Такой тёплый, лишённый событий день. Зелёная трава едва колышется от ветра, а люди тем временем, как могут, прячутся от солнца.
Я лежу на траве, на школьной лужайке возле старого дерева и смотрю на бабочку, которая вот уже несколько минут никак не хочет слетать с моей сумки.
Я чувствую себя таким лёгким, таким свободным, таким собой, настоящим. Никакие душные классы с воздухом, пропитанным потом и старательной подготовкой к экзаменам, не сравнятся со свободой. С тем временем, когда ты можешь лежать на лужайке и щуриться от яркого солнца, в то время как учащиеся с удивлением и скрытой завистью поглядывают на тебя из окон кабинетов. Мой маленький протест.
Думаю, не так уж и плохо быть отстранённым от занятий. Я совершенно не догадывался, как это прекрасно, пока директор услужливо не сообщил мне об этом в своём кабинете.
Если бы я только знал, как это забавно – быть отстранённым, пусть и на несколько дней, то непременно начал вытворять всё это гораздо раньше.
Всё дело в том, что вы курите возле школы и оказываетесь замеченным директором, который вот уже несколько дней молится никотиновому пластырю. В том, что вы попадаетесь ему уже в школьном туалете несколькими переменами позднее, всё с той же злосчастной сигаретой в руках. В том, что вы не можете объяснить ему, что всего-навсего волнуетесь перед экзаменами, на которые, на самом-то деле, вам абсолютно плевать. В том, что вы нарисовали расчленённое тело вашей чудной учительницы и случайно показали ей это вместо работы с тестом по математике. В том, что вы просто спите на всех уроках, исключая физкультуру, конечно же, ─ на ней вы вовсе отсутствуете.
Если вы сделали всё это и ваша совесть всё так же чиста, значит вы – Фрэнк Айеро. Значит вы – это я. Поздравляю! Вы официально отстранены.
Я чувствую себя совершенно невесомым. Такой сонный, ленивый, смотрящий в пустоту. Мальчик с улыбкой на лице.
Рука забирается в карман и нащупывает письмо. Четвёртое письмо Джерарда, которое я уже долгие месяцы не могу прочесть.
Такой холодный мерзкий страх бегает мурашками по спине, стоит подумать об этом. Вместо чтения письма, я до дыр зачитываюсь старыми и постоянно думаю о нём.
Кто же он такой, этот прекрасный влюблённый художник? Его имя кажется самым прекрасным, а образ – самым чарующим. Кто же он на самом деле?
Мне не сложно представить в голове его образ. За это время он стал очень отчётливым.
Его губы ни пухлые и ни тонкие, самые обычные. Глаза представляются мне отчего-то именно болотно-зелёного цвета и на солнце иногда отливают коричневым. С цветом его волос я никак не определился, но больше склоняюсь к тёмному, но, при этом, волосы обязательно должны находиться в беспорядке. Я представляю его неряшливым и рассеянным, любящим поваляться в кровати подольше и всё время ждущим вдохновения. Я представляю его спонтанным и нелюдимым, любящим себя, одиночество и нескольких людей, которых он зовёт друзьями. Я представляю его…
- Привет, - устало и одновременно радостно говорит кто-то и садится рядом со мной на траву, предварительно подложив под себя снятый пиджак. Я поворачиваю голову и замечаю Рэя. В последнее время я настолько в себе и в Джерарде, что успеваю забыть голос лучшего друга. – Тебя всё-таки отстранили? – сочувственно спрашивает он.
- Я воспринимаю это как кратковременный отпуск, - говорю я и тоже сажусь. Всё-таки земля была недостаточно тёплой и теперь спина немного болит, а к этому дурацкому пиджаку прилипли травинки, которые мне приходится старательно находить и смахивать.
- И что ты теперь собираешься делать с этим отпуском?
Я лезу в карман пиджака и достаю пачку сигарет. Пальцы медленно вылавливают одну и отправляют в рот. Я сжимаю её губами и отправляю пальцы бегать по оставшимся карманам в поисках зажигалки. Не в силах больше ждать, Рэй цокает языком и перед моим носом вспыхивает пламя, к которому я торопливо подношу кончик сигареты, при этом неотрывно смотря на Рэя.
Вскоре огонёк гаснет и Торо прячет свою зажигалку в рюкзак, боязливо оглядываясь по сторонам. Я уже собираюсь что-то сказать, но вспоминаю, что отстранили лишь меня.
Он по-прежнему ждёт от меня ответа. Он всегда ждёт, сколько бы я не молчал и не отворачивался от него.
Я сжимаю пальцами сигарету и делаю глубокую затяжку. Со всем этим курением и прочими плохими вещами, которые я никогда не признавал прежде, я начинаю казаться себе плохим парнем. Такие обычно прогуливают уроки, принимают наркотики и имеют беспрестанные половые связи. Теперь от осознания этого меня хочется лишь улыбаться.
Сколько бы я не курил и не прогуливал, того Фрэнка не искоренить. Он всегда будет бояться, всегда будет недоговаривать и избегать общения с людьми. Он всегда будет общаться с маленькими человечками со своей стены и всегда, что бы ни случилось, будет читать чужие письма.
