколькими короткими толчками, снова шумно выдыхая и сжимая зубы, чтобы не застонать.       — Расслабься, — выдохнул он.       Сорокин всегда в сексе был послушным, поэтому снова кивнул, глубоко вздыхая и пытаясь расслабить мышцы, как можно быстрее. Ему было… хорошо. Неожиданно, внезапно, совершенно непредсказуемо хорошо. И самое ужасное было то, что он понимал, что хорошо ему не от Никиты, а от самого факта секса. Что этот факт ему необходим. И то, что он сейчас им занимается пусть даже с Котовым, которого ещё утром, казалось, ненавидел и пытался не обращать внимания на блондинистый ураган университета, который действовал с долей осторожности, но с нетерпением, которому хотелось поддаться. Впервые в жизни хотелось вести, быть более активным и не только выгибаться в стонах, но и двигать бёдрами более резко и быстро, потираясь в стремительных движениях о низ живота собственным членом, стремясь достичь разрядки, а потом хотеть ещё и ещё, пусть уже и умирать от наслаждения.       Но убивало сейчас не удовольствие, а то, что нельзя стонать — громко, правильно, чувственно, выражая все эмоции в одних только звуках. И убивало это обоих.       Никита всего один раз в жизни был сверху, в тот раз с преподавателем, и сейчас просто не мог не ловить натуральный кайф, от того, что его словно обволакивают мягкие мышцы, которые раскрываются снова и снова, принимая его в себе. Не мог не почувствовать чистое наслаждение от податливого тела под ним, коротко выдыхающего и цепляющегося в него всё сильнее и сильнее, до отметин от пальцев на плечах.       От нежности и чувственности Кирилла, от страстности и неудержимости Котова, смешивающихся сейчас в один необыкновенно эмоциональный вихрь , в котором терялись оба парня, находили губы друг друга, что-то неразборчиво шептали и снова теряли из поля зрения лица в предоргазменном тумане, каждый понял, почему. Почему Мироненко не мог выбрать, что было в них непохожего, но вместе дающее убийственный коктейль, на который подсесть можно было, как на наркотик. Но сейчас это уже никого не волновало. Ни на грамм.       — А ты его любишь?       Никита посмотрел на лежащего на его плече Сорокина и приподнял брови. Тот, видимо, был мастером задавать странные вопросы сразу после секса. Да ещё какие вопросы. Даже сам преподаватель никогда не спрашивал именно этого. Котов явственно помнил тот день на даче, когда признались в любви ему и что он сказал «я знаю». И, возможно, это были совсем не те слова, но тогда на другие он был не способен.       Котов погладил в каком-то рефлекторном жесте Кирилла по плечу и отвёл взгляд в сторону.       — Наверное. Не любил бы, то забил, забыл и не вспомнил.       Сорокин только вздохнул. Он бы многое сейчас сказал, но был уверен, что его не послушают и посмеются. Потому что это был Котов. Человек, который всегда делал только то, в чём был уверен и то, что хотел. А Никита совсем не был уверен, что хочет возвращать то время, когда он был с Мироненко, теперь зная, что мужчина был одновременно не только с ним.