Я чуть приподнимаю голову и выдыхаю дым в воздух, туда, где огромные облака стремятся куда-то неизвестно зачем.
- Я не сделаю с этим ничего, - наконец отвечаю я, лишь пожимая плечами.
- А экзамены, ты собираешь готовиться к ним? – продолжает интересоваться Торо.
- Нет, - говорю, - у меня есть немного иное мнение по поводу того, что мне необходимо делать.
- Я перестаю тебя узнавать, - лицо Рэя становится серьёзным, а губы сжимаются в тонкую линию.
- Я тоже, - говорю я, вновь выдыхая клубы сигаретного дыма.
- Это он с тобой делает, да? Тот парень, который написал письма.
- Это не он, - я чувствую, как начинаю злиться. Старательно пытаюсь сдерживать себя, чтобы не сорваться на крик. Наши отношения сейчас и так ни к чёрту. Рука тем временем сжимается в кулак, и непроизвольно тянется к карману с письмом, но я вовремя отдёргиваю её.
- Как скажешь, - говорит он и поднимается. – Я бы очень хотел, чтобы прежний Фрэнк вернулся, - продолжает парень, внимательно смотря на меня, - я скучаю по тебе и совершенно не в силах смотреть, как ты с каждым днём убиваешь себя. Ты разрушаешь своё будущее. Я могу попросить тебя остановиться? – он садится на корточки и теперь его лицо оказывается напротив моего. Я застываю. Его пальцы касаются кожи на моей щеке, и он вновь улыбается, так по-доброму.
- Я не знаю, - отвечаю я, пытаясь вырваться из этой сети, которую Торо оплёл вокруг нас этим своим внимательным взглядом и отворачиваюсь.
Он больше не пытается ничего сказать. До нас доносится звонок, призывающий учеников вернуться в классы и продолжить работу. Рэй поднимается и уходит, оставляя меня одного.
Теперь, медленно бредя по знакомым улицам, я чувствую себя совершенно пустым и ничего не осталось от того прекрасного ощущения счастья и лёгкости.
Я уверенно прохожу мимо своего дома и направляюсь вперёд. В голове появляется одна мысль по поводу того, как я мог бы провести остаток этого дня и где.
Совсем скоро я оказываюсь возле здания почты и прохожу внутрь. Тусклое свечение ламп и холод, который тут же с радостью пропускает меня внутрь себя.
- Привет? – собственный голос звучит немного неуверенно, я оглядываюсь и делаю несколько шагов вперёд.
- А, Фрэнк, это ты, - из-за стойки высовывается лохматая голова отца Рэя, и он неизменно улыбается мне, - как дела?
- Прекрасно, а вы как?
- Пытаюсь разобраться с документами, но всё хорошо. Тебе что-то нужно?
- Да, - говорю я, решая перейти прямо к делу. – Я хотел бы оказаться в семнадцатой комнате, ненадолго, - после это фразы пытаюсь выдавить как можно более дружелюбную улыбку.
- Это комната так дорога вам обоим, - усмехается мистер Торо и поворачивается ко мне спиной, разглядывая стену, на которой висит множество ключей. – Рэй в последнее время часто приходит туда и просто сидит, почти никогда не выходит и только просит принести ему кофе со льдом.
- Мы провели там много времени летом. Думаю, это стало чем-то вроде памятного места, - говорю я, и вдруг почему-то становится очень грустно, хочется поскорее оказаться там и прикрыть дверь, вдыхая приятный запах сырости и бумаги.
- Вот, держи, - мужчина протягивает мне ключи и, улыбнувшись, возвращается к своим документам.
- Спасибо, - шепчу я одними губами и устремляюсь к длинному коридору с множеством дверей.
Вот она. Маленькая комната с множеством коробок и лишённая окон. Я закрываю за собой дверь и нащупываю выключатель.
Здесь ничего не изменилось: всё те же письма, те же коробки и сырость. Те же стены, но я отчего-то чувствую себя чужим. Чувствую себя незнакомцем, неожиданно пришедшимся не к месту.
Я невольно вспоминаю все те жаркие летние дни, проведённые здесь. Они кажутся самыми беззаботными и счастливыми.
Я сажусь на стул, который оказывается единственным свободным от коробок. Оглянувшись по сторонам, я с удивлением замечаю, что на самом деле писем стало куда меньше. То ли мы умудрились всё прочесть и тогда просто не замечали, то ли люди перестали отправлять письма без адресов. Я с ужасом смотрю на пустые коробки на верхних полках и всё-таки мысленно заставляю себя отвлечься, обещая узнать причину пропажи у кого-нибудь из семейства Торо.
Я достаю слегка помятый конверт и пытаюсь разгладить его у себя на коленях, виновато глядя на аккуратные буквы:
«Gerard Way».
Я гляжу на него и неуверенно тереблю пальцами край конверта, не решаясь разорвать бумагу. Но, подумав о том, что я всё-таки не могу находиться здесь вечно, прикрываю глаза и резко рву конверт. Он расползается на две части, которые падают на пол, а в моих руках остаётся пара листков.
«И я был там в тот день
Когда они сражались за королеву,
Затем, когда выключили свет,
Мы наблюдали за нашими жизнями на экране,
Мне не нравится концовка,
Хотя всё начиналось так хорошо…
Вот и пришло время нашей маленькой истории подойти к концу.
Я тянул время, как мог. Я правда пытался. Но бессмысленность всего этого накатывает всё сильнее, подобно бушующим волнам неспокойного океана.
Ты так далеко.
Такой холодный. Подобно мерзкому туману, который пытается атаковать меня каждое утро.
Как давно ты исчез? Год? Два назад?
Я уже не думаю, что ты был когда-то, потому что мой брат говорит мне, что я совсем пропил свои мозги.
Но ты же есть?
Можешь рассмеяться для меня, так звонко и искренне, словно это в последний раз?
Я знаю, что ты есть.
Я уезжаю. Навсегда.
Мои родители разводятся и продают дом. Несмотря на то, что мне уже есть восемнадцать, я вынужден ехать следом за матерью и её навязчивой мечтой о новой жизни.
Слов становится всё меньше. Все мысли поглощают картины. Они словно впитывают меня и мои чувства. Они забирают эту боль и заполняют пустоту. Хотя, на деле, это всё та же пустота, вот только она становится разноцветной.
Когда-то ты тоже делал её разноцветной.
Я кажусь себе слишком бессмысленным представителем романтизма. Думаю, самое время удариться в поэзию.
Прекрасно знаю, какие мысли могут сейчас закрасться в твою прекрасную голову, но, прошу, не стоит давать себе слабину, это не повод для грусти.
Теперь я уже точно уверен, что эти письма дойдут до тебя и тебе представится прекрасная возможность пережить этот маленький роман снова, мой прекрасный хладнокровный друг с ангельской улыбкой.
Не пытайся отыскать меня. Не нужно. Ты лишь потратишь своё время и не оправдаешь ложных надежд. Я вовсе не тот, кем могу показаться.
Я хочу, чтобы ты снова бросил меня, оставил всё, как есть.
Со мной всё в порядке. Сегодня я отомстил тому мерзкому ублюдку, который умудрился поджечь мой шкафчик, а после и мои волосы, после чего их пришлось коротко остричь. Я даже рад, что ты уехал и не застал этого позора.
Думаю, было бы пустой тратой времени вновь просить тебя убраться из моей головы. Теперь всё немного иначе. Я вовсе не хочу, чтобы ты исчезал. Пожалуйста, всегда оставайся здесь.
Джерард»
Я удивлённо смотрю на письмо и сжимаю его дрожащей рукой. Вот почему я не читал его. Я боялся разочарования, скорой разлуки.
Письма никогда не длятся вечность. Они даже не книги, в мир которых можно окунуться и жить в нём достаточно долгое время.
- Фрэнки? – доносится из-за спины голос Рэя, и я вздрагиваю, поспешно складывая листы, прячу их во внутренний карман пиджака, но друг успевает заметить.
Он подходит и поднимает с пола конверт, разорванный на две части, смущённо улыбается и протягивает его мне.
- Вот, - говорит он, когда я беру две половинки и бережно, боясь разорвать снова, засовываю их к письму. – Когда мы были здесь вдвоём в последний раз? – спрашивает он, убирая коробки с одного из стульев, и, пододвинув его поближе ко мне, садится.
- Прошлым летом? – предполагаю я, удивляясь, как давно это было.
- В начале осени, - говорит Рэй и на его лице появляется грустная улыбка. – Ты знаешь, думаю, это последний раз, когда мы можем оказаться здесь.
- Почему? – я перестаю дышать от волнения и удивлённо смотрю на друга.
- Отец говорил сегодня что-то о том, что нет смысла держать эту комнату, когда можно переместить сюда нечто более нужное. Или же, - грустно добавил Рэй, - сдать часть здания какой-нибудь мелкой фирме под офисы, так как всё равно здесь слишком много пустующих комнат.
- А куда же денутся письма? – недоумеваю я.
- Я не знаю, но думаю, что не будет больше кладбища писем.
Я молчу, ожидая, что он скажет что-то ещё, улыбнётся и развеет мои страхи. Но он молчит, он сказал всё, что мог сказать, больше нечего.
- Я, пожалуй, пойду, - я встаю и медленно направляюсь к двери, в груди появляется мерзкое чувство, кричащее о том, что я не должен сейчас оставлять здесь Рэя в полном одиночестве, и я останавливаюсь, вцепившись пальцами в холодную дверную ручку. – Рэй? – окликаю его я.
Торо поднимает голову и удивлённо смотрит на меня, наверное, думал, что я позволил себе уйти.
- Да?
- Спасибо, - говорю я.
- За что? – удивляется он.
- За письма.
На его лице появляется улыбка и я, немного довольный собой, ухожу, унося вместе с собой это неприятное чувство.
